Говорят, тут обитает нечисть

В кабинете отца непривычно шумно. Стены в тёмно-серый выкрашенные — чужие голоса ловят. Кто-то из охотников с интересом разглядывает исполинские застеклённые шкафы с древними рукописями, а кто-то уже на место уселся и ждёт. Столько народу тут собралось, только когда в провинции Аньхой объявился горный дракон, который решил спалить мелкую деревушку, в которой обитали одни лишь феи. В Аньхое было слабо с охотниками — всего-то парочка обученных убивать мастеров, с которыми дракон расправился за полчаса. Расправился, но убивать не стал. Пришлось срочно созывать совет и отправлять своих бойцов. С тех пор уже лет десять прошло да и Тяня тогда выставили на самом интересном — когда начали обсуждать как этого дракона усмирять будут. Как он потом узнал — тот остался жив. И то потому, что при допросе, феи признались, что сами докучали ему и выманили из высокогорья своими дурацкими выходками. С тех пор в кабинете царил покой и блаженная тишина. Отец всегда ее любил. Говорил, что с тишиной приходит мудрость. Сейчас ему не до мудростей вовсе, потому что все места у огромного овального стола из цельного дерева заняты. Сейчас все, кому не лень шепчутся и обсуждают ход текущих событий. И обсуждать тут нечего — честное слово. Слишком мало известно. Отец сидит во главе, потирает виски устало и разбирает кипу бумаг, которую около него свалили. Это только со стороны кажется, что быть старейшиной стражей — круто. А на деле — только и делаешь, что с документацией разбираешься и с бойцами разбор полетов устраиваешь. Тяню такого будущего явно не хочется, поэтому он сразу от роли наследника отказался, чем расстроил господина Хэ. Ну не для него это — он и пяти минут на месте усидеть не может. А отец всё равно на него и Чэна надежды возлагает. Тянь внимательно оглядывает всех, кто прибыл по срочному приказу и почти ни одного знакомого лица не видит. Все разные. Один мужик в дорогущем костюме сидит и сигару вальяжно поджигает, а рядом с ним паренёк, похожий на волшебного эльфа, разве что, в дурацкой футболке с немыслимым принтом. Мужик этот, кстати — начальник охотников, господин Цзянь. Много слухов о нём и его неоправданной жестокости ходило. Да и до сих пор ходит — этими слухами всех первогодок пугают. Тянь даже как-то у отца спросил правдивы ли они, на что он на Тяня серьезно глянул, да так и не ответил. Би тоже язык за зубами держал. Он вообще про охотников мало говорит. А тем более, про господина Цзяня. И теперь вот Тяню интересно кого ему в напарники поставят. Ведь их выбирают не просто так, не пальцем в небо. А по совместимости каких-то там карт натальных, в которые Тянь не верит. Ну что эти звёзды о людях знают, ей-богу? Ну глупость ведь. Работа же опасная и напарники должны быть продолжением друг друга — так говорят. Понимать друг друга хорошо должны. Без слов — как Би с Чэном. Им одного взгляда достаточно, чтобы договориться. Вот и Тяню хочется так же. Он глаз не спускает с паренька, у которого на голове небрежный пучок светлых волос. Тот жвачку жуёт яркого малинового цвета и пузыри выдувает огромные. И Тянь в жизни бы не поверил, что этот хрупкий, худенький мальчишка — охотник. Да только верить приходится, потому что он за их частью стола находится. И на фоне здоровяков, что от него по правую руку — совсем хилым выглядит. Взгляд у него мечтательный, по кабинету блуждает и он словно бы не замечает никого. И глаза красивые до безумия, песочного цвета — Тянь на него засматривается невольно и с искренним интересом. А потом напарывается взглядом на рыжего. Ну, того самого, который чуть драку в холле не устроил. У него костяшки на руках сбиты в кровь, которую тот даже не вытер. Он хмурится сурово и отстукивает по столу пальцами. Не мелодию даже, а обычный ритм. Раз, два, три. Раз, два, три. И так до тех пор, пока отец голос не подаёт: — Все в сборе? Тогда начнём. — он собирает в ровную стопку бумаги, выравнивает их о стол. — Перед вами вся информация, которую мы имеем. Скажу сразу — там не густо. Но случай вопиющий. Нам уже направлена сотня жалоб от ассоциации оборотней восточного региона. Ещё на подходе в кабинет, Тянь услышал о том, что открыт стихийный колл-центр, где отвечают на звонки разъяренных оборотней. Весь офисный планктон спихнули туда, чтобы