Дремлющий демон Рида

      Это место невозможно назвать домом. Обувь раскидана у двери, какие-то пакеты, сумки. Зеркало давно покрылось отпечатками и подтеками. Разбросанная косметика.       Мисс Петерсон? Что это за свалка?       — Дайте мне десять минут.       Обувь слетает с ног практикантки и дополняет коллекцию на полу. Зачем вообще разуваться, если есть вероятность испачкать ступни об пол?       Это не квартира. Это помойка.       Не понимаю, как из этого места можно выходить в выглаженной рубашке и с уложенными волосами. Очевидно, в мисс Петерсон живут как минимум две сущности. Одна — ухоженная молодая женщина, вторая — то, что я вижу сейчас.       — У Вас пять. Не собираюсь оставаться в этом месте дольше.       С отвращением переступаю с ноги на ногу, думая о том, не испачкал ли я подошвы.       Она замирает в дверном проеме, так и не переступив его, удерживаясь за угол стены рукой. Я думал, что она вновь съязвит, скажет что-то дерзкое, но этого не происходит.       — Спасибо.       Шепотом и с мягкой улыбкой на губах говорит она. Голубые зрачки заволакивает словно дымкой.       Опять слезы?       Но мисс Петерсон быстро моргает и не дает мне увидеть ее эмоции. Она заходит в темную комнату, скрываясь в ней, и после щелчка включается тусклое освещение. Желания проходить в квартиру нет, как и стоять тут. Осматриваюсь вокруг: бежевые стены, старый ремонт, в углу над дверью замечаю пыльную паутину. Даже пауки не выживают в этом доме.       Я не смог отпустить практикантку одну из своей квартиры. Так как ей нужно было переодеться, я привез ее в место, где она живет.       Оно находилось рядом с парком, где было горячее шоу с массовой казнью педофила. Тихий район с обычными невысокими домами. Но я не думал, что в квартире мисс Петерсон «так». Любопытство — это есть в каждом из нас. И сейчас оно сильнее брезгливости. Не снимая обуви, делаю пару шагов в комнату, за дверью которой скрылась мисс Петерсон. Дверь открыта и нет необходимости прикасаться к дверной ручке. Вот сейчас меня ждало удивление. Будто из коридора я попал в другой мир.       Идеальный порядок.       За исключением бумажного пакета с едой с буквой «М», с явно подсохшей картошкой фри.       Тусклое освещение в помещении, прохладно и большое количество техники. Много компьютеров, мониторов. Три телевизора висят на стене, передавая одну картинку на все устройства. Графики, негромкое жужжание и мерцание красных лампочек.       Теперь понимаю, что вот он ее мир. Не вещи, не туфли и косметика. Не идеальные стрелки на черных брюках и уложенные волосы. Ее мир тут. С карандашом в волосах, в домашней футболке и высоко натянутых носках. В фастфуде, картошке фри. Уверен, где-то есть стакан колы. Идеальный порядок, полное отсутствие пыли на технике.       Она заботится только о том, что ей важно. Из этой комнаты ведет еще одна дверь, скорее всего спальня мисс Петерсон.       Любопытство опять берет верх. Интересно, там тоже хаос со слоем вековой пыли? Или розовые шторы и плюшевые медведи? Я уже ни в чем не уверен. Судя по звукам, мисс Петерсон ведет активные сборы. Хоть мы заехали только за одним комплектом одежды. Но судя по шороху, практикантка собирается основательно.       Интересно, она уже мысленно переехала ко мне? Но я предложил ей только переодеться и по пути в больницу поужинать. И теперь, кажется, знаю, где мисс Петерсон захочет перекусить.       Большая сумка явно не для вещей, а для какой-то техники. Но сейчас оттуда видна лишь одежда. Скромная спальня, тут теплее, чем в прошлой комнате, вместо розовых штор я вижу черные блэкаут жалюзи. Мягких медведей нет. Односпальная кровать у стены, шкаф и плетеное кресло с клетчатым пледом. Небольшая тумбочка со стопкой книг. Будто это не спальня, а комната в общежитии.       — Могу я уточнить? — все же не сдерживаюсь и задаю вопрос.       — Угу, — София не поднимает на меня голову, продолжая складывать вещи в сумку, теперь я вижу там не только одежду, но и ребро ноутбука.       — Мисс Петерсон, — подхожу к окну и отодвигаю жалюзи, — почему в коридоре настолько мерзко, что там невозможно находиться, в следующей комнате идеальный порядок, а тут, — отворачиваюсь от окна и встречаюсь с практиканткой взглядом. Никакого страха и слез, — тут будто я попал в церковное общежитие для монахинь.       Оглядываюсь: возможно, где-то на стене есть распятье, я просто его не заметил? Но его нет. Нет ни фотографий, ни постеров, ничего.       Как у меня.       На удивление, мисс Петерсон реагирует нормально на мой вопрос. Не закатывает глаза, не прячется в скрытой позе, закрываясь руками.       — Отвернитесь, — и крутит пальцем в воздухе, указывая мне на движения, которых она от меня сейчас ждет.       — Зачем? В чем сложность поговорить так?       