«This is the happy house! Это — Счастливый дом! We're happy here in the happy house!.. Мы так счастливы здесь — в нашем Счастливом доме!.. To forget ourselves Здесь мы можем забыть самих себя And pretend all's well И притвориться, что все хорошо, There is no hell Что на свете нет ада». Siouxsie And The Banshees — Happy House
Ночной ветер, кусачий и холодный, трепал волосы, пробирался под тонкий свитер, скользя по коже ледяными пальцами. Зубы громко клацали, стуча друг о друга, но сейчас Разумовскому не было до этого никакого дела. Раскинув руки в стороны и сжав кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу, оставляя на ней кровавые полумесяцы, он смотрел вслед удаляющейся толпе мальчишек, стоя на крыше деревянного сарайчика, в котором рабочий персонал детского дома хранил заржавелые садовые инструменты и прочую рухлядь, от которой жаль было избавляться, но глаза та мозолила слишком навязчиво. — Вот же гады! — голос Сергея подрагивал от ненависти. Стоящий позади него Олег вдруг разбежался и, замахнувшись, что есть силы, метнул в бегущую гурьбу верных друзей Пирожка круглую металлическую ручку. — Трусы! Мы с вас шкуры спустим! — пошатнувшись от резкого движения, мальчик чуть было не сорвался с края крыши. Разумовский подскочил к нему и, крепко вцепившись в плечо, оттащил назад. Свора мальчишек подёрнулась рябью, всколыхнулась громким протяжным «о-ой». На миг, потирая широкий затылок, Пирожок обернулся. Не смотря на ушибленную голову, на лице мальчишки сияла такая широкая улыбка, что Разумовский всерьез забеспокоился, не треснет ли круглая физиономия пополам. Если бы треснула, вышло бы замечательно. Вышло бы просто прекрасно, если бы эта мерзкая, гнусная, жирная рожа разошлась по швам прямо сейчас. Олег перевел удивленный взгляд на Сергея. Пальцы мальчика, по-прежнему сжимающие его плечо, сделались белыми, как мрамор. Ощущалось это не особенно приятно. Пирожок, тем временем, продемонстрировав ребятам весьма популярный неприличный жест, скрылся за редкой порослью, лежащей на пути к зданию детского дома. — Эй, Серый, — осторожно начал Олег, — мне больно вообще-то. Опомнившись, Разумовский разжал пальцы. Взгляд его сделался осмысленным. Пелена дикой злобы сошла с синих глаз, сменившись всепоглощающим отчаянием. Он обернулся к темноволосому мальчишке, уже успевшему стать его другом. — Они же найдут! Олег! Что нам делать? Речь шла о Марго, мирно посапывающей в старой измятой коробке в самом дальнем углу под кроватью Разумовского. К великому везению рыжеволосого мальчишки, соседей у него было немного, да и то, сменяли они друг друга практически по неделям и не отличались особенной внимательностью. Ну а после того, как последний его сожитель отправился искать счастье в новой семье, Сергей и вовсе наслаждался одиночеством целых пять месяцев в своей почти собственной крохотной комнатушке. Олега, как новенького, разумеется, решили подселить к располагающему избыточным пространством, но тут рыжеволосый мальчик был даже рад. Его тайна продержалась не дольше двух дней. На самом деле, Олег все понял еще раньше, но не имел привычки лезть в чужие секреты, потому черноглазый мальчишка смиренно дождался от Разумовского истории приобретения неординарной соседки, и после знакомства Волкова с Марго, ребята стали ухаживать за птицей вдвоем. Делать это вместе выходило гораздо проще: в два раза реже требовалось выбираться в пропахшее сыростью и усыпанное растрескавшейся штукатуркой крыло и значительно удобнее было друг друга при этом прикрывать. Поначалу Разумовскому казалось, что все это происходит не с ним. Что дружба эта — ненастоящая, такая же призрачная и скоротечная, как яркие утренние сны. Что такое просто не