Жертва

      Доблесть вдруг оставила Лестера, да и есть ли ей место, ведь сейчас он всего-навсего без разрешения вламывается сам не понимая куда в доме Повелителя Человечества. А потому, лишившись всяких моральных сил, всё, что смог сделать дворянин — это осторожно заглянуть в приоткрывшийся дверной проём. Точно так же, как он делал перед тем, как зайти в кабинет отца, не зная, есть ли у того посетители или нет. Само это сравнение, неожиданно возникшее в разуме, заставило Лестера ещё больше ощутить себя глупым мальчишкой.       Помещение оказалось не очень большим: всего два больших окна, наполнявших комнату тёплым солнечным светом, три стола, заваленных пергаментами и массивными гроссбухами, а также длинный стеллаж, растянувшийся вдоль одной из стен, на краю которого пощёлкивал редкий для аббатства когитатор. Создавалось впечатление, что это просто очередной архив, такой же, в какой он точно так же без разрешения вламывался прошлым вечером, просто меньше. Но это было не так. Лестер знал это. — Заходи, не бойся.       Уверенный, но в то же время мягкий женский голос принадлежал единственной фигуре в комнате: она сидела за одним из столов и делала какие-то записи в бумагах. Её голос не был знаком, но тем не менее заставлял повиноваться. Потому Лестер, бросив быстрый взгляд себе за спину, осторожно вошёл внутрь и прикрыл дверь, с внутренней стороны украшенную небольшой серебряной лилией. Адепта Сороритас. И как вчера, изумившись, узнал Лестер, Жанна являлась одной из них.       Если ордена Астартес без всяких сомнений являются Ангелами Смерти, карающими врагов Императора, то Сестринство, в глазах любого праведника, тоже ангелы, но уже спасители, несущие избавление от пагуб, терзающих Человечество. Незнакомка совершенно точно была из этих монахинь, во всяком случае её одежда прямо указывала на это. Но остальное было прямо противоположно тому впечатлению, которое о Сестринстве сложилось после общения с Жанной. Поза, жесты, даже то, как она удерживала автоперо — всё кричало о выверенном аристократическом воспитании, опыте придворного этика и понимании его мельчайших деталей. То, как она сидела на обыкновенном деревянном стуле, само по себе превращало его в своеобразный трон. Ухоженные длинные каштановые волосы были убраны в элегантную причёску, которую вполне могла бы перенять одна из сестёр Лестера, собираясь выйти в приличное общество, а лицо, пусть и имевшее едва заметные морщинки, очевиднейшим образом каждое утро подвергалось тем же процедурам, которые проходило и лицо его матери. Ей совершенно точно знакома роскошь и она предельно ясно знает, что с ней делать. — Я уже начала думать, что ты не зайдёшь, — наконец, отложив в сторону пергамент, произнесла она. — Ну, не стой же ты там. Присядь.       Величественным жестом она указала на один из стульев, затем подняла взгляд. Никаких украшений на ней не было, равно как и какого-либо макияжа, но даже так её естественная красота и здоровье приковывали к себе внимание. Более всего — яркие янтарные глаза, способные затмить собой любое колье, сколько бы драгоценных камней в нём не было. — Мы знакомы? — в нерешительности спросил Лестер, послушно опустившись на указанный стул. — И да, и нет. — Она покровительственно улыбнулась. — Не переживай, видишь ты меня действительно в первый раз, но вот я знаю о тебе, Лестер, наверное, больше, чем о себе знаешь ты сам. И да, можешь называть меня сестра Аврелия.       Дворянин только и смог, что кивнуть в ответ, но затем его лицо само по себе выразило полное непонимание и смятение. — Я сестра ордена Фамулус, — заметив замешательство, продолжила Аврелия, — а ты был одним из моих… Воспитанников. До тех пор, пока тебя у меня не забрал этот фанатик, — она сделала особенное ударение на последнем слове, явно вложив него негативный смысл. — Виктор? — выдохнул Лестер, на что монахиня ответила уже ядовитой ухмылкой.       