Клуб девственников

Странный это был год. В рождественское утро Гермиона могла сказать точно, что обычным его не назовешь. Ведь со многими прочими подарками она также получила подарок от Малфоя. «Хотел подарить тебе полную историю происхождения домовых эльфов, но обнаружил, что такой книги не существует. Представляешь? Поэтому всего лишь перья. Напиши ими новый прекрасный мир. Ну или нарисуй еще пару карикатур — пользы столько же. С Рождеством». Гермиона вздохнула укоризненно и покачала головой, отложила записку и осторожно открыла подарок. О, это не были «всего лишь» перья. Тяжелые, серебряные с черным, острые и, казалось, верные каждому слову, что когда-либо напишут — вот что Гермиона обнаружила под крышкой прочной, темно-зеленой коробки. Она надеялась, что ее подарок произведет столь же неизгладимое впечатление. Гермиона тщательно готовила подарки для всех, кому их отправляла (даже для Рона), но именно о Малфое она думала этим утром: как он откроет его, как прочтет записку и что отразится на его лице. *** Драко мечтал понежиться в постели подольше. Дома он мог бы себе это позволить. Но Нотт с Гойлом подняли шум, шурша обертками, а Забини разговаривал так громко, что пришлось подняться. И зачем он только остался? Ах да. В этом году почти все остались. Ведь встретить Рождество в Хогвартсе, за который «мы сражались», так символично. Драко спросил у отца в последнем (и единственном) письме: «Мне приехать?». Отец ответил: «Поступай, как велит тебе твоя честь». Ответ был закономерным отображением того, что, как выяснил Драко, являл собой его отец: напыщенности, трусости, претенциозности и приспособленчества. В глубине души Драко знал, что не поехал домой, потому что не хотел выслушивать его речи про величие рода и не иметь при этом возможности встать и выйти из-за стола. Хотя бы потому, что мать себе этого никогда не позволит. Драко принялся за свои подарки без энтузиазма (он ничего особо не желал и ни в чем не нуждался), да и то сначала умылся. Его соседи к тому времени успели спуститься в гостиную, оставив на своих кроватях праздничный хаос. Перебирая дорогие яркие коробки и пытаясь пробудить в душе былой трепет, Драко обнаружил, что один подарок выбивается из общей картины. Завернутый в пеструю бумагу с нарочито рождественским рисунком, с пышным красным бантом — он так и манил. Хотелось сорвать эту убогую подарочную упаковку и посмотреть, что же это и от кого. Снаружи записки не было. Драко разорвал бумагу и внутри обнаружил… Испытывая сильнейший приступ стыда, Драко развернул большой, ручной вязки шарф. Шарф был какого-то неопределяемого, то ли темно-бордового, то ли бурого цвета (что максимально конфликтовало со всем, что удовлетворяло вкусам Драко). На грязном поле красовались ярко-желтые снитчи, кривые, задорные и жизнеутверждающие. Драко взирал на шарф со священным ужасом. Ему, с детства обмеренному и обшитому, одетому с иголочки, никогда не пришло бы в голову не то что носить такое на собственной шее, но даже использовать в качестве коврика для ног. Такие штуки всегда ассоциировались у него с кем-то вроде Уизли. На колени из складок шарфа упала записка. Драко отбросил шарф и схватил ее. «В знак будущих побед. Подпись: Грейнджер. п.