Говорят, тут обитает нечисть

Красное марево стоит даже перед закрытыми глазами, когда Тянь откидывает голову, прикладываясь затылком о прохладную стену. Как будто оказался под галогеновой лампой, ей-богу. Солнце прожигает черную форму, в которую Тянь с дуру укутался впопыхах, собираясь утром. И ведь казалось, что на улице холодина стоит. Он глаза открывает, щурится и из-за слепящих лучей не видит ничерта. Ничерта кроме проходящего мимо, быстрым шагом, парня. Рыжего такого — что кажется, само солнце на землю спустилось. Его волосы огненные взгляд магнитят против воли. У него от чего-то все тело в ссадинах, половина из которых пластырями телесного цвета скрыта, а на руке, — подумать только, — обычный силиконовый браслет. Такой же рыжий, как и его обладатель. И обладателю, видно не нравится, когда на него смотрят в упор с нескрываемым интересом, потому что он уже, держась за ручку двери, на Тяня, который у входа курит — хмурится и спрашивает сурово: — Чё уставился? Спрашивает голосом чуть севшим, точно он связки сорвал. Спрашивает и фыркает раздражённо, дверь на себя дёргая. Ответа не дожидается. Скрывается в секции, которая охотникам принадлежит. А Тянь и сам себя спрашивает — чего пялится-то? Ну, от того, что смотреть тут решительно не на что. Территория огромная, которая усеяна огромными столетними соснами. Из-за них запах хвойный стоит вперемешку с чуть подтаявшей древесной смолой. Напротив входа небольшой фонтан, от которого бризом лёгким веет, но от жары не спасает. Где-то вдали видна парковка, на которой скопище машин разномастных, которые ловят блики накаленными глянцевыми крышами. Перед входом народу много, что толпится на курилке и все почти одинаковые. Смотреть тут действительно не на что. Вот Тянь и обратил внимание на рыжее недоразумение, которое, к тому же, ещё и грубым оказалось. И интересно это, честно говоря — семью Хэ все знают, почитают, уважают. А этот экземпляр даже не поздоровался, как следует. Тянь списывает это на то, что парнишка его просто не признал, сигарету в урну скидывает и следом за ним идёт. И не потому что проследить решил, а потому что в морг надо. Хотя тот находится в подвальном помещении, куда только через соседнюю дверь попасть можно. А это Тянь уже списывает на своё упрямство и солнечный удар. Оказываясь в просторном холле, с высоченными потолками — оглядывается, быстро выискивая взглядом рыжую макушку. Ищет не долго — упрямого засранца найти не составляет труда. Тем более, что тот уже сцепился с кем-то и за грудки сгрёб мужика в два раза здоровее его. Тянь понимает, что не зря его сюда вместо морга потащило, приваливается к стене и с сожалением вспоминает, что курить в помещении нельзя. А зря — такое зрелище под сигарету приятнее наблюдать. Рыжий чуть не нос к носу с здоровяком стоит. Оба недовольны чем-то, скалятся и в глаза друг другу яростно смотрят. Около них уже в круговую народ собирается. Какой-то смельчак даже вперёд проходит, намереваясь разнять, но как только рыжий его взглядом смиряет озлобленным — тут же на месте каменеет и пару шагов назад делает. А Тянь охеревает — взгляд действительно что надо: колкий такой, острый, что кажется — им убить может, да поджарить основательно. Разрядом электрическим в пятьсот тысяч ампер — не меньше. По предплечьям приятно мурашки расползаются и Тянь ухмыляется — всё интереснее ведь становится. Потому что рыжий уже руку для удара заносит, но её перехватывают цепко. Перехватывает отец Тяня, который суровым взглядом окидывает всех стоящих. И когда тот успел появиться, — Тянь не заметил даже, потому что всё внимание к рыжему приковано было. Он вздыхает разочарованно — всегда отец веселье обламывает. Да ещё и забыл что-то в секции охотников, хотя сам является главным среди стражей. А если Тяня тут заметит — и к нему вопросы появятся. Тянь от стены отшатывается и среди толпы теряется, чтобы поскорее в морг пройти. Проносится в сторону улицы, упрямо не оглядываясь, наваливается на дверь и тут же исчезает за соседней, которая в холодный подвал