«One, two, three, four.
Раз, два, три, четыре.
Could it be I was the one,
Возможно ли, что я был тем единственным,
That you held so deep in the night?
Кого ты крепко держала за руку ночью?»
Lumineers Salt — And the Sea.
Мысли, суетливые, всполошенные, метались из стороны в сторону беспокойными мотыльками. Невысказанные идеи бились, сталкиваясь друг с другом, перемигиваясь и шебурша, скребли голову изнутри острыми коготками, не давая сердцу размеренно биться и съедая сон. Замерев в немом напряжении, словно натянутая тетива лука, Май глядела в прозрачную черноту ночи. Её лицо — белая фарфоровая маска, хранило в себе привычное спокойствие и отрешенность. Уголки губ гнулись в налёте улыбок. Старом, въевшемся, в том, который не стереть. Лишь лихорадочный блеск широко распахнутых глаз выдавал волнение девушки. Но сейчас возможных свидетелей чужих переживаний было всего-навсего двое: безликая, равнодушная луна, да мирно дремлющий Разумовский. Первая была занята тем, что увлечённо запускала в комнату серебряные нити прозрачного света через щелочки в жалюзи. Они скользили по стенам и простыням, падая на пол и переплетаясь в причудливой паутине. Второй, надежно укутанный коконом сна, был сейчас где-то очень далеко. Морфей увлек его за собой в царство безвольной безмятежности. Дыхание Разумовского, размеренное и ровное, прохладным шелестом щекотало щеки Май, забиралось в пряди волос, скользило вдоль шеи. Теплая рука лежала на талии девушки, тонкие пальцы запутались в одеяле. Май вдруг поняла, что прежде никогда не засыпала с кем-то в одной постели. Она слишком любила ночи. Свободные, тихие, приносящие с собой ясные мысли и новые идеи. И не желала их ни с кем делить. А сейчас все было совсем иначе. Бессонная живость трясла Май за плечи, щекотала ступни и тянула за волосы. Девушке хотелось метаться по комнате, мерить шахматную плитку пола широкими шагами, поглаживать дверные ручки, кричать и говорить на повышенных тонах. Делать все, что угодно, подчиняясь этой суетливой нервозности, лишь бы снова прийти в себя. А еще ей так хотелось спросить. Вопросы, прыткие, яростные, извивались на кончике языка, стремясь проскользнуть в реальность. Их было слишком много, но каждый, как маленькое звено, крошечная шестерёнка, в конечном итоге приводил к одному, составляя с ним единое целое. Убеждения, идеи, мысли и слова, наклон головы, небрежная гибкость и ловкость, то с какой легкостью он перемахнул через забор. И этот странный диалог. Такие похожие голоса. С кем же говорил Разумовский? Родственник? Исключено. Молодой человек был сиротой и, как удалось выяснить Май, никаких братьев у него не имелось. Комната была пустой. Болтал по громкой связи? О таких вещах? Заведомо зная о приходе Май... Совершенно нелогично. Да, несомненно, воздействие алкоголя исключать не стоит, но ответ на вопрос Май молодой человек дал твердо и вразумительно. Девушка сморщила переносицу. Не с самим же собой…? Слишком мало и слишком много. Так необоснованно и так очевидно. Май чувствовала, что разгадка однозначно кроется в этом маленьком обрывке диалога. «…Сдаст нас с потрохами, как наши старые милые друзья». «Старые милые друзья». То, что у Разумовского за плечами имеются какие-то темные делишки, казалось Май очевидным. Чистый интеллект и доброе сердце однозначно преимущества значимые, но все же с помощью их одних миллиардером не сделаешься, как бы не хотелось. Вот только в действительности ли он имеет отношение к деятельности Гражданина? Или Май попросту хочется подогнать друг под друга так хорошо сходящиеся детали? «Старые друзья». Жертвы? А что, если все отправившиеся в мир иной по милости Гражданина — его предыдущие сообщники? Май задумчиво прикусила губу. Гречкин. Молодой и безмозглый богатенький мальчишка. Какая от него может быть польза? Деньги? Однозначно