Чумовая практика

Я сделал бы тело себе из твоего запаха Я двери сносил бы с петель, чтоб ты заплакала Я продал бы душу, затем отнял обратно Чтоб ты любила меня неадекватного Где ты?.. Три дня дождя — Где ты

      Способности Птицы находить меня где угодно в городе-миллионнике я могла только позавидовать. Либо же другой вариант: на мне висело клеймо хронического неудачника, за которым по пятам следовали проблемы. Силуэт Чумного Доктора слегка размывался перед взором из-за алкоголя в крови и капель дождя, закладывающих глаза. Он стоял неподвижно в нескольких метрах от меня, но будто не собирался идти в мою сторону. Сторонний наблюдатель мог сравнить это со стычкой двух ковбоев, приготовивших свои револьверы для выстрела.       Игру в гляделки вскоре прервал звук полицейской мигалки. Я первая вышла из оцепенения и, повернувшись к Птице спиной, продолжила свою неторопливую прогулку. Такое поразительное спокойствие, будто за мной не стоял пироманьяк, за которым охотилась вся городская полиция. Интересно, какая реакция была у него на мой похуизм?       — Почему мне так вечно не везёт? — пробурчала невнятно себе под нос и завернула в ближайшую подворотню.       Чумной Доктор ожидаемо последовал за мной, с каждой секундой ускоряя шаг с целью догнать свою жертву. Если бы не опьянение, то эти догонялки продолжились бы вплоть до моего дома, а так закончились, не успев начаться.       — Сейчас же остановись, — приказали мне и, грубо схватив за локоть и прижав к кирпичной стене, развернули к себе лицом.       Какая ирония… Ведь когда-то так же началась наша история: встреча лицом к лицу в одной из безлюдных подворотен Питера. И меня так же прижимали к стене, смотря через стёкла маски, задевая все фибры души будоражащим злодейским баритоном.       — Язык проглотила? — раздражённо прошипел преследователь и опёрся рукой о стену возле моей головы, преградив все пути отступления. — Долго собираешься от меня убегать?       — Долго собираешься меня преследовать? — решив сразу начать с нападения, задала встречный вопрос в грубой манере. — Как ты меня нашёл вообще?       Не став долго объясняться, Птица вытащил из закромов костюма смартфон и тыкнул в меня горящим экраном. На нём отображалась карта города и две маленькие иконки, находящиеся друг с другом: Чумного Доктора и меня, а между ними — красная соединяющая линия. Я прикрыла глаза и мысленно прокляла Разумовского, который решил, что внедрение отслеживания передвижения человека было необходимо для его социальной сети. Вот и ответ на вопрос, как этому засранцу удавалось находить меня в любой точке Питера… Который этой функцией охотно пользовался в своих коварных целях.       — Сколько ты уже так за мной следишь? — обидчивым тоном поинтересовалась я, метнув пылающий от злости взгляд на его смартфон.       — Столько, сколько нужно, — ответили мне, убрав гаджет. — Я тебе вчера ясно дал понять, чтобы ты сидела дома и не высовывалась на улицу. Когда ты научишься делать то, что тебе говорят?!       Птица так внезапно повысил голос, что мне стало не по себе. Он это делал при мне редко, стараясь сохранять благородное спокойствие, но каждый раз моё тело твердело от страха подобно дереву. Однако сейчас я смогла расслышать в этом крике толику… беспокойства?       Взяв себя в руки, я решила сыграть в дурочку и удивлённо уточнила:       — Говорил? Когда это? Я что-то не припомню… — кое-как сдержав в себе нездоровый смешок, приложилась губами к горлышку.       Затем попыталась сделать глоток, но рука Чумного Доктора потянулась к вермуту в попытке отобрать его. Алкоголь придал мне не только уверенности, но и улучшил реакцию, поэтому я ловко вывернула кисть и спрятала бутылку за спиной.       — Куда свои ручонки загребущие тянешь? — рефлекторно возмутилась и тряхнула головой, чтобы смахнуть прилипшие к лицу пряди волос. — Не ты его покупал, чтобы отбирать.       — Твоё фамильярное поведение и полное нежелание подчиняться начинает раздражать, — открыто заявили мне.       — Взаимно, — в той же манере ответила я и распрямила спину, всем своим видом показав отсутствие страха.       — Может, хватит вести себя как глупый ребёнок, Ира: дерзить и разыгрывать этот глупый спектакль? — холодно процедил Птица, впервые за долгое время обратившись ко мне по имени.       — Спектакль… Хах. Вот оно что…       Я отвела задумчивый взгляд в сторону и тут же перевела обратно на Чумного Доктора. То ли в моей пробудившейся дерзости был виноват коварный вермут, то ли где-то по дороге потеряла инстинкт самосохранения, но сейчас мне захотелось раскрыть наши карты и закончить эту игру. Она слишком затянулась и начала вызывать сплошное раздражение.       — Может, не только мне следует сбросить маску и показать своё настоящее лицо? — завуалированно намекнула я Птице, одарив его гордым взглядом… А также мутным от опьянения, но сути это не меняло.       Мой преследователь содрогнулся и слегка отступил, отчего между нами образовалось несколько сантиметров свободного пространства.       — Что ты… имеешь в виду?       Я была готова поклясться своим самым дорогим — коллекцией комиксов — но в голосе Птицы послышалась лёгкая дрожь. Впервые он предстал передо мной в таком свете: растерянным и даже напуганным. Однако я не собиралась останавливаться и лишать себя радости ударить засранца по слабому месту, дабы хоть на миг почувствовать над ним превосходство.       — Будто бы ты не знаешь, Птица… — ехидно пропела и смочила рот, а затем изобразила задумчивость. — Хотя… я уже не знаю, как теперь тебя называть.       Не дождавшись новой порции отговорок, ибо лимит молчания иссяк, я цокнула и продолжила:       — Ты ведь не Олег Волков, не так ли? И никогда им не был, — придвинулась ближе и заглянула в чёрные глазницы маски будучи уверенной, что Чумной Доктор внимательно слушал каждое моё слово. — Скажи: это Серёжа придумал тебе такое забавное имя? Хотя… Он же и есть ты.       Птица молчал. Наверное, это было впервые, когда он не мог что-либо ответить. Каждое моё слово было подобно острым кинжалам, которые глубоко вонзались в его тело, разрывая все мышцы и органы.       Воображение в ту же секунду представило за маской лицо Серёжи. Каково осознавать, что всё это время Чумным Доктором был он?.. Точнее, часть его. Я так и не нашла ответ на этот вопрос. В голове в один термоядерный коктейль перемешались удивление, разочарование, сомнение и облегчение. Задворками сознания я понимала, что это был не тот Серёжа, с которым так неуверенно танцевала в конференц-зале и каталась на колесе обозрения. При этом я не могла сказать, что именно рыжик неоднократно играл на нервах как на скрипке и вытаскивал мою задницу из проблем.       Птица то и дело намекал мне, что они с Разумовским были одним целым. Возможно, если бы я узнала об ужасающей тайне Разумовского чуточку раньше, когда ещё не привязалась к его обеим ипостасям, то тут же убежала бы, сломя голову. Но захочу ли я сдаться и отвернуться от них? Или же поплыву по течению, прислушавшись не к голову разума, а зову сердца?       Внезапно мою и без того несчастную персону сильнее зажали между стеной и мужским телом, не дав возможности вдохнуть воздух полной грудью. Я открыла рот, чтобы обрушить на Птицу новую порцию оскорблений, но его накрыла ладонь маньяка. Рядом проехала тройка полицейских машин, осветив красно-синим переливающимся светом всю арку, где мы стояли. Благо чёрный как ночь плащ его костюма укрыл нас от взора блюстителей закона. Неплохая маскировка — полное слияние с окружением.       Вопреки страху, я в этот момент испытала лёгкое… возбуждение, мать его. А всё из-за осознания того, что передо мной стоял человек, к которому испытывала пышный букет самых разных чувств. Опыт перечитанных романов не пропьёшь, как говорится — даже такие абсурдные и опасные для жизни ситуации заставят хотеть романтического исхода. Девушка, схваченная опасным, но горячим злодеем, между которыми неоднократно вспыхивали искры страсти с долей безумства… Кто-нибудь, напишите об этом фанфик, умоляю.       — Фто ты твриш? — невнятно процедила я с зажатым ртом. — Не обесатено мня шимать.       Чумной Доктор убрал руку, когда убедился, что полиция была далеко от нас, и наши задницы оказались в относительной безопасности. Поправив свой супергеройский плащ, он направился вглубь арки, заявив мне непоколебимым голосом:       — Иди за мной, я выведу нас. Здесь опасно.       Раньше, может, я бы ответила: «Да это рядом с тобой моя жизнь под угрозой, ненормальный!». Но сейчас была согласна с этим засранцем на все триста процентов, ведь я неосознанно стала его сообщницей… И объектом полиции. Так, как он того и желал.       Даже не стараясь убежать, я последовала за Птицей, лениво шаркая ногами. В одном из дворов была припаркована та самая иномарка, на которой мы скрылись с места убийства Гречкина. Я не славилась хорошей памятью и не запоминала каждый автомобиль, в который садилась, но этот почему-то прочно въелся в память.       Он снял сигнализацию и, не удосужившись подать пьяной девушке руку, уселся на место водителя. Фыркнув, высокомерно задрала голову, будто бы его равнодушие меня не задело, выжала часть влаги из волос и со второго раза приземлилась на переднее сиденье. Только я могла чуть не полететь носом в асфальт из-за того, что споткнулась о пустоту.       Сиденье подо мной намокло, и заднице стало мгновенно холодно, а где-то из-за угла выглянул цистит, помахав ручкой. Птица повернул в замке зажигания ключ и вырулил на проспект. Из-за отсутствия плотного движения на дорогах мы доехали до башни быстро. Всю поездку я надеялась, что мой спутник проявит хоть какую-то инициативу и заговорит, пускай и о какой-то ерунде по типу ясного неба над головой или хуёвой погоды. Однако он упорно молчал, даже не поворачивая клюв устрашающей маски в мою сторону.       Видимо, думал, как от меня избавиться.       Так же втихомолку мы поднялись на лифте до кабинета Серёжи. Словно почтительный дворецкий на подземной парковке нас поприветствовал голос Марго.       — С возвращением, Сергей, Ирина, — услышали мы, когда бесшумно раздвинулись дверцы кабины.       Я мысленно цокнула, а на лице промелькнула секундная усмешка. Каким бы супер-пупер-навороченным искусственным интеллектом она не была, только человеку под силу заметить перемены в поведении её создателя. Птица на долю секунды остановился в проёме, будто вспомнил, что перед уходом не выключил утюг. В голове почему-то закралось предположение, что пернатый ненавидел всем своим естеством, когда его называли Разумовским. Это было для него оскорблением.       Когда мы поднялись на самый верхний этаж, тяготеющим молчанием меня заставили выйти в коридор первой. Я растягивала свой неизбежный конец, как могла, поэтому со скоростью улитки доковыляла до кабинета. Затем равнодушным взглядом проследила, как Птица встал напротив Венеры и пальцами провёл по позолоченной картинной рамке. Слева раздался щелчок, и стена в той стороне пришла в движение. Барельеф в виде полуголого мужика с копьём повернулся по часовой стрелке, открыв моему взору тайник Разумовского: место, где он прятал свои супергеройские приблуды.       Момент икс: продолжая стоять ко мне спиной, Чумной Доктор взобрался на небольшой пьедестал к пустому манекену для костюма, и неторопливо снял маску. Первое, что я увидела — это копна рыжих волос. Сердце больно ударило по рёбрам, а в горле мгновенно пересохло. Казалось, что ещё секунда, и по моей щеке прокатится слеза. От радости или горя.       До последнего часть меня надеялась на лучшее, совершенно не готовясь к худшему. Но когда на меня взглянули эти янтарные глаза, внутри что-то упало, расколовшись вдребезги. Подавив в себе желание подбежать к Птице и поколотить его в грудь, я хриплым голосом выжала из себя:       — К-красивые глазки. Линзы носишь?       Верить в волшебную природу смены цвета глаз я отказывалась. Ещё мистики или магии в этой вакханалии нам не хватало. Рыжик задумчиво хмыкнул и, сняв с себя сначала плащ, в затем перчатки со взрывчатым веществом внутри, подтвердил собственные опасения:       — Значит, догадалась обо всём. Так и знал, — я даже не поняла, обрадовался ли он этому факту или нет.       — Да. Хоть до сих пор этот сюр в голове не укладывается, — с усталым вздохом подтвердила я, поставив недопитую бутылку на стеклянную столешницу.       На ней также хаотично лежали пачки из-под чипсов, жухлые фрукты, а под столом аккуратно и почти незаметно прятались пустые винные бутылки. С таким рационом Разумовскому грозила не тюрьма, а трагичная смерть от гастрита и алкоголизма.       — И давно?       — Возможно, с самой нашей первой встречи, — Птица внимательно взглянул на меня и свёл широкие брови. — Ты меня сильно запутал с этим Олегом Волковым, отчего я упорно игнорировала все подсказки и намёки. Но потом… увидела на спине Серёжи порез, что был точь-в-точь таким же, что я обрабатывала тебе. Все пазлы тут же сложились.       Он рефлекторно приложил ладонь к месту ранения и тут же повёл плечом, будто оно вновь разболелось. А затем внезапно издал вымученный хохот.       — Ха-ха… Глупо было с моей стороны так попасться, — его движения стали жёстче. — Тряпка всё же заразил меня своей тупостью.       В его голосе звучало поразительное равнодушие, несмотря на то, что мне раскрылась его истинная личность. Либо он умело притворялся и строил из себя великого похуиста, который удивится только визиту инопланетян.       — Довольно неразумно с твоей стороны называть «глупым» человека, который в свои годы стал самым молодым миллиардером России и создал собственную социальную сеть, — это был один из приличных вариантов фразы: «Ты дебил?».       Птица полностью снял с себя костюм Чумного Доктора, оставшись в чёрной трикотажной водолазке и термоштанишках. Когда он соизволил повернуться ко мне лицом, я заметила, как его тонкие губы слегка дрогнули в улыбке, а в прежде наполненном жестокостью взгляде появилось умиротворение. Будто мои слова, брошенные совершенно необдуманно, что-то затронули в его чёрной как смоль душе.       Однако это состояние продлилось недолго, и привычная ему дерзость вновь выбралась наружу.       — А кто, как ты думаешь, ему в этом помог? — задал Птица риторический вопрос и плавно направился в мою сторону. — Он сам? Те идиоты, что возглавляют совет директоров?       Он громко и демонстративно фыркнул, вложив в этот жест всё своё презрение. Выдержав долгую паузу и остановившись от меня в метре, добавил:       — Или его дружок Олег Волков, который предал бедного и несчастного Серёженьку, исчезнув без следа год назад? Нет… Я был его опорой и поддержкой все эти годы, — Птица тыкнул в свою грудь указательным пальцем и пронзительно прокричал. — Только Я защищал его! От детей, что издевались над ним в приюте. От ублюдков, пытавшихся отжать НАШ бизнес!       Заметив лёгкий испуг в моих помутнённых глазах, он более сдержанно подытожил:       — Только вот почему-то никто не понимает и не ценит этого… Даже сам Серёжа.       В горящих жёлтых глазах Птицы отразилось отчаяние. Ими он будто пытался достучаться до меня и услышать то, о чём хотел знать, но так боялся спросить, дабы не показаться сентиментальным слабаком как рыжик. И это был вопрос: «Ты ведь считаешь иначе, правда?».       Выйдя из гипноза, в который вогнал его взгляд, я порылась в своей сумке и вытащила из неё бумажный свёрток. Расправила смятую бумагу и продемонстрировала пернатому детский рисунок Серёжи, ставший ответом на все вопросы.       — Может, он не ценил тебя, потому что боялся? — я указала на чёрного ворона.       Птица уставился на каракули распахнутыми глазами и, дёрнув носом от злости, процедил:       — Откуда это у тебя?       — Неважно. Сейчас важнее другое, — я небрежно кинула рисунок на столешницу. — Ответь, Птица: кто ты на самом деле?       — Не боишься, что я тут же убью тебя, когда расскажу правду?       — Не боишься, что я ударом колена превращу в омлет твои яйца и убегу в полицию? — привычка отвечать провокационным вопросом на вопрос стала традицией в нашем общении.       Но делать это я, конечно, не стану. Птица широко улыбнулся от этого каламбура и облизал свежую трещину на нижней губе.       — Ты не представляешь, как бесишь меня сейчас. И одновременно возбуждаешь.       Я шумно выдохнула, прихуев с сие внезапного заявления. Однако веселить этого психопата моя душенька не планировала, поэтому максимально убедительно добавила:       — Либо рассказываешь правду, либо я ухожу. И больше ты меня не увидишь.       Ухмылка вмиг стёрлась с его лица. Я очевидно блефовала, поэтому одному лишь Птице оставалось известно, что заставило его напрячься. Он разорвал зрительный контакт и подошёл к панорамному окну, позволив мне лицезреть лишь его макушку. В голову закралась назойливая мысль, что его глаза будут красиво искриться от ночных огней Петербурга, и я кое-как удержала себя в руках не подбежать и не проверять данную теорию.       — Ты хочешь знать, кто я… — я утвердительно кивнула. — Как я могу ответить тебе на этот вопрос, если сам не знаю?       — Что ты имеешь в виду? Разве ты не вторая личность Серёжи?       — Может, и так. Я настолько привык относиться ко всему с подозрением, что ставлю под сомнение даже причину собственного появления.       — Только не говори мне, что ты демон с амнезией, вселившийся в тело Разумовского, — ужаснулись я от собственного предположения, широко раскрыв рот.       Отражение Птицы в окне красноречиво показало, какие эмоции он испытал. «Ты ебанутая?» — вот, что читалось на его лице. А я уже мысленно думала, где искать контакты экзорцистов.       — Ты издеваешься? — уточнили у меня… сдержаннее.       — Нет-нет, извини, — я взмахнула руками. — Продолжай.       Удручённо вздохнув и смирившись с тем, что собеседницей оказалась та ещё приколистка, он возвратился к начатому:       — Ещё задолго до своего появления я понимал, что был нужен Серёже. Он не мог себя защитить в детдоме от других детей, пока педагоги закрывали на всё глаза. Когда его чувство одиночества и отчаяния достигло предела — появился Я, — Птица зачарованно вгляделся в собственное отражение, словно сам не верил свершившемуся волшебству. — Я вобрал в себе его негативные мысли и чувства: злость, ненависть, зависть, а также желание отомстить своим обидчикам и восстановить справедливость.       Я неосознанно представила, как тело рыжика поделилось на две половинки — белую и чёрную. Разумовский попросту не мог ненавидеть других людей или желать им зла, какими бы гавнюками они не являлись, потому что Птица пропитался этими желаниями. Пернатого стало даже жалко, ведь он был так же отрезан от всех «положительных» эмоций: радости, привязанности к другому человеку, любви…       — Впервые контроль над его телом я взял на пляже, когда его избивали три хулигана за попытку спасти бродячую собаку. До этого я мог приходить к нему только во снах… Кошмарах, как он их называл.       — Ты… убил тех мальчиков?       — Неосознанно, — сухо оправдался Птица. — Моей задачей было защитить Серёжу от опасности, и я это сделал. Неважно какими методами — цель была выполнена.       — Но тогда Серёжа ещё не знал о твоём существовании, поэтому решил, что произошедшее было несчастным случаем, — задумчиво, глядя сквозь фигуру парня, констатировала я.       — А ты умеешь схватывать на лету, — ответили без капли радости в голосе и привычной язвительности.       — А потом, дай угадаю, тебе помешал Олег Волков.       Птица ненавидел лучшего друга Разумовского — это можно было понять по его резко исказившемуся лицу, вспученным венам на шее и опасным огонькам в глазах. Однако авторитет Волкова оказался настолько непоколебим, что пернатому приходилось представать перед Серёжей с этим лицом и именем, дабы успешно влиять на парня.       — Мне казалось, что Серёже было хорошо со мной: я не предам, не обижу. А потом он находит «настоящего друга» и забывает обо мне… Но я не исчез, — взглянув на меня через отражение окна, Птица постучал указательным пальцем по виску и широко раскрыл глаза. — Всё это время я жил у него в голове и ждал подходящего момента, чтобы вернуться!       Этот безумный взгляд оказался настолько устрашающим, что я рефлекторно отступила на шаг, представив, что Птица в духе ужастиков резко сократит считанные метры между нами и, обратившись в уродливого монстра, проглотит с косточками. Заметив моё отступление, рыжик разочарованно хмыкнул, словно ожидал от меня подобной реакции, и уточнил:       — Уже хочешь сбежать? Даю фору в десять минут.       Сбегать от проблем мне надоело, поэтому пришлось импровизировать. Я выцепила взглядом автоматы с чипсами и газировкой за спиной и тыкнула на них большим пальцем:       — Я проголодалась.       Птица притворился, что не удивился.       — Ты обмолвился, что Олег пропал год назад, — я нажала на нужные кнопки и вытащила из ящика выпавшую пачку снеков с паприкой и апельсиновый лимонад. — Это помогло тебе вернуться?       — Да.       — А куда он делся-то? Не думаю, что Волков мог бросить своего лучшего друга, ничего не объяснив.       — Не знаю я, что стало с этим… — разъярённо выпалил он и резко замолк. Видимо, думал, какое оскорбление подойдёт Олегу больше всего. — Как уехал в Сирию на боевое задание, так концы с концами.       — А если его убили? — ужаснулась я, хоть особой причины переживать о жизни этого мужчины у меня не было.       Птица накренил голову и одарил меня многозначительным взглядом. Им псих показал, насколько судьба и жизнь Волкова были ему безразличны. Это я должна была понять давно, однако почему-то удерживала призрачную надежду, что вторая личность Разумовского окажется более… человечной и снисходительной. Не на того нарвалась.       — Плевать. Без него лучше.       — Но как бы ты ненавидел Олега, ты не можешь отрицать тот факт, что его образ помог тебе приблизиться к Серёже и заручиться его доверием.       — Волков — незначительная шахматная фигура на доске, которая быстро вышла из игры, — огрызнулся Птица, прорычав от негодования. — Его исчезновение сыграло мне только на руку. А дальше по накатанной: углубленная работа над социальной сетью, продвижение компании, закупка акций… И оперативное устранение «препятствий».       — И какая он фигура?       — Выше пешки он быть не достоин, — заявил Птица, однако что-то в его словах дало мне понять: Волков занимал более важную позицию на игральной доске.       — А ты у нас, должно быть, фигура короля, — ирония и сарказм из моего рта полились как их рога изобилия.       — Чёрного короля, если быть точнее, — поддержал настрой Птица, оставив без внимания тот факт, что я открыто насмехнулась над ним.       — А я есть на этой доске?       Плавно приблизилась к психу и ловко поддела язычок жестяной банки. Громкий щелчок разлетелся по кабинету, а за ним — моё раздражающее слух хлюпанье. Правая бровь Птицы нервно дёрнулась. Либо его поразила моя наглость, либо бесстрашие. И обоими качествами я была прославлена в его глазах.       — Есть. Маленькая, — уверенный шаг в мою сторону, — назойливая, — второй, не менее устрашающий, чем первый, — вечно сующая свой нос, куда не надо, пешка.       — Эх, а я хотела быть ладьёй, — я притворно шмыгнула носом, будто вот-вот заплачу от грусти. — И в какой партии вы хотели мной пожертвовать, король?       — При первой же возможности, но потом решил оставить напоследок, чтобы защищаться, — Птица заметно насторожился от моей перемены настроения, хоть и не перестал подыгрывать.       — А кто был первой пешкой? — поинтересовалась я, поставив еду на стол, и почесала подбородок. — Хм…       Затем резко ахнула, отчего пернатый изобразил микроскопический ахер.       — Точно! Первой же была Марина Воробьёва, — я неодобрительно зацокала. — И груша для битья, и подстилка для быстрого перепихона… Довольно полезная пешка, а ты так быстро от неё избавился.       