Говорят, тут обитает нечисть

Пробуждение для Тяня ещё не было таким простым, как сегодня. Всё дело в том, что засыпал он, как правило, под утро и вставал через пару-тройку часов — невыспавшийся, злой и взъерошенный. Сегодня что-то явно изменилось. Сегодня он открыл глаза, не ощущая в грудине привычного тянущего чувства беспокойства. Сегодня от чего-то захотелось с кровати встать сразу, а не давать себе обещания проспать ещё пять минут, которые обычно превращаются в полчаса, а то и целый час. И даже утренний кофе, выпитый в блаженной тишине — показался особенно вкусным. Тянь его обычно выпивает чуть ли не махом и тут же из дома выходит, а в этот раз долго пялился на город в огромное панорамное остекление, и ему даже удалось распробовать нотки обещанных лесных орехов в кофе. Они остаются приятным осадком миндаля и фундука на языке даже спустя час, когда Тянь стоит на курилке и дожидается Рыжего, как и за пару дней до этого — подпирая спиной стену. И что ещё более странно — не Рыжий опаздывает, а Тянь сдуру припёрся раньше времени, что с ним случалось редко и то, если Чэну удавалось его растолкать. День сегодня явно из ряда вон выходящий. Солнце не так сильно припекает — оно за облаками пухлыми скрылось. На улице духота преддождевая стоит и облака эти — всё более зловеще над головой нависают свинцом. Такую погоду Тянь обожает, особенно если её удается в поездке долгой наблюдать. В поездке куда-нибудь за город по пустой трассе, где только жёлтая линия разметки видна, уходящая вдаль. Где дорожную пыль порошит дождем и запах стоит потрясающий — травы вымоченной, озона и луговых растений. Тянь бы хоть сейчас рванул просто прокатиться, да только службу никто не отменял. Поэтому и стоит около входа в управление и ждёт Рыжего. Пиздец — Тянь и кого-то ждёт. Немыслимое дело. Вообще-то всегда получалось, что ждали его. Ждали упорно, а потом встречали с радостью и искренним восторгом. Вот как он привык. А теперь он стоит и вглядывается в каждого встречного, перебивая желание выпить ещё пару стаканчиков кофе — долгими, медленными глотками. Перебивая желание свалить отсюда нахрен, потому что он не тот, кто ждёт кого-то. Непривычно. Неправильно. И черт, возьми — интригующе, потому что такого с ним в жизни не случалось. Рыжий появляется спустя десять минут. Как и вчера — всклоченный, точно уже с утра с кем-то сцепиться успел. Тянь издали его замечает. Фыркает смешливо, заглядываясь на его походку быструю, резкую, дерганную слегка. Замечает десятый пластырь, который прямиком на шее наклеен. В месте, где обычно не ссадины оставляют, а засосы. Хмурится этому, ловя себя на мысли, что вот это — ему уже не нравится. А что конкретно не нравится — и сам себе объяснить не может. Просто не нравится и всё тут. Просто Рыжий не вяжется с образом того, кому засосы на шее оставляют. С тем, кто вообще целоваться с кем-то может. Слишком он суровый для этого. Слишком яростный. И секс от этого, должно быть с ним — просто сумасшедший. Тянь замирает от этих мыслей с поднесённой к губам сигаретой и моргает растерянно пару раз, прежде чем руку отпускает, так и не затянувшись. Это уже клиника — о таком думать. И было бы нормально, если бы на месте Рыжего тот же Цзянь оказался. Но Рыжий? Серьезно, блядь? Тот снова мимо проходит, Тяня даже не замечая и Тяню, ей-богу, только и остаётся, что за руку, — на которой браслет силиконовый болтается — схватить крепко и к себе потянуть. Тот руку резко одёргивает, шипит что-то нецензурное и исподлобья Тяня взглядом недовольным смиряет. А с недовольством там ещё и отвращение искреннее. На которое Тянь только ухмыляется довольно. Руки у Рыжего, как ни странно не грубые, как того ожидал Тянь, хотя и ладонь, которую он мимолётно задел — мозолистая, со слегка пересушенной кожей. — Не смей меня трогать. — Рыжий рукой встряхивает, точно пытается избавиться от фантомного тепла, что Тянь своей ладонью на его запястье оставил, а потом и вовсе трёт его рукой — затирает. И выражение его лица при этом — сердитое дочерта. Точно Тянь его не рукой схватил, а грязной, липкой тряпкой запястье того обернул. Псих какой-то, ей-богу. И где