Искры, звезды, темнота

«Я переплавила пули из твоих ран В слёзы из серебра, Я отгоняла сиянием тех, Кто пришёл за тобой в темноте. На рубежах расставлены псы, Только дай сигнал отправиться рвать. И, не прощаясь, в самый последний раз Не говори о беде. Я люблю тебя, Значит, с тобой ничего не случится Я люблю тебя, Значит, с тобой ничего не случится». Немного Нервно — С тобой ничего не случится

Май успела выскользнуть из клуба прежде, чем цепким пальцам подруги удалось ее сцапать. Подхватив рюкзак с выстиранной спортивной одеждой (Дея настойчиво предлагала отправить его домой к Май с помощью водителя, но девушка наотрез отказалась, тщательно оберегая тайну своего обиталища) и услышав брошенное в след пронзительное и полное обиды «Предательница!» она поспешила ретироваться, ожесточенно пробираясь меж леса извивающихся и сверкающих в ярком свете танцующих тел к выходу. Очутившись на улице, Май забралась в салон первого попавшегося такси и, съежившись на заднем сидении, принялась пристально вглядываться в мерцающие за оконным стеклом ряды огней ночного города. Тревога, зудящая, настойчивая, с привкусом крови на растрескавшихся губах, пробралась в ее сердце липкой густотой. Май вспомнились холодные капли росы на свежей изумрудной траве, блуждающее промеж нее туманное марево, старое поеденное молью покрывало и розово-винные глаза в серебряных ресницах. «Мне не хорошо». Его голос тоже дрожал, но ей так не хотелось ничего замечать. Ни новых свежих порезов на чужих запястьях, ни усталых, пронизанных серой тоской взглядов, не вымученных, дрожащих улыбок. Ей не хотелось, а затем стало поздно. И когда Май наконец сумела понять и осознать то, что было так близко, четко и ясно, лишь протяни руки и сумеешь поймать, ничего понимать уже было не нужно. Она упустила то самое важное, что было в ее жизни, и ее жизнь рухнула в темноту. Громкий сигнальный гудок заставил девушку вздрогнуть. Машина резко затормозила, чуть не наехав на кого-то стремительно перебегающего через дорогу на красный. Май высунулась в окно, силясь разглядеть незадачливого пешехода, и успела заметить лишь мелькнувшую во мраке белую пластиковую маску с длинным вороньим клювом. Этот образ неожиданно вернул ее к реальности, вырывая из старых и запылившихся воспоминаний, истертых до дыр, но по-прежнему сковывающих сердце льдом, заставляя кровь густеть и застывать в жилах. Картинки из прошлого сделались зыбкими и окончательно растворились под громкое недовольное ворчание водителя, сыплющего витиеватыми ругательствами. Здесь все не так. Ну конечно не так. Май улыбнулась. Ей вдруг сделалось очень смешно от того, как всполошенная неожиданной встречей, разморенная воском и изумлённая внезапным звонком, она позволила давней и тщательно упрятанной в самые дальние уголки сознания нервозности так легко взять над ней вверх. — Теряю форму, — пробормотала девушка себе под нос, усмехнувшись, — какой же кошмар. Май расслабилась, или сделала вид, убедив в этом саму себя. Только нервный перестук собственных пальцев выдавал в ней нетерпение. «Хочу, чтобы его не было в моей голове» — собственные слова отозвались у нее в мыслях глухим эхом. — Настолько не хочу, что еду прямо сейчас к нему домой. В четверть четвертого утра, — неслышно продолжила Май. — Всего несколько встреч, пара прикосновений, один взгляд, и я предаю собственные желания. — Настоящие ли? — отозвался в ней тот самый далекий издевательский голосок. Май предпочла его проигнорировать. — Всего лишь дань приятному расположению. Людей положено поддерживать, когда они оказываются в непростых ситуациях. — Поэтому ты бросила Дею? — усмехнулся голосок. — Ее ситуация не непростая. У нее вообще нет никакой ситуации, — возразила самой себе Май и поспешила оборвать этот мысленный полу-монолог, прежде чем успеет осознать