нет. Связи? Тоже не то. Сорокин, Зильченко… Совсем разные, одинаково незначительные. Возможно, были знакомы, но что с того? Мажор, прапорщик и онколог. Ну и комбинация. — Черт. Наконец не выдержав, Май приподнялась на локтях и осторожно сняла с себя чужую руку. Худую, тонкую, но вместе с тем крепкую и жилистую. Забывшись, девушка коснулась поверхности бинта, поглаживая прохладную кожу. Тыльная сторона ладони Разумовского была мягкой и гладкой. Внутренняя, напротив — жесткой и сухой. Девушка пощекотала подушечки чужих пальцев, шершавые, словно кошачьи. Рука Разумовского дрогнула, он сморщил нос, нахмурился, и ладонь скрылась под подушкой. Май невольно улыбнулась. Лежащий перед ней молодой человек, безмятежный и умиротворенный, в причудливом свете казался совсем мальчишкой. Питер Пен из далекой Нетландии. Девушка окинула беглым взглядом пряди медных волос, острые, словно выточенные из мрамора, линии скул. Что же могло связывать этого человека с Гражданином? Плен высоких идеалов и неосуществимых мечтаний? Неужели ему не страшно? Если владелец первого голоса так легко разделался с предыдущими пособниками, то что помешает ему избавиться от самого Разумовского, когда тот станет бесполезным? Или может этот кто-то хотел использовать его милосердную личину в качестве надежного прикрытия? Кто-то. Кто-то, кто, возможно, и вовсе не существовал. Май поспешила отбросить это неприятное предположение прочь. Оно отдавало терпким привкусом горечи и сводящей зубы кислоты. Девушка соскользнула с постели. Ступни опустились на холодный пол. Косой лунный свет падал на плитку белыми светящимися квадратами. Май принялась бродить по ним, шагая с одного на другой. Серебристые нити окутали ее сияющей вуалью. Шаги девушки, легкие и бесшумные, то перерастали в почти прыжки, то вновь стягивались мелкой гармошкой. Полностью сосредоточившись на таинственной геометрии света, она отвлеклась от всего вокруг, преодолевая линию за линией, снуя взад и вперед. — Лунатишь? — неожиданно заданный вопрос заставил Май подпрыгнуть. Девушка воровато оглянулась, словно её застали за преступным делом, и увидела сонно возвышающуюся над горой подушек голову Разумовского. — Думаю, чего бы подороже прибрать к рукам, пока ты не видишь, — поделилась Май, заложив руки за спину, будто и правда в них что-то пряча. — Вот как? Боюсь, тебя поймали с поличным, — манера речи полуночного Разумовского показалась девушке странной и чужой. Точнее, она вроде и была совершенно прежней, но интонации и какая-то мелодичная тягучесть в произношении слов делали ее незнакомой. Май прищурилась, затем потерла глаза, недоумевающе нахмурившись. Осторожно переступая через лунные лучи, девушка приблизилась к Разумовскому. — Почему твои глаза желтые? — А почему твои серые? — усмехнувшись, ответил он вопросом на вопрос. — Мои такие всегда. — И мои всегда. — Неправда, они были синими, — с каким-то детским упорством возразили Май. — Те, что были синими — не мои, — последовал лаконичный ответ. Май снова поморгала, пытаясь вникнуть в суть странного, какого-то нереального разговора. Затем качнула головой. — Ты Чумной Доктор, — слова сорвались с кончика языка прежде, чем девушка успела осознать их смысл. — Это вопрос или утверждение? — насмешливо поинтересовался Разумовский. — Утверждение, — решила идти до конца Май. Он помолчал, затем посмотрел на девушку, чуть склонив голову, по-птичьи, одним глазом. Ее сердце забилось чаще. Его удары глухим гулом застучали в ушах. — Даже не будешь отпираться? — изумленно шепнула Май. Её голос сел, сделавшись хриплым, как у древней старухи. — Я — не буду. Май недоуменно сощурилась, затем потерла переносицу. — Что это значит? — Подумай, ты же, кажется, умеешь, — предложил он с издевкой. Девушка с шумом втянула носом воздух. — Сейчас ты совсем не похож на прежнего