только таких охотников подбирают? Ему ведь нечисть убивать придётся. Иногда оружия под рукой не оказывается и приходится тех же ведьм душить. Руками голыми. Переламывать особенно буйным и бойким — основание черепа, прикладывая их резко и сильно головой о стену. Встряхивать изо всех сил, чтобы голова несчастной неконтролируемо сначала вперёд дёрнулась а потом быстро назад. Чтобы после услышать глухой щелчок, с которым затылочная кость ломается. Чтобы уже тело её обмякшее на пол уложить и заметить, что из уха кровь идёт: тогда уже точно удостовериться можно — мертва. Этому Тяня Би научил. Предельно понятно пояснял, спокойным голосом, пока взбесившуюся ведьму скручивал. А она от его пояснений даже вырываться перестала, прислушавшись. Язык прикусила, которым проклинала Би и притихла совсем, испугавшись. Слишком уж реалистично он описывал, что с их телами происходит от каждого удара о стену. Ту ведьму они отправили в одну из провинций, где она до сих пор живёт, чему Чэн поспособствовал. А вот следующей повезло уже меньше. На следующей Би Тяню показал наглядно всё, о чем рассказывал. Тянь тогда знатно проблевался после того, как она в руках у Би обмякла, как кукла тряпичная с неестественно подвижной головой, которая подбородком в самую грудь себе упиралась. Проблевался прямо в её доме, на пол, аккуратно мелкой мозаикой-камнем уложенном — даже на улицу выбежать не успел. Би с тех пор его подкалывает всё время и иногда безобидно по волосам треплет усмехаясь: неженка. — А что, ты у нас прикосновений боишься? — Тянь чисто из вредности ему на плечо руку по-свойски закидывает. И Рыжий совсем сатанеет, заносит локоть, чтобы Тяня в солнечное сплетение приложить. Что Тянь вовремя замечает — изнурительные тренировки с Би даром не прошли. Замечает и перехватывает руку уже у самой грудной клетки, уворачиваясь от удара и утаскивая за собой сопротивляющегося Рыжего. Захватывает его голову под локоть, прижимает глотку предплечьем, а потом неожиданно получает коленом под дых. Реально яростный. Реально интересный. И бьёт больно. Тянь почти дышать не может, отпускает его, сгибаясь пополам и разражается лающим смехом, придерживаясь рукой о стену. Дыхалку схватывает спазмом болючим и кажется, что внутренности кипятком обдало. Тянь поднимает глаза, в уголках которых слёзы от схлопнувшися на долгие секунды лёгких и недостатка кислорода собрались. У Рыжего ноздри раздуваются от негодования, когда он ими воздух тянет. У Рыжего взгляд растерянный — Тянь от боли хрипеть должен, а он смеётся, как придурок последний. У Рыжего щеки слегка покраснели, и теперь на его лице веснушки так отчётливо видны. Совершенно очаровательные веснушки, чёрт возьми — россыпью на щеках и переносице. Их не так много, если не приглядываться — и не заметишь. Только вот Тянь приглядывается против воли. Видит, как замешательство с его лица стирается. Как он брови к переносице хмуро сводит. Как там складка глубокая пролегает. Как он губы поджимает небрежно. Как плечо разрабатывает, точно оно у него болит. Как произносит тихо совсем, на выдохе: — Ничерта я не боюсь. А Тяню один хер кажется, что прикосновения для него — из разряда совсем нежелательных. Тем более от Тяня, как ни странно. Он даже за руку с кем-то нехотя здоровается и тут же свою в карман прячет. А потом, когда этот кто-то отходит — обтирает ту об одежду. Тяня он и вовсе удостаивает лишь коротким кивком головы — без рук совсем. И от этого трогать его хочется ещё больше — сжать покрепче, желательно шею и почувствовать под пальцами яремную вену, по которой горяченная кровь польсирует. Просто хочется и всё тут. Совершенно необъяснимое желание, что ещё вчера под вечер появилось, когда они разгребали кипы бумаг, которые принесли все, кто на собрании присутствовал. От скуки, быть может, Тянь эту ценную мысль словил. Они ведь вообще всю неделю макулатуру разбирали, отбирая самые немыслимые теории в одну сторону и более реальные, в другую. Сегодня Тянь в офисе задерживаться не собирается. Погода вон какая — ехать нужно. Куда угодно. И Рыжего с собой взять обязательно, чтобы повеселее было. Чтобы побесить его в дороге. И побесить