Долгий путь к тебе

      Мицуки нахмурился.       — Вы часто пропадаете вдвоем.       Не то чтобы это оскорбляло, скорее настораживало. Обычно Орочимару и Кабуто не скрывали того, чем занимались — Мицуки уже нагляделся и на лаборатории, и на подопытных — просто не посвящали в детали.       Сейчас же они вообще перестали обсуждать при нем свои дела, Орочимару еще чаще, чем Кабуто исчезал из поля зрения. Сложившаяся обстановка донельзя раздражала Мицуки.       Якуши избегал взгляда парня.       — Орочимару-сама запретил мне раскрывать детали происходящего даже тебе, так как это связано с бессмертием. Прости, Мицуки-кун.       Парень застыл. Бессмертие? Раньше об этом Мицуки не задумывался, но, похоже,       Орочимару еще не изучил Фуши Тенсей и не сменил ни одного тела.       — Вот как, — выдавил Мицуки, решив больше ни о чем не спрашивать Кабуто: пагубность и рискованность техники не была для него секретом. Да и не расскажет Якуши ничего: приказ саннина для него — закон. — Где же сейчас Орочимару?       — Должен быть в своей комнате.       Мицуки кивнул, спрыгнул со стула, и отправился к саннину.       Вид изнутри этого убежища мало чем отличался от предыдущего, но планировка была другой — более маленькие помещения, узкие коридоры. Главное отличие: специализация на научной деятельности.       Здесь жили от силы тридцать человек, и все — ученые, которые помогали Орочимару в его исследованиях; впрочем, их троица — саннин, Кабуто и он всегда имели обособленные от других комнаты. Максимум он мог этих людей лишь слышать.       Мицуки открыл дверь спальни Орочимару и вошел внутрь, даже не постучавшись. Мужчина сидел за столом и что-то сосредоточенно изучал, вглядываясь в содержимое открытого свитка.       Парень подошел ближе. На бумаге изображалось тело человека, стрелка вниз и сразу же — еще одно изображение, всего таких три. Рядом со стрелкой был нарисован дух человека в виде маленького синего огонька и надпись: душа.       Это определенно техника переноса души — Фуши Тенсей. Картинки наглядно показывали, как изнашивается тело, когда в него попадал чужой дух: на первой органы были раскрашены в свои естественные цвета, на второй — синели, на третьей были черными и практически полностью сгнившими.       — Это ловушка, — вырвалось у Мицуки.       Орочимару посмотрел на парня с любопытством.       — Твой возраст — около двадцати лет. Если прибавить к моим сорока твои двадцать, то как минимум до шестидесяти лет я точно проживу, ведь из твоих скудных рассказов я понял, что все еще жив в будущем. Я прав?       Змеиные зрачки гипнотизировали. Приковывали к полу. Заставляли отвечать.       — Да, — хрипло ответил Мицуки. — Но это все еще ловушка.       — Будущий «я» уже выпутался из этой ловушки. Смогу и я нынешний.       Орочимару встал и потянулся, словно хищник перед броском.       — Ты будешь искать тело каждые несколько лет, — Мицуки, обычно дистанцировавшийся своим «выканьем» от саннина, перешел на ты, окончательно признавая, что ему не плевать на человека перед ним. — Самое сильное продержится не больше трех.       — Это моя забота, — ответил Орочимару и парня покоробило от равнодушия, вложенного саннином в собственный голос.       Мицуки закусил изнутри щеку и перевел взгляд к свитку.       — Здесь есть упоминание, что при слишком частом использовании разум может повредиться. Неизвестно о людях, использовавших эту технику раннее. По сути, ты располагаешь только теорией. И отменить Фуши Тенсей нельзя.       — Можно. Правда, это возможно только при первой практике перемещения в чужое тело. Вернуться из него в собственное тело нужно не более, чем за минуту.       Мицуки даже не улыбнулся — скривил губы. Парень хотел бы сказать, что думает по такому отходному пути, но отсутствие ухмылки и серьезный взгляд ясно показывали, что саннин осознавал риски, на которые шел.       Мицуки отвернулся, раздраженно выдохнув. Орочимару усмехнулся.       — Никогда бы не подумал, что ты будешь обо мне волноваться.       Саннин приблизил парня к себе, схватив того за талию, и коснулся чужих губ своими. Мицуки не сопротивлялся, но и реакции не проявлял.       Мужчина прикусил тонкую губу, а потом длинным языком коснулся чужой мышцы. Мицуки резко расслабился, прикрыв глаза и позволяя вести себя в этом поцелуе.       Холодные руки пробирались под одежду, распахивали затянутое поясом кимоно. Гладили живот, грудь, ногти царапали соски. Парень застонал.       