себя. Почему тебя вечно бросает из стороны в сторону, Сережа? — Может потому, что я не Се-рё-жа? — молодой человек насмешливо растянул последнее слово. Брови Май поползли вверх. — И кто же тогда? Странный Разумовский медленно поднялся с постели, лениво выползая из-под покрывал, и вдруг в один миг оказался перед девушкой, склонился к ней и вкрадчиво шепнул: — Ты уже ответила на этот вопрос. — Я... — Май мотнула головой, неосознанно делая шаг назад, — ничего не понимаю. — Как же, совсем ничего? — с наигранным сочувствием поинтересовался молодой человек. — Кажется, будто твоя способность к размышлениям прямо пропорциональна самоуверенности. А сейчас ты такая неуверенная, — он хмыкнул, и уголки его губ дрогнули. От этой улыбки, недоброй, плотоядной и какой-то слишком зубастой, Май сделалось не по себе. Молодой человек вдруг ухватил её за плечи, притягивая ближе. — Что такое, Май Абамелик. Тебе страшно? Против воли девушка вздрогнула, когда теплое дыхание коснулось мочки ее уха. С губ полуночного Разумовского сорвался колючий смешок: — Забавно. Май вдруг резко развернулась, схватила его за ворот рубашки и дернула вниз, сосредоточенно вглядываясь в лицо молодого человека. Искаженные лунным светом, его черты заострились, сделавшись чужими и незнакомыми. Темное золото глаз горело мрачной насмешкой. — Полегче! — рассмеялся Разумовский, вскидывая руки и обхватывая запястья Май, — растянешь ведь. — Думаю, пятна от вина успели навредить ей куда больше, — скептически заметила девушка. — И то верно, — беспечно согласился молодой человек, по-прежнему не выпуская ее рук. — Тот голос, — Май болезненно поморщилась, пытаясь найти происходящему хоть какое-то логическое объяснение, — второй голос… Он говорил с тобой? Точнее, ты говорил с …собой? Что здесь происходит, Сережа? Молодой человек устало закатил глаза, а затем разочарованно покачал головой: — Ты казалась мне более умной. Сколько же можно повторять… Я. Не. Сережа. — Вот поэтому я не пью, — назидательно поделилась Май, — чтобы не доходить до подобных состояний. Разумовский прищурился. Его золотые глаза вспыхнули плутовским огнем. — Хочешь, я тебе докажу? Май замерла, загипнотизированная этим колдовским пламенем, парой маленьких костров, сверкающих за прозрачной радужкой. Костры разгорелись, делясь ярче. Лицо Разумовского вдруг оказалось слишком близко, и Май почти почувствовала, как языки золотого пламени лижут ее щеки, опаляя кожу. — Что… — Он точно не умеет делать вот так, — не дав девушке договорить, молодой человек резко и жадно впился в ее губы, лишая возможности дышать. Его теплый язык нахально пощекотал кончик языка Май, коснулся неба. Тонкие пальцы надавили на затылок, притягивая ближе. В этом поцелуе, неожиданном и не терпящем возражений, было что-то особенное. В нём не осталось осторожности и намёков на нежность, но появилось нечто новое, удивительное, дикое, невероятное. У Май против воли вырвался тихий рваный стон. Златоглазый Разумовский словно поделился с ней своим обжигающим огнем. Май вдохнула его вместе с искрящимся воздухом, и он заструился под кожей, вспенивая и заставляя закипать кровь. Это пламя, безжалостное и неукротимое, вполне могло сжечь дотла, но ей не хотелось останавливаться, хотелось еще. Однако стоило Май потянуться к молодому человеку, как он тут же качнулся назад, разрывая поцелуй, а затем усмехнулся, дерзко и самоуверенно поглядывая на ошеломленную девушку. — Сладкого понемножку, да? Разумовский провёл ладонью по лицу Май, наслаждаясь её растерянностью, ткнул деушку в кончик носа длинным указательным пальцем и подмигнул: — Это будет наш секрет, никому не рассказывай, ага? А затем вдруг рассмеялся. Звонко и мелодично. Его щеки раскраснелись, на ресницах заблестели влажные жемчужинки слезинок. Май растерянно хлопала глазами, совершенно не зная, что