с. Одно время я вязала одежду домовым эльфам. Приятно знать, что до сих пор могу сделать что-то собственными руками. Шарф связан без использования чар». Мерлин, это многое объясняет… Драко вновь поглядел на шарф, размышляя, плакать ему или смеяться? С достоинством отложить к остальным распакованным подаркам? Или стыдливо скомкать в чемодан, а еще лучше — сжечь? Он, признаться, не ожидал подарка от Грейнджер, даже такого. (В знак будущих побед? Скорее, чтоб он этим шарфом удавился, если таковых не будет). Сам он послал ей подарок, потому что нашел это отличным поводом для небольшой, но остроумной шутки. Три часа потратил на выбор перьев. Кажется, Гермиона тоже решила над ним пошутить. Драко вновь взял шарф в руки: хотел разглядеть в подробностях в свете открывшегося имени дарителя и вновь убедиться, что он ужасен. Никаких новых деталей не обнаружил, зато заметил, что на ощупь шерсть мягкая — пальцам было приятно мять ее, и Драко даже неохотно приложил шарф к щеке. Все равно мягко. Сжигать его он не стал — на что-нибудь тот наверное сгодится. Быстро покончив с остальными подарками и не найдя в них ничего столь же одиозного, как подарок Грейнджер, Драко открыл блокнот, пролистал до чистой страницы и написал краткое: «Спасибо. Из-за твоего шарфа меня выставили с факультета. Как думаешь, скунсы меня примут? Или даже для них это перебор?» Он дождался, пока она ответит. «Искренне не понимаю, о чем ты. На твоем шарфе снитчи, неужели нужно что-то еще? Кстати, пишу новыми перьями. Спасибо!» И ниже показался нарисованный снитч. Ответ придумался тут же. «Грейнджер, это не шутки. Я боюсь показываться дома из-за твоего подарка. Отец может лишить меня наследства. Ты же понимаешь, что сделала уродливую вещь?» Она ответила: «Может быть, я и рассчитывала, что мистера Малфоя хватит удар при виде сына». «Забери шарф, Грейнджер. Я стану нерукопожатным в обществе». «Дареному коню в зубы не смотрят, Драко». Не желая оставлять последнее слово за ней, Драко нарисовал недовольного себя, но в шарфе, и на этом сунул блокнот обратно под подушку. Туда же отправил шарф и спустился на завтрак, размышляя, какой бы фурор произвел, надень он его, и что бы тогда сказала Грейнджер. Но Грейнджер за завтраком не оказалось. Ни ее, ни двух ее друзей-болванов. Неужели умудрились с утра пораньше вляпаться в историю? В Большом зале царила атмосфера праздника, теплого и живого. Все болтали, смеялись, столы ломились от еды. Учителя вели себя добродушно и расслабленно. Забини похлопал его по плечу, поздравляя, Нотт сыпал шутками, над которыми звонко хохотали девчонки. И только то, что трио не появилось даже под конец завтрака, вселяло в Драко чувство смутного беспокойства. Наверное, он слишком ждал возможности обменяться выразительными взглядами с Грейнджер. Драко едва слышал, о чем говорят рядом с ним за столом, и все по привычке растирал левое предплечье. Когда его что-то беспокоило, метка напоминала о себе легким зудом под кожей. Возможно, ему это лишь казалось. Она ощущалась как нечто чужеродное. То, что хочется поскорее свести. А невозможно. Он так и не нашел ответа, как это сделать, хотя потратил месяцы на поиски, перерыл всю библиотеку. После, вернувшись в комнату, Драко первым делом проверил блокнот и не удивился, обнаружив новую запись. Он, наверное, ждал чего-то подобного. «Я в Выручай-комнате. Нужно поговорить. Приходи, если можешь». Последние слова были размыты, словно на них чем-то капнули. *** — О, а что это у тебя? — Рон сунулся на кровать к Гарри, где и так уже сидели Джинни с Гермионой. Гарри в этот момент держал распакованный подарок от Дурслей: дешевую плитку шоколада и открытку от брата — по сравнению с прошлыми годами намечался нехилый прогресс. Джинни легонько подпрыгивала на кровати, рядом россыпью валялись вскрытые шоколадные лягушки и прочие сладости, которых Гарри надарили уйму. И, конечно же, они все успели примерить фирменные свитера Молли. Гермиона принесла с собой блокнот, потому что в тот момент, когда Джинни позвала ее к мальчикам, как раз и завязалась переписка с Малфоем. Она не собиралась ничего писать, просто было любопытно, ответит ли он что-нибудь на ее последнюю запись. Спустя