его уже входит в привычку. Тянь слышал, что привычка у человека формируется за двадцать один день. И дней у него осталось всего-то четырнадцать. Тянь разгибается, потирает ушибленное место и глазам своим не верит, когда ловит на себе слегка обеспокоенный взгляд Рыжего. Но беспокойство того быстро перекрывает отрешённость, когда он понимает, что Тянь в порядке. И да, Тянь действительно в порядке. Хотя сердце от чего-то удар проёбывает. Надо бы к врачу записаться — за последние два дня это слишком часто случается. — Пошли, там ещё целая стопка с меня ростом осталась. Я её один разгребать не собираюсь. — Рыжий руки в карманы прячет и к удивлению Тяня отпечатки его рук с шеи — стереть даже не пытается, только ёжится, точно ему вдруг холодно стало. А Тяня мурашки пробирают, которые по хребту и предплечьям ползут. Такое бывает, когда музыку потрясную слышишь, которая до костей пробирает. Только нет тут никакой музыки. А Рыжий вот — есть. Тянь фыркает смешливо, достаёт ещё одну сигарету и раздумывает над тем, на кого бы бумажную работу скинуть. Потому что сил в четырёх стенах сидеть уже нет. — Ты же сам меня коленом приложил. Я ранен, теперь ты просто обязан сделать за меня работу. — Тянь расслабленно опирается о стену, наблюдая за ним из-под полуопущенных ресниц. Рыжий отворачивается и хмурится свинцовому небу, которое с каждой минутой затягивает всё сильнее. И кажется оно уже вот-вот дождём разразится. В воздухе уже витает предгрозовой запах. Лёгкий, приятный, почти свежий. А Рыжий отзывается раздраженно: — На хуй иди. И Тяня перекрывает немного. Тяню предохранители порывом прохладного ветра скручивает. Тяня от стены к Шаню тащит. Близко настолько, что он нависает над ним и шепчет на самое ухо: — На чей, Шань? Рыжий цепенеет. Не то от того, что Тянь его по имени впервые назвал, не то неожиданности. И Тянь видит, что у него шея слегка краснеет. За шеей уши краской заливаются. Тянь улыбается. Улыбается потому что Рыжий явно представил на чей. В подробностях и быть может — до сих пор об этом думает, представляет, в красках видит. Тяня ещё сильнее накрывает, когда Рыжий вдыхает воздух судорожно, сквозь плотно сжатые зубы. Когда его спина напрягается и на ней выделяются острые лопатки. Когда он поворачивается внезапно резко и оказывается нос к носу с Тянем. И сам от этого в замешательстве — слишком близко. Так близко, что его дыхание у Тяня на лице теплом оседает. Так близко, что Тянь дышать перестаёт, точно спугнуть его боится. Так близко, что Рыжий шаг назад делает, волком на Тяня смотрит и на полном серьёзе спрашивает: — Ты больной? — Точно. — Тянь соглашается, затягиваясь медленно. — Поиграем в доктора? Вообще-то говорить этого он не планировал. Оно само вырвалось. И теперь ничего не остаётся, кроме как вскинуть бровь вопросительно и уголок губ в наглой улыбке растянуть. — Отъебись. — Рыжий шеей хрустит, разминает её и дверь на себя психованно дёргает, оставляя Тяня одного. И Тянь бы отъебался — с радостью. Да только не может. Он, видимо — не человек, раз привычка сформировалась не за двадцать один день, а всего за семь. Потому что наблюдать за Рыжим, у которого отчаянно краснеют уши — одно удовольствие. Концентрированное, ни с чем не сравнимое и до одури приятное. Потому что злится он искренне и эмоции у него через край. Не сдерживает он их. И Тянь себя удержать почему-то не может. *** Пока день относительно по плану идёт. Относительно, потому что Тянь действительно из четырёх стен вырвался, да ещё и Рыжего с собой прихватил. Действительно за город, где, как и ожидалось — дождь льёт сильнее, чем в городе. Где пахнет потрясающе вымоченной землёй и травами дикорастущими настолько, что Тянь окно открывает на полную. Внимания на то, что в предплечье левое капли острые врезаются, не обращает. Тянет носом запах, по которому соскучиться успел до боли в лёгких и выдыхает расслабленно. Неделя среди дурацких бланков в архиве своё дело сделала. А Тянь убедил отца, что Чжэнси с Цзянем с этой работой гораздо быстрее, чем они справятся. Ни один, ни другой, как ни странно — против не были. Единственное, чему Чжэнси сопротивлялся — так