фанта

— Ну кто додумался ставить физру первой парой? — жалуется Серёжа, появляясь перед Олегом в курилке за углом корпуса. — Ещё девяти утра нет, а мне уже сдохнуть хочется. Серёжа учится на худграфе. У него в рыжих волосах тонкая косичка с замысловато вплетённым цветным шнурком, три серёжки в правом ухе и бесконечная тоска в синих глазищах. Олег его нелюбовь к физкультуре не разделяет, он-то наоборот рад любой физической активности, но смотрит сочувствующе, старается дым в сторону выдыхать, чтобы на Серёженьку не попало. — А мы не учимся сегодня, прикинь. Две пары стояло у Палыча, а он заболел. Всех по домам отправили. Олегу немного стыдно перед Серёжей, что у него самого сегодня всё так хорошо сложилось. Если бы можно, он бы с радостью вместо Разумовского на ненавистную тому физру пошёл. Он за Серёжу вообще куда угодно готов. Хоть в пекло. — Везёт, — Серёжа вздыхает, наклоняется, чтобы шнурок завязать. Холщовая сумка с торчащим из неё жёстким углом скетчбука тяжело плюхается на асфальт, — блин. — Серый, — Олег присаживается рядом на корточки, помогает Серёже сползающую лямку сумки обратно на плечо закинуть, — а ты свали. Ну её, эту физру. — Свалить? — обрадованно переспрашивает Разумовский, будто бы ему самому в его гениальную голову такая идея в жизни не пришла, смотрит на Олега с обожанием. — Свали, — подтверждает Волков, — за один раз ничего не будет. Скажешь потом, что живот болел. У нас вон полгруппы недавно в столовке траванулось, так что тебе поверят. Лицо Серёжи светлеет, будто Олег чудесным образом решил абсолютно все его жизненные проблемы. Он даже улыбаться начинает, щурится на солнце, по сторонам оживлённо смотрит. Олег им тихонько любуется. Серёжа с его фенечками, шнурками и вечно дырявыми джинсами кажется ему невозможно красивым. Он, конечно, стесняется так думать — они оба парни всё-таки. Но всё равно не упускает возможности позалипать на то, как Разумовский тёмными ресницами хлопает, зевает безудержно, волосами трясёт. В голову вдруг приходит сумасшедшая, на первый взгляд, идея, и Олег торопливо выпаливает, будто боится передумать: — А хочешь, пошли в кино? Там на утренние сеансы билеты совсем дешёвые, у меня хватит. Что в Серёже хорошо — он за любое предложение Волкова всегда живо хватается, соглашается на раз. — Хочу! — Тогда пошли. Уходят со двора универа, опасливо по сторонам зыркая, как сообщники. Серёжа для поддержания легенды про отравление изображает на лице мучение, руку к тощему животу прижимает. Когда они смешиваются с деловито спешащим утренним потоком, Разумовский, наконец, свою миниатюру отыгрывать перестаёт, шагает рядом радостно, в лицо Олега заглядывает. — А на какой фильм пойдём, Олеж? Олег думает, что хорошо бы на ужасы. Серёжа впечатлительный, точно испугается, и можно будет под предлогом поддержки аккуратно его за плечо приобнять. Вслух он, само собой, эти мысли не озвучивает, щедро предоставляет возможность выбора Серёже. — На какой захочешь, Серый. — А мне без разницы! Серёжа такой счастливый, будто Олег не в кино его пригласил, а на Мальдивы — подальше от опостылевшего универа, бесконечных пачек быстрорастворимой лапши и унылых серых улиц. Хотя, справедливости ради, сегодня те унылыми не были. Майское солнце милостиво высунулось из-за тяжёлых туч, искрилось в рыжих Серёжиных волосах, бликами рассыпалось в молодой листве деревьев. Кто захочет мариноваться в универе в такую погоду? На билеты им правда хватает, даже остаётся на газировку. Олег вручает Серёже холодный картонный стакан с Фантой — один на двоих, попкорн уже не потяну, прости, Серый. Но Серёжа нисколько не огорчается. Что ему попкорн, если он сейчас будет сидеть рядом с Олегом в полупустом тёмном зале, острой коленкой иногда к его ноге осторожно прижимаясь, и это вместо дурацкой физры. О лучшем и мечтать невозможно. Сначала им обоим немного неловко. Олег спину прямо держит, кладёт руку на общий подлокотник, сталкивается с прохладными пальцами Серёжи, и, кажется, даже краснеет. Хорошо, что свет уже погасили, — не заметно. На огромном экране реклама, очередной фильм про супергероев — погони, драки, мельтешение пёстрых кадров. Серёжа рядом сидит тихо, пьёт из трубочки газировку, внимательно на экран смотрит. В свете от проектора его кожа совсем белой кажется, а волосы — почти красными. Олег даже начало фильма пропускает — потому что снова залипает на тонкий профиль. Да и плевать на фильм. На