Агент Трона действительно упоминал этот орден, ещё на пути в столицу, три дня назад. Вместе с ним он говорил и про другие поразительные вещи — и сейчас дворянин гадал, являлись ли они правдой, и если да, то в какой степени? — Насколько я знаю, ваш орден не очень широко представлен на Нова Порту. — Сейчас всё наше представительство прямо перед твоими глазами. — Она откинулась на спинку стула, сделав его ещё больше похожим на монарший престол. — Нас действительно мало, а потому мы вынуждены работать куда более сложными методами чем обычно. В большинстве случаев. — Аврелия загадочно повела бровями и, выдержав некоторую паузу, продолжила: — Обычно мои сёстры напрямую участвуют в жизни своих подопечных, выступая советниками, гувернантками и даже преподавателями. В твоей же жизни я участвовала тоже активно, но не напрямую: формируя среду вокруг тебя. — Друзей я выбирал себе сам. — Но на основе чего ты это делал? Твои педагоги. Ты помнишь их? — Замечательные люди. В основном. — Нахлынувшие воспоминания заставил его нервно поёрзать. — Чтобы нанять часть из них, отцу пришлось очень постараться, даже пойти на репутационные потери. Но, как он говорил тогда и с чем согласен я сейчас — это лучшие умы Нова Порту. — Опасные вольнодумцы, — с лёгкой усмешкой парировала она. — Мы были против такого подхода, но твой новый покровитель настаивал именно на нём. И именно их ум и харизма сделали тебя тем, кто ты есть. — Они что, всё это время работали на вас? — Нет же. — Она вздохнула и показательно закатала глаза. — Они работали на твоего отца, как ты сам и сказал. Другое дело, что они не могли перестать быть собой, а потому изливали на вас всех свою искажённую философию. Опасную. Почти еретическую. И, думаю я, он хотел именно этого.       Каждое новое слово, произнесённое монахиней, вдавливало Лестера в стул всё сильнее и сильнее. Ему только что отказали в праве быть самим собой, в праве распоряжаться собственными мыслями. В том, что его судьба принадлежит лишь ему самому и Императору. Если всё это правда, то он был спланирован и создан, воспитан и подготовлен. Но для чего? И почему? — Почему вы говорите мне всё это? Почему сейчас? — Ты стал фигурой на доске. И мне показалось, что уместно будет рассказать тебе правила. — Аврелия на мгновение увела взгляд в сторону. — А ещё можешь считать это уколом в бок твоему текущему наставнику. — Вы используете меня для того, чтобы отомстить ему, за то, что он до этого помешал вам? И вы даже не постеснялись умолчать об этом? — Как я уже сказала, Лестер, тебе нужно понимать правила. И своё положение на доске. В этой партии в регицид ты — пешка. Все тебя используют. И так было всю твою жизнь.       Сковавшая тело тяжесть вдруг сменилась горечью. Каким бы странным не было происходящее сейчас, самой своей душой Лестер чувствовал, что слова сестры Аврелии были правдой. Сердце вдруг забилось с невероятной силой, а в разуме возникла только одна мысль — встать и уйти. Слишком много боли было в этом разговоре и, скорей всего, её будет ещё больше. — Родители знали? — Не обо всём. Они несколько раз обращались к нам, в основном когда подбирали учителей для тебя и твоих блистательных сестёр. — Сиб и Кальта? — Руки сами вцепились в подлокотники. — Они тоже, да. Вся твоя родословная в сфере моего внимания. — Он и их забрал? — Нет, этому безумцу нужен был лишь ты, так что твои сёстры всё ещё под моим крылом. На этот счёт можешь не переживать. — Она улыбнулась так, что именно переживания за близких заняли всё сознание Лестера. — Так же как и их, тебя ожидало великолепное будущее. Может быть даже, ты бы прославил свой род не меньше дяди — для тебя бы не было закрытых дверей. Но всё это, увы, теперь пройдёт мимо. — А что с моими сёстрами? — С ними — всё хорошо. У Сибиллы просто великолепный брак, которому, я уверенна, она найдёт практическое применение. Не обижайся, но из вас троих она всегда была самой способной. Единственное, когда твой покровитель начал портить мои планы, от этого досталось не только тебе, но и ей, так что если думаешь, что в твоей голове каша: вспомни о ней. И заклинаю тебя