пять минут подглядываний на странице проступил нарисованный в несколько штрихов брюзжащий Малфой, примеривший шарф. Гермиона сцедила смешок в кулак, пока остальные обсуждали щедрость подарка от Дурслей, и отложила блокнот. Рон решил перед завтраком переодеться и стянул свитер через голову. Гермиона невольно засмотрелась на жилистые руки, отстраненно размышляя: а что, если бы они продолжали до сих пор встречаться? Неужели она вот так же, как Джинни с Гарри, сейчас беззаботно сидела рядом с ним, опустив голову ему на плечо, обсуждая, как провести вечер? Картина эта казалась противоестественной. Не могут они с Роном быть такими. Рон с Лавандой — могут. А они — нет. Фразы, брошенные между делом, теплые, немного неловкие дружеские объятия, бестолковые утешения, неряшливые приветствия — вот это про них. И бесцеремонные покушения на личные вещи и пространство. Этим-то Рон и занялся, переодевшись. — Даже в Рождество занимаешься, — обронил он, взяв в руки блокнот и пролистав. — Еще будет куча времени… — Рон! — возмущенная его небрежным вмешательством, Гермиона поднялась на колени и потянулась за блокнотом, но Рон уже успел сделать шаг назад. Его взгляд зацепился за что-то: строчку, а может, тот самый дурацкий рисунок. Он явно смотрел в конец переписки. — Это что? — спросил он с искренним непониманием. — Рон, верни блокнот, — Гермиона терпеливо протянула руку, но друг не двигался с места. — В чем дело? — Гарри и Джинни оторвались друг от друга и поглядывали то на нее, то на Рона. — Гермиона, что это? — Рон даже обратил к ней исписанные страницы. — Почему тут имя Малфоя? Это переписка? Ты переписываешься с ним? На последнем слове его голос сорвался, хотя говорил он медленно, будто ждал, что она наконец-то опровергнет сказанное. — Переписываюсь, — подтвердила Гермиона спокойно. — А теперь верни блокнот. — Как ты можешь? — вдруг выдал Рон обвиняющим тоном. Еще хуже — голос его звучал обиженно. — Это же Малфой! — Что с того? Какая тебе разница, с кем я общаюсь? — в голосе Гермионы мешались недоумение и такая же необъяснимая, под стать Рону, обида. Она встала на ноги и попыталась вернуть блокнот силой, но Рон отступил, поднимая ее собственность повыше. Подальше от ее рук. Он пятился от нее, глядя во все глаза, точно она вдруг обернулась гриндилоу. — Да как это так? Ты и Малфой... — О чем речь? — попытался разобраться Гарри. — Рон, о чем ты? — Вот, — Рон поверх головы Гермионы развернул блокнот в сторону Гарри, будто тот мог прочитать с такого расстояния. — Она переписывается с Малфоем. — Серьезно? — Гарри не был как-то особо возмущен — просто удивлен. Но почему-то это его тихое «Серьезно?» стало последней каплей для Гермионы. — Серьезно! — рявкнула она и на Рона, и на него. — Не понимаю, почему это стало предметом обсуждения! Мы взрослые люди, ваша вражда позади — разве не об этом ты твердил нам все эти месяцы, Гарри? Так почему я должна оправдываться из-за переписки с кем бы то ни было, даже с Малфоем?! Рон пренебрежительно фыркнул. — А почему бы тебе тогда не рассказать нам, что ты встречаешься с Малфоем? — уязвленно заметил он. — Зачем делать из этого секрет? — Что? — Гермиона подумала, что ослышалась. Ну не мог Рон всерьез сказать это. — Мы не встречаемся! Рон сморщился, изображая высшую степень неверия. — Да кому ты врешь? А тогда это что? — он махнул перед ней блокнотом, ее блокнотом! А потом, распахнув посередине, зачитал с издевкой: — «Ты спишь? Или не все еще законы написаны?» — «Законы написаны, но эссе нет. А вот почему не спишь ты?» — «Ты удивишься, но я тоже за книгой». — «Какой?» — «Оставлю это загадкой, ведь ты, Грейнджер, так их любишь». — Рон, хватит! — выкрикнула Джинни. Она метнулась к брату