Орочимару схватил ладонь Мицуки и потянул того в сторону. Мягкая перина прогнулась под весом двух тел.       Влажными губами Орочимару провел по шее выгнувшегося Мицуки. Зубы неожиданно сомкнулись на коже, руки избавляли парня от ненужной сейчас одежды.       Мицуки дрожал, вяло отметив, что в этом убежище они впервые заходят дальше дразнящих поцелуев. Возбуждение все нарастало, однако юноша был все еще раздражен от того, что все его аргументы против Фуши Тенсей оказались бесполезными.       Закусив от злости губу, он потянулся руками к штанам саннина. Орочимару усмехнулся порывистости чужих движений, провел пальцами по щекам парня.       Мицуки сверкнул глазами, завороженно наблюдая за тем, как саннин податливо выгибался, позволяя снимать с себя одежду. Головой прижавший к чужой груди, парень тихо спросил:       — Неужели нет других способов продлить жизнь?       — У меня есть клетки Хаширамы, но их потенциал еще не раскрыт. Для их изучения мне нужно время, которое выиграет Фуши Тенсей.       Значит, Орочимару с самого начала не собирался вечно жить в чужих телах? Мицуки выдохнул. Все равно идея пользоваться этой техникой казалась провальной и неоправданно рискованной.       — Ты невыносим.       Орочимару ухмыльнулся.       — Жестоко говорить такое человеку, с которым регулярно спишь.       Мицуки поднял взгляд.       — Мы не связаны ничем, кроме постели. Разве мои слова способны задеть твое бронированное целями и убеждениями эго?       Орочимару вздрогнул. Мицуки говорил это равнодушно, холодно, как незыблемый факт. Он будто был заранее убежден, что под кожей саннина одни кости и кожа и совсем нет души.       Раньше такая позиция партнера обрадовала бы: вся эта морока с отношениями и чувствами не для него — человека, выбравшего достичь бессмертия. Но сейчас это почему-то обижало и злило.       Волосы Мицуки отросли. За два месяца жизни в этом мире парень и не заикнулся о том, чтобы их остричь. Теперь светлые, слегка беспорядочные пряди свисали ниже плеч. Орочимару собрал их пальцами, отклоняя голову Мицуки назад.       Короткими поцелуями-укусами Орочимару спускался по бледной и чистой коже вниз. Парень выгибался как кошка, в ответ на касания оглаживая спину, руки, плечи, волосы саннина.       Тугой комок возбуждения разрастался все сильнее и оплетал каждый нерв мужчины. Закусивший губу, полуприкрывший от удовольствия глаза Мицуки был слишком красивым, слишком прекрасным. А еще умным, чертовки обаятельным и раздражающим.       Колючая и холодная ярость поглощала каждую клетку Орочимару. Он хотел, чтобы в желтых глазах отражалось его лицо; он хотел, чтобы парень доверчиво прижимался к нему и искренне улыбался.       Но Мицуки лишь качал головой, постоянно кудо-то ускользал, становясь по-настоящему открытым только во время секса. Как только все заканчивалось — парень снова продолжал искать способ вернуться в свой мир.       Только порой заданные будто невзначай вопросы о самочувствии и волнение о нем, которое парень не всегда мог скрыть, и раскрывали его интерес к Орочимару.       Мицуки царапнул спину мужчины ногтем. Саннин зашипел, но тут же усмехнулся, вытаскивая пальцы из своего партнера.       Парень был возбужден и откровенно раздражен тем, что мужчина замер. Орочимару перевернул парня на живот, приподнимая того за талию и наваливаясь сверху.       Мицуки громко простонал, с трудом удержавшись на согнутых в коленях ногах и выставленных вперед руках.       Орочимару укусил парня за плечо. Мицуки зашипел, недовольно сверкнул глазами, насколько это возможно повернув голову назад. Мужчина вторгся своим длинным языком в чужой рот, не давая парню сказать и слова.       Стоны Мицуки и Орочимару поглощались поцелуем. Мужчина отстранился лишь тогда, когда парень начал слишком часто и прерывисто вдыхать носом воздух.       Саннин практически не дотрагивался до парня. Мицуки, решив отомстить за эту сладкую пытку, перенес вес на одну руку, а вторую удлинил. Ладонь размягченной конечности огладила чужой торс, начав спускаться ниже.       — Мицуки, — недовольно прошипел Орочимару, толкнувшись особенно глубоко. Вынужденный резко вернуть руку до обычных размеров, Мицуки потерял равновесие и упал себе на грудь.       Чужие руки поднырнули под его подмышки, а затем пальцами сомкнулись возле затылка.