успокоить и вразумить буйных на эмоции оборотней. С ними всегда проблемы были. Сейчас — и подавно. Сейчас, когда они прознали, что у их собрата сердце вырвано было. Они все линии обрывают, рычат, скалятся по ту сторону трубок. И отец этим явно обеспокоен. Обеспокоены и охотники. Хотя, по их рожам такого и не скажешь. А вот господин Цзянь — само спокойствие, не считая того, что слишком уж часто дымит сигарой и то и дело поправляет пиджак, который и так идеально выглажен. Нервничает каждый по-своему. — К вам жалобы, к нам претензии. — он отвечает устало, спустя пару секунд гробовой тишины. — Они думают, что это дело рук охотников. И видно — не приятно ему это. У него голос сталью отдает и холодом нереальным. Он зарывается пальцами в волосы светлые, зачёсывает их назад и Тянь замечает над его левой бровью широкий шрам, который её пересекает и почти до самого глаза доходит. Зашитый неаккуратно, скорее всего на скорую руку. Таких шрамов у охотников, как правило — несколько десятков на всё тело. Но этот от чего-то смотрится слишком внушительным. От этого хочется поморщиться и своё лицо потрогать, чтобы убедиться, что у самого такого же нет. — Они воспринимают охотников, как опасность, ты же знаешь. Ничего удивительного. — отец пепельницу к себе придвигает нефритовую, декоративную, в которую никогда пепел не стряхивает и по карманам себя хлопает. Сигареты так и не находит. Выругивается тихо и к Тяню придвигается, вопросительно на него глядя. Тянь при отце никогда не курил, иначе получил бы такой нагоняй, что год из офиса не выбрался бы, занимаясь бумажной работой вместо реальных дел. Но взгляд у отца уставший, болезненный даже. Он ведь знает, что Тянь курит и сейчас просто просит его сигареты. Тянь губу закусывает, когда хочется по привычке сказать: пап, я не курю. И выуживает из кармана формы початую пачку. Отец её тут же забирает с облегчением, головой коротко кивает Тяню и в глаза не смотрит. Выуживает оттуда сигарету, крутит в руках задумчиво — разглядывает. Такие он явно не курит — с ментоловой капсулой. Цыкает недовольно, но всё равно поджигает зажигалкой. Затягивается медленно, с удовольствием и дым выдыхает вниз. — Всё никак не привыкнут, что мы их шкуры тоже спасаем. — фыркает один из охотников, который около рыжего сидит. И Тянь снова невольно на его волосах залипает. Он честно пытается на того, кто только что говорил смотреть, но взгляд то и дело скашивает вправо. Потому что интересный этот рыжий. Хмурый, суровый и яростью от него за милю несёт. Тянь через весь стол её чувствует. Он тянет носом воздух, чтобы аромат этот на составляющие разбить — быть там ещё примесь какая есть. Но в рыжем она без примесей, неразбавленная совсем. И ярость искренняя такая, что дыхание и вовсе стопорится на глубоком вдохе. И чёрт его знает, почему ему так интересно рыжего разглядывать, которому явно его внимание не нравится. Он щурится Тяню, окидывает его пылающим безразличием с долей раздражения и тут же взгляд отводит. Вчитывается внимательно в бумаги, которые перед ним лежат и о Тяне, словно бы и вовсе забывает. Косится на охотника рядом сидящего и шепчет ему что-то. Шепчет, не шибко к нему приближаясь. Тот хмурится и сразу же за ручку хватается, чиркает в бланке пометки и утвердительно головой кивает. — Об этом потом. У убитого вырвано сердце. — отец наклоняется чуть вперёд. — Вырвано, Цзянь. Господин Цзянь слова его оценивает по-своему — закрывает глаза, а потом и вовсе откидывается расслабленно на удобном кресле. Кусает губу задумчиво, точно вспомнить что-то пытается. Молчит с минуту-другую, пока остальные испытующе на него смотрят, шепчутся между собой и затихают, как только он голос продаёт, открывая глаза: — Насколько я знаю — это совершенно бессмысленно. Сердца оборотней не представляют никакого интереса. Тянь об этом ничерта не знает. Потому что в ведьмоведении ничего подобного описано не было. А обряды с ними напрямую связаны. Это у них замашки садистские — органы из людей вытаскивать, да шептать на них слова непонятные на уже давно мёртвых языках. Да и с теми уже давно пакт заключён, что на любые обряды они должны разрешение запрашивать и достойные аргументы приводить в свою пользу. Если это не опасно для человечества, то им позволяют. В основном запросы идут на убийства