Императором, не смей говорить ей ничего — бедную девочку это просто сломает. — Вы хотите сказать, что война с де Авил это тоже вы? — Нет, что ты. Я не настолько всемогуща. — Она пренебрежительно махнула рукой. — Я лишь воспользовалась открывшейся возможностью, шепнув в нужное ухо о больших перспективах. Только и всего. И если ты следом хочешь узнать про новый разгорающийся конфликт: я не знаю, что мне с ним делать. Оба благородных дома — верные слуги Императора. Лучше бы вашего спора вообще не было, но если он начнётся, то нашим главным приоритетом будет скорейшее завершение конфликта. А кто победит на самом деле не важно. — И вы подтолкнёте падающего? — Я лично никого толкать не собираюсь, вы же мне как родные, — теперь уже она улыбнулась со странной смесью издёвки и сочувствия, — а вот планетарный епископ — напротив. Он решает проблемы куда большие, чем судьбы отдельных людей.       В памяти Лестера тут же возник вчерашний разговор с Сибиллой. С бедной, несчастной Сибиллой. Каким-то образом Аврелия, находясь здесь, знает о ней больше, чем её родной брат. С какой болью она вчера признавалась в таком, что некоторые вполне могли бы трактовать как отступничество и что, согласно словам представительницы Министорума, было чистейшей правдой. Но это оружие Императора, а сам Он — истина. Было ли во всём сказанном сегодня хоть какое-то место для праведности? Или всё это нужно лишь для того, чтобы неизвестные руки могли спокойно двигать фигуры на доске, не опасаясь бунта пешек? Для рук, для этой неосязаемой, но всемогущей силы — истиной будет являться достижение своих целей. Фигурам на доске остаётся лишь смиренное подчинение. Проницательная Сиб это почувствовала, но лишь в виде внешних пределов клетки, о которых она и говорила вчера. Самая же главная темница оказалась внутри собственного разума, возведённая утомительной и кропотливой работой десятков людей, ни один из которых даже не подозревал, что действуют в чьих-то интересах. Вольнодумцы, ставшие рабами свободы собственного ума. — И как мне дальше со всем этим жить? — прямо спросил Лестер, на что получил уже совершенно искренний сочувствующий взгляд сияющих янтарных глаз. — Он тебя всё равно лишил нормальной жизни ещё давным-давно. Расслабиться и получать удовольствие у тебя уже не выйдет, это точно. С другой стороны, в отличии от всех остальных, ты пробуждён. Ты знаешь, что ты на доске. Ты знаешь правила, часть из них во всяком случае. Ты можешь их использовать. — Но как? — То, что мы здесь говорили, для тебя в каком-то виде всё ещё существует. У тебя отличная репутация, да и сторонников куда больше, чем ты думаешь. Что уж говорить о том, что для тебя даже была подобрана прекрасная, пусть и слегка избалованная принцесса.       Лестер вдруг смутился, но всё же нашёл в себе силы, чтобы ответить вопросительным взглядом. — Изабелла, — только и добавила сестра Аврелия, но этого было более чем достаточно.       От мысли, следом мелькнувшей в голове Лестера, у того даже перехватило дыхание. Изабелла де Кастильон, единственный ребёнок вице-короля Нова Порту. Безумно красивая и, что совершенно ужасно, — знающая об этом. Из-за этого среди дворян ходят слухи о её распутстве, при этом ещё ни один из самоназванных кавалеров не смог хотя бы заявить о своей победе, а вот числу унизительных пощёчин, полученных прямо во время танцев, не счесть числа. И это не вспоминая о дуэлях, которые, несмотря на пролитую кровь и демонстрацию одержимой преданности, всегда встречались холодно и даже пренебрежительно. Лучшее обобщение опыта общения с Изабеллой дворянин слышал из уст одного лейтенанта жандармерии — это подобно добровольному отравлению смертельно опасным, но очень сладким ядом. А потому, когда он сам сталкивался с ней на столичных пирах, её язвительную улыбку, совмещавшую в себе издёвку и обещание, он всегда трактовал, как ему тогда казалось, единственно верным способом. Даже доверительный и совершенно дружелюбный тон во время светских бесед ни о чём не позволял опустить возводимую Лестером защиту. Как же он тогда не видел того, что в памяти сейчас казалось настолько очевидным?       