может принадлежать диковатым тщедушным изгоям. Олег был до невозможного простым и сложным одновременно. Не слишком разговорчивый, грубоватый и отстраненный, вечно покрытый ссадинами с ног до головы, он обладал поразительным умением становиться самым надёжным и участливым созданием на Земле, в точности тогда, когда это было необходимо. Пусть, порой у него было туго с воображением и пониманием витиеватых шуток, зато в математике этот мальчишка разбирался превосходно, от меткости его бросков и крепости кулаков захватывало дух, особенно, если они предназначались не тебе, а честная задорная улыбка в мгновение ока стирала с образа Олега весь налет суровости. Разумовскому непросто было привыкать к хорошему. Он все ждал какого-то подвоха, подлости, насмешек, а Волков все его разочаровывал. Мягкими взглядами, хрипловатым смехом, тяжеловатыми хлопками по плечу. С появлением Олега детский дом почти сделался для Разумовского просто Домом. Нет, еда в столовой оставалась такой же склизкой и безвкусной, пружины на кровати скрипели так же отчаянно и натужно, остался прежним пронизывающий маленькую комнатушку сквозняк — вестник оконных щелей, косые, неприязненные взгляды воспитателей никуда не делись, как и Пирожок со своими нападками. Этот даже, пожалуй, стал агрессивней. Однако теперь кислую кашу можно было зажевывать яблочными леденцами, которые Волков притаскивал неведомо откуда, выуживая прозрачные зеленые кругляши из карманов, углов главного зала, буфета, разумеется, и даже из-под полосатого матраса. Обнаружилось, что кроватные пружины возможно использовать в качестве музыкального инструмента, а если прибавить к этому хлопки в ладоши и отстукивание ритма каблуками ботинок по линолеуму, выходил целый оркестр. С дня данного занимательного открытия третий этаж детского дома каждый вечер наполнял плачь несчастной мебели. Невольные слушатели возмущались и безбожно игнорировались. Позже, правда, Олег признался, что хотел бы играть на чем-то более презентабельном. Порассуждав об этом, мальчики решили, что как только выберутся из их древнего скрипучего обиталища, обязательно отыщут самую лучшую в мире гитару. С Пирожком тоже стало получше, пусть, мальчишка не присмирел, теперь противников у него сделалось двое. Точнее, теперь был Олег. Разумовскому пока удары давались плохо, но ноющие, разбитые, истерзанные стенами и древесной корой костяшки приносили удовольствие. Они говорили о том, что что-то все-таки меняется. Особенно приятно было лежать в сумерках и медленно срывать подсохшие корочки с кожи. Однако Пирожок тоже менялся. С приходом осознания, что грубая сила перестала быть опорой и единственным средством достижения целей, пришлось искать помощи в изобретательности. Поиски эти привели к тому, что Пирожок научился хорошо подслушивать. А потом, вдруг оказавшись к своей удаче в нужном месте и в нужное время, крепыш разузнал о белоснежной подруге Сергея. Воспользовавшись занятостью ребят, резавшихся в карты в старом сарайчике (который они отыскали за подобием зеленой изгороди позади здания детского дома и совершенно нагло превратили в свое тайное логово), Пирожок сделал то, на что не решались даже взрослые. Замкнул старый амбарный замок, болтающийся на тяжелой деревянной двери. Это чудесное приспособление вполне можно было назвать антикварным. Ключ от него давным-давно канул в небытие, потому сарайчик запирался обычно на цепочку. Может и не очень предусмотрительно, вот только, скажите на милость, что из него можно было украсть, кроме истертых до дыр садовых перчаток или ржавой тачки без колеса? Мстительность Пирожка заслуживала уважения, никто подобных махинаций от этого круглоголового мальчишки не ожидал. В дверь