и, отвесив подзатыльник, отобрала злосчастный блокнот. Тот вновь оказался в руках Гермионы. — Ведешь себя как кретин! Но Рон смотрел только на Гермиону. Она прижимала блокнот к груди, словно защищаясь. Однако это не ей следовало обороняться. В ней поднималась волна праведного негодования: как он посмел вообще лезть, куда не просили?! Гермиона подобралась. — Интересно, и как то, что ты прочитал, подтверждает твое предположение о наших с Малфоем отношениях? — А ты за дураков нас держишь? Как еще это можно расценивать? — Рон, — попытался вклиниться в разговор Гарри. Он тоже уже оказался на ногах. — Даже если все так, это не наше дело. Хотя… — он перевел настороженный взгляд на Гермиону, — я пока не уверен, что Малфою можно доверять во всем. — Это действительно не наше дело! — отрезала Джинни. — Рон, сцена безобразная. Пойдемте уже на завтрак. Но заведенный Рон считал иначе. Ему было дело, еще какое! — Но если мы друзья, то почему ты скрывала свои отношения от нас? Почему сделала из этого тайну? — У меня нет никаких отношений! — взвизгнула Гермиона, потеряв всякое терпение. Но ее несдержанность Рон расценил как признак грядущего поражения и высказал вслух то, что снедало его больше всего. — Ты с ним спишь! Поэтому ты так отпираешься. Мерлина ради, Гермиона, из всех, кого ты могла выбрать, почему вдруг Малфой? — Рон! — осадил его Гарри, но для обеих сторон было поздно. Гермиона отвесила Рону звонкую пощечину. Руку обожгло, и она надеялась, что не менее жгучий отпечаток остался на его лице. Именно он! Именно он попытался уколоть ее больнее, хотя как раз от него она и ждала в этом году большего понимания, большей чуткости. В конце концов, они же видели друг друга голыми! Тут уже стало все равно, что он там думает про нее и Малфоя. — А ты! Ты!.. — она ткнула в него пальцем, чувствуя, как к горлу подступают рыдания. — Так сложно было не выставлять напоказ свои отношения с Лавандой и не лизаться с ней прямо передо мной?! Мы расстаться не успели, как ты тут же побежал к ней обратно! Тебе хоть самую малость было не плевать на мои чувства? Или ты решил, что я как твой старый друг все пойму и стерплю? Ты настоящий осел, Рон! — Так это все из мести? Закрутила с Малфоем, чтобы отыграться за мой роман с Лавандой? Что тебя так раздражает в том, что люди целуются или — вот ужас! — спят друг с другом? Ведешь себя как ханжа: ни себе ни людям! На нее вывалилось столько необоснованных, беспочвенных обвинений, которые было смешно (унизительно!) опровергать, что Гермиона только и смогла прокричать: — Ты идиот, Рон! Хуже всего оказалось то, что только тогда она заметила: в спальню уже вернулись соседи мальчиков. Дин, Симус и Невилл ошеломленно наблюдали за скандалом. Сквозь пелену слез Гермиона читала все вопросы, написанные на их лицах. Она не хотела спорить при них, у нее вообще не осталось сил, и Гермиона стремительно покинула спальню, хотя слышала, как Гарри зовет ее и как Джинни кричит на Рона, словно банши. Гарри догнал ее у портера Полной Дамы. — Эй, постой! Он схватил ее за руку, заставив остановиться и посмотреть на себя. — Не слушай его. Рон отойдет и, я уверен, еще придет извиняться. Я… — Гарри прочистил горло и отпустил ее. Гермиона посмотрела на него без всякого выражения. А друг почесал затылок и взлохматил волосы, прежде чем продолжить. — Хотел просто сказать, что, ну… лично я не против: Малфой так Малфой. Лишь бы тебе нравилось. Гермиона выдавила вымученную улыбку. — Мы не встречаемся, Гарри, — повторила она устало. Ей хотелось оказаться где-нибудь подальше, в тишине и одиночестве. — Я пойду, — сказала она. — Прогуляюсь. — Пойти с тобой? Гермиона мотнула головой и выбралась из прохода. Она не знала куда