Глаза Птицы, прежде хитрые и властные, растерянно забегали по моему невозмутимому лицу. Вылетевшее из моих уст имя девушки — это, пожалуй, последнее, что он ожидал от меня услышать. А и жирный намёк на то, что я была осведомлена об их взаимоотношениях — засранец тут же ушёл в нокаут.       — Что ты несёшь? — негодующе взвыл пернатый, будто я его ложно обвинила в супружеской измене. — Кто тебе наплёл эту чушь?       Меня позабавила его тщетная попытка выйти сухим из воды. Пока осанка оставалась твёрдой и ровной, а голос не терял уверенности, растерянные янтарные глаза выдавали Птицу с потрохами. Диван, поведавший немало на своём веку, навёл меня на три удручающие мысли: первая — на месте Марины могла оказаться я; вторая — они, мать его, трахались на нём, а я потом усаживала на это место содомии и разврата свою драгоценную задницу… И третья — по факту Птица использовал для своих ролевух тело Разумовского, поэтому физически это делал… сам рыжик.       От осознания последнего меня прошиб холодный пот. Стоило ли считать действия этого птеродактиля преступлением и покушением на целомудренность филантропа? Или из-за того, что это самое тело было у них общим, назвать сие мерзостью стоило никак иначе как «групповуха»?!       Кажется, все дамы Разумовского сходили с ума именно из-за того, что пытались понять логику этой херни. Чем дальше в лес, тем больше дров.       — Откуда узнала? Непосредственно от виновницы торжества, с которой недавно мне удалось пообщаться в реанимации, — я на секунду замолкла и почесала нос в раздумьях, какими словами следовало ударить Птицу в самое сердце. — Она тебе, кстати, привет передавала… Только, увы, навестить её не сможешь, как бы не пытался. От мысли, что ты заявишься по её душу, бедняжка на себя руки наложила. Ты для неё оказался страшнее самой смерти… Можешь гордиться собой.       Птица потёр двумя пальцами переносицу и нахмурил лоб, словно его настигла острая головная боль. Быстро собравшись с мыслями и вернув невозмутимое выражение лица, он прошептал сквозь зубы:       — Надо было от неё избавиться с самого начала. Только больше мороки стало.       — Умные мысли преследовали тебя, но ты был быстрее…       — Пытаешься упрекнуть меня в содеянном? Напрасно, — Птице пришлось немного наклониться вперёд, чтобы наши лица оказались на одном уровне. — Эта Марина заслужила все страдания. Как другие мучились от её эгоизма, жадности и жестокости, так и она познала на себе эту боль. Она манипулировала и пользовалась людьми ради достижения собственных целей. Марина на собственной облезлой шкуре почувствовала, каково быть втоптанной в грязь.       — Заслужила, говоришь… — зачарованно повторила я за этим ненормальным и, подняв голову, позволила ему увидеть, как по щеке всё же прокатилась крохотная слезинка. — Тогда что тебе сделала София?       — С… София Лебедева? — Птица отпрянул от меня как от прокажённой. — Ты и про неё знаешь?       — Именно, — мой голос начал возвращать потерявшуюся где-то по пути уверенность. — Не ты один имеешь в рукавах козыри, которыми можешь разбрасываться направо-налево.       Я активно замахала руками.       — Ты говоришь, что пытаешься восстановить справедливость. Что караешь только тех, кто этого достоин. Так объясни мне, Птица: чем перед тобой провинилась София? — я почувствовала по отношению к нему лёгкое отвращение и разочарование. — Неужели ты разрушил жизнь невиновного человека только из-за страха потерять контроль над Разумовским? Чем ты тогда отличаешься от своих жертв, если сам используешь силу для собственных целей, а не восстановления справедливости?!       — Замолчи, — резко перебил меня пернатый. — Не знаю, откуда ты узнала про Лебедеву, но советую больше не поднимать при мне эту тему.       — Но ведь…       — Я всё сказал, — перед моим носом завис его указательный палец. — Если тебе от этого станет немного спокойнее, то я сожалею о том, что с ней произошло. Это не входило в мои планы.       Птица резко и грациозно развернулся на носках и вновь уставился в окно, потеряв к моей персоне всякий интерес. Меня взбудоражили его последние слова, которые вновь возродили из пепла надежду. Надежду, что даже в таком человеке как Чумной Доктор оставалось сострадание и совесть. Только он их всячески скрывал от окружающих, чтобы те не посчитали эти качества слабостью.       — Какой же ты… Агр! — сделала три быстрых шага навстречу Птице. — К чему эта игра в гордого барана? Раз у нас сейчас вечер откровений, то почему ты не можешь быть до конца честным со мной?!       Барьер оказался надломлен, и из глаз градом потекли жгучие слёзы. От них неприятно защипали щёки, а голос не прекращал дрожать и заикаться. Плечи Птицы синхронно подёргивались в такт моим всхлипам.       — Ты сказал, что с-сожалеешь о случившемся с Софией, но с чего мне быть уверенной, что это сожаление искреннее? — фигура рыжика начала размываться от пелены перед глазами, поэтому пришлось прервать тираду и вытереть всю влажность с лица рукавом джинсовки. — Я знаю, что она была доброй и милой девушкой, про таких часто говорят: «Даже муху не обидит»… Так к-как… мне быть уверенной в том, что я не повторю её с-судьбу?       — Не повторишь, — заявление рыжика показалось мне неубедительным. — Я не допущу этого.       — Что-то слабо верится, — по чесноку ответила я. — Чем мы отличаемся? Обе девушки, что встали между тобой и Серёжей…       — ТЫ В ОТЛИЧИЕ ОТ НЕЁ НЕ НАЗЫВАЛА МЕНЯ ЧУДОВИЩЕМ И МОНСТРОМ! — перебив на полуслове, выкрикнул Птица настолько громко, что я потеряла дар речи.       Сейчас передо мной стоял не тот Чумной Доктор, которого я и остальные привыкли видеть. От того жестокого маньяка, что лишал людей жизни без малейшего труда, будто не осталось и следа. Когда я взглянула на его лицо, то узрела красочную гримасу, состоящую из гнева и страха. Он будто злился на самого себя, что преступил созданную им же черту, но при этом боялся продемонстрировать мне свою слабую сторону. Боялся оказаться такой же мягкотелой Тряпкой, каким он видел Разумовского.       — Птица, — поддавшись внутреннему голосу, я протянула к нему руку с желанием прикоснуться хоть на мгновение. — Ты…       Меня остановили на полпути, схватив за тонкое запястье и грубо потянув к дивану. Я превратилась в трясущегося болванчика и послушно последовала за рыжиком.       — Сядь, — приказали мне.       Птица засуетился по кабинету, загрузившись от разного рода размышлений. Я два или три раза попробовала выдернуть его из этого состояния, но он никак не хотел выходить из транса. От его пируэтов по кабинету начинала кружиться голова, поэтому пришлось отвлечься на более статичные вещи. Первые в поле зрения попали яства на столе.       Пальцы перестали слушаться меня: брали одну чипсину за другой и клали их в залитый слюной рот, срывали плоды винограда с веточки и зверски очищали мандарины от кожуры. Я даже не заметила, как за пять минут опустошила всю пачку жирных масляных снеков и запила её двумя банками газировки. Моё нестандартное поведение смогло всё же привлечь внимание Птицы, бросившего колкость:       — У тебя жопа не треснет столько есть?       Последняя, самая некрасивая на вид виноградинка, резко остановилась в миллиметре от моих губ. Во рту тут же пересохло, в живот скрутило будто от приступа. Глаза оценили масштаб трагедии на столе и расширились, а пальцы сжали бедную ягоду, испачкавшись в её соке. Родилась навязчивая идея убежать в ванную, хорошенько прополоскать рот или ещё лучше — по привычке сунуть в него два пальца.       — Ты чего зависла? — поинтересовался пернатый.       Его вопрос едва дошёл до моих ушей, потому как в голове крутились слова другого человека. Наивная Ира думала, что смогла избавиться от этого кошмара.       — Тебе не кажется, что ты набрала вес? Не думала сесть на диету или начать ходить в зал?       — Посмотри, какая девушка у моего лучшего друга! Почему ты не можешь быть такой же женственной и сексуальной?       — Мне стыдно с тобой выходить на улицу. Ты меня позоришь!       