собственную скользящую меж слов ложь. Наконец машина остановилась. Расплатившись, девушка выбралась на улицу, кутаясь в теплое пальто. Башня, как давняя знакомая, подмигнула ей переливом цветных огней. Стеклянные двери покорно разъехались в стороны, пропуская Май внутрь. В холле царил немой полумрак и было совершенно пусто. — Сергей…? — негромко позвала девушка. Лишь насмешливое эхо отозвалось на слова Май сухим исковерканным шёпотом. На этот раз никто не выбрался ее встречать. Свербящее беспокойство вновь густой массой зашевелилось где-то внутри, липкими щупальцами щекоча ребра. Май забралась в лифт. Странное ощущение пустоты осталось. Девушка тряхнула волосами. — Глупости. Кто-то ведь меня сюда впустил. — Впустил, — гаденько рассмеялся назойливый мысленный оппонент, та самая часть Май, отвечающая за готовность к худшему, — пока еще мог. Девушка крепко стиснула пальцы. Полумесяцы недлинных ногтей впились в кожу. Она невольно поймала свое отражение в стекле. Неуверенное и взъерошенное, оно совершено не понравилось Май. Выскользнув из прозрачной кабины, девушка двинулась к офису. Тревожные сероватые воспоминания об отцовском кабинете, долгом ожидании и блужданиях в мшистой пустоте вновь замаячили перед ее глазами бледными призраками. Май нахмурилась, мысленно убеждая себя в том, что прямой и недлинный путь едва ли позволит ей заплутать. Спустя несколько шагов девушка услышала чей-то голос и тут же с облегчением повела плечами, словно стряхивая остатки оказавшейся бессмысленной тревоги. Спустя еще один шаг обнаружилось, что голосов несколько, по крайней мере, так показалось Май. Очень похожие, они все же различались тембром и интонациями. Первый, хриплый и отчаянный, в исступлении спорил со вторым, тягучим и пропитанным нотками издевки. Как ни странно, оба звучали знакомо. Реплики спорщиков доносились не особенно отчетливо, потому, бесшумно ступая по гладкой плитке, Май осторожно скользнула вперед, прислушиваясь. —…а потом пойдет и сдаст нас с потрохами, как наши старые милые друзья? Гениально! И что же ты сделаешь? Придумаешь новую легенду? Хотя зачем заморачиваться, она же всего одна, — язвил второй голос. — Заткнись! Заткнись! Заткнись! — первый, видимо не сдержавшись, перешел на крик. — Так гораздо удобней. Но здесь не выйдет, ты торопишься. Послышался звук крепкого удара и звон бьющегося стекла. — Возьму это на себя. Как и все остальное, впрочем. А знаешь, пора бы тебе и самому распробовать ответственность. Не сейчас, но скоро… Следующий удар вышел настолько сильным, что Май почувствовала, как у нее под ногами завибрировал пол. Наверняка опрокинули что-то тяжелое. Решив больше не медлить, она рванулась вперед, на ходу распахивая двустворчатые двери. Голоса внезапно смолкли, будто их и вовсе не было. В офисе царил густой полумрак, помещение подсвечивали лишь отблески уличных огней, да пара тускло тлеющих по углам потолка светильников, но даже в этом полумраке, близоруко щурясь, Май сумела оценить масштабы царящего вокруг беспорядка. Хотя, пожалуй, определение «беспорядок» было несправедливо преуменьшающим. Офис Разумовского выглядел так, будто его выпотрошили, вывернули наизнанку, а затем попытались вернуть прежний вид, но так небрежно и фальшиво, что от предпринятых стараний вид сделался еще более удручающим. Стеклянный стол, покрытый трещинами, валялся перевернутый и жалкий. Блестящие металлические ножки торчали вверх, как лапки мертвого насекомого. Кресло, тумбы, светильники, диванные подушки распластались на темной плитке, словно погибшие рыцари поверженного короля, павшие в суровой битве. Ворох бумаг укрыл их белым оперением. Лишь бока пузатых опустошенных бутылок бодро перемигивались между собой, ловя искорки света блестящим стеклом. В воздухе стоял густой цветочно-фруктовый аромат дорогого