направиться, но если и было в замке место, где можно было отсидеться, то им, несомненно, оказалась Выручай-комната. Ноги сами несли туда. На этот раз комната обернулась небольшим залом с камином и всего двумя креслами. То что нужно. Гермиона рухнула в одно из них и все-таки разрыдалась, опустив голову на колени. Глупо так реветь, но саднящее сердце просило о жалости самым примитивным, самым удовлетворяющим способом — неостановимым потоком слез. К груди она по-прежнему прижимала блокнот. Вспомнив о нем, Гермиона выпрямилась. Она какое-то время смотрела на ничем не примечательную обложку, она специально выбирала неброские экземпляры, чтобы не привлекать нежелательного внимания. Но почему же?.. В голове всплыли слова Рона. Почему она действительно не стала говорить им о Малфое, об их встречах, о разговорах, об этой нелепой переписке? Все казалось шуткой, такой, о которой поначалу не говоришь, потому что — ну а что рассказывать? Как они обсуждают озабоченных друзей? А потом все вдруг стало слишком тайно и всерьез. И не хотелось ничего объяснять, не хотелось отвечать на вопросы. Потому что как объяснить, что человек, которого они дружно ненавидели много лет, вдруг стал ей… другом? Гермиона вспыхнула. Да ведь Рон считает, что они спят! Что, если прямо сейчас он бросается этими обвинениями в Малфоя! Ей сделалось стыдно: за себя, за Рона, за всю эту историю. Даже в страшном сне не могла она себе представить, что подумает о ней Малфой, если услышит подобные новости. Нужно предупредить его — вот что. Гермиона открыла блокнот и написала: «Я в Выручай-комнате. Нужно поговорить. Приходи, если можешь». Несколько предательских слезинок упало на строчки, размыв чернила. Ни за что бы она не подумала прежде, что будет плакать в Выручай-комнате, ожидая появления Малфоя, прячась от своих друзей. *** Драко не знал, что должен представить, чтобы Выручай-комната его пропустила. Когда мысли о классе не сработали, он подумал об убежище. Убежище для Грейнджер. Похоже, что-то стряслось, и, вероятно, она отсиживается тут. Потому что в противном случае встреча была бы назначена в библиотеке, там сейчас все равно пусто. Появилась дверь, и Драко вошел. Грейнджер сидела в кресле у камина, сомкнув коленки, сложив ладони лодочкой и глядя в огонь. Она услышала его шаги, подняла на него печальный, растерянный взгляд, всхлипнула, словно держалась из последних сил, и уронила лицо в ладони, разрыдавшись. Ох. Драко предпочел бы провалиться сквозь землю. Он не годился в няньки или на роль жилетки, в которую можно поплакаться. Он не хотел этого видеть, потому что совершенно не знал, что делать. В его мире люди не плакали вот так, в открытую, точно малые дети. Даже женщины. В его мире обида не становилась слезами — из нее ковали холодную месть или отливали бешеную ярость. Но раскисать — признак слабости, а слабость Малфои не признавали. — Кхм, — Драко, помявшись с минуту, все же уселся во второе кресло; закинул ногу на ногу, но вышло до нелепости по-деловому, а потому спустил обе ноги на пол и даже сел прямо, не приваливаясь к спинке, для уверенности обхватив подлокотники. — Что случилось? Грейнджер всхлипнула, она не могла совладать с рыданиями и выдавила из себя всего одно дрожащее слово. — Рон… Драко поморщился. Это имя, помещенное меж ее слез и соплей, представлялось чем-то инородным. При чем тут ее истерика и Рон? — Грейнджер, — Драко вытащил из кармана платок (мать с детства наказывала носить с собой платок, и, о Салазар, тот наконец пригодился) и протянул ей. — Держи. Высморкайся сначала — потом говори. Грейнджер приняла платок, вытерла глаза и с чувством высморкалась. Драко решил, что платок отныне ее. — Ну же, Грейнджер, соберись. Вот уж