Я до хруста костей сжала кулаки. Благо дело недавно ногти подстригла, иначе они бы мне точно проткнули до крови кожу на ладони. Птица составил мне компанию, присев рядом по левую руку.       — Какая же ты всё-таки плакса.       Рыжик с брезгующей физиономией растёр слёзы по моему лицу кожаной перчаткой. Чопорное прикосновение с высосанной из пальцев заботой. Совсем как…       — Глупенькая. Почему ты плачешь? Я же тебе желаю всего самого лучшего, а ты этого не ценишь. Неблагодарная!       — Никто не сможет полюбить тебя так же сильно и искренне, как я. Поэтому слушайся меня…       — Я тебе изменил. Не смотри так на меня. Ты сама виновата! Если бы следила за собой и вела как все нормальные девушки, то этого бы не произошло!       С громким хлопком я внезапно ударила Птицу по руке, которой он трогал меня за лицо. Не дав опомниться и завалить меня порцией вопросов, подскочила с дивана и сорвалась в сторону ванной комнаты. Чтобы за мной не последовали, пришлось объясниться на скорую руку:       — Я в туалет.       Громко хлопнула дверью и, прильнув к ней спиной, скатилась на кафельный пол. Прижала к туловищу коленки и уткнулась в них лицом, зажмурившись до появления давящей височной боли и искр перед глазами. Головой я понимала, что слова Птицы нельзя было связывать с событиями трёхгодовалой давности, которые, как мне казалось, психика и мозг давно переработали и отпустили. Я боялась возвращаться в тот ад, из которого чудом выбралась своими же силами. Но вопрос второй личности Серёжи будто на миг силой затащил в него обратно.       Стало трудно дышать: что-то неосязаемое сжало рёбра с лёгкими, а желудок потяжелел в несколько раз. Во рту остался тошнотворный привкус калорийных чипсов. Голову посетило навязчивое желание избавиться от него, как и от тяжести в животе.       Подняв голову, я посмотрела рассеянным взглядом на унитаз, пока остальные вещи растворились с поля зрения. Когда последний раз я срывалась? Кажется, это было около месяца назад в клубе — тот самый день, положивший начало моей истории с Разумовским. Пока на карачках ползла до заветной цели, с удивлением размышляла о том, что поддалась искушению только сейчас. Я пережила шантаж, ложные обвинения, избиения, выходки Птицы, но так и не ступила вновь на эту скользкую дорожку. А теперь не могу найти в себе силы, чтобы пережить брошенный необдуманно подкол. Это же была шутка… Обыкновенная шутка, Ира.       — Что ты принимаешь всё так близко к сердцу? Шуток не понимаешь?       По моему подбородку потекло что-то холодное, а во рту появился йодисто-железный привкус. На белый кафель упали две капли крови, а за ними третья… четвёртая. Я глубоко прокусила губу.       — Чёрт, — выругнулась я, размазав тыльной стороной запястья по подбородку красную полосу.       Двигать губой стало дискомфортно, не говоря уже о том, чтобы трогать её пальцами при попытках вызвать искусственную рвоту. Мысленно блякнув от собственной тупости, поднялась на ноющие ноги и подошла к раковине. И чуть не отправилась на тот свет, когда посмотрела на своё отражение. Передо мной стояла лохматая мокрая панда с километровыми синяками от размазанных подводки и туши, а покрасневшие и опухшие от слёз глаза и растёртая по нижней части лица кровь придавали мне вид уличной оборванки. Как ещё меня Птица не застебал за такой внешний вид — вопрос на миллион.       Я умылась на скорую руку, приложив усилия, чтобы придать лицу живой вид. Жидким мылом стёрла остатки косметики и промыла ранку, но она вновь открылась и закровоточила. Пришлось на пару минут прижать к ней белое полотенце. Да простит меня Серёжа за то, что я безвозвратно испортила его, запятнав кровью.       Покалывающая боль мгновенно отрезвила и вернула в реальность, хоть нервный ком в желудке не торопился исчезать. Будто загипнотизированная провела двумя пальцами по обветренным губам, слегка приоткрыв их. Пощекотала подушечки зубами и, опустив голову вниз, чтобы глаза видели только слив раковины, протиснула их глубже. Невидимая рука силы воли пыталась удержать меня, но её оказалось недостаточно.       Если моих сил справиться с этим недостаточно… Кто-нибудь, помогите мне.       Резко раздался громкий удар по двери, что чуть не сорвал её с петель. В ванную как ураган ворвался с мрачной физиономией Птица, и первое, что он увидел в комнате — меня с двумя пальцами во рту, которые я от шока забыла вытащить. Меня будто мать спалила с сигаретой.       — Что ты тут… забыл вообще?!       — Так вот почему ты резко убежала, — хладнокровно прошипел пернатый и, не дав опомниться или как-то оправдаться, вытащил из ванной.       Я заворожено засмотрелась на его широкую спину, пока меня тащили за собой как безвольную куклу. Он… разозлился? Но почему? Разве ему не всё равно?..       Стоило пятой точкой приземлиться на диван, Птица присел на корточки прямо у моих ног, стрельнув в меня пристальным взглядом исподлобья. В таком положении он мог беспрепятственно видеть моё стыдливое лицо, даже если я попробую опустить голову. Я ожидала в течении ближайших часов выслушивать нотации, какими бы на месте Птицы меня загрузила мать. Однако он только цокнул и направился на поиски аптечки.       — Держи, — он с хмурой миной протянул мне заживляющую мазь.       — С… спасибо, — едва слышно поблагодарила я его и распаковала новый тюбик.       Из-за дрожи пальцев колпачок укатился под ноги, что вызвало у Птицы новую волну раздражения. Нетерпеливо вырвав у меня мазь, он собственноручно выдавил её на указательный палец и нерадиво размазал по моей нижней губе. На вкус лекарство оказалось горьким и вязким, и я рефлекторно скорчила лицо.       — Гадость, — пожаловалась я, выпятив губу, чтобы мазь в лишний раз не попала на мои несчастные вкусовые сосочки.       — В следующий раз будешь думать перед тем, как что-то делать.       И чего я ожидала от этого равнодушного сухаря? Лучше бы он вообще не заходил в ванную и избавил меня от ненужных нравоучений. Однако его следующий вопрос перечеркнул всё:       — Кто?       — Эм… Дед в пальто?       — Кто? — повторил пернатый более настойчиво.       — Прости, не совсем понимаю…       — Я не дурак, чтобы не понять, что ты хотела сделать. Причинение вреда своему здоровью и телу происходит, преимущественно, из-за полученных в детстве травм, — пояснил он. — Требовательные родители, упрекающие за любой промах, жестокие одноклассники, для которых ты была гадким утёнком в классе…       Птица прошёлся по мне оценивающим взглядом и дополнил:       — Но в твоём случае склоняюсь к парню. Возможно, бывшему. Не зря же ты так бурно отреагировала на мой неудачный подкол.       Я шумно выдохнула, удивившись проницательности второй личности Разумовского. Он оказался первым человеком, который мог читать мои эмоции и поведение как открытую книгу, и ничто не укрывалось от его внимательного взгляда. Он даже признался, что ляпнул неудачную шутку, позабыв хоть на миг о своей гордости!       — Поэтому я хочу услышать его имя. А ещё желательно адрес проживания.       — Хочешь убить его? — я усмехнулась в неверии, что Птица решит лишить человека жизни из-за такой херни.       — Да, — сказал, как отрезал.       Пизда.       — Забей, у тебя и так чумных дел хватает, чтобы отвлекаться на всякое отребье.       — Не волнуйся, я выделю для этого «отребья» своё драгоценное время, — мелодично пропел Птица, будто бы его доброжелательный тон мог развязать мне язык.       Отчасти, это получилось.       — Артур. Его зовут Артур.       — Что он сделал?       — Неважно, — я вновь вернулась в защитную позицию.       — Важно. От твоего ответа будет зависеть, насколько жестокой окажется его смерть.       — Что ты доебался до меня? — взвыла я, переведя тему. — Хочешь узнать мою подноготную, хотя сам от меня всё скрываешь. Знаешь, Птица, залогом любых хороших отношений, будь то романтических или дружеских, является взаимная искренность. Если ты закрываешь от меня, показывая недоверие, то не жди от меня обратного.       