вина. Когда глаза наконец привыкли к полумгле, Май предприняла попытки поиска спорщиков, но сумела обнаружить лишь скрючившуюся на полу фигуру, безвольно прислонившуюся к дивану спиной. — Сергей? — Май двинулась к ней, чувствуя, как хрустят под ногами осколки стекла. Фигура дернулась, повела плечами, и девушка и вправду узнала Разумовского. Какого-то осунувшегося, бледного, с размазанным по щеке темным пятном. Его глаза, мутные и глубокие, как пара бездонных колодцев, нездорово блестели. — Май? — недоверчиво спросил Разумовский. Его голос прозвучал шелестом сухой осенней листвы. — Это правда ты? Девушка опустилась на корточки, заглядывая ему в лицо: — Правда. Можешь потрогать, если не веришь. Молодой человек издал хриплый смешок. Длинная рука вытянулась вверх, но не совладав с гравитацией, описала в воздухе кривую дугу и шмякнулась Май на макушку, затем сползла на плечо и, проехавшись по ткани комбинезона, скользнула вниз. Девушка перехватила тонкие пальцы, неожиданно ощутив влажную прохладу на чужих костяшках. — Вы совсем плохи, сударь, как я погляжу. Что-то острое вдруг кольнуло ее ладонь. Разумовский поморщился. — Это что стекло? — Май окинула чуждую руку пристальным взглядом. — Как тут включается свет? — Не надо света, — сдавленно попросил Разумовский. — Я не спрашивала, надо или не надо, — твердо процедила Май, — я спрашивала «как». — Хлопни в ладоши, — смирившись, меланхолично выдал молодой человек, — дважды. Май покосилась на него с недоверием, но все же последовала предложенному совету. Комната вспыхнула ярко и неожиданно, выжигая все вокруг слепящей белизной. Разумовский скривился и глухо застонал, пряча лицо в окровавленных ладонях. Поморгав, привыкая к свету, Май дождалась пока ее взгляд сфокусируется и, прищурившись, посмотрела на его руки. Брови девушки поползли вверх. Невольно фыркнув, Май поинтересовалась: — И что же тебе сделал бедный стол, заслужив такую жестокую погибель? Разумовский поглядел на нее мутным взглядом сквозь щелочки между пальцев. Нахмуренные брови выдали в нем отчаянную, но слишком непростую попытку уловить в ее словах смысл. — Дай-ка сюда, — не дождавшись ответа, Май обхватила его руки, вглядываясь в равные ссадины. — Пойдем в ванную? Девушка потянула Разумовского вверх, вынуждая подняться. — Я и сам вообще-то могу, — возмутился он голосом глубоко оскорбленного человека. — Ой правда? — поинтересовалась Май с елейной улыбочкой, отступая в сторону. Разумовский покачнулся, нелепо взмахнул руками, словно пытаясь найти опру в воздухе, и, окончательно лишившись равновесия, полетел вниз. Девушка успела подхватить его под руки прежде, чем лицо молодого человека успело встретиться с плиткой. — А ты тяжелее, чем кажешься, — подметила Май, сгорбившись под чужим весом. — А ты сильнее, — отзывался Разумовский, пьяно хихикнув, — у тебя ведь такие тонкие ру-уки, — протянул он почти нараспев, а затем вдруг рассеянно заморгал. — Какой ужас, это так… — голос молодого человека дрогнул, — Май, прости… — Ого, проблески осознанности! Но в ванную мы, пожалуй, не пойдем. Где ты спишь? Только не говори, что на этом диване. Разумовский надменно хмыкнул: — Я что похож на человека, не способного позволить себе спальню? — Впечатления имеют склонность быть обманчивыми, — мимолетно подметила Май. — Куда? — Впрево! — бодро подсказали ей направление. Девушка сморщила переносицу. — Это вправо? Или все-таки влево? — Там поворот, и проход, и… — конец фразы Разумовский едва различимо пробубнил себе под нос. — Эй! — Май с силой тряхнула его за плечи, продолжая волочить за собой, — только не вздумай засыпать! — Не засыпаю! — вдруг вскрикнул он. — Нельзя! Не нужно… Не хочу! Глаза Май округлились, но она не сказала ничего, лишь покрепче перехватила руки Разумовского, делая новый шаг вперед. Спустя долгих