не думал, что девчонка, побившая меня, окажется такой плаксой. Гермиона нервно усмехнулась и выдавила сиплым голосом: — Рон… — Она запрокинула голову, смаргивая слезы. — Рон прочитал нашу переписку и наговорил… Наговорил глупостей. — Так по-дружески, — заметил Драко, Гермиона слабо улыбнулась, но это была грустная улыбка. — Он сказал… — она замолчала, справляясь с комом в горле. — Он сказал, что мы встречаемся. — Встречаемся? — Что мы спим. Ох. Что Драко раньше знал о неловком молчании? Ничего. Что было по-настоящему неловким, так это оказаться не вовремя пойманным собственным воображением, рисующим сюрреалистичные картины того настоящего, в котором он и Грейнджер занимаются сексом, пока предмет его размышлений рыдает в двух шагах от него. Он никогда не представлял себе этого с ней. На самом деле, если хорошенько подумать, это была первая сексуальная фантазия о ком-то конкретном с тех пор, как на его предплечье нарисовалась черная метка. Непрошеная фантазия, которую подарил ему мнительный осел Уизли. Драко не знал, как относиться к тому, что представил. Это не то, что, как он думал, могло его возбудить. Наверное. Откашлявшись, он привлек к себе внимание Грейнджер, которая теперь стыдилась смотреть на него. Отлично, она, видимо, тоже представила все в красках и осталась не в восторге. — Это Уизли, — заключил Драко. — Ты ожидала чего-то другого? Грейнджер вздохнула судорожно; она решила смотреть в камин. — Это так… так обидно. Я ни слова не сказала ему про Лаванду, я хотела быть хорошим другом… И я тоже ждала поддержки. Понимания. Мерлин, хотя бы доброты. Я думала, что это всегда будет между нами. Мы были отличными друзьями. Но почему теперь дружить так сложно? Отлично, еще и душеизлияние о самом Вислом в придачу. Драко почесал метку; та раздраженно зудела. — У меня нет друзей, с которыми я бы пытался заняться сексом, — начал он размышлять вслух (голос Забини в голове в этот момент ввернул изощренную шутку). — Но полагаю, что после того, как вы безуспешно пытались… Какое бы слово употребить? Грейнджер не смотрела на него, но по тому, как она задержала дыхание на вдохе, стало очевидно: она внимательно слушает и очень взволнована. — Потрахаться, — наверное это ближе к лексикону Нотта, но почему-то Драко выбрал именно его. Гермиона бросила на него влажный, затравленный взгляд. Замечал ли он, что у нее глаза бывают порой такие темные? — Как после такого провернуть все обратно? Как по мне, сомнительно искать себе пару среди друзей. А если бы они занялись сексом, он и Грейнджер, было бы им так же легко друг с другом? Было бы так же весело? Оставалась бы она остроумной? Давались бы ему откровения так просто? Гермиона покачала головой и снова вытерла слезы, но тех уже было немного. — Я так не считаю, — возразила она хрипло. — Даже сейчас? — Все равно. Дружба больше этих недомолвок. Просто не все сразу возвращается на круги своя. Нужно время. — Так оптимистично с твоей стороны после всех этих слез считать, что вам с Вислым нужно всего лишь время. Может быть, ему просто нужны мозги? Ладно, почему он раздражается? Гермиона несколько раз моргнула. Иногда она снисходительно прощала ему замечания в адрес ее друга, но сегодня был не тот случай. Она не собиралась смеяться над его злой шуткой. — Ну а ты? — вдруг спросила она. — Значит, в один прекрасный день найдется девушка, с который ты толком не знаком и с которой даже не собирался заводить дружбу, и составит твое счастье? — А она есть. Ее зовут Астория Гринграсс, учится на год младше. До чего ж приятно было успешно парировать Грейнджер, бросить ей в лицо этот факт. Но в душе Драко переживал внезапный приступ паники. Он видел Асторию, даже говорил с ней. Она не