«Ветрам бы твоим мою нежность, Волосам моим твою б небрежность Я плачу... Как ты красив со мной, смел и доступен». Мария Чайковская —Питер.
Отмытая, лохматая и облаченная в новенькую пижаму кричащей расцветки, позаимствованную у Разумовского (Май никогда бы не подумала, что молодой человек в действительности может такое носить), девушка лениво растеклась по кухонной тумбе. Бледные босые ступни, выглядывающие из широких, многократно подвернутых штанин, покачивались в воздухе. Темные влажные волосы спадали на лицо и торчали вверх иглами дикобраза на макушке. Самое лицо, расписанное синевато-лиловыми пятнами кровоподтеков и алыми брызгами ссадин, выглядело расслабленным и, пожалуй, даже рассеянным. Девушка вертела в руке ярко-красное яблоко. По его гладким бокам скользил желтый предзакатный свет, вливающийся в кухню через широкие панорамные окна. Разумовский настороженно поглядывал на Май, подпирая спиной дверной косяк. Руки молодой человек сложил на груди. В его позе, обманчиво безмятежной, было что-то опасно застывшее, сонное, но готовое всполошиться в любую минуту: длинные пальцы беспокойно шевелились и подрагивали, словно сами по себе, меж широких соболиных бровей пролегла тонкая вертикальная морщинка. Май подняла голову, и встреченный ею холодный пристальный пронзительно-синий взгляд вызвал в девушке легкое беспокойство. — Нервничаешь? — она растянула губы в ехидной улыбке, но вышло как-то фальшиво. Подсохшие кровяные корочки растрескались. Горький привкус металла растекся по языку. Разумовский склонил голову набок, и золото тающего солнца на миг заполнило радужку его глаз. В этой желтизне ехидства было куда больше. Молодой человек закрыл глаза, и золотое пламя тут же потухло. — С чего бы? — Пальцы тебя выдают. Разумовский глянул на ее исподлобья и сцепил руки за спиной. Девушка усмехнулась и жадно впилась зубами в яблоко. Сочная сладкая мякоть перемешалась с выступившей на губах кровью, и Май поторопилась проглотить откушенный кусок, не позволяя подкатившей к горлу тошноте сделаться более явной. Разумовский проследил за ней внимательным взглядом. Девушка вскинула брови: — Не отравленное ведь? Молодой человек тихо прыснул в поднесенный к губам кулак: — Я похож на озлобленную старушку? — Сейчас нет. — Прости? — Кто знает, какие изощрённые способы избавления от свидетелей ты используешь. Зильченко как-то совсем не свезло. Разумовский нахмурился и, приблизившись, заглянул Май в глаза. На миг выражение его лица изменилось. — Умница, — ядовито протянул Птица. Ладони молодого человека скользнули к лицу Май, большие пальцы легли на основание шеи. Беспокойство внутри девушки усилилось, оскал Птицы пробрел хищные черты. Пальцы чуть надавили на кожу… и нежно коснулись щек, осторожно огибая лиловые кляксы синяков. Разумовский судорожно вдохнул, зажмурился и силой выпустил воздух. По коже мелкими искорками побежало приятное тепло. Неожиданно Май поняла, что это прикосновение сделалось каким-то совершенно иным, как и стоящий перед ней человек. Дежавю захватило девушку, и мысли бурным водоворотом увлекли ее за собой в темную и мутную ночь, к эху стучащих по плитке шагов, двум спорящим между собой голосам и запаху дорогого алкоголя, повисшего в воздухе. Май вздрогнула. Ладони Разумовского мгновенно соскользнули с ее лица. — Прости, — молодой человек закусил губу. — Я принесу льда, — он качнулся назад. — Нет, — Май накрыла его ладони своими. — Не уходи, — настойчивая просьба прозвучала в короткой фразе слишком явно. Девушку захлестнула волна горячего стыда. Слишком уж часто она чувствует себя уязвленной в присутствии Разумовского. Вот только сейчас ей действительно не хотелось его отпускать. — Если не приложить холодное, станет еще хуже. Боль сделается совсем нестерпимой… — Есть и другие способы ее унять. На лице Разумовского отразилось удивление, но в следующее мгновение ресницы молодого человека расслабленно скользнули вниз, а уголки губ дрогнули в улыбке: — Правда? — чужое