домашней живности и на обряды, которые позволяют урожай увеличить. Ведьмы ведь, в основном — в пригородах селятся и присматривают за полями. Их к земле поближе тянет — подальше от цивилизации. Если в крупном городе и можно ведьму встретить — то она молодой совсем окажется, неопытной. А когда им под сто лет стукает, так все переезжают в мелкие провинции — инстинкты зовут, что поделать. — Возможно. Но нам нужно исключить любую опасность. — отец отзывается глухо и как-то слишком уж тихо. — Если такой обряд существует — мы хотя бы будем знать откуда ждать беды. Всё же, с сердцами нечисти шутки плохи. Тянь понимает к чему он клонит. Не так давно, лет за триста до его рождения — шла война. Настоящее кровавое побоище среди нечисти, которая за территорию боролась. Боролась ожесточенно, с тысячами жертв, что в своих рядах, что в человеческих. Боролась, не гнушаясь жутких обрядов, которые запрещены давно. Боролась, истребляя всё на своём пути. И войну эту остановить еле как удалось. Еле как мир в порядок потом приводили, разгребая последствия. Законов много ввели и главным управлением по делам нечисти сделали как раз то, где сейчас Тянь сидит. Тогда и охотники, со стражами в парах начали работать, хотя до этого все одиночками считались. И с нечистью расправлялись так, как считали нужным — охотники убивали, а стражи старались жизнь им сохранить, заключая соглашения. Отцу явно не нравится перспектива повторить опыт, который много лет назад предки пережили. Ну просто потому, что пережить такое ещё раз — навряд ли удастся, а завесу между миром людей и миром нечисти сохранить нужно в любом случае. Люди ведь всего неизученного боятся, как огня. А всё, чего они боятся — сначала препарируют, запишут на тысячи камер с самых разнообразных ракурсов, а потом убьют. Убьют, потому что страшно. И тогда уж точно быть войне. Скорее всего атомной. И там можно сразу пулю себе в висок пускать — один хрен никто не выживет. — Я слышал о том, что сердце оборотня — это особый деликатес для орков. — голос подаёт мальчишка, на волшебного эльфа, похожий. — Так, просто слух. Он говорит безразлично, чуть слова растягивая и плечами пожимает. От него еле заметной опасностью веет. Такой, которую по-началу не разглядеть. А как разглядишь — так уже поздно будет. Тянь фыркает — ещё один интересный экземпляр. До того интересный, что его изучить под микроскопом хочется. Понять что за сила в нём таится, как он её так умело скрывает и пытается ли скрыть вообще. Потому что судя по его виду — нет, не пытается. Всё в нем хрупкое, очерченное тонкими линиями, только вот глаза холодные, почти снежные. Они чем-то похожи на глаза господина Цзяня. У второго, правда, взгляд хитрый. А у эльфа — совершенно бесхитростный и холоднющий. И Тянь удивляется, как он лице меняется, когда взглядом находит Чжэнси. С ним Тянь знаком хорошо, он тоже страж — умный парень, скоройный дочерта и молчаливый. Эльф меняет настолько, что в груди щемит от нежности, с которой он на Чжаня смотрит. И холод в его глазах мгновенно сменяет чуть заметная тоска вперемешку с теплом ласковым. Чжэнси ему уголками рта улыбается. Чжэнси. Улыбается, блядь. Тянь такого ещё не видел. Они учились вместе, на одном потоке, в одной группе и тот вообще мало когда веселился. Всегда сидел с суровой рожей и учился, ничего не замечая вокруг. А вот это — уже интересно. — Проверим. Если найдем живых орков. Их уже сотню лет не видно. Ещё варианты? — господин Цзянь удовлетворенно головой кивает и треплет пацана по волосам. Тот губы поджимает, но терпит. И теперь Тянь в них ещё больше схожестей видит. Теперь понимает, что пацан — его сын. О нём тоже много слухов ходит. Говорят, что пацан болтливый до ужаса и ведёт себя как дитя малое. Только вот в эти слухи сейчас как-то не особо верится. Те, кто говорил — явно в нём силы внутренней, не замечал. Взгляда этого холодного. Те, кто о нём говорил — дураки, ей-богу. А ещё, говорят, что сын господина Цзяня — только на половину человек. Много чего о нём говорят. О Тяне тоже слухами управление полнится — наглый, надменный, лучший, его ждёт блестящее будущее, благодаря старшему брату и отцу. Тянь привык этих слухов не замечать. Привык сам всего добиваться. И лучший он не потому, что сын старейшины стражей, а просто потому что зубрил всё