двадцать минут блужданий по безликим темным коридором, девушке все же удалось отыскать нужную комнату. Под конец их скитаний Разумовский вдруг взбодрился, а до большой широкой постели добрел почти самостоятельно. Рухнув в обилие покрывал и подушек, он поднял взгляд к потолку. — У тебя есть что-то вроде перекиси или йода? — В столе, — отозвался молодой человек, по-прежнему не опуская глаз. — Сейчас включу свет, — предупредила девушка. — Стой! Ты разбудишь Марго! Желтоватая белизна растеклась по помещению, иссушая и разгоняя тени, высвечивая черно-лиловый интерьер комнаты, строгую мебель, шахматную плитку пола. — Кажется, ее здесь нет, — заключила Май, окидывая беглым взглядом пустую птичью клетку с распахнутой настежь дверцей. Белые снежинки мелких перышек проглядывали сквозь тонкие прутья, рассыпаясь по поверхности стола. Девушка отодвинула первый ящик и тут же довольно улыбнулась, обнаружив в нем скопище запечатанной ваты, блестящие темные бока маленьких склянок, скатанный в широкий белый цилиндр бинт и множество прочей медицинской дребедени. Копаясь во всем этом в поисках перекиси, Май неожиданно наткнулась на баночку из белого пластика с лаконичной черной подписью «Амитриптилин». Что-то в ней показалось девушке знакомым, но, решив не заострять на этом внимание, она небрежно отбросила ту в сторону, продолжив поиски. Когда все необходимое было обнаружено, Май присела на краешек кровати рядом с Разумовским, подхватила его руку и принялась аккуратно оттирать ватным диском запёкшуюся кровь. Затем она осторожно капнула на растерзанную кожу из бутылочки с перекисью. Прозрачная жидкость зашипела и забурлила, растекаясь по тыльной стороне ладони. Разумовский недовольно скривился. Май разорвала хрустящую бумагу, выуживая на свет тонкий металлический пинцет. Молодой человек с опаской покосился на нее, приподняв голову. Взгляд его красных, воспаленных глаз сделался осознанней. Разумовский вдруг сел, вглядываясь в лицо Май. Его глаза изумленно округлились. — Что? — недоумевая поинтересовалась девушка. Молодой человек молча поднес свободную руку к лицу, описав вокруг него овал в воздухе. Его пальцы чуть подрагивали, но на этот раз борьба с гравитацией конечности далась куда проще. — Ой, — до Май неожиданно дошло, что она по-прежнему щедро раскрашена не жалеющей косметики Деей, залита разноцветным воском и одета в измятый, переливающийся похлеще новогодней гирлянды наряд. — Не пугайся, — попросила девушка. — А вообще нечего так глазеть, ты выглядишь не лучше. — У тебя, — Разумовский запнулся, подбирая слова, — глаза такие большие. — Ага, — рассеянно кивнула Май, вновь склонившись к его руке. Тоненький пинцет сверкнул холодным металлическим блеском и ухватился за блестящий и розовато-алый от крови осколок стекла. — Красивые… Май невольно дернулась, случайно загнав осколок чуть глубже. Разумовский этого словно бы и не почувствовал, продолжая смотреть на нее странным остекленевшим взглядом. «Кажется, у него наступила фаза задушевных комплиментов» — заключила Май. «Еще немного, и слезливые истории подтянутся… Ну нет, только не это!» Она подняла на Разумовского сочувственный взгляд: — Бедняжка, много же ты бутылок, наверное, прикончил. — Я не… — он оборвался на полуслове. — Вообще-то, ясность ума по-прежнему со мной, и я сказал это от чистейшей души! — Послушай, — мягко проворковала Май, выдергивая очередной осколок, — а может ты мне еще кое-что скажешь? Разумовский склонил голову набок. — С кем ты говорил? «Опрометчиво и непрофессионально» — осудил Май ее же внутренний голос. «Я пользуюсь ситуацией» — возразила девушка самой себе. Молодой человек непонимающе нахмурился. — Когда? — До того, как я вошла в офис. Он нахмурился еще сильнее: — Ни с кем. — Ага, — Май выдернула следующий осколок, последний и самый крупный. Молодой