биться было бесполезно. Хилым сарайчик казался лишь на беглый непридирчивый взгляд. На самом же деле, весьма добротный и крепкий, он сделался для мальчиков самой настоящей клеткой. Выход нашел Олег. Кое-как вскарабкавшись по крохотной лестнице, а затем по железным стеллажам, сквозь отошедшую в сторону деревянную доску, ребята сумели выбраться на крышу. Вот только выход этот был больше насмешкой, чем возможностью. Стены сарайчика были высоки, густая трава терялась прилично далеко внизу. Разумовского захватило отчаяние. Он запустил пальцы в волосы. Делать нечего. В глубине души он уже знал, что прыгнет. Плевать, что из этого выйдет, Марго он им, умрет – не отдаст. Сергею было даже страшно представить, что это гнусное создание может сотворить с несчастной птицей. — И что же ты сделал? — нетерпеливо ворвалась в историю Май. Разумовский улыбнулся. Очень ностальгически. — Подумал, что, если разорвать свитер по шву, получатся отличные крылья-перепонки, ну знаешь, как у белки-летяги. Приложив ладонь ко лбу, Май издала протяжный стон. Маленький Разумовский сделал то же самое. Олег сосредоточенно нахмурился, меряя крупным шагом крышу и ища, за что бы зацепиться, чтобы слезь вниз целым, а не по частям. Сергей поделился с ним своим планом. Брови Олега взлетели вверх. — Это можно, — немного поразмышляв, сказал он. Темные глаза сверкнули, отражая звезды. — Очень даже можно. Май тем временем вновь хлопнула себя по лицу. Рыжеволосый мальчишка принялся стягивать свитер. Противный локоть, как назло, запутался в широком рукаве… Как вдруг Олег вскрикнул: — Погоди! Его цепкий взгляд наконец выхватил то, что мальчишка так долго искал. Точку опоры, выступающую из гладкой деревянной поверхности. Если повиснуть на руках, вполне можно дотянуться ступней, чуть ее развернуть, а там и прыгать не так далеко. «Совсем не далеко!» — убеждал себя Олег. «Эта темень только и выглядит такой пугающей, на самом деле, до земли рукой подать. В крайнем случае, можно сгруппироваться». — Серый, гляди, вот он — наш путь! Разумовский развернулся к другу. Свитер скользнул вниз. Мальчик глянул на деревянный выступ недоверчиво, сглотнул подступивший к горлу ком. Если лететь, то это шаг — и р-раз! А здесь шагов несколько, и в середине можно начать думать о том, что будет, если не выйдет. А после таких мыслей обычно всегда не выходило. Олег глянул на рыжеволосого мальчика, успокаивающе потрепал его по плечу. Разумовский почувствовал себя задетым этим утешительным жестом. В конце концов, он не младшая сестричка Волкова и не трус. Словно услышав его мысли, Олег улыбнулся, этой своей фирменной улыбкой, в миг уносящей из сердца каждого, кто ее видит, всякое беспокойство. — Я полезу первым. Разведаю. А потом ты. Там не сложно. Главное — руками держаться. Разумовский кивнул. Затем еще раз, уже для себя. Короткий взгляд, и Волков висит над темным полем, отделимый лишь крепко сжатыми пальцами от голодного ничего. Секунда, и голова мальчишки исчезла. Разумовский дернулся вперед, судорожно дыша. — Я почти все, — пропыхтел снизу Олег. Хлопок. Приглушенный хруст. Сергей замер, испуганно распахнув глаза. — Все! — послышалось довольное из темноты. — Если что, это ветка, а не моя нога. Говорил же, совсем просто. Не бойся. Если, что я тебя подстрахую. — Я не боюсь, — оскорбленно заявил Разумовский и присел на корточки, разворачиваясь. Его пальцы прошлись по шершавому дереву, выискивая наиболее удачные места, чтобы зацепиться. Короткий вдох, и ноги мальчика свесились вниз. Он судорожно заболтал ими, нащупывая опору. — Прямо под правой! — подсказал ему Олег. Разумовский потянул правую ногу вниз, но вдруг обнаружилось, что она у него однозначно короче, чем у Волкова. Страх