дыхание щекотнуло мочку уха. Май с наслаждением вдохнула окруживший ее мягким коконом аромат жженого сахара, так причудливо быстро сделавшийся близким, неправильно родным. — Может, если поцелуешь, мне станет чуточку легче? — Май…— мягкие губы коснулись виска девушки, осторожно, трепетно, нежно, — характер наших взаимоотношений делается странным. Теплое дыхание вновь тронуло кожу и, пробравшись глубоко-глубоко под нее, рассыпалось по лицу волной наэлектризованного жара. Девушка прикрыла глаза в расслабленном удовольствии, беспечно пробормотав: — Тебя это действительно волнует? Пальцы Май огладили костяшки на руках Разумовского, легли на запястья, побежали к предплечьям, едва касаясь и словно поддразнивая. — Х-ха, — дорожка влажных, колющих прохладой поцелуев стала девушке ответом. — Я тоже так считаю, — удовлетворенно шепнула Май и дернулась, когда Разумовский вдруг неожиданно прикусил тонкую кожу над самой ключицей. — Почему ты такая… въедливая? — с отчаянным стоном выдохнул молодой человек ей в шею. — Что ты имеешь ввиду? — Ты прекрасно знаешь. — М-м… Значит, дело в расследовании. Выходит, и мне можно спросить, почему такой… двуличный? Разумовский нахмурился, на скулах заходили желваки. Его ладони поползли по спине Май, с силой впиваясь в кожу. — Зачем ты говоришь мне обо всем, что знаешь? Зачем ты вообще здесь? — в лихорадочно брошенных вопросах глухо звучали ноты множества эмоций. Гнева? Бессилия? А может какой-то странной измученной грусти? — Потому что ты не идиот. И потому что, — горячие ладони крепко обхватили талию девушки, — кажется…— она запнулась, — ты мне немного нравишься. От этого дурацкого, какого-то подросткового, так необдуманно сорвавшегося с губ признания Май чертовски сильно захотелось взвыть. Ладони замерли, Разумовский поднял на нее взгляд. На его губах застыла растерянная улыбка, в глазах заблестели озорные искорки. — Я тебе немного что? — Ты мне немного ничего! — девушка с силой пихнула его коленом в грудь. Молодой человек охнул, покачнулся, но тут же сориентировавшись, потащил Май за собой. Она ойкнула и неосознанно обвила ногами его талию, стремясь удержаться. — Ах-ха-ха, — Разумовский смеялся, и его звонкий беззаботный смех заполнил собой все вокруг. Глаза Май — налившиеся свинцом грозовые тучи, опасно сощурились, и в следующее мгновение она накрыла смеющиеся губы своими, беззастенчиво и властно, веля чужому веселью умолкнуть. И этот поцелуй, со сладким привкусом яблок, горячий, тлеющий в теплых каплях крови, шершавый от затянувшихся ранок, искренний, потрясающий своей живостью, выбил у обоих почву из-под ног. Точнее, ноги Май и без того болтались в воздухе, а ступни Разумовского поехали по гладкой плитке. Покачиваясь и кружась, как когда-то в залитом луной безлюдном парке, они выбрались из кухни и, преодолев длинный коридор, размывшийся в жгучих поцелуях и нетерпеливых касаниях, очутились в спальне. Свежие простыни холодили кожу и в контрасте со скользящим пламенем чужих пальцев рассыпались ворохом колких мурашек. Теплые руки пробрались под рубашку Май, заскользили вдоль ребер, изучая каждый миллиметр разгоряченной кожи, коснулись груди. Девушка судорожно втянула носом воздух, подавляя стон. Разумовский наклонился, целуя ее в живот, совсем рядом с пупком, чуть повыше, под полукружьями ребер. Май вытянула руки вверх, позволяя стащить с себя сумасбродную пижамную рубашку. Прохладный воздух пробежался по коже искристой волной. Разумовский отстранился, окинув ее внимательным взглядом. Его щеки раскраснелись, волосы стояли торчком, а в глазах плескалось восхищение. — Ты такая… — тонкие пальцы бережно огладили обнаженные плечи, — невероятная… словно Афородита Книдская. — К твоему возможному разочарованию, я не намереваюсь быть холодной безжизненной статуей, — Май подалась вперед и, ухватив Разумовского за воротник рубашки, дернула вниз. Затрещала ткань, разлетелись в сторону прозрачные, мерцающие в густом золотом свете пуговицы. — Между