ночами — большая разница. — Ведьмы? — рыжий ручкой щёлкает в том же ритме, в котором пальцами по столу отбивал не так давно. Видно сразу — он не многословный. Зато голос у него огрубевший, точно прокуренный. Ссадина на скуле виднеется, где синяк уже сошёл. И девять широких пластырей начиная от выступающей, под лёгкой майкой ключицы, и заканчивая предплечьями. Тянь как-то незаметно для себя их посчитал. Зачем — не ясно. Ясно только одно — рыжий Тяня чем-то зацепил. Скорее всего тем, что выслуживаться перед ним не стал, как все остальные. — Они предпочитают человеческие останки. — Чжэнси качает головой, не соглашаясь с ним. — Малые берцовые кости, к примеру, или подъязычную кость. Сердца животных, но не оборотней явно. Этот знает много. У него о чём только не спроси — с ответом найдётся сразу. Бывало, Тянь списывал у него домашние задания. И если с остальными Чжэнси делился неохотно и порой отказывал, то Тяню всегда разрешал без проблем. Рыжий на него косится без особого восторга, но и без обычной злости. А эльф вот — с восторгом. Да таким, что светится весь изнутри гордостью, даже голову вверх вздёргивает и улыбается так лучисто, что этой улыбкой слепит нереально. Эти двое, хоть и охотники оба — но разные до безобразия. И одинаково интересные. — Тоже проверить. Ассоциация оборотней может взбунтоваться — тогда нам мало не покажется. — господин Цзянь пометки делает левой рукой в бланке. И Тянь себя еле сдерживает, чтобы не присвистнуть от удивления — левшей охотников он ещё не встречал. Им вообще по сути трудно. Весь арсенал, как правило, для правшей создан. А этот умудрился однажды одной левой положить пять оборотней и головы им для верности снести секирой — слухи не врут. Одной, блядь, левой. — Ещё даже результатов анализов нет. Может его один из оборотней и пришиб. — Фангдонг снова улыбается загадочно и улыбку эту за сцепленными в замок пальцами прячет. Он взглядом хитрым перебегает от отца к господину Цзяню и щурится немного, сальными глазами. А Тяня от него от чего-то воротит. Ему бы он доверять точно не стал. Что-то с ним не чисто. Вроде, мужик, как мужик. Но эти его улыбки и елейный голос, который медом из губ льётся — настораживает. Тянь судмедэкспертов не многих знает. Этот вот — третий на счету. И все они поголовно странные. В основном неразговорчивые и сами себе на уме. Но Фангдонг явно скрывает что-то. Тянь себе мысленную пометку делает, что нужно о нём как можно больше узнать. Узнать почему его зубы на человеческие не похожи и почему на бороде та капля крови была. — Или вампиры. Они же вечно враждуют. — рыжий тут же ещё одно предположение выдаёт и уже к новому готов сказать, как его отец перебивает: — Все свои версии занесите в бланки. После я назначу ответственных по каждой. Прошерстим все до последней. Нельзя допускать бунта нечисти, вы и сами знаете к чему это может привести. Отец рукой взмахивает, показывая всем, что собрание закончено и они могут быть свободны. Поднимается с кресла первым, под галдёж толпы и отходит к окну большому, незашторенному. Снова к пачке Тяня тянется, сигарету достаёт и на этот раз щёлкает капсулой, сминая её под пальцами. Тянь спокойно наблюдает за тем, как все с мест встают, забирая с собой бланки. Выходят по очереди, стараясь у входа не толпиться и обсуждают теории, которые уже в голове тысячью мыслей роятся. В кабинете всё меньше народу остаётся, когда отец говорит негромко: — Тянь, Мо Гуаньшань — останьтесь. Вообще-то Тянь выходить и не собирался. Ну, во первых — он у отца спросить хотел остаётся ли за ним дело об убийстве оборотня, потому отдавать кому-то такой лакомый кусочек не хочется совсем. А во вторых — если он из кабинета выйдет, опять за рыжим попрётся. А это уже надо прекращать. Он оглядывается в поисках того, кого отец остаться вместе с ним попросил и замечает, что рыжий тоже с места не двинулся. Сидит себе на стуле, за опустевшим столом и так же ручкой щёлкает нервно. Один, два, три. Ещё пара человек остались, да и те заболтались у двери и уже выходят. А значит… — Я уже знаю, что ты меня в покое не оставишь и всю душу вытрясешь, только бы дело тебе оставил. — отец поворачивается, приваливаясь к подоконнику, ноги длинные вытягивает. — Дело оставлю. А с господином Мо — вы отныне напарники. Познакомьтесь, что-ли.