предпринять. Отсмеявшись, молодой человек окинул её лицо беглым взглядом. — Скажи, Май Абамелик, почему Оз? Почему не Бастинда? Девушка вскинула брови. Спустя несколько секунд в ее глазах мелькнуло понимание. — Тот самый день, да? — Ночь, если быть точнее, — весело поправил Разумовский. Май прищурилась: — Ты поэтому мне написал, верно? — А ты разве не поэтому пришла? Май вскинула голову: — Может мне просто так захотелось. — Может ему тоже. — Кому ему? — Ему, — просто повторил Разумовский, не переставая скалиться. — Почему Бастинда? — Ну, — он вновь посмотрел на нее, на этот раз медленно, оценивающе, — ты, кажется, тоже боишься воды, — и показал Май запачканные размазанной подводкой пальцы. Ледяная сдержанность девушки пошла мелкими трещинами, осыпаясь тонким стеклом. Её глаза недобро заблестели. Позвонил. В три часа ночи. Вытягивая из мягких пальцев и теплого воска, нахлеставшись в стельку, предварительно разгромив весь офис. Заставил себя утешать, а теперь лыбится во все тридцать два и обвиняет в негигиеничности? Да она давно бы приняла этот чертов душ, если бы не... Уголки губ Май медленно поползли вверх. Она с силой провела ладонью по своему лицу, стирая как можно больше краски, а затем мазнула ею же по лицу Разумовского. Фиолетово-красные дорожки из-под пальцев протянулись ото лба к подбородку, превращая молодого человека в прообраз перспективного индейского вождя. — Ой, — девушка театрально прикрыла губы кончиками пальцев, — кажется, ты тоже запачкался. Добро пожаловать в ведьминский круг, Гаргамель! Разумовский медленно моргнул. Его глаза потемнели, кривой оскал сделался шире. В следующую секунду молодой человек молниеносно рванулся вперёд. Май успела скользнуть в сторону. Тонкие пальцы схватили воздух в миллиметре от её руки. — Что такое, — злорадно поинтересовалась девушка, — кто-то расстроился? — Пока еще нет… — с мрачным весельем отозвался Разумовский. В следующую секунду Май резко дернули за лодыжку, и она растянулась на полу, клацнув зубами. — Гаденыш. Её рывком перевернули на спину. — А? — приложив ладонь к уху, переспросил Разумовский, свободной рукой пришпилив запястья Май к холодной плитке аккурат над её головой. — А ты наклонись поближе, и я тебе скажу, — ласково проворковала девушка. Разумовский отнял руку от лица, ухватив Май за подбородок кончиками пальцев, и приблизился. Дождавшись, когда лицо молодого человека окажется достаточно близко, девушка вдруг резко мотнула головой вверх, с силой ударяя Разумовского в лоб. Он вскрикнул, разжав пальцы, и откинулся назад. Май тут же вскочила и пнула его босой ступней в грудь, придавливая к полу. Затем согнула ногу в колене, наклоняясь вниз. — Не знаю, кто ты такой, но уж точно не Сергей Разумовский. Молодой человек растянул губы в улыбке и медленно похлопал в ладоши. — Браво, потрясающе! Как же долго мы к этому шли! — Или же я совершенно ничего о тебе не знаю, — девушка прищурилась, затем отодвинула ногу и отступила. — Двойное попадание! Вот это да! — Разумовский медленно поднялся, стискивая виски. Осторожно растер кожу, небрежно бросив: — Он зовет меня Птицей, — в его голосе плескалось презрение. Молодой человек вскинул голову, вдруг нацепив обворожительную улыбку, и протянул руку: — Будем знакомы? Май с недоверием покосилась на его ладонь: — Это немного отдает безумием. Помедлив, девушка все же ответила на рукопожатие: — Вопрос только в том, чьим? Разумовский расхохотался. Затем зевнул, бросил рассеянный взгляд на исчерченное белыми полосами окно и заявил: — Пожалуй, надо бы выспаться. Новые свершения требуют новый энергии, не правда ли, Май? Не дожидаясь ответа, он поплелся в сторону кровати. Отодвинув одеяло, молодой человек плюхнулся на мягкие простыни, зарываясь в подушки. — Возвращайся, — сонно пробубнил он. — Я, пожалуй, посплю на э-э… диване, — заявила