Грани

Наступившая тишина оглушила меня таким звоном в ушах, что я не сразу разобрала твои слова: – Бэла, если ты думаешь, что я отступлю, то этого не будет. Я не уйду. Конечно, ты можешь меня выгнать, но сама… – Наташа, ты… – Знаешь, если в моем прошлом покопаться, то там тоже скелетов по шкафам распихано немало. Но, пожалуйста, расскажи, что всё же случилось? Теперь я понимаю, почему ты тогда разрыдалась, это из-за детей Дианы, да? Вы были знакомы? – Наши дети сами с ними познакомились, привели их в гости. Хороший был сюрприз для всех, ничего не скажешь! И всё случилось вскоре после этой встречи. Что-то мне тогда не то показалось, и я решила уехать одна, погулять, подумать. Отправилась на горнолыжный курорт. Не знаю почему, я не очень люблю лыжи, но так вышло, одна моя знакомая не смогла поехать, все было забронировано, и я поехала вместо нее. В общем, поздно вечером я слетела с трассы, и наверное обо что-то ударилась. Ночью пошел снег, в общем, нашли меня случайно, жестокое обморожение лица, переломы, амнезия. У меня с собой не было ни документов, ни банковских карт, только наличка. Кто я такая, определить не смогли, но каким-то чудом меня в больнице встретила Джун, американка, мы когда-то давно познакомились в круизе и… – Ясно, можешь не миндальничать, твоя бывшая любовница. – Да. Она, так же, как и ты, узнала меня по голосу. И увезла с собой. – Погоди, как увезла? – А вот так. У нее оказался паспорт какой-то ее приятельницы, по типажу на меня похожей, Николетты Корнеевой, по происхождению француженки с русскими корнями, которую она во мне якобы опознала, клиника выдала мне документы на это имя, внешность обезображена, в общем, как-то все прошло, я не знаю. Память ко мне вернулась уже в Штатах. Вот так, в один день я проснулась и всё вспомнила. Прошло уже месяца четыре после моего отъезда от Янки и детей. Я увидела себя в зеркале, ужаснулась. Если бы сразу начали дорогостоящее лечение, то все бы обошлось, но пока я была безымянным пациентом, время было упущено. Я просто тупо испугалась звонить Янке, и осталась с Джун. Она, как и моя Эля, работала с дизайном интерьеров, я стала ей помогать. Потом выправила себе документы в нашем консульстве, только взяла девичью фамилию матери, а неофициально осталась Никой. С Элькой я связалась, как только всё вспомнила, она орала так, что все туземцы, наверное, разбежались. Она тогда уже оставила бизнес и уехала. Я упросила ее ничего не говорить Янке и детям обо мне, она все матюги на меня сложила, но выполнила мою просьбу, ну и деньги перекинула. После были восстановительные операции, пластика, постепенно жизнь пошла своим чередом. Всё это время с анонимного счета я отправляла Янке деньги, но связаться с ней у меня так духу и не хватило. Так прошло почти три года. А потом у нас с Джун как-то все разладилось. И я собралась и вернулась в Питер. Тут мне помогла Галка, она сейчас ведет дела нашей с Эльзой фирмы, вот и с квартирой этой тоже она помогла. Ты сидела и молча слушала меня. А я говорила, и что-то во мне таяло, как будто лед, сковывающий меня все эти годы, стал уходить. – Погоди, так они ничего о тебе не знают? Даже то, что ты жива? Я отрицательно покачала головой: – Сначала я просто испугалась и не хотела взваливать на них свои проблемы, а чем дальше, тем страшнее и невозможнее становилось возвращение. – А почему тебя Яна не искала? Она же знала, куда ты поехала? – Она не знала. Я просто уехала, оставив ей записку, что скоро вернусь. Я даже симку поменяла. – А где они сейчас, где живут? – Не знаю. Когда дети чуть подросли, мы начали кочевать с места на место, снимали жилье, жили в разных странах. Янка полностью работала через интернет, я на время приезжала в Россию, иногда мы все вместе жили здесь. У нас под Питером есть дом, я ездила к нему, узнала, что он давно сдается, их там нет. – И сколько сейчас детям? – Десять лет. У них через две недели день рождения. Ты подошла ко мне, обняла, прижала мою голову к своей груди: – Знаешь, если ты когда-нибудь решишь их найти, я обязательно помогу тебе. Я обхватила тебя за талию, думая, что мне в очередной раз несказанно повезло! В ванную ты пошла первая, а я сидела, курила и смотрела на себя в зеркало. Я всегда была высокой, сухощавой, широкоплечей, с длинными руками, которые без