фанта

У него под диваном прячется монстр. Серёжа абсолютно уверен в этом, потому что обычная пыльная темнота с притаившимся у стенки забытым носком не может выглядеть так враждебно. Надо бы пойти на кухню и взять большой нож с тяжёлой деревянной ручкой, который Олег перед отъездом наточил остро-остро. хоть бумагу режь, Серёж, смотри, осторожнее. Вряд ли монстр окажется бумажным. В их маленькой однокомнатной квартире от края дивана до двери кухни всего ничего — пять Серёжиных шагов или два Олежиных. Но спустить на пол босые ступни — значит, добровольно поддаться выжидающему монстру. Серёжа не решается. Отодвигается к стене, поджимает под себя ноги, смотрит опасливо. Серёже не восемь, а восемнадцать. В таком возрасте все уже прекрасно понимают, что монстры существуют только в фильмах и страшных рассказах, а никак не под продавленными диванами скромных однушек во вполне себе типичном спальном районе. Монстрам в таких местах делать совершенно нечего. Серёжа, хоть и немного не от мира сего — по словам его бывших воспитателей, — но явно не сумасшедший. Он тоже в монстров давно не верит. Особенно хорошо получалось не верить, когда Олег был рядом. Тогда даже распалённые дешёвым пивом дворовые маргиналы по углам расползались, стоило Волкову кинуть в их сторону суровый взгляд. Что уж говорить о каких-то детских Серёжиных страшилках. С Олегом было иначе. Всё правильно и хорошо. Совсем не страшно. Но Олег уже год как служит в армии, а Серёжа понимает, что с каждым днём всё сильнее начинает бояться давно забытых образов из неспокойного детдомовского детства. — Тебе когда страшно будет, Серый, ты подумай о чём-нибудь хорошем, — напутствует его Олег перед отъездом, — представь, как я вернусь, и всегда вместе будем. Или, как помнишь, в ту ночь. Гроза была, и свет везде погас, а мы в библиотеке прятались? Серёжа помнит очень хорошо. За высокими окнами — неспокойное июньское небо, на него стремительно наползают низкие сизые тучи. Из-за них стемнело раньше обычного. А в библиотеке — уютный оранжевый свет, мягкая тишина, что прерывается шуршанием страниц, и чувство защищённости. Серёжа устроился прямо на полу, на вытертом, некогда красном, ковре. Читает про отчаянно смелого Тома Сойера, заблудившегося в пещере с нежной Бекки. Представляет себя с Олегом на их месте. В животе горячо делается. У него воображение прекрасно развито, очень хорошо видится, как Олег целует его сухими губами и шепчет, что пойдёт искать выход, они обязательно выберутся. Серёжа только на мгновение глаза прикрывает, чтобы совсем хорошо это представить. Почувствовать. А, когда распахивает их — вокруг уже полная темнота, будто кто-то разом все выключатели нажал. Высокие стеллажи пугающе надвигаются на него со всех сторон, это даже страшнее, чем в воображаемой пещере. Там-то с ним Олег был. Серёже четырнадцать, и он боится темноты куда больше, чем беспощадных кулаков многочисленных обидчиков. Кулаки — не страшно, от них и увернуться можно, и сдачи дать. А вот что кроется в густых чернильных тенях, там, куда совсем не достаёт тусклый свет от пыльных окон, — это никому не известно. Он изо всех сил прижимает к груди книгу, прячется за ней, как за щитом. Старается дышать как можно тише. Стены почти ощутимо содрогаются от близкого раската грома. Чёрный силуэт опасно наступает на него из плавающего сумрака. Серёжа жмурится, чтобы прогнать видение. Но оно неожиданно, совсем тепло и знакомо обхватывает его за плечи, шепчет взволнованным голосом Олега: — Серый, вот ты где! А я боялся, что не найду уже. Ну всё. Всё хорошо, я здесь, я пришёл. И густая темнота, притаившаяся между стеллажей, светлеет. — Олеж… Книга с тихим стуком падает на пол. Олег уже здесь, рядом, садится, курточку свою на плечи накидывает. Она внутри теплом Олега нагретая, а снаружи влажная, дождём остро пахнет и немного табачным дымом. Олег цепляет его ладони горячими пальцами, успокаивает. — Гроза такая, во всей округе электричество вырубило. Слышишь, как гремит? Серёжа слышит только, как быстро-быстро стучит у Олега сердце. Очень близко. Намного ближе, чем гроза и тёмные чудовища из его фантазий, сейчас кажущиеся нелепыми уродцами. Спрашивает, сам себя стесняясь: — А если бы мы… ну вот вдруг, в пещере бы заблудились… Потерялись нечаянно. Ты бы что? Олег сильно его к себе прижимает, тыкается губами в рыжую макушку: целует — не целует. Серёжа понять не может. Ему и так хорошо, что Олег тёплый и рядом. — Я бы всё, Серый. Это звучит как признание. В четырнадцать Серёжа поверил, что Олег Волков правда будет с ним всегда-всегда. В этом возрасте жизнь другой кажется, не думается о квартплате, обязанностях, дурных соседях или моментах, когда от кроссовок совсем подошва оторвалась, а на новые пока нет денег. Они уже давно все за аренду квартиру уплачены. Но если бы рассудительному Серёже Разумовскому кто-то про такие взрослые проблемы