Май, все еще не свыкнувшись со странной манерой поведения этого полуночного Разумовского. В подушку коротко рассмеялись. — Трусишь? А вот неожиданно находить людей, спящих у тебя на диване, действительно жутковато. — А в постели значит не жутковато? — съязвила Май. — Хотя бы не так разочаровывающе. Май медленно сжала и разжала пальцы. Разумовский вновь потер лоб, с опаской на неё покосившись, и миролюбиво добавил: — А еще можно шутить. Ты любишь. Думаю, он будет в ужасе, — молодой человек зевнул. — Да-да, отличный совет, Желтоглаз. — Это обращение звучит отвратительно. Май все же вернулась к кровати. — А мне нравится, — она задумчиво потёрла переносицу, затем спросила: — И часто у тебя такое бывает? Эй? Разумовский ей не ответил. Он спал. Слегка посапывая и втягивая носом воздух с едва уловимым смешным свистом. Май сделала глубокий вдох, беглым взглядом окинула комнату. Нити лунной паутины помутнели и истончились. За окном серебрился рассвет. Девушка подумала, что ни за что не сумеет заснуть, перебирая в мыслях эту странную ночь, но стоило её голове коснуться подушки, как сон навалился на неё густым туманом, унося прочь, в темноту.***
Сны царапались и чесались. Она брела сквозь переплетение жёстких ветвей, продираясь в недра лабиринта, блуждая промеж высоких живых стен лавра. Скребущие, колючие прикосновения сделались ощутимей. Шаг первый, шаг второй. Листва поглощала, утягивая вглубь себя, забивалась в нос, щекоча и лишая возможности дышать. Май распахнула глаза. Что-то увесистое и пернатое увлеченно топталось по её лицу, царапая щеки и недовольно ворча. — Марго? — девушка зажмурила один глаз, тем самым спасая его от тонких и острых как иглы когтей. — Кар? — птица вопросительно уставилась на Май, балансируя на одной ноге. Девушка поднесла ладонь к щеке, предлагая Марго на нее взобраться. Та, оставив это предложение безо всякого внимания, продолжила деловито рыться в серебристо-черной челке. Рассердившись, Май попыталась осторожно спихнуть нахалку в сторону. Взбунтовавшись, птица весьма ощутимо цапнула ее за палец. — Эй! — возмутилась Май столь наглым поведением. Марго угрожающе прищелкнула клювом. — Ладно, — девушка на всякий случай прищурилась и задумалась о том, как же ей все-таки встать. Май скосила взгляд в сторону. Разумовский спал, уткнувшись носом в подушку. Медные змейки волос расползлись по простыням. — Почему я? — недовольно поинтересовалась у Марго Май, — а не твой замечательный хозяин? Птица неоднозначно фыркнула в ответ. Посчитав, что ярко-алые борозды царапин на все лицо — не самый благоприятный из возможных исходов, Май негромко, но отчетливо позвала: — Сереж…? Ноль реакции. — Разумовский! Молодой человек что-то недовольно пробурчал в простыни и перевернулся на другую сторону. — Значит так, да? — вытянув руку, девушка с силой пихнула Разумовского под бок. Он сдавленно ойкнул, закопошился на кровати, медленно потянулся, зевая, как большой кот, и сверкая белоснежными зубами. Затем разлепил заспанные глаза, взглянул на наручные часы и ужаснулся. Обернувшись на многозначительное «кхм», он наконец приметил Май и ужаснулся еще больше. Его глаза медленно приобрели совершенно круглую форму. На фоне красноватых белков, особенно яркая, радужка сияла прозрачной синевой. — Доброе утро, — растянув губы в елейной улыбочке, проговорила Май, — извини, что беспокою, но тут небольшое затруднение, — скосив глаза, она выразительно уставилась на умостившуюся ей на лоб ворону. — Ой. Прости. Марго, милая, ко мне! Птица послушно перетекла Разумовскому на плечо, и Май наконец сумела подняться. Молодые люди обменялись долгими взглядами. Разумовский не выдержал первым. Растерянно покусав губу он произнес: — Май, извини пожалуйста, но… Я не очень помню, что вчера было. В голове все путается, и она болит отчего-то