ведёт. Тут тихо совсем, не то, что в холле. Голосов совсем не слышно и тишиной этой оглушает. Свет от люминесцентных ламп неправдоподобно белым кажется, и стены с идеально ровным кафелем, тоже белым — давят. Тут всё стерильное до безобразия и ядовитые пары хлорки тут же в нос клинятся, а на языке оседает металлический привкус. Кабинет оказывается просторным, со стареньким радиоприемником прямо на столе, и нагромождением деревянных тяжёлых шкафов позади. Из радио тихонько музыка играет без слов совсем. Вместо привычного компьютера — стопки папок и никого вокруг. Тянь пару шагов делает, с интересом подцепляет одну, открывает и хмурится — бумаги заполнены вручную аккуратным почерком. И непривычно это настолько, что он вчитывается в строчки, где описана причина смерти русалки, которая попала под вентиль парома. Переворачивает страницу и глаза от удивления расширяет — тут не только от руки написано, ещё и рисунок прилагается на толстом жёлтом пергаменте. И не абы какой, а внушительный такой рисунок, рядом с которым тонкие стрелочки в бок уходят с пояснениями. Это похоже на учебники, по которым Тянь занимался. Только тем уже под три сотни лет, а заключению от силы пара дней. Радиоприемник барахлить начинает, помехи ловит, а после и вовсе белый шум на долгие секунды схватывает. Тянь отрывается от странного отчёта, глаза вскидывает и тут же натыкается на невысокого мужичка, который, видимо из соседней комнаты вышел. У него вид внушительный: борода объемная, до самой груди аккуратно уложенная, над верхней губой усы закрученные. И сколько тому лет на вид — ну никак не определить. Он вздыхает, поднимает вверх маску, что прозрачной пеленой все лицо скрывает и на Тяня хитро смотрит. Глаза у него от чего-то маленькие совсем, пронзительно-голубого цвета. Халат белый заляпан кровью и полупрозрачной сукровицей — зрелище то ещё. Тянь руку ему протягивает чисто по привычке, чтобы пожать, а мужичок свои вскидывает, показывая, что он в перчатках, которые тоже все в непонятных жёлтых пятнах и слизи. — Неужто, к нам молодой страж пожаловал? — он внимательно в Тяня вглядывается, ничего не упуская, оголяет зубы, расплываясь в улыбке. И зубы у него ровные, белые и острые — чем-то даже не акульи похожи. У людей таких нет. А вот у нечисти — запросто. Тянь тут же взгляд опускает на бейджик, что в халат вшит. Зовут его Фангдонг Цзи. И имя, как имя — ничего такого. Но от него таким холодом веет, что Тянь ёжится непроизвольно, несмотря на то, что ещё пару минут назад от жары подыхал. И дело, черт возьми, не в том, что в самом морге холодно. К такому холоду тело уже привыкло, адаптировалось. Тут другое. Это внутренний холод, который под кожу забирается — клинится дальше, обдавая жидким азотом кости, покрывает толстым слоем инея внутренности. Тянь ошалело на него смотрит, а тот всё улыбается и на щеках его розовых — ямочки проступают. Тянь глотку прочищает и сообщает ему ровным тоном: — Прибыл по приказу на вскрытие тела оборотня. Фангдонг перчатки снимает, отшвыривает их в мусорное ведро, где полно использованных салфеток, запачканных кровью и руки в предвкушении потирает. Пальцы у него длинные со вздутыми суставами. Он ими в воздухе перебирает, точно на воображаемом пианино замысловатую мелодию играет и подходит к столу. Роется в папках и выуживает из кипы алую. Как раз ту, что под экспертизой по делу неудачливой русалки лежала. Открывает её быстрым движением, губы поджимает и качает головой: — Ох, ну и работёнку вы мне подкинули. — на Тяня взгляд поднимает, свободной рукой указывает на пятна, что халат окропили. — Как видишь, я в нём уже немного поковырялся. Странный он, ей-богу. Тянь всё пытался рассмотреть нет ли у него на запястье номерного знака, да так и не углядел. Рукава слишком длинные. Да и Фангдонг, видимо, показывать ему ничерта не хочет. Только хмыкает тихо, прослеживая взгляд Тяня и улыбается загадочно. — Есть что-нибудь интересное? — Тяню его улыбки не нравятся совсем. Есть те, кто улыбаются искренне, солнечно. А есть те, кто улыбкой своей