человек поморщился: — Это что, допрос с пристрастием? Май принялась осторожно бинтовать его руку. — Пока еще нет. — Тебе показалось, — с нажимом произнёс Разумовский, а затем его голос вдруг сделался небрежным и расслабленным, почти снисходительным, — кроме нас здесь никого нет, Май. Она подняла на него взгляд, прямой и ясный. Молодой человек не отвел глаз. — Хорошо, — просто ответила девушка. Закончив со второй рукой, Май сгребла все склянки и бумажки в охапку и опрокинула ту на стол, затем погасила в комнате свет. — Тебе нужно как следует выспаться. Не могу пообещать, что завтрашнее утро будет добрым, но все же вечера мудренее, да? — Останься, — едва уловимый шепот заставил ее замереть на пороге. — Мне нельзя спать. Я не могу, — в последних словах прозвучало горькое отчаяние. — Останься со мной. Пожалуйста. Шумно выдохнув, Май запустила пятерню в волосы, присаживаясь на край кровати. Поморщившись от их липкости, она небрежно вытерла ладонь о штанину. От воспоминания о том, что на ней надето, девушка тут же скорчила болезненную гримасу. Затем медленно опустилась на мягкое стеганное одеяло, вытягивая руки вверх. — Почему нельзя? — девушка повернулась к Разумовскому, подперев рукой щеку. Он скользнул по ее лицу беглым взглядом, в темноте влажно блеснули его глаза, и ткнулся носом в подушку, глухо пробубнив: — Потому что. — Как аргументированно, — Май улыбнулась, а затем провела рукой по его волосам, мягким и гладким, как шелк, путая пальцы в темных прядях. Он вздрогнул, прикрыв глаза. Она склонилась к нему ниже, откинув волосы с бледного лба. В ночном полумраке кожа Разумовского казалась белой и гладкой как мрамор и будто бы светилась мягким едва уловимым серебром. Под глазами залегли синеватые полукружья теней, такие отчетливые, что их было видно даже в едва пробивающемся через жалюзи лунном свете. Тонкие губы были чуть приоткрыты. Май невольно задержала на них взгляд, чувствуя, как по телу разливается горячее тело. Девушка неслышно втянула носом воздух, стремясь успокоить забившееся отчего-то часто-часто сердце. Ресницы Разумовского дрогнули, на щеках появились ямочки. Он вдруг высвободил руки из-под одеяла, обхватил ладонями лицо Май и притянул к себе. Его губы были таким мягкими и нежными, почти неощутимыми и очень-очень горячим. Она с наслаждением прикрыла глаза, вдыхая легкий цветочный аромат дорогого вина и гораздо более близкий и знакомый — жженого сахара. У этого поцелуя был привкус карамели, чуть горьковатой и вместе с тем терпко-сладкой. Ладони Разумовского скользнули по ее рукам, поглаживая кожу, зарываясь под тонкую ткань, вжимая в прохладные простыни. Теплые и щекочущие колючей марлей. Май почувствовала, как по ее телу пробежалась мягкая волна тепла, будто она с головой окунулась в нагретую летним солнцем морскую воду. Разумовский склонился над ней, удерживая за плечи. Май замерла, ощущая, как горячее неровное дыхание щекочет шею. Глаза молодого человека были по-прежнему полуприкрыты, словно он стремился упрятать что-то очень важное и сокровенное в пушистых ресницах. Внезапно Разумовский прикусил тонкую кожу, обжигая раскаленным касанием губ. Май невольно выгнулась назад, стискивая в пальцах холодную ткань стеганного покрывала. — Это, — шепнула девушка, судорожно хватая ртом воздух, — не честно. Он тихо рассмеялся. Всякая осознанность старательно ускользала прочь. Жгучая, бурлящая эйфория захватила Май с головой, она будто плыла меж невесомых облаков, наконец отбросив всю ненужную мишуру фальши. Шершавые подушечки пальцев скользнули к тонким, искрящимся в темноте лямкам комбинезона. Она знала, что хотела этого, знала с самого начала, но стойкости свыкнуться с правдой у нее хватило только сейчас. Вот только… Ворочающаяся где-то в глубине души неуверенность вновь едва заметно