Серёжу смотреть интереснее. — Будешь? — шепчет ему Разумовский, протягивая стакан с трубочкой, — А то я один всё выпью. — Пей, — добродушно соглашается Олег, — тебе же купил. Серёжа смотрит недоверчиво, в глазах отражаются экранные блики: — Правда не хочешь? Волков знает, что Серёжа вырос в детдоме, он до сих пор любой сладости как маленький радуется, но с Олегом поделиться — это святое. Даже если у него одна шоколадная конфета, он всегда Олегу предлагает половинку. Тот привычно отказывается, но ценит это просто неимоверно. Олег мечтает, что когда закончит универ и устроится на нормальную работу, с первой же зарплаты накупит Серёже кучу шоколадок и цветных баночек с газировкой. И чипсов. Представляет счастливое сияющее лицо в обрамлении растрёпанных рыжих прядок — в груди теплеет. Поскорее бы. А ещё он не может перестать думать о том, что губы у Серёжи сейчас, наверное, совсем сладкие, липкие от Фанты, апельсиновые на вкус. От таких мыслей ладони потеют, в животе тянет. Олег пытается успокоиться, сосредоточиться на сюжете. Самому от себя смешно: никогда так не волновался, даже на первом свидании. А тут и вовсе не свидание, просто два друга в кино пошли. Вон Серёжа вообще от экрана не отрывается, на его лице эмоции быстро сменяют одна другую, в зависимости от поворотов сюжета. Он, наверное, и забыл совсем, что Олег рядом сидит, — уже живёт там, жизнью героев. Но Серёжа тоскливые догадки Олега моментально опровергает, робко прохладными пальцами его ладонь на подлокотнике находит, гладит подушечками — на пробу. Потом уже смелее, полностью ладонью в ладонь ныряет. Олег почти задыхается от затопившей нежности, неверяще радостно смотрит на их сплетённые руки. Мысль о том, что Серёжа сам — сам! — решился так сделать, в голове отдаётся звонким счастьем. А Серёжа хитрой лисичкой ещё и колено к его ноге придвигает, при этом всё так же на экран смотрит неотрывно, будто не специально, будто колено у него самостоятельное такое, а с самого Разумовского спроса нет. Олегу теперь уже точно не до фильма. Он пошевелиться боится, чтобы не спугнуть осмелевшего Серёжу, сердце колотится громче фоновой музыки, хорошо, хоть руки больше не потеют волнительно — Серёже неприятно было бы. Разумовский, вроде бы, переживаний Волкова не разделяет. Тонкие пальцы в большой ладони Олега лежат спокойно, только на особо эпичных моментах фильма вздрагивают. Фильм кстати хороший, интересный, даром что Олег почти всё пропустил, но иногда немного удаётся сосредоточиться на сюжете и то, что он видит, ему нравится. — Я себе дома такой же поставлю, — шепчет вдруг ему на ухо Серёжа, косясь на экран. — Кого? — глупо переспрашивает поплывший от горячего Серёжиного дыхания Олег. — Автомат, — отвечает Серёжа, — с газировкой и шоколадками. Чтобы подошёл — и взял что хочешь. И платить не надо. Серёжины идеи Олега всегда потрясают, даже те, которые на первый взгляд наивными и нелепыми кажутся. Но он точно верит, что у Разумовского всё получится. Захочет — и правда установит у себя в несуществующем пока собственном доме такой автомат. Да хоть десять. Олег в Серёже ни капли не сомневается. — Круто будет, Серый, — он к Серёже поворачивается, чтобы звучать убедительнее. Лица близко близко, Серёжа смотрит на него, будто впервые увидел. Губы приоткрыты, глаза блестят. Пальцы в руке Волкова заметно вздрагивают, теперь-то это точно с фильмом не связано. Серёжа о нём забыл моментально. Решиться, оказывается, очень просто. Олег и сам не заметил, как совсем сократил разделявшие их несколько сантиметров. Поцелуй вышел осторожным, со вкусом апельсиновой газировки, как ему и думалось, сладким до того, что хотелось глаза зажмурить. Серёжа отвечает, утыкается холодным носом ему в щёку, пальцами до боли в ладонь Олега впивается, оторваться не может. И не хочет. Только, когда воздуха начинает не хватать, чуть отодвигается. Стыдливо завешивается чёлкой. Олегу хочется сказать что-то возвышенное, хотя бы романтичное — такой момент всё-таки, но он ляпает, как будто ему на момент всё равно: — Фильм же пропустишь, Серый. И сам себя уже готов за эти слова прибить. Всё испортил. Вот ведь кретин. Но Серёжа не обижается, опять тянется к его лицу, извернувшись в кресле, чтобы быть ближе, шепчет уже совсем рядом с губами Олега: — Ты такой дурак, Волков. В жопу фильм. Давай ещё целоваться. — Я дурак, — соглашается обалдевший от счастья Олег. Слова теряются в апельсиновом вкусе.