опасность выдаёт. Искренностью от Фангдонга и не пахнет. Только кровью и еле уловимой гнилью, которую Тянь ещё от трупа оборотня учуял. Запах этот чуть сладковатым стал, запёкшимся — ещё более неприятным. От него голова кружится еле заметно и мысли по черепу растекаются пугающе-медленно. Дышать приходится через рот, чтобы тошнить опять не начало. Тянь не то, чтобы крови боится. Не боится — привык уже к ней. Даже к внутренностям, которые наружу вываливаются и траву пачкают — привык. К людским, как правило. Потому что нечисть имеет странную привычку людей убивать. Кому-то люди просто вкусными кажутся, а кто-то от нечего делать на охоту выходит, потому что полнолуние, фаза взросления, животные инстинкты и прочие глупые оправдания, которых Тянь наслушался, пока с Чэном на задания выезжал. А тошнота всё равно подкатывает к горлу, потому что Тянь зависает на капельке крови, которая в бороде Фангдонга запуталась. И по сути — она там оказаться никак не могла. У него экипировка надёжная, которая призвана всё тело защищать от таких вот капелек, когда он трупы вскрывает. Оказаться не могла — но оказалась. Точно он принюхивался к трупу или и вовсе попробовать вкус его решил. Тянь хмурится своим мыслям и совсем из реальности выпадает, потому что воображение у него вообще-то отличное. Но додумать эту мысль Фангдонг ему не даёт — усаживается на край стола, по-ребячески перебирает ногами в воздухе и спрашивает, оглаживая бороду: — Ага. Сам факт убийства оборотня. Что вы о них знаете, молодой человек? Тянь чувствует себя так, словно на экзамен попал. Тем более, учитывая то, что его он как раз таки недавно блестяще сдал, набрав высший балл. Но это всё глупая теория, которой он значение не особо придавал. Теория нужная, но дохрена нудная и заучивать её приходилось в свободное время. А времени у него особо и не было. То Чэн с Би напрягут, то отец вздумает его с важными документами на другой конец города отправить, а потом на практику бежать надо и отсыпаться всего-то по три часа за сутки — убийственный график. Бывало, что Тянь приходил домой, заваливался на кровать, выебанный тяжёлым днём, и через пару минут — раздавался телефонный звонок, который не сулил ничерта, кроме новых дел. При чём не своих, что самое обидное. Об оборотнях Тянь знает много. Ещё большего — он не знает, ведь учебных пособий по ним, сотни книг, где страниц тысячи. Некоторые на древних языках, в которых Тянь как бы ни старался — не шарит вообще. — Густая шерсть, защищающая плотную кожу. — Тянь напрягает память, вспоминая что там в учебнике старом и пыльном написано было. — Пробить её очень трудно, поэтому при убийстве оборотней используется выстрел в висок — это самый верный способ. Тянь вообще думает, что самое практичное — запомнить как нечисть убивать, а остальное с опытом приходит. Так и Чэн говорил. По крайней мере до тех пор, пока его блудливая русалка чуть на дно пруда не утянула. А он ведь даже не на задании был. Так, отдыхал с ребятами из управления на берегу. И с дуру предложил, выглянувшей из-под воды русалке — ром. С дуру, потому что в каждом учебнике сноски есть, где строго настрого запрещается русалкам именно ром давать. Они дуреют от него, ведь в составе патока есть. А патока им башню напрочь сносит и они игривыми неебически становятся, нецензурные песни горланят и каждому встречному замуж их взять предлагают. Вот та и решила Чэну не просто предложить, а с родственниками многочисленными его сразу познакомить, которые на том дне и находились. Би у неё Чэна — еле отбил, потому что она бойкой оказалась и своего новоиспеченного жениха отдавать на сушу отказывалась. И убедить её удалось только тем, что Би ей клятвенно пообещал, что он Чэна приоденет для знакомства с её отцом. Негоже жениху в полуголом виде перед тестем представать. Отсюда и куча легенд, где русалки утаскивают на дно морское мореплавателей. Всё потому что эти придурки спаивали их. Русалки-то на деле не плохие вовсе, да и к людям редко суются. Они как дети малые, которым за людьми издали