И вот опять. Глаза закатываются, будто она попросила сделать совершенно обычную вещь в диалоге. Давно ли вас просили отвернуться, когда вы задавали вопрос?       — Как хотите.       Не успеваю ответить. Руки практикантки тянутся за ее спину, и я понимаю, что она только что расстегнула бюстгальтер. Когда она вообще успела его надеть? При разговоре на кухне я его не заметил. Быстро отворачиваюсь, всматриваясь в темноту за окном. По стеклу начинают скатываться мелкие капли, значит, пошел дождь. Не люблю такую погоду. Дождливая осень навевает неприятные воспоминания. Но мысли не задерживаются в моей голове.       Отражение. Темное отражение.       Темнота за окном показывает мне картину за моей спиной. И это именно картина. Практикантка совершает неясные движения и бюстгальтер пролезает через рукав моей футболки. Потом она будто нарочито медленно развязывает узел на талии. Она не отвечает на мой вопрос, но сейчас я не жду ответа. Я просто подглядываю как мальчишка. Узел поддался, тонкие пальчики хватаются за низ футболки, и она начинает поднимать ее вверх. Хочу закрыть глаза, не хочу подсматривать…       Лгу сам себе.       Я не закрою глаза, не перестану смотреть, как оголяется вначале кожа на животе, появляется все больше и больше оголенной плоти. Руки поднимаются достаточно высоко, и теперь скрывают лицо мисс Петерсон, но показывают грудь, невероятно привлекательную. С торчащими сосками, которые приподнимаются за движением рук. Вверх. Ворот футболки освобождает лицо и прическу от карандаша, который удерживал волосы на затылке. Он падает на пол и, судя по звуку, начинает катиться. А я стою. Не шевелясь. Смотрю на волосы, что спадают на плечи, закрывая выступающие ключицы, почти доставая до ореолов груди, но длины не хватает, чтобы спрятать их от меня. София перебрасывает волосы через одно плечо, теперь могу наслаждаться линией тонкой шеи, она будто специально показывает мне. Будто знает, что именно я люблю. Тихий звук, словно щелчок заклёпки или пуговицы. Пальцы практикантки находятся на линии юбки, и я понимаю, что следом за футболкой будет юбка…       Эрекция…       Просто от плавных движений ее рук, от волос, которые ласкают нежную кожу на шее. Просто так, на пустом месте, из-за немного мутного отражения стекла. Я держал всю ее в руках, я нес ее обнаженную, отмывал кровь с ее кожи, дотрагивался почти до каждого участка ее тела.       Почему тогда я не испытывал того, что чувствую сейчас? Почему тогда мне не хотелось прикоснуться к каждой груди по очереди, втянуть каждый розовый сосок в рот и ласкать его языком, провести носом за кожей над ухом, вдохнуть запах, который совершенно точно неповторим.       Эрекция…       Мешающая сейчас думать. Вновь. Член снова неудобно наливается кровью, упираясь теперь не в боксеры и домашние штаны, а в ширинку брюк, доставляя физический дискомфорт. Неприятно, больно, неудобно. Вновь хочется поправить, изменить положение. А лучше местонахождение…       Юбка сползает с бедер, вначале оголяя выступающие косточки, пальцы тянут ее все ниже, спускаясь до лобка, а дальше она с шорохом падает на пол. Совершенно обнаженная. Полностью. Если это было испытанием, я точно его провалил. Не может женское тело быть настолько привлекательным, чтобы вызвать эрекцию в третий раз за вечер. Практикантка замирает, как и я. Дождик усиливается, лишая меня картины. С каждой каплей София становится все более размытой и нечеткой. Я больше не вижу груди, не вижу темных волос на лобке, не вижу острых ключиц. Дождь забирает прекрасный вид, но не забирает возбуждение.       Слышится шорох, скорее всего сейчас она оденется. Натянет что-то бесформенное, пряча идеальные изгибы, грудь спрячется в бюстгальтере и вязаном нелепом свитере. Больше не будет набедренных косточек, по которым хочется провести языком, не будет кожи, которая будто создана, чтобы к ней прикасались.       Закрываю глаза, отражение больше не показывает мне ничего. Нужно собраться, нужно успокоиться. Неприемлемо хотеть женщину так. Видя ее силуэт в темном стекле.       — Я тоже не люблю дождь.       Голос раздается где-то на уровне моего уха. Сейчас чувства так обострены, что от звука тело вздрагивает. Непроизвольно. Член, кстати, тоже, от чего хочется переступить с ноги на ногу, но сдерживаюсь. Открываю глаза, медленно выдыхаю и разворачиваюсь. София стоит почти вплотную ко мне, на лице немного хитрая улыбка, но она легкая. Не заигрывающая.       — Я не говорил, что не люблю его.       Получается немного более хрипло, нежели я планировал. Засовываю руки в карманы, пытаясь немного поправить положение члена в брюках. Но весьма безуспешно. На лице мисс Петерсон все так же улыбка, но теперь она немного склоняет голову вбок, слегка открывая шею под воротом черной водолазки.       — Вы закрыли глаза, когда дождь усилился.       Шах и мат.