это предложению Цзяня его на спине в архив донести. Сопротивлялся слабо, потому что Цзянь к нему на спину всё-таки взобрался и от радости вскрикнул, когда Чжэнси с места неожиданно рванул. Рыжий напряжённый дочерта рядом на пассажирском сидит и исключительно перед собой смотрит, точно Тяня тут нет и вовсе. Даже не шевелится. И Тяню вдруг хочется проверить дышит ли тот. Потому что обычные люди вот так, без движения — час навряд ли продержатся. А Рыжий либо необычный, либо просто пришибленный. И Тянь пока ко второму варианту склоняется, хотя и первого не исключает. Охотник всё же. А они в засаде, на наблюдательном пункте долгое время провести могут — без движений лишних. Би с Чэном так однажды химеру целую неделю выслеживали, изучали её. В основном — её рацион, который состоял исключительно из сырой рыбы и человеческих голов. На восьмой день химеры не стало и убийства загадочные, по мнению новостных каналов — прекратились. Люди это на серийного убийцу списывали и всё понять не могли, почему и женщин и мужчин убивают одинаково часто. Насколько Тянь знает, те дела в полиции нераскрытыми так и лежат — родственники всё ещё наказания требуют. А там хоть всю землю перерой — убийцу не найдёшь. Химеру сожгли в крематории, управлению принадлежащем, а её прах в закрытый отдел по содержанию ценного биоматериала отправили. — Расскажи мне о себе что-ли? Ехать ещё час как минимум. — Тянь скручивает в минус музыку, которая и так тихо совсем играла. Теперь тишину разбавляет лишь звук барабанящего по крыше дождя и шум покрышек, которые по мокрой дороге влагу разгоняют. Рыжий голову к Тяню медленно поворачивает и косится на него как на придурка. Снова. В который уже раз — Тянь даже не считает. Он с самого начала так смотрел. — Я тебя чё, развлекать нанимался? — он чуть склоняется и вытягивает из голенища высоких берцев клинок с гравировкой, которую Тянь разобрать не может, потому что за дорогой следить нужно. Вертит его в руках и подушечкой указательного пальца в остриё упирается, прокручивает его, лишь слегка касаясь. Если сильнее надавит — точно кожу бледную себе вспорет. Рыжий лезвием блики от фар ловит, глядит на них заинтересовано. Клинок явно серебряный и Рыжий не просто так его с собой взял. Они как раз едут к вампирше молодой, которую заметили рядом с местом преступления минут за тридцать до того, как тело оборотня нашли. А история у оборотней и вампиров насчитывает как минимум три войны за всё время их существования. То территорию поделить не могли, то жертв среди людей в средневековье, то просто в междоусобицу нечисти ввязались и друг друга мочили нещадно. Странные ребята с огромной неприязнью друг к другу. — Мы напарники. Я должен хоть что-то о тебе знать. — Тянь плечом небрежно вздёргивает, точно говорит очевидные вещи, которые Рыжий всё понять никак не может. И узнать о нём действительно хочется больше, потому что о Рыжем никто и ничего не знает. Тянь спрашивал. Вместо ответов получил удивлённые взгляды, к которым добавлялись иногда нервные смешки: и зачем тебе это? И хорошо было бы себе хоть на этот вопрос ответить. Зачем — не ясно. Может, природное любопытство, которым Тянь с детства страдает. Может, интерес к неизведанному и яркому явлению, которое на огонь яростный и неконтролируемый похоже. А может, Тяня на одной из тренировок — Би слишком сильно об пол головой приложил. А там и сотрясение примешаться могло, и временное помешательство, и вообще что угодно. — Слушай, мы с тобой не друзья, окей? Это всего лишь работа. — Рыжий отстраняется даже на словах. О себе говорить не хочет, о Тяне тем более. С Тянем, блядь, тем более. И это злит. Из себя выводит до того, что слова сами по себе вырываются язвительно и хлёстко: — У тебя с таким-то характером друзья вообще есть? — план Тяня явно с треском осыпается. Потому что именно он планировал Рыжего побесить, а выходит с точностью да наоборот. Рыжий Тяня упорно игнорирует и не ведётся на провокации, отчего внутри только слепой гнев нарастает. Лижет нутро ядовитым шипастым языком, раздражает до того, что Тянь морщится. Морщится и смотрит на Рыжего гневно. И гнев свой проглатывает, когда