наблюдать интересно, а потом к остальным уплывать в подводные пещеры и впечатлениями делиться. И до тех пор, пока к ним в рот ром не попадает — они и вовсе не опасны. Это Тянь тоже запомнил благодаря Чэну, который еле живой с гулянки вернулся, повиснув на ржущем Би, а потом ещё нагоняй от отца получил. — Именно. — Фангдонг кивает важно, закручивая ус двумя пальцами. — А этого — разодрали. Судя по первому осмотру — тоже оборотень. Нужно дождаться экспертизы анализа крови, тогда уж точно поймём. Он кивает на огромную древнюю центрифугу, которая тарахтит и кажется — вот-вот развалится. Там, видимо, и готовятся анализы. В морге стражей — всё проще гораздо. Там новейшее оборудование, все данные в компьютеры занесены, а тут… Тут чёрти что. Тут обстановка такая, точно Тянь на сотню-другую лет назад попал, когда о техническом прогрессе могли только мечтать. И это всё — явно прихоть Фангдонга. Тянь задумчиво подбородок трёт, вспоминая в каком состоянии оборотня нашли и тут же мысли озвучивает, которые ему ещё на месте преступления пришли: — У оборотней одна особенность есть — грудную клетку им вскрыть сложнее всего, потому что она у них словно бы титановая. Тут понадобится пила, как минимум. Тянь смотрит на Фангдонга, который кивать продолжает и задумывается о чём-то, вперив невидящий взгляд в стену позади Тяня. Губы у него белеют, а с щек сходит румянец. Он густые брови к переносице сводит и нервно бороду теребит — выдёргивает из неё седые волоски, прокручивает между пальцами и на пол скидывает. И это вот — совсем ненормально. Мало того, что старик на средневековье двинулся, так ещё и в себя уходит перманентно. Уходит настолько, что бормочет себе под нос что-то неразборчивое, со стола проворно скатывается и семенит в соседнее помещение, откуда ещё больше холодом веет. Где тело оборотня на столе с крупными дырами, для оттока жидкостей — лежит. Скальп с него уже полностью снят — остались только мышцы, лицо покрывающие и пасть, в которой зубы поблескивают. На них налёт скопился желтизной у основания. Тянь и раньше оборотней видел, разве что живых, и те за своими зубами хорошо ухаживали, порой, даже лучше, чем люди. Как приличная нечисть — стоматологов посещали раз в полгода. Для них это в порядке вещей. Фангдонг останавливается около стола, тянется, кряхтя, к навесной подвижной лампе, которую включает и тут же её к трупу подтаскивает. О перчатках напрочь забывает, потому что в теле копошиться начинает голыми руками. Рукава тут же в сгустках свернувшейся крови тонут и слышится звук, что по перепонкам режет. Слышится, как Фангдонг усиленно кости ломает, выворачивает их и на поддон складывает, что рядом на тележке с инструментами стоит. Он руки из трупа вынимает, забывшись, утирает пот со лба и Тяню совсем плохо становится — к его коже пристала слизь желто-красная. Он молча наблюдает за тем, как Фангдонг руками встряхивает, точно воду с них сбивает и на Тяня даже не глядя, подзывает его. Указывает на грудную клетку, в которой и костей-то почти не осталось — одни лишь обломанные острые осколки. Тычет пальцем в середину и говорит быстро, почти речитативом: — Смотри сюда, страж. Насчёт грудной клетки. Её ему разорвали ещё при жизни. А это, как ты знаешь — практически нереально. Никому такого еще не удавалось, по крайней мере. — взгляд почти безумный на Тяня поднимает, даже не замечая, что на его лице слизь налипла. — За тысячи лет — никому. У него руки от чего-то тремором схватило и улыбаться он перестал. Во взгляде ошалелом убийственная серьёзность, которая с беспокойством мешается. Точно ему не труп оборотня подсунули, а что-то, чего он в жизни не встречал. — У него сердце вырвали. — снова руку в тело погружает, шарит ею внутри с мерзким хлюпающим звуком, которой из брюха оборотня раздаётся. — Видишь? Нет его. Тянь видит и ничерта не понимает. Потому что ни для одного из известных ему обрядов — сердце оборотня не нужно. Он челку со лба сдувает и спрашивает на автомате: — И что делать? — Созывать старейшин — тут всё серьёзнее, чем я думал.