рассказал, он бы только плечом дёрнул: это разве проблемы, когда Олег с ним? А дырявые кроссовки — фигня, хоть скотчем перемотать можно. Олег слова свои держит. Забирает Серёжу из детдома. Снимает квартиру в тихом районе. Две смены там на подъездных лавочках работают: днём — благообразные бабушки, вечерами — местная алкашня. — Прости, Серёж, что только одна комната, — мнётся стыдливо, что совсем на Олега не похоже. Серёжа, обалдевший от свободы и счастья, зачарованно на их скромное жилище таращится. Одна комната. Одна для них двоих с Олегом комната. Он-то привык радоваться редким минутам, когда ему в огромной спальне на тридцать кроватей удавалось с Олегом наедине остаться. А тут их собственная квартира. Комната. И диван. Пусть продавленный, но явно шире неудобной детдомовской сетчатой койки. Ещё плед пушистый и маленький телевизор на кухне. А самое главное — Олег. Олег, который теперь точно всегда будет с ним, никуда не денется. Серёжа от радости сияет, рыжие волосы искрятся в тусклом свете коридорной лампочки. — Сойдёт? — Олег непривычно, неловко топчется за его спиной. — Ты, наверное, всё иначе себе представлял, Серый? — Шутишь что ли? — он кидает рюкзак на пол, разворачивается к Олегу, выжидающе застывшему. — Ты правда не понимаешь, Олеж? Олег не понимает, потому что понимать страшно. Вдруг он ошибается? Может быть, Серёжа за него цепляется оттого, что забота, безопасность, в конце-концов, возможность вырваться из опостылевших стен детского дома. И какая разница с кем, когда такая перспектива имеется. Так ли важен он сам, Олег Волков? Важен. Серёжа даже не пытается квартиру осматривать. Было бы что смотреть, конечно. Диван, шкаф и комод. Непритязательное такое имущество. Серёже плевать. Он сам — в кои-то веки — Олега смело на диван заваливает, прижимается сверху, целует куда придётся, щекочет волосами, прохладными пальцами под футболку лезет. До мурашек. У Олега все позорные мысли о возможной расчётливости Серёжи разом исчезают. Даже стыдно, как вообще получилось до такой глупости додуматься. Самое плохое — это не когда тебя бросают. Это когда ты. Когда надо слова подбирать, заранее представляя бесконечную тоску в любимых глазах, тусклое разочарование. Олег трусливо — никогда таким не был, но вот, пожалуйста, — тянет до последнего. Серёжа до последнего не верит. — Олег, ты что, двинулся, что ли, какая армия? Олег, мы же поступать хотели? Ты, вроде, на исторический собирался… Олег угрюмо молчит. Он-то всё раньше Серёжи понял. Никакой он не историк, куда ему. А денег очень надо, нет сил смотреть, как Серёженька свои расползающиеся джинсы натягивает. Дырок в них больше, чем самих джинсов. И телефон у него с трещиной посередине экрана, и наушники перемотаны скотчем. Как вообще Олег может допустить, чтобы у его Серёжи не было всего самого лучшего? Заработать просто, он уже всё узнал. Сначала армия, потом служба по контракту. За горячие точки больше платят. Умереть не страшно, страшно сказать Серёже, что тот опять один остаётся. Олег свои планы не раскрывает. Решается пока только на армию. Обязаловка же, Серёж. Серёжа смотрит так тоскливо, что сердце можно достать и выкинуть. Разорвалось в клочья. Но Олег умудряется собраться. Серёжу на прощание к себе прижать, привычно поцеловать в макушку. Серёжа про их прощание никогда не вспоминает. Это хуже чем сто монстров. Хуже всего. У него толстовка Олега, футболка Олега, кружа Олега. Письма Олега, в конце концов. Олег пишет почти стабильно, если неделю пропускает, то на следующую Серёжа сразу два конверта получает. Пальцы трясутся так, что не может нормально оторвать липкий край. Три недели как от Олега писем вообще нет. Воображаемый монстр набирается силы, становится всё ближе с каждой ночью. Серёжа почти засыпает, когда щёлкающий звук в прихожей, заставляет его пугливо дёрнуться. Запирай дверь, Серый, ты же рассеянный такой, а район тут не очень. Отчётливые щелчки в коридоре реальнее подкроватных монстров. Серёжа своих босых ног больше не жалеет, бросается на кухню, хватает тот самый нож. Прижимается к стене, храбро перед собой выставляя острое лезвие. Олег, справившийся с замком, смотрит на эту картину ошарашено. Бледный до синевы — а какой же красивый! — Серёжа в его футболке, с кухонным ножом наперевес. У Олега губы сохнут, слова кое как подбираются. — Серый? Ты ужин, что ли, готовишь? Хороший ужин в три часа ночи. Самое время. Он не отвечает. Тяжёлый нож из тонких пальцев падает, сам Серёжа почти сползает по стенке. Олег тут же кидается — поддержать. Серёжа пахнет новогодними мандаринами и домом. Олег запоздало извиняется: — Хотел сюрприз сделать, порадовать. Прости, Серый. Я… Серёжа в его руках дрожит мелко. Прижимается так, что дышать тяжело. Не оторвёшь теперь, как не старайся. Олегу бы и в голову не пришло стараться. — Вернулся… — Вернулся, Серый. Монстр под диваном больше не выглядит угрожающим.