жутко, — молодой человек потер лоб, его брови поползли вверх, — это что, шишка? Но откуда… — Это снова ты! — Май, радостно вскрикнув, заключила его в объятья. Затем вскочила на ноги и хитро прищурилась: — Значит не помнишь… Что же, — девушка прикрыла глаза, поинтересовавшись тягучим полушепотом, — совсем ничего? Щеки Разумовского вспыхнули парой алых костров. С полминуты Май любовалась его смущением, а затем, смилостивившись, принялась перечислять: — Сначала ты увлеченно болтал сам с собой, затем, видимо, рефлексировал, после оценил неповторимую красоту моих глаз, — девушка задумчиво загибала пальцы, — потом убедительно доказывал мне, что тебе нельзя спать, затем все же заснул, проснулся, сказал, что ты Чумной Доктор, немного завуалированно, полез целоваться, обозвал меня ведьмой, мы немного подрались… — О, Боже, — с его лица медленно исчезли все краски. Оно сделалось мертвенно-бледным и походило теперь больше на гипсовую маску, выглядывающую из горы смятых одеял. Лишь кончики ушей, виднеющиеся в растрепанных волосах, по-прежнему имели насыщенный оттенок спелой малины. Губы сжались в тонкую линию. Глаза будто покрылись толстой блестящей пленкой. Он, словно забывшись, обхватил себя руками за плечи и съежился, сразу как-то уменьшившись в размерах. — Тогда я тоже так подумала, — отозвалась Май, — а ещё ты говорил о себе, как о… совершенно другом человеке и представился Птицей. Разумовский болезненно застонал, впившись скрюченными пальцами себе в волосы. — Так ты тоже делал, — бесстрастно ввернула девушка. — И почему же ты всё ещё здесь? — молодой человек медленно поднял на неё испуганный, затравленный взгляд. — Как почему? Слежу за тем, чтобы главный подозреваемый никуда не смылся, надо же тебя кому-то до приезда Грома сторожить, — поделилась Май, мрачно ухмыляясь. — Он, кстати, так обрадовался, ты не представляешь... Разумовский тут же вскочил на ноги, не отрывая напряженного, пристального взгляда от Май. — Полезешь драться во второй раз, я тебя жалеть не буду, — предупредила девушка. — Когда? — прошептал он упавшим голосом. — А разве это имеет значение? Он вновь посмотрел на Май, слово ища что-то в ее глазах. Его собственные померкли и опустели, сделавшись похожими на мертвые кукольные стекляшки. Май отвернулась, шумно выдохнула, затем запустила пальцы в волосы, приглаживая челку: — Можешь расслабиться, я просто издеваюсь. Ты, между прочим, жутко взбесил меня вчера, так что вполне этого заслуживаешь. Разумовский покосился на неё с явным недоверием. — Я государственные правоохранительные на дух не переношу, всю эту идиотскую систему, бесконечный список процедур и нормативов... В частное детективничество пошла, лишь бы в этом болоте не увязнуть, — терпеливо пояснила Май. — Ни за что не стала бы с ними сотрудничать! Точнее, почти стала, но тогда ситуация казалась совсем безвыходной, а теперь все сделалось так просто, — глаза девушки блеснули. Разумовский молчал. Она посмотрела на него прямо и пронизывающе и твердо произнесла: — Я не собираюсь им помогать. Это все так, для личного удовольствия. Молодой человек, как показалось Май, несколько расслабился. Затем помял пальцы, щелкая костяшками, сцепил руки за спиной и принялся мерить комнату широким шагом. Май сосредоточенно наблюдала за его действиями, переминаясь с ноги на ногу. На очередном повороте Разумовский вдруг остановился и вкрадчиво поинтересовался: — И что же ты собираешься делать, Май? — Твой тон немного настораживает. Он фыркнул: — Это единственное, что тебя настораживает? — Прости, мне стоило сделать что-то вроде этого. Май вдруг отскочила от него на несколько шагов, схватилась за сердце и, вытянув перед собой дрожащую руку, с хриплым придыханием прокричала, старательно выпучивая глаза: — Т-ты… убийца! Маньяк! Чокнутый, помешанный