снова сказать хочет что-нибудь настолько обидное, чтобы тот ощетинился. Рыжий не щетинится. Он челюсть с силой сжимает. Сглатывает шумно и на дорогу смотреть продолжает. Смотрит взглядом потерянным немного — его в воспоминания затягивает. В болезненные. В те, о которых только со скорбью в голосе говорят. В те, которыми кроет в моменты одиночества. В те, которые в кошмарах приходят. В те, которые в себе глубоко хоронят и стараются из-под рёбер не доставать. Но Тянь видимо не то, что напомнил о них, а рану, которая всё ещё кровоточит — вскрыл, да соли туда сыпанул. Потому что Рыжий взгляд полный ебаного отчаяния опускает на клинок, мягко, почти с нежностью оглаживает гравировку, накрывает её рукой, точно холодный металл согреть пытается и отвечает тихо совсем, голосом чуть севшим: — Были. И этим «были» он всю злость, что в Тяне была — вымывает напрочь. Этим «были» — он ставит точку в их разговоре. И Тянь действительно затыкается. А Рыжий мрачнеет, хмурится снова и клинок аккуратно в берце прячет. Следующий час они молча едут. Без музыки, потому что Тянь лишнее движение сделать боится. Боится ещё раз вот также проебаться. Сделать и сказать то, что въебать Рыжего ещё сильнее может. И страх этот для Тяня — новый совершенно. Неясный совершенно. Неприятный до того, что Тянь одну за одной сигареты выкуривает, только бы от осадка своих же слов на языке избавиться. И за притихшим Рыжим лишь искоса наблюдает. Наблюдает за тем, как тот безнадежно смотрит на капли, которые дворники на лобовом размазывают, а потом носом клевать начинает, и отключается, откинув голову на подголовник. Пустынную дорогу сменяет проселочная, которая принадлежит небольшому селению, что в отдалении горного хребта находится. Тут домов всего-ничего — все одноэтажные, аккуратные и мелкие. И главная улица поселения, — где невысокая статуя женщины с ребенком на руках красуется — всего на четыре ветви делится. Тянь на северную сворачивает, едет медленно по хреново асфальтированной дороге, где выбоин много. Где людей почти не видно — все от дождя по домам спрятались и по тротуару только старушка плетётся под алым зонтом, со свежим хлебом в бумажном пакете, от которого ещё пар идёт. Тянь с навигатором сверяется — ехать осталось от силы минут пять. И взгляд на Рыжего соскальзывает против воли. Вообще-то у Тяня нет привычки на спящих людей смотреть. Обычно. Но тут особый случай. Тут спящий Рыжий, который отвернуться не пытается и не смиряет Тяня взглядом, который безмолвно, но так чётко говорит: отъебись. У него лицо в кои-то веки расслабленное. У него нет складки между бровей хмурой. И вена на лбу от злости не вздута. Тянь его таким умиротворённым ещё вообще не видел. Без поджатых в раздражении губ. Те сейчас приоткрыты немного. На нижней ровно посередине трещина пролегает. Тянь чуть скорость сбавляет, чтобы с дуру не разъебаться или не сбить кого, потому что всё внимание к Рыжему приковано зачем-то. Потому что на его губах еле заметная улыбка появляется. И Тяню интересно, что ему такого присниться могло, что он почти улыбается. Потому что за неделю их совместной работы — тот ни разу даже не ухмыльнулся. Он склоняется к Рыжему ближе и ощущает аромат, который до этого не чувствовал — от него почему-то морем пахнет, солёной пеной и прогретым песком. Тянь думает, что совсем двинулся, а в следующее мгновение вздрагивает и отстраняется резко, потому что навигатор приятным женским голосом сообщает, что они прибыли на место. Рыжий глаза тут же распахивает, точно и не спал совсем — сонным не выглядит. Хмурится только сразу же и головой вертит, оглядываясь. Ориентируется мгновенно, взгляд скашивая на приборную панель, где на планшете стрелка указывает дом, около которого Тянь паркуется. Обычный такой дом. Одноэтажный, как и все дома вокруг. Облицованный деревянным сайдингом, что с укрытием вампиров не шибко вяжется. С окнами нараспашку открытыми и фикусом, ярким фиолетовым, на подоконнике. Рыжий тут же клинок проверяет, кивает утвердительно — он готов. А Тянь вот не очень — он с вампирами ещё не встречался и чёрт знает чего от них ждать. Но на сердце уже не спокойно.