прочим, она мне очень нравилась, — сердито заметил Разумовский. — Ох, правда, — Май невинно прихлопнула ресницами, — как жаль… Молодой человек ухватил ее за запястье, вжимая то в простыни: — Умоляю, скажи, что ты не искала утягивающее белье. Девушка вскрикнула и зашлась хохотом. — Господи, только не сейчас! — выдавила Май, давясь смешинками. Разумовский прильнул к ее лицу, целуя в самый краешек губ. Затем вдруг крепкий поцелуй ожег солнечное сплетение, оставляя на бледной коже темнеющую отметину. Май застонала, впиваясь пальцами в простыни. Разгорячённые губы мазнули по тяжело вздымающейся груди… Девушка давится резким вздохом, и с ее губ срывается глухой клокочущий стон, когда холодные острые зубы обхватывают затвердевший сосок. Она кричит, извивается и бьется. Хватка Разумовского крепкая, но Май не желает ему уступать. Мгновение, и девушка выворачивается из чужих рук. Еще одно, и она толкает Разумовского в холодные простыни. Все тело — сгусток кипящей лавы, на губах самодовольная улыбка. Ее пальцы бегут по переплетению тугих мышц. От белой кожи и россыпи мелких веснушек захватывает дух. Май видела многих, но он неповторимый и удивительный в своей уникальности. Едва руки девушки касаются пряжки ремня, как Разумовский вновь проворно подминает ее под себя. Он целует ее колени, щекочет босые ступни, ведет раскаленными ладонями вдоль бедер. Их взгляды встречаются. В его глазах застывает немой вопрос. Май кивает, и на ее губах расцветает нежная улыбка. Разумовский покрывает тающую, податливую кожу у самой резинки пижамных брюк тысячью поцелуев и тянет их вниз. Май хватается за холодящую пальцы пряжку ремня. Еще немного, и кипящие и ноющие в нетерпении тела больше не стесняет никакая одежда. Дорожка поцелуев, бегущая вдоль внутренней поверхности бедра, заставляет Май дрожать и раскусывать губы. Они вновь склоняются друг к друг, смешивая дыхание, растворяя кислород и размывая сознание. Поцелуи вязкие и густые, как мед. Все вокруг рушится, трещит и горит в жадном, отчаянном пламени. И в самом центре этого дикого огня — они, отвлеченные от всего мира, свободные, пропитанные бурлящей эйфорией, живые. Ладони Разумовского накрывают ладони Май, и они переплетают пальцы, так причудливо наивно, в желании стать чем-то одним, новым, невероятным, впитать друг друга без остатка. Плавное движение, тягучее, пронизывающее до кончиков пальцев, и Май больше не желает сдерживать себя. Их стоны наполняют комнату, путаются друг с другом и рассыпаются, уступая место новым. Они вжимаются друг в друга в жестком, терпком, устраивающем обоих темпе. Май наполняет сладость чистого движения, несущая в себе искрящийся восторг. Они едины и больше не могут контролировать собственных рук, покрывающих тела друг друга прерывистыми цепочками темнеющих следов, и губ, впивающихся в податливую кожу, и острых зубов, приносящих за собой алеющие кровью полумесяцы. Движения делаются еще жестче. Каждое — новое, рваное, дикое, неконтролируемое, заставляет кровь все сильнее кипеть. И вдруг, что-то похожее на сверкающий взрыв сотен фейверков, на бурлящую лимонадную сладость, на летящую вверх доску качелей, взметнулось в Май. Чьи-то призрачные, невесомые пальцы подняли ее над поверхностью простыней, девушка выгнулась назад, и горячая волна наслаждения побежала по ее телу, наполняя собой каждую клеточку кожи. Разумовский обессиленно рухнул рядом. Они по-прежнему не расплетали пальцев, тяжело дыша и млея в мягком полусне. Май повернула голову набок, и ее встретил влажный сияющий взгляд. Звезды, дрожащие на сапфировом полотне необъятного неба. Губы Май сами разошлись в улыбке, нереальной, сонной и несущей в себе безмерную радость. Удивительная мысль заполнила голову девушки. Кажется, сейчас, в комнате, наполненной померкнувшим златом, сжимая шершавую горячую ладонь в своей руке и глядя в эти невероятные звезды, она была счастлива.***
«We look somewhere Мы с нетерпением где-то». Bruno Coulais — Exploration.