скользнул волной мурашек по позвоночнику. Это как полет. То же, что полет, только лететь буквально мне сейчас не нужно. Сергей слегка разжал пальцы, удерживаясь одними подушечками, и (о, ура!) его ступня коснулась опоры. — Ты до невозможного крут! — возликовал Олег. — Теперь зацепись за расщелины между досок и спусти левую ногу. Я подставлю руки. — Угу. Разумовский выполнил вышеперечисленное, и вот уже его левая нога перестала болтаться в воздухе. — Теперь правую вниз! — скомандовал Олег. — Там будет большущая щель. Разумовский нащупывал большущую щель секунд пять, а когда его кроссовка умудрилась в нее впихнуться, облегченно выдохнул. — Совсем немного осталось! — подбадривал Олег. Тут что-то и пошло не так. Видимо, Разумовский слишком поторопился, переставляя руки. Или расщелина вдруг оказалась скользкой. Так или иначе, мальчик потерял точку опоры и, нелепо взмахнув руками, повалился спиной в темноту. При падении что-то острое взрезалось ему аккурат между лопаток. Разумовский вскрикнул. Где-то под ним раздалось приглушенное «ох». Ойкнув, мальчик скатился с Олега и тут же затараторил, перечисляя одно извинение за другим. Волков поднялся, потирая лоб, пострадавший от локтя Разумовского. — А знаешь, у тебя отлично выходит бить, когда ты этого делать не собираешься. Разумовский смутился еще больше, но Волков лишь махнул рукой, останавливая его сбивчивую речь. — Очень эффектное сальто назад, я просто помешал тебе его исполнить. А теперь — бежим. Разумовский кивнул и понесся со всех ног, перескакивая кочки и подворачивающиеся под ноги камни, совершенно позабыв о боли в спине. Жуткая опасность подкрадывалась все ближе к ничего не подозревающей Марго, и Сергей молил всех известных ему богов, что бы те только позволили ему успеть.***
— Кофе закончился, — констатировал молодой человек, с легким удивлением заглядывая в чашку, будто только сейчас заметил, что держит ее в руках. Целиком и полностью погрузившись в рассказ, Май нехотя вынырнула из темного поля в просторную кухню, пару раз недоуменно моргнув. — Ага. — Пить еще, наверное, не стоит, — задумчиво произнес Разумовский. Определив, что кружка была третьей по счету, девушка согласно кивнула. Небо за окном приобрело серебристый отблеск. — Умру, если не глотну сейчас апельсиновой газировки. Май сморщилась, смешно нахмурив брови: — Только мне ее не предлагай. — О нет, тебе точно следует попробовать, — возразил Разумовский, подскакивая к автомату с напитками. — Между прочим, — бросил он через плечо, — это моя гордость. — Я такое не пью, — протянула девушка, наигранно капризно. — Ты вообще ничего приятного не пьешь, — хмыкнул молодой человек. — Для атмосферы, — он вытянул вверх указательный палец. — Без апельсиновой газировки будет не то. С этим он метнул баночку девушке. Она ловко перехватила напиток, повертела его в руке, затем театрально закатила глаза и все-таки сдвинула пальцем железное колечко. — Славно, —ухмыльнулся Разумовский. — Это из особой коллекции! Май сделала глоток. Удовлетворенно поджала нижнюю губу. Напиток в действительности был изумительным. Наполненный множеством пузырьков, он шипел на языке сладким облаком, не приторный и с легкой горчинкой. Май вдруг почувствовала себя семилетней девочкой из детского лагеря и осознала, что про атмосферность Разумовский не шутил. — Беру свои слова назад. Это восхитительно. — Я знаю толк в восхитительных вещах, — молодой человек подвигал бровями. Девушка прыснула, чуть не расплескав газировку, и приподняла воображаемую шляпу, выражая уважение. — Итак, я точно знаю, что ты успел. Разумовский надул щеки, шумно выдохнув. — Но что ты с ними сделал? — То, что в полной мере оправдало мою репутацию психа.***
