Пробуждение желания
22 мая 2021 г. в 00:57
Контракт на убийство разбойника, притворившегося любовником Муири, был хлопотным хотя бы потому, что Довакину пришлось идти в двемерские руины. Он недолюбливал сооружения этого древнего народа и самих двемеров в частности за то, что их металлические стражи и разбросанные повсюду ловушки создавали слишком много проблем. Возвращаясь к Маркарту верхом на продрогшем коне, мужчина не мог не морщиться. Туум помог расправиться с ничего не подозревающими головорезами, но один из них все же умудрился сбежать и в итоге толкнуть Довакина в двемерскую ловушку, о чем жалел ровно мгновение, прежде чем туловище разбойника рассталось с головой. Лечебные снадобья помогли слишком медленно, потому неприятный и не до конца заживший ожог на бедре мешал всю дорогу. Довакин добрался до Убежища и повалился на ближайшую незанятую постель, испустив незаметный вздох.
Ему не суждено было долго отдыхать в тишине.
— О, Цицерон видит, у доброго брата было хорошее убийство, — весело пропел знакомый голос над головой Довакина. Спокойный взгляд мужчины поднялся вверх и остановился на перевернутом вверх ногами лице. — Несчастный Цицерон так завидует тебе!
— И почему же? — сухо спросил Довакин. Ожог на бедре был ничем по сравнению с той болью, которую ему уже доводилось испытывать, но это отнимало силы. Ему не хотелось разговаривать, но хранитель Матери Ночи пританцовывал подле товарища, слишком охотно готовый отвечать на любые вопросы.
— О-о… Клинок Цицерона так давно не пробовал крови! У-у, это было так давно… Годы, годы! Уже мно-ого лет. Но бедный Цицерон всё понимает, хранитель должен хранить! Не убивать во имя Матери Ночи, о нет!..
С видимой печалью Цицерон покачал головой, и хвосты его шутовской шляпы взлетели в воздух, несколько раз хлопнув хранителя по щекам. Он расхохотался, но смех прервался так же скоро, как начался.
— Бу! — шут вдруг резко склонился над Довакином со странным лицом, непозволительно близко, стремясь напугать. Однако не получив желаемого испуга от хладнокровного мужчины, он скорчил гримасу, похожую на улыбку. — Ты не попался на шутку Цицерона! Не испугался, я уважаю это. Жду, не дождусь увидеть, какую хорошую службу ты сослужишь нашей Матушке!
Лицо шута было слишком близко, его пристальный безумный взгляд впивался в драконорожденного, будто препарируя его и с любопытством заглядывая во внутренности. Довакин невольно задержал дыхание. Цицерон пах пылью, старой ношенной одеждой и маслами, которыми тот регулярно бальзамировал труп Матери Ночи. Не самый приятный на деле запах неожиданно не вызывал отвращения, и мужчина вдруг понял, что принюхивается, пытаясь за гаммой различных запахов узнать аромат самого человека, измазанного землей, пропитанного маслом, пронизанного духом безумства. Фактурные морщинки проявились в тени глаз Цицерона, когда он прищурился, заметив состояние Довакина.
— О, мои извинения, глупый Цицерон повел себя так невежливо! Вот, держи, — хранитель ловким жестом выудил неведомо откуда пузырек и с улыбкой вручил его собеседнику, не дожидаясь ответа. — Считай это… возвратом доброты. Цицерон умеет быть благодарным. Но! Никому не говори, что я дал это тебе.
Он шаловливо подмигнул, словно подарок был спрятанной от начальства скумой, а не обыкновенным целебным зельем. С его преувеличенными жестами Довакин почти был готов поверить и в такую версию.
— А теперь, пока-пока! Цицерону нужно вернуться, наша дорогая Матерь нуждается в уходе! Проща-ай!
С этим шут наконец отстранился, пританцовывая он удалился от Довакина и вскоре его голос затих за дверями комнаты с гробом. Драконорожденный не осознавал, как напряжено было его тело, пока он вновь не обрел личное пространство. В его груди что-то странно ворочалось, а руку грело стекло пузырька, все еще хранившего тепло чужого тела.
Драконы внутри его души зашевелились, и это был первый раз, когда чувства Довакина были синхронизированы с их рычащими жадными душами. Эта странная, очаровывающая, редкая сторона рационального разума драконорожденного проявилась спустя столько лет... Впервые за долгое время Довакин ощутил, как в нем зарождается его собственное, пока еще неизвестное ему, желание — редкое желание, не принадлежащее драконам, зато принадлежащее ему.
Сердце мужчины всегда было холодным. Лишь несколько раз в своей жизни он по-настоящему чего-то хотел, и каждая мечта волновала его душу, заставляя помнить, что он был живым существом, а не осколком айсберга в ледниковом море. Ни битва с Алдуином, ни бесконечное и бесцельное путешествие по Скайриму, ни даже убийства не были его настоящими желаниями, а лишь обстоятельствами, с которыми он просто пытался справляться. Даже вступление в Темное Братство было скорее делом скуки, а не цели. Никогда не испытывая проблем с тем, чтобы помочь незнакомому человеку, когда для Довакина с этим не было хлопот, он просто случайно выполнил просьбу мальчика Аретино, поскольку его путь и так лежал в Рифтен, где обитала Грелод Добрая. Внезапно для него, это маленькое ничего не значащее дело обернулось неожиданными последствиями, и так Довакин очутился здесь, в Темном Братстве. Без жалоб он принял новую жизнь и не возражал против роли наемного убийцы, не ощутив от перемен ни малейшей ряби эмоций в своем холодном сердце. Он был по-прежнему рассудителен и лишен страсти.
Но ни здравомыслие, ни контроль над собой — ничто из этого не имело значения перед лицом вкуса настоящей жизни. Довакин не собирался пренебрегать ни единым своим желанием, сколь бы странным оно ни было. Он пока еще не знал, чего хотел — сжимая флакон с лекарством, мужчина напрягал уши, прислушиваясь к слабому эху бормотания шута в комнате с гробом Матери. Не разбирая слов, но ощущая вибрации чужого хрипловатого голоса, Довакин почувствовал неожиданное удовлетворение и расслабленность. Да, верно. Его сладкое, пока еще неизвестное желание было связано с Цицероном.
Без малейших колебаний мужчина перевернул подаренный флакон и вытряхнул содержимое себе в рот до последней капли. Даже обернись все злобной шуткой и окажись в бутылочке хоть яд морозного паука, Довакин чувствовал, что больше не заботился об этом. В его сердце разожглось пламя, пока еще скрытое, но уже необратимое.
Этот… Цицерон. С этого момента он обратит на рыжего человека более пристальное внимание.