шевельнулась. «Переспи с ним! И сразу отпустит». Май вздрогнула. Затем осторожно перехватила чужие пальцы. Разумовский замер, вмиг остекленев. — Май? Она приподнялась на подушках. — Посмотри на меня. Пожалуйста. — Я не понимаю, что ты… Девушка вдруг ловко скользнула в сторону, а затем поднялась, подминая его под себя. — Посмотри на меня. Губы Разумовского дрогнули в кривой улыбке. Его ресницы распахнулись шире, и Май увидела в синем кобальте то, чего так опасалась. Взгляд маленького мальчика, испуганного и от чего-то бегущего. Стремящегося забыть о чем-то темном и страшном, не дать этому вырваться любыми способами. Не дать этому поглотить себя. А затем синяя рябь помутилась, сделавшись вязкой и бессознательной. — Что я делаю не так? — от этого глухого отчаяния в хриплом шёпоте вдоль позвоночника Май пробежалась холодная волна мурашек. Девушка наклонилась к Разумовскому, целуя его в разгоряченный лоб. — Не хочу вынуждать тебя принимать решения, о которых ты можешь потом пожалеть, — мягко произнесла Май. — Не хочу, чтобы все это растворилась в утренней дымке пустым, ничего не значащим мигом. — Я не буду ни о чем жалеть! — твердо заявил он. — Почему, почему ты вообще так думаешь? — Бутылок на полу было многовато для осознанности, — усмехнулась девушка. — Обещаю, если ты вспомнишь, мы обязательно к этому вернемся, когда ты действительно будешь контролировать себя, хорошо? А сейчас, тебе действительно стоит отдохнуть. Разумовский посмотрел на ее взглядом, полным глубокого огорчения, и, безвольно обмякнув, откинулся назад. Внезапно его глаза пробрели дрожащий блеск. Молодой человек глухо застонал. — Нет! Я не хочу туда возвращаться! Там он… Прошу, не оставляй меня! Я так не хочу, — его голос, поблекший и едва уловимый, вдруг набрал силу и звенящим криком взлетел к потолку: — Не могу!!! Разумовский запустил руки в волосы, безжалостно стискивая медные пряди. — Чш-ш, — Май осторожно сжала его пальцы, выпутывая их из густой шевелюры, — никуда я отсюда не денусь. А пока я здесь, кем бы он ни был, до тебя ему не добраться. Пусть только попробует! — Обещаешь? — вопрос прозвучал отрешенно, но вспыхнувшее в нем пламя дикой отчаянной надежды опалило щеки Май. — Обещаю. Разумовский едва заметно кивнул и посмотрел невидящим, пустым взглядом куда-то вверх. — Знаешь, — начала Май, с рассеянной задумчивостью перебирая мягкие пряди рыжих волос, — когда у меня не получалось заснуть, я часто переслушивала одну песню из детского мультика… Девушка вдруг коротко рассмеялась, смущенно предложив: — Если хочешь, я могу попробовать ее напеть. Брови Разумовского скользнули вверх: — Ты умеешь петь? — с удивлением спросил он. — И на пианино играть умею, — самодовольно отозвалась Май. — Я вообще много чего умею. Он усмехнулся, а затем произнес, вежливо и серьезно: — Если тебе не сложно… — Тогда дыши глубоко и не открывай глаза, ладно? — Угу. — Выдыхай медленно, ощущая, как весь этот липкий ком чувств растворяется и уплывает в темноту. Вот так. Не переставая поглаживать шелковые волосы девушка негромко затянула: — Луч солнца золотого-о тьмы скрыла пелена, — ее голос чистым хрустальным переливом размыл бархатистую тишину. Слова песни, медленные и завораживающие, таяли в воздухе. — ...Ночь пройдет, наступит утро ясное, — девушка почувствовала, как Разумовский расслабился и обмяк, — знаю, счастье нас с тобой ждет… Май осторожно переложила его голову на подушку и накрыла одеялом до самой шеи. — Ночь пройдет, пройдет пора ненастная, солнце взойдет… Разумовский осторожно приобнял ее левой рукой, прижимая к себе. Май приложила голову к его груди, вслушиваясь в размеренный стук сердца. Затем вытянулась вверх, целуя молодого человека в кончик подбородка, и почувствовала, как появляются мягкие ямочки на его щеках. Она закрыла глаза. — Солнце взойдет...