Они ворвались в комнату, запыхавшиеся, испачканные в грязи, сбив по дороге стоящего «на шухере» мальчишку, аккурат в тот момент, когда Пирожок небрежно отшвырнул прочь картонную коробку. Марго возмущенно хрипела и царапалась, но толстым пальцам-бобинам все было нипочем. У Разумовского упало сердце, кровь сделалась густой и вязкой, на лбу выступил холодный пот. Олег незаметно пожал его руку, призывая к спокойствию и параллельно с этим награждая каждого из своры Пирожка персональным свирепым взглядом. Ребята несколько стушевались, раннее появление мальчиков точно не входило в их планы. Однако Пирожок выглядел довольным и совсем не удивлённым, точно знал, что именно так все и будет. — Какой миленький питомец, — издевательски проворковал крепыш. — Такой визгливый. Прям как его жалкий хозяин. — Это она, — процедил Разумовский. Ему до безумия хотелось хотя бы метнуть чем-то в мерзкого мальчишку, чтобы его отвлечь, и Марго успела освободиться и улететь прочь. А там — будь, что будет. На воспитателей Сергею сейчас было совершенно плевать. — Она? — переспросил Пирожок и гаденьким голосом прибавил: — А разве тебе не нравятся только мальчики? Пальцы Олега соскользнули с его руки. Свора Пирожка загудела и заулюлюкала. — Еще слово, и я заставлю тебя сожрать собственную ногу, — процедил Олег и от выразительности его тона, казалось, задрожали стены тесной комнатушки. — Не суди всех по своему примеру, — прибавил Разумовский, вперив в крепыша уничтожительный взгляд. Тут Пирожок побледнел, по его шее пошли красные пятна, медленно подползая к круглому лицу. Марго сдавленно пискнула. — Откручу голову твоей курице прямо сейчас, — прошипел Пирожок. Карие его глаза выпучились, как у мопса, капельки слюны слетали с языка при каждом слове: — Что бы ты наконец уяснил, что случается с ничтожествами вроде тебя. В кармане, как на зло, обнаружились только смятая обёртка от конфеты, да маленькая металлическая зажигалка. Ее Разумовский выменял, пожертвовав набором марок, слезно и кровно оберегаемым, но все же не таким ценным, как возможность проделывать впечатляющие фокусы с огоньком в руках, у одного из старших мальчишек. Поначалу с фокусами у Разумовского выходило не очень, отчего на его пальцах стабильно красовались розовые пятна ожогов. Однако спустя месяц трудов и занятий с местным сторожем, Сергей так и не понял до конца, почему полноватый, весь в сединах старичок решил уделять ему время, рыжеволосый мальчишка сумел добиться вполне значительных результатов. Метал скользил меж его пальцев, словно ртуть, а огонь описывал вокруг них замысловатые фигуры. Сторож однажды сообщил мальчику доверительным шепотом, что девчонки такое просто обожают. Сейчас Разумовскому до них не было никакого дела, но он решил, что обязательно проверит это в будущем. Марго вскрикнула вновь. Олег дернулся вперед, но его тут же обхватило множество рук. «Не успеет!» — в ужасе подумал рыжеволосый мальчик. Тут его разум отключился. Подушечка большого пальца привычно скользнула по ребристому колечку, рука взметнулась вверх. Зажигалка описала горящую оранжевую дугу в воздухе. Сначала ничего не произошло. А затем рубашка Пирожка, льняная, покрытая кучей пятен всевозможных оттенков, огромная, явно с чужого плеча, вспыхнула и задымилась. Пирожок завизжал. Его пальцы разжались. Белым облачком Марго взмыла к потолку, но Разумовский не обратил на нее внимания. Его глаза, золотые, отражающие в себе яркие всполохи, неотрывно следили за извивающимся Пирожком. — Кричи, — мысленно велел Разумовский. Или кто-то другой, обманчиво прикидывающийся им. —Давай же, покричи погромче, дружок. Я все еще хочу увидеть, как трещит твоя кожа. — А вот и Птица появился, — подумала Май.