извращенец-пироман! Помогите! Помогите! Помогите!!! Разумовский замер, обескураженно хлопая ресницами. — Реакция здорового среднестатистического человека должна была выглядеть примерно так, — девушка пожала плечами, а затем подняла на него сияющий прозрачный взгляд: — Как же хорошо, что я ни к первому, ни ко второму типу не отношусь, правда? Можно еще в обморок грохнуться, — задумчиво продолжила она, — ну это уже на любителей, как мне кажется, да и не особо приятно. Разумовский, не переставая поглаживать подушечку большого пальца на правой руке, вновь принялся ходить по комнате: — Это неправильно! — Да не убивайся ты так, Сереж, далековато тебе до тех, с кем мне прежде приходилось работать. Такие случаи были — брр… — девушка поежилась. — Один, например, любил выковыривать людям глазные яблоки, поджаривать на сковороде и скармливать их же владельцам. — Наверное, он слишком буквально воспринял название блюда «глазунья», — Разумовский издал нервный смешок. — У каждого свои недостатки, — истерично хихикнула Май. Молодые люди посмотрели друг на друга и вдруг расхохотались. Смех вышел сбивчивым и нервным, но обоим после него сделалось легче. — Так, все, я больше не выдерживаю, мне очень нужно в душ, — заявила девушка. — Как насчет мини-договора? Предлагаю забыть о вчерашнем и сегодня-утрешнем и вернуться к этому после завтрака, когда мы будем в состоянии вести глубокомысленные беседы. — Как у тебя все просто. — Метод Скарлетт О’Хары. Только в моем случае не завтра, а после завтрака. Ни к чему зря усложнять себе жизнь, Сережа. Однажды ступишь на эту тернистую дорожку, и назад пути уже не будет. Из плена собственных переживаний вырываться сложней всего, — негромко добавила девушка. — Тебе действительно совсем не страшно? — О-о, еще как. Я просто в ужасе. Улыбки от этого неплохо спасают.***
— Нет! — Май обхватила себя руками, покачиваясь из стороны в сторону, — этого просто не может быть! У тебя совершенно нет чая! Ни одного пакетика, даже пары завалявшихся высушенных листиков мяты… Как же…? Ладно холодильник совершенно пуст, но чай! — девушка посмотрела на Разумовского с выражением полнейшего разочарования на лице. — Кхм, — молодой человек смущенно кашлянул в кулак, — зато у меня есть очень много газировки и кофе… — Газировка… Газировка! — Май сокрушенно покачала головой, — нет уж, так совершенно не пойдет. Я просто обязана покинуть это жуткое место прямо сейчас. На углу есть чудный магазинчик, загляну туда. — Совсем скоро привезут еду, — попытался остановить ее Разумовский. — Боишься, что я куда-нибудь сбегу? — хитро прищурилась Май. Молодой человек напрягся. «Давай отпустим?» — насмешливо предложил ему бархатистый голос. «Интересно ведь». Разумовский выдохнул, криво усмехнулся и вдруг напыщенно продекламировал громким басом, пародируя Май: — Я никогда не убегаю. — А вот это уже наглость! — возмутилась девушка, — я не разговариваю вот так, и уж тем более с таким-то дурацким выражением лица! — Ты так уверена в этом? — ухмыльнулся Разумовский. — Кажется, — медленно протянула Май, — одной шишки на твоем лбу маловато. — Так вот откуда она взялась! — вскликнул Разумовский. — А я все не мог вспомнить, где так «удачно» приложился… — Ты сам виноват, — ничуть не смутившись, заявила девушка, — точнее, твоя ночная половина, все претензии — к ней. «Наглое вранье!» — отозвался Птица. «Она начала первая». Разумовский сжал пальцами виски и болезненно поморщился. — Что такое? Настолько больно? — Май поглядела на него с некоторым сочувствием. — Точно! У меня в сумке есть одна замечательная штука от похмелья и всего прочего. Если хочешь, могу одолжить. Вкус, правда, специфичный. — Не нужно, — Разумовский покачал головой, — все в порядке. — Тогда я ухожу. — Вернешься? «Никуда она не денется» — шепнул Птица. — Вернусь, — пообещала Май. Каждый из них отчасти ошибался.