Внутренний голос был уверен, что это заставит любопытного птеродактиля завершить допрос, к которому я оказалась абсолютно не готова. Птица опустил взгляд, погрузившись в раздумья, и лениво выпрямился. Обойдя диван по кругу, дошёл до рабочего стола Разумовского и рукой сдвинул несколько педантично сложенных документов.       — Если я расскажу, что произошло между мной и Софи, ты ответишь на мои вопросы?       — Эм… Да, — я мгновенно насторожилась.       Неужели он это сделает?       — Твоя взяла. Как уже было сказано: я сожалею, что произошло с ней, потому как не добивался того исхода событий, — поведали мне резко охрипшим голосом. — Лебедева появилась в поле зрения Разумовского незадолго после исчезновения Волкова. Они быстро спелись: Тряпка и хрупкий цветочек, что так легко сломать. Идеальная парочка.       Я хмыкнула, ведь мою голову однажды посетила аналогичная мысль.       — Поначалу она раздражала своей добротой и мягкостью, своими розовыми очками, которыми смотрела на этот мир, а также жаждой всем угодить, — он не мог найти себе места в этом просторном помещении, ходя кругами. — Но это не было поводом убивать Лебедеву: хоть она и подобралась слишком близко, в работу Серёжи не лезла и лишних вопросов не задавала. Её исчезновение могло вызвать переполох внутри компании.       — Серёже… нравилась Софи? — на душе стали скрести кошки, но я не подала этому виду.       — Да, — равнодушно ответил Птица.       — А она… испытывала такие же чувства по отношению к нему?       — Не знаю. В голове женщин копаться — себе дороже, — съязвил пернатый.       — Но ведь должна быть причина, почему она попыталась убить Серёжу, несмотря на их хорошее общение.       — Она есть… — печальным тоном прошептал он, сжав кулаки. — Это — я.       — София случайно узнала о тебе? — задала я логичный вопрос.       — Я часто наблюдал за их общением со стороны, — начал пояснять Птица, зайдя издалека, плавно подбираясь к сути. — Лебедева всегда была добра к Тряпке, но никогда не просила помощи взамен. Её великодушие меня раздражало и привлекало одновременно — никто прежде так к Разумовскому не относился. Я чувствовал… зависть? Да, возможно, её. Зависть к тому, что всё самое лучшее доставалось этому слабаку, который ничего без меня не мог.       Я бесшумно ахнула и тут же приложила ладонь ко рту, чтобы не издать громкого звука, который мог отвлечь вторую личность Серёжи. Он неуверенно начал раскрываться передо мной, поэтому не хотелось испортить этот торжественный момент отвлекающим звуком.       — И тогда я задумался: если Софи приняла Серёжу таким, какой он есть, то сможет ли она принять и… меня? — Птица оглядел свои руки с разных ракурсов, а затем переместил взгляд на свою фигуру. — Мы же одно целое, поэтому ей придётся смириться с моим существованием… Вдруг, она сможет понять меня…       Зная исход этой истории, можно смело заявить — не примет, не поймёт. Лицо пернатого напряглось, и на нём заиграли желваки.       — А потом этот придурок ляпнул про своего лучшего друга: какой Олежек замечательный, какой Олежек крутой! — он экспрессивно всплеснул руками. — Разумеется, у Лебедевой появился интерес к человеку, которого она почему-то ни разу рядом с Серёжей не видела, хоть по его словам они были неразлучны. Мне пришлось взять инициативу в свои руки и раскрыться перед ней. На тот момент я узнал всю её подноготную, так что стоило заикнуться про родителей, проживавших в Подмосковье, как Софи сразу сдалась и согласилась выполнять ряд моих требований. Самое главное — не разбалтывать обо мне Серёже.       — И как? Ей это удавалось?       — Почти.       Оперевшись копчиком о спинку дивана, Птица скрестил на груди руки. На минуту завис, неотрывно глядя куда-то вниз, размышляя, как правильно преподнести дальнейшие события. Разум пернатого пребывал в воспоминаниях.       — Каждый раз, когда Лебедева видела меня — называла «отвратительным чудовищем», которое пленило её бедного Серёженьку! — его губы скривились, на носу появились морщинки, а взгляд не отрывался от пола. — Я терпел. Терпел до последнего, по наивности надеясь, что рано или поздно она привыкнет к моему существованию и… Примет.       Прекратив любоваться ковром на полу, он перевёл на меня пустой взгляд, в котором скончались его обманутые надежды.       — Но я ошибался. Пока я спал и не мог контролировать ситуацию, Лебедева пыталась настроить Разумовского против меня, — в его голосе отчётливо звучало разочарование от поступка девушки. — Говорила, что ему следовало присмотреться к тому, кому он доверял. К счастью, привязанность Тряпки к Волкову оказалась непоколебима.       — И… что произошло дальше?       — Софи начала меняться. Это заметил даже я. Стала нервной, дёрганной, будто постепенно сходила с ума, — Птица дотронулся правой рукой до левого плеча и сильно сжал на нём рукав водолазки. — Она твердила, что мои прикосновения, взгляды и само существование — это грех, проклятие… Я — отрава, что душит Разумовского, и без меня ему будет только лучше.       Мне стало искренне жаль Птицу, и я удержала себя в руках, чтобы не подойти и не обнять его. Знала, что этот ненавистник тактильности не одобрит мою сентиментальность. Но сейчас он выглядел максимально беззащитным, одиноким, брошенный всеми, даже Серёжей. А Софи неосознанно своими острыми словами била его в самое больное место — навязывала чувство ненужности и бессмысленности существования.       — Однажды я вышел на чистку: надо было разобраться с одним ублюдком, который втёрся в доверие Разумовского, — начал подбираться к самой сути Птица. — Когда Лебедева узнала, что я убил его, подстроив несчастный случай — пришла в ярость. А я в свою очередь хотел вбить ей в голову, что моя связь с Разумовским была нерушима, что все мои действия были обусловлены его желаниями. Что без меня он не будет существовать, как и наоборот. Не знаю, как она восприняла мои слова, но буквально через три дня Софи напала на Сергея в лифте, — он усмехнулся. — Возможно, решила, что избавится от меня, если убьёт Тряпку.       Я интуитивно чувствовала, что вторая личность Разумовского не хотела причинять боль девушке, и сейчас искренне сожалела о том поступке. Однако Птица не мог по-другому, потому что его научили отвечать агрессией на агрессию, болью за боль. Возможно, если бы был кто-то, кто научил бы его всепрощению и сдерживал бурный нрав, то жизнь обеих личностей Серёжи стала чуточку лучше.       — Как на поступок Софи отреагировал Серёжа?       — Наш Серёжа может только ныть и плакаться в подушку, — фыркнул Птица, в лишний раз подчеркнув свою неприязнь к сентиментальности программиста. — Он вновь замкнулся в себе и оградился от окружающих, углубившись в работу над социальной сетью. И так бы продолжалось всегда, если бы не…       Птица резко замолчал, метнув в меня задумчивый взгляд. А затем тряхнул плечами, будто проснулся от гипноза, и спрятал лицо за огненными волосами.       — Если бы не… что?       — Если бы однажды с неба на нашу голову не свалилась одна вредная, любопытная и безрассудная девчонка. Которая смогла придать Тряпке уверенности, а во мне… зажечь любопытство.       Улыбка неизвестного происхождения растянулась на моём лице. Я предположила, что Птице было комфортнее говорить обо мне в третьем лице будто о совершенно другом человеке, который не присутствовал сейчас в кабинете. Поэтому поддержала его настрой, поинтересовавшись:       — И… чем же тебя заинтересовала эта девчонка?       Моё шестое чувство разыгралось не на шутку. Хоть я и не видела лица Птицы, где-то на подсознательном уровне догадывалась, что данному трюку он был мне благодарен.       — Она была первой, кто не закричал от ужаса при виде меня и не назвал монстром, — призналась вторая личность Серёжи и тут же усмехнулась. — Наоборот: огрызалась и вела себя крайне высокомерно, будто совершенно не боялась умереть. Мне сразу захотелось сорвать эту маску и увидеть её настоящее лицо: такое же отвратительное, как и всех тех, кто пытался сблизиться с Разумовским…       — Забавно, ведь ваши желания совпадали, — поведала я ему и, устав сидеть на попе ровно, поднялась с дивана. — Почему ты сам скрывал от неё, кем являлся на самом деле? Притворялся другим человеком, хоть мог сразу раскрыть правду и избавиться от кучи проблем.       — Я и сам не знаю… — пожал он плечами и зашагал к окну. — Наверное, испугался.       — Пустое, она бы не заявила о тебе полиции, как бы не хотела, — заверила я Птицу, медленно подобравшись к нему за спину.       — Хах, я боялся не этого.       — Что она попытается раскрыть Серёже твою личность? Что никакого Олега Волкова не было? — предложила иной, не менее логичный вариант.       Птица поджал губы и отвёл нерешительный взгляд: я заметила это в отражении панорамного окна. Он словно тщательно обдумывал каждое своё слово перед тем, как озвучить его вслух. Не хотел показаться слишком чёрствым и грубым. И наоборот — излишне сентиментальным.       — Я боялся, что вновь разочаруюсь в человеке, — специально растягивая слова, объяснили мне, прекратив играть в молчанку. — Что эта дурацкая привязанность не принесёт ничего, кроме боли и сожаления… Что и в её глазах откажусь чудовищем. Поэтому вариант надеть маску, выдавая себя за другого человека, стал наиболее… безобидный.       Слова Птицы парализовали меня. Немигающим взглядом я уставилась на его спину, пока шок преобладал над желанием взглянуть в янтарные глаза и понять — насколько они были честными. Однако отчаяние в его голосе отметало всякие сомнения, что мне нагло ссали в уши.       — София заставила меня поверить на мгновение, что даже такая чёрная прогнившая душонка, как я, могла быть кому-то нужна, — рыжик акцентировал моё внимание на свою руку, которая медленно сжалась в кулак. Будто в нём треснули все надежды, превратившись в высыпавшуюся сквозь пальцы пыль. — Привязанность — очень привлекательное чувство. Без него одиночество становится невыносимым. Но мне ясно дали понять, что всем нужен благородный принц на белом коне. А чудовище никто не в силах искренне полюбить — такое бывает лишь в детских сказках.       Не знаю, что двигало мной в этот момент. Тело совершенно не слушалось разума, когда я медленно, едва слышно подошла к Птице вплотную, чуть не уткнувшись носом в его ключицу. Руки неуверенно потянулись вперёд и обвили его торс. Я почувствовала, как под ними напряглись мышцы, и рыжик стал деревянным от напряжения.       — Что ты делаешь? — взволнованным голосом спросила вторая личность Серёжи, подняв на весу руки, чтобы они не касались моих.       — Если не нравится, я могу отпустить, мистер «Противник прикосновений».       Для убедительности ослабила хватку, будто действительно выпущу Птицу из своих невесомых объятий. Но он тут же накрыл мои ладони своими, удержав на месте. Опустил голову и напряг мышцы живота.       — Оставь. Я не говорил, что мне не нравится.       — Мне казалось, что ты не любишь, когда тебя трогают, — осторожно припомнила его недавние слова без капли ехидства, боясь спугнуть: иной Разумовский мог легко воспринять их за насмешку.       — Я тоже так думал… — голос Птицы дрогнул.       Я спрятала удовлетворённую улыбку, уткнувшись лицом в его спину, и расслабилась, передав это безмятежное чувство ему. От мужчины сходил лёгкий шлейф гари и солоноватого пота: наверное, крайне некомфортно вершить правосудие в бронебойном тяжёлом костюме, находясь рядом с жарким пламенем.       — Сейчас Серёжа знает о тебе? — поинтересовалась я, нарушив тишину.       — Да. Узнал после нашего… поцелуя, — Птица запнулся, вновь став деревянным. — Каким-то образом он начал видеть фрагменты моих воспоминаний. Когда понял, что знает то, что не должен знать, тут же заподозрил неладное. Всячески хотел защитить тебя от… меня. Пытался даже на себя руки наложить, слабак…       У меня перехватило дыхание от внезапного заявления Птицы. Я и подумать не могла, что Серёжа захочет прибегнуть к столь «радикальному» решению. Мои руки неконтролируемо затряслись, что не ушло от внимания второй личности. Облизав губы, я тихонько спросила, боясь навлечь на себя его гнев:       — И… что произошло дальше? Серёжа изменил к тебе отношение?       — Можно и так сказать, — победно усмехнулся он. — Тряпка понял, что бороться с самим собой бесполезно и крайне тупо, — в мою сторону слегка накренили голову. — Да и какой смысл трепыхаться, если ты испытываешь чувства к нам обоим.       — Это верно, — я хмыкнула, найдя в словах пернатого суровую истину.       — Твоя очередь откровенничать. Я свою часть уговора выполнил.       Делать этого, разумеется, я не горела желанием. Но раз Птица пошёл мне навстречу и открылся, то будет крайне грубо с моей стороны не отплатить той же монетой. Страх перед осуждением не покидал на протяжении всего нашего разговора, но что-то внутри уверяло — этого не случится.       — Артур — это мой… бывший с колледжа. В этом ты угадал, — полушёпотом призналась я и для успокоения вдохнула аромат его кожи. — Мы были одногруппниками, и после месяца общения он предложил отношения. Начинались они по классике как сказка: комплименты, букеты, свидания каждую неделю. Он даже попросил познакомить его с моей мамой, показав, тем самым, серьёзность своих намерений. А я, как дура, была этому только рада.       Почувствовав, как мои руки начали неконтролируемо дрожать от волнения из-за разблокированных воспоминаний, Птица сильнее прижал их к себе и выстрелил прямо в мишень:       — А потом он внезапно изменился, угадал?       Я неохотно кивнула, и он это почувствовал спиной. Заплетающимся голосом, полным ненависти то ли к себе, то ли к тому человеку, продолжила:       — От волнения за учёбу и экзамены я пристрастилась к еде. Не заметила, как набрала шесть килограммов. Артур начал сначала упрекать за лишний вес, а потом, казалось, его всё перестало во мне устраивать: внешность, характер, голос. Постоянные сравнения с другими девушками, двусмысленные намёки про похудение.       Перед глазами промелькнули кадры того страшного периода моей жизни: уже привычные ежедневные ссоры, гора еды на тарелке, какие-то таблетки в руке, название которых уже забыла, толчок и слёзы. Воспоминания оставили неизгладимые шрамы на моей психике и самооценке, однако с каждым словом становилось как-то легче на душе.       — Чтобы сохранить эти разрушающиеся отношения, я начала злоупотреблять диетами и тренировками, а когда ничего не помогало — перешла на слабительные и традиционный метод «два пальца в рот», — нервно сглотнула, почувствовав неприятный привкус желудочного сока во рту от недавней попытки очистить желудок.       — Ясно. Вот, почему ты так странно отреагировала на мои слова, — догадался Птица, удручённо вздохнув.       Вьетнамские флешбеки, мать их.       — А потом признались в измене и вдобавок обвинили, что это произошло из-за меня, — уже равнодушно заявила я, ведь эта часть истории давно перестала трогать моё сердце. — Человек ушёл, а комплексы, привитые им за полгода отношений, остались. Мне потребовалось более двух лет, чтобы отпустить эту ситуацию и начать жизнь с чистого листа. Но приступы… иногда продолжают преследовать меня, особенно если я сильно перенервничаю.       — Ты идиотка?       Я несдержанно хохотнула. В своё время Катя сказала мне то же самое. Только искренне жаль, что родная мать не поверила этой истории. Артур смог произвести на неё положительное впечатление, и мои рассказы про его оскорбления и измену показались ей «приукрашенными байками» на фоне подросткового расставания с первой любовью. Эдакая психологическая защита, вызванная сильным эмоциональным потрясением.       — Я не отрицаю этого.       — Гробить своё здоровье из-за какого-то ничтожества… Ты меня поражаешь всё больше, — съязвил Птица, но я не придала этому сильного значения.       Руки, крепко и надёжно удерживающие мои, заставляли думать совершенно о другом и видеть между строк нечто большее. Это вызывало счастливую улыбку, а не новый приступ слёз.       — Я хотела это сделать не потому, что боюсь поправиться, — объяснила я. — Я… испугалась… Испугалась, что…       — Что я начну себя вести, как и он, — догадался Птица, попав прямо в яблочко. — Что крепко привяжу к себе, а затем выкину на улицу как ненужную вещь.       Я молча кивнула и вплотную упёрлась носом в его водолазку, где располагался позвоночник. Громко шмыгнула им, остановив на полпути жидкую соплю. Пернатый резко обернулся ко мне лицом и сказал брюзжа:       — Ты об меня высморкаться хотела?       — Прости, я не специально, — виновато извинилась я.       — Действительно идиотка, — измученно простонал он и вопреки ворчливому говору крепко прижал к себе, опустив на макушку подбородок. — Выбрось эту ерунду из головы, поняла?       — Есть, сэр, — по-солдатски ответила я, отдав честь.       Хоть Птица иногда и напоминал вредного деда, который умел только язвить и ворчать, я на этот детский сад обижаться перестала. Стоило нам обоим высказать всё, что скопилось на душе, как внутри тут же стало легко и свободно. Психологические травмы объединяют людей!       — Эм… Птица, — надув щёки, нерешительно подала голос.       — Что?       — То, что ты сказал тогда в моей квартире… — нервно сглотнув, собралась с мыслями. — Ты был… искренен со мной?       Макушкой почувствовала, как задвигалась его челюсть, а сердце под грудью словно застучало сильнее. Надеюсь, он простит меня за излишнее любопытство и не станет сохранять между нами чувство недосказанности. Ведь это был последний вопрос, который интересовал меня больше всего. Можно даже сказать — самый важный.       — Какой ответ ты от меня хочешь услышать? — немного увильнул иной Разумовский.       — Правду, Птица.       — Да. Всё, что я тогда сказал тебе — правда, — с его ответом у меня отлегло в душе, захотелось облегчённо выдохнуть и, сжав кулаки, громко закричать на весь кабинет: «Ура!». — Как и то, что тебя никто не отпустит. Ни Тряпка, ни я.       — Да я как-то и не планировала сбегать. Как бы это сейчас дико и странно не звучало, но я… — слегка отстранившись, в смущении почесала за правым ухом, — рада, что всё сложилась подобным образом. Безумие какое-то…       — Я тебе скажу это только один раз, — уверенным повелительным тоном огласил пернатый. — Я не так хорош в комплиментах и проявлении чувств, как Тряпка, и отдаю предпочтение не словам, а поступкам. Поэтому запомни: я без промедления убью любого, кто попробует навредить тебе, а ты в свою очередь должна всецело доверять мне и быть верной.       Птица на секунду замялся, что-то разглядев в моём растерянном взгляде, и добавил:       — У тебя был шанс уйти и навсегда разорвать наше общение, но ты решила остаться с нами. Надеюсь, ты понимаешь, с кем собираешься вступать в крепкую связь, и какие будут последствия.       По его глазам я догадалась — Птица всё ещё сомневался в моём искреннем желании остаться рядом с ним. Чтобы немного развеять тень сомнения, поддалась вперёд и запечатлела на его прохладной щеке клятвенный поцелуй. Кажется, ответить на признание психически нездорового человека и убийцы по совместимости было моим не самым лучшим решением в этой грешной жизни… Пизда мне, но зато будет весело!       — Понимаю. И… принимаю, — уверенно провозгласила я, одарив засранца смущённой улыбкой. — Только осталось свыкнуться с тем, что в моём мужике уживаются две личности: миллиардер-интроверт и любитель файер-шоу.       — Привыкнешь, птенчик.       — Надеюсь. Ещё столько хочется у тебя спросить, но я, наверное, тебя уже подзаебала со своими вопросами, — я усмехнулась, переведя всё в шутку, однако по лицу Птицы так и читалось: «Памагити!».       — У Тряпки теперь спрашивай. Лимит вопросов на сегодня исчерпан, — подтвердил моё предположение пернатый.       Он вдруг встрепенулся, спрятал лицо ладонью, а другую выставил вперёд, чтобы обозначить между нами границу. Я вскинула бровями от удивления и приоткрыла губы, с которых не успел сорваться вопрос. Птица сорвался к выходу.       — Я кое-что забыл в машине. Стой на месте.       В кабинете застрекотали сверчки. Простояв неподвижно минуту, составив компанию каменной статуе в метре от себя, с громким вздохом взмахнула руками. Ну надо же было ему испоганить такой волнующий интимный момент своим внезапным бегством!       — Марго, куда направился Пт… Сергей? — спросила я виртуального помощника, запнувшись на имени.       — Сергей сейчас спускается в лифте. Включена кнопка подземной стоянки, — тут же сообщили мне.       — Значит, не соврал. Прогресс.       Присев на диван, опёрлась локтями на колени и, чтобы скрасить время ожидания, начала угадывать, что же негодник мог такого позабыть в автомобиле. Из всех логичных и реалистичных вариантов склонилась к съёмному элементу его супер костюма: ремень или какой-нибудь метательный дротик. Но то, что я по итогу увидела в руках пернатого по возвращению, заставило охренеть троекратно.       — На. Это тебе.       — С… Спасибо, конечно, — растерянно поблагодарила я, устремив растерянный взгляд на протянутый предмет. — Но… что это?       — Уже забыла, как цветы выглядят? — начал заметно злиться рыжик.       Действительно: Птица притащил огромный букет алых роз, видимо, при его покупке вдохновившись популярной советской песней. Он ураганом ворвался в кабинет и без лишних слов вручил мне его в руки с кислой миной. Повертев в разные стороны нежданный подарочек на ночь, я с нескрываемым недоверием уставилась на дёрганого засранца.       — Я как бы вижу, что это цветы. Просто… Ты, вроде, говорил, что это «ванильная чушь», — припомнила я ему, чем заслужила осуждающий взгляд загнанного в угол человека.       — Говорил, — бурча, согласился пернатый и потупил глаза. — Но они же тебе нравятся…       Я вновь уставилась на букет, а затем на Птицы. И так раза три. В голову засела догадка, что он во время ночного визита в мою квартиру увидел подарок от Серёжи и решил не оставаться в стороне. Иначе я не могла объяснить причину, почему купил то, что по его мнению являлось пустой тратой денег.       — А почему они у тебя были в машине, а не в кабинете? — не унималась я.       — Хотел после вылазки устроить… сюрприз, — почти невнятно прокряхтел пернатый, будто эти слова дались ему через силу. — Но ты, как обычно, пошла искать на задницу приключения, и мне пришлось вылавливать тебя по всему городу.       — Вау… Это довольно… неожиданно, — я нервно хихикнула, не зная до конца, как реагировать. — Оказывается, Чумной Доктор умеет не только людей огнемётами сжигать.       Птица покраснел как варёный рак: то ли от злости, то ли от смущения. Его эмоции иногда хрен прочитаешь, ведь они порой настолько быстро сменялись между собой, что превращались в одну кашу.       — Так и скажи, что тебе не нравится! Зря только купил… — он попытался выхватить букет из моих рук, но я вовремя увернулась.       — Куда? Я не говорила, что не нравится! —я демонстративно вдохнула аромат бутонов: такой невесомый, ненавязчивый и лёгкий, несмотря на яркий вид. — Они очень красивые. Спасибо большое, мне правда очень приятно.       Птица зачарованно завис от вида моей искренней довольной улыбки. Возможно, это был первый раз, кто мог её лицезреть, до этого довольствуясь лишь гневными взглядами и саркастичными ухмылками. Но вскоре моя широкая лыба начала медленно растворяться из-за одной засевшей в голове мысли. От неё мне тут же стало не по себе.       — А где Солнышко? — настороженно спросила я, внимательно осмотрев весь кабинет.       Повторив за мной, пернатый резко изменился в лице. Встретившись с моими глазами, охваченными диким испугом, он завис как старый компьютер, не в силах что-либо ответить. Я же нервно облизала нижнюю губу и угрожающе медленно опустила букет на столешницу.       — Милый, ты ничего не хочешь мне сказать? — я уставилась на засранца сощуренными глазами.       — А разве… ты его не с собой взяла?       — Птица!