вызывала у него ни симпатии, ни ненависти, ни уважения, ни интереса — словом ничего, что можно было назвать чувством. Она просто существовала. Факт того, что родители давно договорились об их браке, как бы парил над ним, но не касался. Озвучив же его, присвоив себе, Драко вдруг ощутил его чем-то вроде кости в горле. Он ослабил галстук, но дышать легче не стало. Гермиона смотрела на него потрясенно, что тоже не помогало. — Никогда не слышала о договорных браках, Грейнджер? — Слышала… Но не думала, что они до сих пор существуют. — Представь себе. Драко подпер щеку рукой и посмотрел в огонь. — Но это договорной брак, а значит, твой аргумент не работает. Не у всех есть такие договоренности, да и далеко не все договорные браки оказываются счастливыми. Он попытался скрыть улыбку за костяшками пальцев. Грейнджер, приходящая к умозаключениям, отыскивающая брешь в логических построениях противника — вот она. Она вернулась, как и ее поучающий тон. И ни слова о Роне. — Мы друзья, Грейнджер. Да, вот так. Драко сам от себя не ожидал, но слова родились просто, он над ними даже не думал — всего лишь озвучил. Гермиона уставилась на него покрасневшим взглядом. — Да, — согласилась она. — Мы друзья. Но нам никто не поверит. — Само собой. Ведь проще решить, что мы «встречаемся». Они хмыкнули в унисон. — Интересно, — протянул Драко, — а если выйти перед всей школой и сказать: «Мы с Грейнджер просто друзья по клубу. Клубу девственников», это подействует? Или останутся скептики? — А если я на день надену слизеринский галстук? — Гермиона улыбнулась. — Черт, вот это план! — Драко щелкнул пальцами. — Но все-таки я от ваших цветов воздержусь, они мне не идут. Зато могу сделать значки. У меня еще остались где-то те, с Поттером. Немного подправить только… Они могли продолжать долго. Но на деле все произошло вот так: На следующее утро Гермиона старательно игнорировала Рона. Тот сидел мрачнее тучи, Джинни недобро косилась на брата, а Гарри пытался во всей этой недружелюбной атмосфере сохранять присутствие духа. Но Гермионе приходилось игнорировать не только Рона. Многие за гриффиндорским столом этим утром были озабочены ее персоной — Гермиона замечала любопытные взгляды. Да даже за соседними столами некоторые на нее посматривали. И хоть нельзя было сказать, что это повышенное внимание было чересчур навязчивым или враждебным, но оно льнуло к каждому ее движению, следовало за каждым поворотом головы. Большой зал шумел; Гермиона намазывала джемом тост, как вдруг тональность шума едва уловимо изменилась. Она бы даже не смогла объяснить, что именно в этом размеренном гуле зазвучало иначе, но Гермиона не успела осмотреться, чтобы понять. Единственное, что она увидела, — это как Гарри недоверчиво посмотрел куда-то ей за спину, а мгновением позже на свободное место рядом с ней уселся Малфой. — Грейнджер, привет, — протянул он в своей привычной заносчивой манере. Драко сел вполоборота, спиной к столу, и вытянул ноги в проход. — Драко, — поприветствовала она его тем сдержанным, деловым тоном, который был заведен у них в клубе. Если кто и перестал рядом с ней жевать и глотать, то ее это мало волновало. — Не одолжишь свой номер Пророка? Мой Нотт залил соком. Там должна быть статья про недавний скандал с контрабандными Молниями. Гермиона выдернула из-под тарелки газету и протянула Малфою. Он взялся с одного конца, она держала с другого. — Для друга ничего не жалко, — проговорила она с чувством, глядя ему прямо в глаза. — Я высоко ценю нашу дружбу, — в тон ей отвечал Малфой, принимая газету. И потом, не сговариваясь, они одновременно посмотрели на покрасневшего Рона, что буравил их взглядом. — Ой, да идите вы! Рон отбросил ложку и принялся за кофе.