Но, как и во все разы до этого, мимолётное наваждение, пусть и упущенной, но приятной жизни, тут же обернулось горечью. Ведь следом в воображении возник образ деревни, о которой совсем недавно рассказывал псайкер. Населённой людьми-марионетками, находящимися под постоянным контролем безумца-телепата. — Разве это… Приемлемо? Это даже не принуждение, а гораздо хуже, — наконец нашёлся Лестер, имея ввиду и себя тоже. — Так распоряжаться чужими жизнями. Их душами. — Ты осуждаешь наши методы? — Она повела плечами. — То, что мы в контролируемой среде служим Человечеству, делаем его лучше? Даём воспитание, даём правильные примеры? Чем, по-твоему, это отличается от того, что делают родители со своими детьми? — Она внимательно всмотрелась в дворянина, даже экспрессивно приподняв одну бровь. — Твои родители сами, без всякого моего участия, подавали тебе пример как быть тем, кем по их мнению тебе следует стать. Каждый день, в каждом разговоре. Или как быть с тем, что твои сёстры смотрят на вашу мать как на идеал? А что с тобой, примеряющим шляпу отца, когда тот не видел? Я не подталкивала тебя к этому, вот уж поверь. — Аврелия вновь промолчала, приняв примирительное выражение лица. — Это твоё право быть несогласным, но единственное отличие, которое вижу я, это то, что мои методы основаны на большем опыте и большем понимании. Только и всего. Ты на столько же ты, на сколько я это я. Или твой отец. Или любой из твоих друзей. Но это только то, что касается моей работы, а вот что с тобой делал он — это ты, будь добр, спрашивай не у меня. — Как теперь доверять людям? Теперь за каждой пешкой я буду видеть двигающую её руку. — Мы живём в таком мире, что паранойя стала эффективным инструментом выживания. Наша встреча, разумеется, принесла тебе неудобств, но поверь моему опыту — она пойдёт только во благо. Особенно с учётом того, во что ты оказался втянут. — Но во что я оказался втянут? Мне до сих пор так никто ничего не объяснил. — В регицид. — Она смиренно улыбнулась. — Буквально.       И объяснять никто не станет, это Лестер давно понял, а последний вопрос был просто криком отчаяния. Отчаяния от осознания, что прошлой жизни у него не будет уже никогда. Он догадался это ещё по дороге в столицу, но, подобно Максу, обманывал сам себя ложной надеждой, что как только он справится с заданием Виктора, всё врётся в прежнее русло. Но этого не будет. Никогда не будет. Но если со старой жизнью можно распрощаться, то, наверное, стоит подготовиться ко встрече с новой? — Я… Я могу обращаться к вам за помощью и советом? — Я здесь именно для того, что бы помогать и советовать аристократии Нова Порту. — Она согласно склонила голову. — При всей моей неприязни к твоему покровителю, в отношении тебя я всё же чувствую ответственность. Именно из-за этого наша встреча здесь и состоялась. Да, из-за обоих этих факторов. — Монахиня увела взгляд от Лестера, вернувшись к бумагам на своём столе. — В свите этого Виктора должна находиться сестра Жанна, это так? — Да, — неуверенно протянул он. — Мы можем поддерживать связь через неё. Не переживай, дела Сестринства для каждой из нас это наивысший приоритет, так что никаких проблем с ней не будет. — Очередная пешка… — Ох, я даже не слышала презрения в твоём тоне. — Она поёрзала на стуле и теперь уже покровительственно улыбнулась, на миг оторвавшись от бумаг. — Быстро учишься. Но я тебе всё же советовала бы вновь надеть маску наивного молодого аристократа прежде, чем ты выйдешь из этого кабинета. Никогда не показывай, что ты понимаешь больше, чем этого от тебя ждут. Что ты видишь дальше, чем все остальные. Знания — сила. И поэтому их нужно тщательно оберегать от чужой зависти и небрежности. — Сестра Аврелия сделала очередной росчерк автопером, а затем вновь подняла взгляд к дворянину. — А теперь можешь идти. У меня много работы. Ты же не надеялся, что у меня ты один такой особенный?