проблем позволяли обнимать мне сразу троих. Постоянная работа на стройках поддерживала мою форму без всяких дополнительных усилий. В отличие от Янки, с ее тонкой талией, красивыми женственными бедрами и грудью, которая стала особенно хороша после рождения детей, моя фигура была исключительно прямолинейна, из-за чего, при моей манере одеваться в стиле унисекс, и вечной короткой стрижке нас посторонние принимали за вполне традиционную семью. Что касается лица, то врачи, убирая шрамы и исправляя последствия переломов, изменили форму носа и щек, приподняли веки, из-за чего взгляд получился более открытым, губы стали уже, единственное, что осталось – это темно-серые глаза с длинными пушистыми ресницами, которые, в отличие от черных Наташкиных, были светлыми и поэтому не такими заметными. Я попыталась вспомнить свой прежний облик, и не смогла. Конечно, в облачном хранилище у меня было полно фотографий, но я уже настолько привыкла к тому, как сейчас выгляжу, что то лицо казалось мне чужим. Ты тем временем вышла из ванной, завернутая в полотенце, тряхнула еще влажными короткими волосами, вынула из пачки сигарету и прикурила от моей: – Знаешь, я забыла сказать, через два дня начинается фестиваль, я поеду. Там еще какие-то спортивные соревнования параллельно будут. Поехали вместе, как у тебя со временем? – Ну дня на три вполне могу. Поехали. Вдвоем поедем или еще кого захватим из твоих подружек? Ты зыркнула на меня из-под своих ресниц: – Не хочу ни с кем. Поедем вдвоем. Пусть сами добираются! – Как скажешь, – улыбнулась я, притягивая тебя к себе, но ты выгнулась, отстраняясь: – Ты мыться идешь? Когда я вышла из ванной, ты уже, как мне показалось, спала, но когда я легла рядом, ты сразу придвинулась ко мне и горячо задышала в ухо: – Бэла, я хочу! – Чего ты хочешь? – Тебя! От твоих слов мне сразу стало жарко, но я глянула на тебя с усмешкой: – Ну бери, если хочешь! Ты долго посмотрела мне в глаза, потом взяла меня за запястья, вытащила из-под подушки какой-то легкий шарф, обмотала им мои руки и привязала их к стойке стоящего в изголовье торшера, поймав при этом мой удивленный взгляд – так мы еще не развлекались. Ты откинула одеяло и посмотрела на меня так, что по мне побежали мурашки. Твои глаза, казалось зондировали каждый сантиметр моего тела, а зрачки становились все больше, пока, наконец, не затопили меня своей угольной пульсирующей чернотой. А ты мягко провела ладонями вдоль всего моего тела от поднятых вверх рук до голеней, села на мои стопы, покачалась, дав мне почувствовать твой жар и влажность, потом вытянулась в планке надо мной и мягко опустилась сверху. Я не могла до тебя дотронуться, только впитывала твои прикосновения. Ты полежала на мне, давая насладиться своим теплом, а потом начала тихонько сползать, покрывая поцелуями мою кожу и раздвигая мои ноги своими, в результате почти сев на шпагат. Мне безумно нравилось твое сильное тело и то, что ты вытворяла! Ты согнула коленки, максимально касаясь голенями моих ног, и, шумно вдохнув, стала языком раздвигать мои складки. Я застонала и выгнулась тебе навстречу, а ты вдруг без всякой прелюдии резко и глубоко вошла в меня. Я охнула, а ты обеспокоенно глянула мне в глаза: – Больно? Но я только отрицательно помотала головой, подаваясь вперед. Ты терзала меня, то погружаясь до предела, то выныривая и вытирая свои мокрые пальцы о мои бедра, меняя темп и ритм, то надавливая на клитор большим пальцем, то трогая его языком, а потом вдруг скользнула вверх, накрывая меня своим телом и доводя до конца сильными и глубокими толчками. Я только завыла, сжимая ноги и не выпуская твою руку, а ты в ответ осторожно пошевелила пальцами внутри, заставляя меня снова сладко содрогаться. Поцеловав меня, ты развязала, наконец, мои руки, и я смогла тебя обнять, провела ладонью по твоему телу, и почувствовав, как ты животом подалась навстречу мне, спросила: – Хочешь? Ты мелко закивала, и я перевернула тебя на спину… Через два дня, когда мы утром собирались на фестиваль, ты вдруг достала две одинаковые футболки и толстовки и бросила их на диван: – Одевайся! В джинсах, кроссовках, одинаковых толстовках, почти одного роста, мы выглядели очень похожими. Отличал нас только цвет глаз и волос. Одновременно открыв двери внедорожника, мы сели в машину. Меня