Разумовский сосредоточенно взбивал вилочкой молоко в кружке. Над столом плыл густой насыщенный аромат свежесваренного кофе. Май, сложив руки на столе и умостив на них голову, наблюдала за молодым человеком краешком глаза с плохо скрываемой улыбкой на губах. За высокими окнами ночь сделалась густой и насыщенно синей, а улицы сияли где-то далеко внизу яркими огнями — искусственной россыпью упавших комет. Не удержав смешок, девушка прыснула. Все в этой ситуации казалось ей забавным и неправильным. Она не была уверена в том, что рассиживать на кухне в третьем часу утра у своего главного (кого?) оппонента, подозреваемого или потенциального врага не входило в ее планы. Но сейчас, когда по телу струилось мягкое разнеженное тепло, а мысли, ленивые и неповоротливые, как стая ламантинов, ели ворочались в голове, ей достаточно было просто сидеть в мягком кресле и наблюдать за движениями тонких белых пальцев. Разумовский поймал ее взгляд, и Май снова прыснула. Он озадаченно вскинул брови. — Так странно. Ты и вилочка. На его щеках, по-прежнему разрумяненных, появились ямочки. Глаза, по-новому блестящие и ставшие как будто еще более насыщенно-синими, хотя Май и казалось, что это попросту невозможно, слегка прищурились. — Имеешь что-то против вилочек? — Людям, круглые сутки питающимся едой на заказ, не положено взбивать что-либо вилочками. Где твоя сверхтехнологичная кофемашина? Разумовский оглянулся, окинув быстрым взглядом сначала одну часть комнаты, а затем другую, словно тщательно выискивая прячущуюся машину, повернулся к Май и вздохнул: — Кажется, ее нет. — Невероятно! — На самом деле, кофе, приготовленный вручную, гораздо вкусней. Это единственное, на что я без сомнения готов тратить свое время, — Разумовский присел напротив Май и придвинул к ней кружку с ароматным напитком. — Можешь пробовать. Горячая кружка обожгла подмерзшие пальцы. Май сделала небольшой глоток, наслаждаясь растекающимся по голу теплом. В ее глазах мелькнуло удивление. — Необычно. Этот мятный привкус… Что это? И ты не стал добавлять сахар, — она благодарно опустила веки. — Немого сахара все же было, только темного, а вот первое — секретный ингредиент, — губы молодого человека тронула хитрая улыбка. — Ах вот как? — Май вдруг приблизилась к Разумовскому, словно стремясь найти ответ в его глазах. Он вскинул подбородок, поглядев на девушку сверху вниз: — Этот секрет не принадлежит мне, и я не имею права его разбалтывать. — Оу, — протянула Май, — кто же научил вас готовить такой отменный кофе, господин Разумовский? Молодой человек улыбнулся, выражение его лица сделалось задумчиво-мягким: — Один старый друг. — Старый друг…— рассеянно повторила Май. Взгляд девушки переместился куда-то за спину молодого человека. Разумовский склонил голову набок: — Мы так мало друг о друге знаем. С губ Май сорвался нервный смешок. — Окей, мониториг соцсетей не считается, — Разумовский вскинул раскрытые ладони вверх. — И многое же ты сумел откопать? — Хм-м, — молодой человек потер подбородок, — на самом деле, почти ничего полезного. Фото в черном пальто с лопатой на фоне свежеразрытой могилы очень вдохновляющее, я даже сохранил. — Рада, что тебе понравилось, — отозвалась Май с невинной улыбочкой. — А давай сделаем совместное? — предложил вдруг молодой человек. — У нас уже есть совместное. — Разве? — на лице Разумовского отразилось недоумение. — Ага, — Май кивнула, — то самое, в казино. Молодой человек прищурился, размышляя, а затем, припомнив, фыркнул. — Это не считается. — Ладно, — согласилась Май, — только могилу роешь ты. Можешь даже в нее прилечь. Разумовский окинул ее полным разочарования взглядом и шумно отхлебнул из кружки. — Итак, — Май небрежно закинула ногу на ногу, мысленно она отчаянно взывала к привычной холодной сдержанности, но густая сладкая вата в голове совершенно не желала таять, — расскажешь мне о своем друге? Или, — следующие слова дались ей с трудом, — может про господина Гречкина? Молодой человек скривился как от зубной боли. — Я тоже тебе кое-что расскажу, — продолжила Май. — Например о том, как собиралась сотрудничать с Громом? — Разумовский склонил голову набок и подпер щеку рукой. — Во-первых, я уже упоминала об этом, — ровным голосом произнесла девушка, — тогда личность Чумного Доктора мне была неизвестна. К тому же, в приоритете для меня всегда будет мое расследование. — Как жестоко, — хмыкнул Разумовский. — Как лицемерно, — парировала Май, — будто у тебя не так же. — Главная моя цель — помочь людям. — Ага. И моя тоже. — Я не верю тебе, Май Абамелик. — И я тебе не верю, Сергей Разумовский. — А мне очень хотелось бы. — Бойся своих желаний, — шепнула девушка. Разумовский коснулся ладонью ее щеки: — Замечательный совет. Но страха в моей жизни и без того хватает. Май прикрыла глаза и промурчала: — Как насчет игры? — Игры? — глаза молодого заинтересованно блеснули. — Игры. «Одна правда, одна ложь». Будем говорить друг другу по два факта о нашей, кхм, деятельности. Если один из нас угадывает, что именно было правдой, второй рассказывает об этом максимально подробно. И конечно же, — губы девушки растянулись в акульем оскале, — без лжи и притворства. А потом и решим, что друг с другом делать. На мгновение Разумовский задумался, а затем послал Май ответную улыбку: — Идет.