Расстояние между телами не осталось совсем — Мицуки чувствовал вес Орочимару, запах, рельеф каждой его мышцы. Парень застонал еще громче. Напряжение в паху становилось нестерпимым, возбужденный член больно терся о простыни.       — Ороч…мару, — тяжело прохрипел Мицуки. — Дай…       Саннин сжалился над парнем, расцепил свои руки и позволил тому перевернуться. Мицуки облегченно выдохнул и сразу же потянулся к своему паху, уже через несколько мгновений кончив.       Через несколько секунд Орочимару последовал за ним, наклонившись, чтобы слизать стекавшую с подбородка парня слюну.       Парень выдохнул.       — Хватит, — сказал.       Орочимару поднял бровь, отодвигаясь от Мицуки. Он лег рядом, расслабленно уставившись в потолок.       — О чем ты?       — Хватит кончать внутрь. Это, вообще-то, чревато разными неприятными болезнями. Саннин скривился.       — Не думай, что я об этом не знаю.       Мицуки цокнул. Он бы точно взъелся на саннина куда сильней, не бери Кабуто каждые несколько недель его анализы, не будь Орочимару так дотошен в изучении своего тела. Он прикрыл глаза, когда Орочимару добавил:       — Потерпишь.       Мицуки натянуто ухмыльнулся и сказал:       — Тогда терпеть я буду в одиночестве.       — Не думаю, что не найду того, кто будет готов раздвинуть передо мной ноги.       Всякое выражение пропало с лица парня, он побледнел.       Каким бы характером Мицуки не обладал, он никогда не опускался до жестокости к своему партнеру в словах или действиях, и Орочимару не был исключением.       Одним предложением саннин обесценил его так, как не обесценивал никто. Мицуки поднялся, несмотря на боль в ногах и пояснице, и начал одеваться.       — Как можно отталкивать такого красавчика, как я? — наигранно усмехнулся парень. — Впрочем, всех можно заменить, это правда. Этот раз был последним, — это Мицуки сказал куда холоднее. Орочимару раскрыл глаза.       Увидев чужую спину, саннин мгновенно поднялся с кровати, схватив того за руку. Орочимару казалось, что сейчас Мицуки уйдет, и уйдет навсегда.       — Больше всего я ценю в людях верность. Просто будь моим и ты получишь все, что тебе нужно.       Мицуки тихо сказал: — Что мне твое «все», если ты низводить меня до шлюхи. И не забывай, что главной моей целью является возвращение в мой мир.       — Я и не забывал об этом, — саннин скрыл в своем голосе горечь и каплю вины. — Но мы оба знаем, насколько вероятность этого мала. То, что ты каким-то образом выжил после перемещения — уже чудо.       Я решил, что полгода поисков должно хватить. Если мы не достигнем никакого успеха, то ты станешь ниндзя Отогакуре, будешь ходить на миссии.       Сердце Мицуки заныло. Он вспомнил Коноху, лица Боруто, Сарады, Денки, Иноджина, Чо-чо и других… Он прятал мысли о них далеко в подсознание, постоянно пытался отвлечь себя от страданий.       Он так хотел вернуться назад. Подразнить Боруто, назвав его «солнцем». Тот, как всегда, и смутится, и разозлится одновременно, так как Мицуки нарочно скажет это при толпе. Снова проиграть в шоги Шикадаю. Снова сходить в излюбленное командой номер семь кафе.       Не было ничего больнее, чем потерять всех родных разом. Он и жил-то только надеждой на то, что сможет вернуться назад.       Мицуки сдружился с Кабуто, спал с Орочимару, но все еще чувствовал, что его место не здесь.       Орочимару видел, что парень стоит на месте и не шевелится. Он подошел к нему и увидел, что на лице Мицуки отражается страдание. Взгляд — пустой, погруженный в себя.       Неоднозначные эмоции захватили саннина. Сострадание, злость, недовольство, тоска. Он спросил:       — Сейчас ты находишься здесь. Что будешь делать, если не сможешь вернуться назад? Неужели страдать всю жизнь?       Орочимару не насмехался. Внимательно отслеживал то, как моргает Мицуки, вслушивался в его дыхание.       — Да, — грустно улыбнулся Мицуки. — Мне будут больно осознавать, что всей моей прошлой жизни больше не существует. Как если бы ты потерял все свои техники и знания, оставшись посреди необитаемого острова без надежды покинуть его.       Орочимару обнял парня. Тот выглядел слишком несчастным и мужчина просто не мог смотреть на это, ничего не делая.       Было нечто удивительное в том, каким многогранным был Мицуки. Поначалу он видел хитрого, циничного парня, чем-то напоминавшего его самого. Ошибкой было мерить Мицуки по себе: оказывается, тот глубоко ценил связи между собой и своими близкими, от которых Орочимару отказался в угоду бессмертию.