переполняла какая-то иррациональная радость, я гнала по трассе, разве что не подпрыгивая на месте. Фестивальная кутерьма и неразбериха сразу закружила нас, сначала ты умчалась общаться с коллегами, а я обустраивала наш нехитрый быт и отлавливала тебя, чтобы покормить, а когда начались выступления, мы уже были у сцены. Ты не торопилась, у тебя все всегда было размеренно и выверено, я видела, как ты погружаешься в работу и ни на что не отвлекаешься. А тут в какой-то момент ты застыла и замерла. И я поняла, что ты просто хочешь послушать песню, поэтому аккуратно сняла ремень фотоаппарата у тебя с шеи. Я снимала всё подряд – происходящее на сцене, публику, и многократно тебя – восторженную, захваченную музыкой, счастливую. Когда мелодия закончилась, ты благодарно посмотрела на меня и снова взяла технику в руки, а я продолжала быть рядом. Я прекрасно понимала, насколько работающий фотограф может быть невнимателен к тому, что происходит за пределами кадра, поэтому, когда ты снимала не в студии, старалась страховать тебя. Сама я репортажной съемкой занималась очень редко, а ты любила этот жанр. Ну, а концерты – особая стихия, в которой люди, в обычной жизни вполне адекватные, очень часто преображаются не в лучшую сторону, и я была настороже. Но и на старуху бывает проруха. Я отвлеклась на происходящее на сцене, и, обернувшись, поняла, что тебя нет рядом. В толпе образовалась лакуна, ты нырнула в нее, встала на какой-то каменный блок, поддерживающий ограждение, и тут люди качнулись, кто-то не удержал равновесие, толкнул соседей, и тот, кто оказался с краю, полетел в твою сторону, сбивая тебя с ног. Толпа качнулась назад, как назло освобождая пространство, и ты упала. Мне показалось, что я целый век расталкивала людей, добираясь до тебя, хотя в самом деле, всё это заняло секунды. Я подхватила тебя, увидела падающие капли крови: – Наташа, ты как?! – Да всё нормально, – ты поднялась, быстро осмотрела фотоаппарат, убедилась, что всё цело, провела по лбу, увидела кровь: – Это просто царапина! Но я развернула тебя к себе, тыльной стороной ладони оттерла кровь, убедилась, что это действительно ссадина: – Голова не кружится? Точно? – Все нормально, – улыбнулась ты, и, сжав мою руку, отвернулась и снова вскинула фотоаппарат. Но я уже до самого конца не спускала с тебя глаз, за это короткое мгновение невероятно остро почувствовав, как я боюсь тебя потерять. Спать мы забрались в машину. Сиденья в ней раскладывались так, что превращались во вполне уютный диван. Я предлагала поискать другое место для ночлега, но ты сказала, что тебя всё и так устраивает: – Лишь бы ты была рядом, – на твою улыбку у меня возражений не нашлось. Я постелила на сиденья легкий наматрасник, бросила одеяло, а ты свернулась клубком у меня под боком и мгновенно уснула. Я обнимала тебя, такую уютную и мягкую и чувствовала себя почти счастливой. Второй день прошел без приключений, а на третий я увидела, что ты берешь другие объективы: – Наташ, ты сегодня куда? – Да я тебе говорила. Тут рядом будут соревнования, я хочу и их поснимать. – А какие соревнования? – Акробатический рок-н-ролл. – Что?! – я чуть не задохнулась. – Что с тобой? – встревожено подхватилась ты, – Что случилось? Мы стояли около машины, и вдруг за спиной я услышала истошный крик: – Мама!!! Я развернулась, как стрелка компаса, и увидела мчащуюся ко мне на всех парах Клер. Девочка подлетела и с разбега запрыгнула ко мне на руки, прижавшись щекой к плечу. Воздух у меня в груди кончился. А Клер подняла на меня глаза, внимательно посмотрела мне в лицо: – Мама, это же ты? – Я, я, доченька! – я изо всех сил прижимала ее к себе, и она, услышав мой голос, сразу заулыбалась, а я тут же почувствовала прикосновение еще одних рук, и увидела, что сбоку меня обнимает подбежавший следом Димка. – Димка, Клер! – слезы душили меня, и я поставила дочку на землю. Дети вдвоем смотрели на меня, видимо, привыкая к моей новой внешности, а я держала их за плечи, не веря собственным глазам. Они, конечно, выросли за эти годы, изменились, но видеть их было невыносимым счастьем. Я переводила взгляд с одной на другого, и тут увидела, что они смотрят куда-то мне за спину. Я обернулась. Рядом со мной стояла Янка: – А вот и ты, – сказала она, и со всей силы залепила мне пощечину.