«Хмуро сгорбил спину вечер. Обняла, обняла меня за плечи Моя русская тоска Плакали со мною свечи. Кто меня, кто меня, меня излечит? Моя русская тоска». Дарья Виардо — Русская тоска
Из казино Май выползла мрачнее тучи. Пусть лицо ее выглядело почти привычно невозмутимым, внутри девушки все дрожало и тряслось, подпрыгивая в лихорадочном танце. Предупреждающе поблескивали холодным графитом глаза, тонкие губы, сведенные в прямую черту, практически исчезли, а пальцы крепко стиснули кожу перчаток в недрах широких карманов пальто. До невозможного нестерпимо Май вдруг захотелось что-нибудь пнуть. Хоть эту растрескавшуюся стеклянную бутылку, к несчастью для нее, очутившуюся под ногами девушки. Резкое, порывистое движение, и стекло брызнуло россыпью изумрудов, ударяясь о стену. Легче не стало. Какой-то дурнопахнущий бродяга в грязной шапке с помпоном и длинной, смятой бородой проводил Май осуждающим взглядом. Практически пролетев мимо него, девушка зажмурилась, втягивая ртом воздух сквозь плотно стиснутые зубы. Пошевелила пальцами, выпуская перчатки и мимоходом отмечая, какими они сделались влажными. Полы пальто развивались за ее спиной, угольно-черные волосы падали на лицо, липли к губам. Походка Май сделалась пружинистой, рвано-энергичной. «Ирландия. Ирландия, чтоб тебя, родная!» Небо над головой Май, прежде черное, в бледной россыпи далеких звезд, затянули тучи. Медленно растаяла в сизом мраке тусклая луна. На кончик носа упала первая капля, вторая неловким мазком скользнула по щеке. Май ругнулась вновь, подтягивая повыше ворот пальто. «Что ж, у этого определенно есть положительная сторона. У всего на свете есть положительные стороны, если хорошо поискать, не правда ли? А здесь их просто великое множество!» Из самого важного, но далеко не радостного, Май наконец стало известно месторасположение Лады. Пусть расплывчатое, возможно, временное, но все же обозначенное названием конкретной страны. Май и представить не могла, что Молот в своих поисках окажется таким дотошно-продуктивным: вычислить, у кого и куда девушка достала билеты в отсек грузового самолета (разумеется, не напрямую, а через целых четверых посредников, к несчастью для беглянки, не слишком приспособленных к хранению секретов) — неплохое достижение. Горячая волна стыда за собственный непрофессионализм прошила Абамелик. Пока она гонялась за Чумным Доктором в стремлении потешить собственное тщеславие и разглядывала распечатки рисунков, да спичечные коробки, Яша Молот сумел добиться куда более существенных результатов. Средой для извлечения полезных сведений он располагал, конечно, более обширной, но самой Май определенно следовало отдать предпочтение усердной работе, а не развлечениям в клубах и чужих офисах. Девушка закусила губу. Ее щеки вспыхнули бледным румянцем, в глазах явственно отразилась досада. Врать самой себе не имело смысла, Май прекрасно знала, что о последнем ни чуточку не жалеет. Это и беспокоило ее больше всего. Собственное предательство. Работе всегда следовало быть на первом месте. Это ее жизнь, ее стимул и мотивация, это она вся. Однако сейчас данная установка отчего-то летела в тартарары. Просто с космической скоростью. Резкий порыв ветра взъерошил девушке волосы. Где-то вдалеке прогремел первый раскат грома. Сверкающее лезвие молнии разрезало небо. «Это пройдет» — мысленно успокаивала себя Май. «Просто небольшой эмоциональный всплеск и воздействие кисельного питерского воздуха». Она знала, что не пройдет. Май чувствовала себя так, будто подцепила лихорадку, а инкубационный период уже давно минул. Она обделила вниманием первые симптомы: сбитое дыхание при виде ямочек на белых щеках; мелкую дрожь в пальцах от желания задеть ими контуры мраморного профиля, прикоснуться к золотисто-огненным нитям волос; застывшие в мыслях глаза, более походящие на пару бездонных синих колодцев, в которые хочется нырнуть и остаться до последнего удара сердца. Прежде она не видела подобных глаз. Были голубые, бирюзовые, отдающие лиловым, но такие, горящие собственным чарующим внутренним огнем — никогда. И голос, и шершавые ладони, которые никогда не бывают холодными, и тонкие прямые пальцы — все в нем казалось особенным. Май пыталась внушить себе, что главной причиной ее заинтересованности были загадки. Что история Чумного Доктора выходила увлекательной, настолько, что не влезть стало бы преступлением. Что корень проблемы в расследовании, странной призрачной связи Лады и Сергея, которая и вовсе может оказаться не более, чем предлогом. Целиком и полностью погруженная в размышления, девушка удивленно вскрикнула, когда, внезапно вынырнув из-за поворота, в нее вписался некто в белой пластиковой маске с заостренным клювом. Судя по силе удара, подросток или вовсе ребенок. Что-то металлическое звучно брякнуло об асфальт. — Под ноги смотреть надо, — пробурчала Май, разглаживая воротник пальто, но очередной поклонник Гражданина вряд ли ее расслышал. Покачнувшись, огибая девушку, как какое-то неодушевлённое препятствие, он прошмыгнул мимо и унесся прочь. — И не в первый раз ведь, — заметила Май. Что-то тускло блеснуло у нее под ногами. Девушка наклонилась и подняла с земли баллончик с краской, изрядно заляпанный по краям. Завернув в сторону аллеи, с которой выскочил подросток, Май скользнула взглядом по ряду высоких домов, и творение юного мастера мигом бросилось ей в глаза. Широкий, влажно поблескивающий свежей краской черный крест. Кажется, именно так в Средние века помечали дома заражённых, а предприимчивый Чумной Доктор решил включить это в свой список «фишек». Что же, эффективно и в современном антураже. Волновала ли ее судьба Петербурга? Был ли в революциях смысл? Вероятно, эти своеобразные фрик-шоу давали людям возможность взглянуть на собственные увечья со стороны. Позволяли кривиться и смеяться, прикрывая губы ладошками, и кричать от ужаса в глубине самих себя. Могли ли они чему-то научить? Едва ли. Только не этих людей. Кровь, разруха, подкормка для собственной жестокости. Повод. Их сердца горели не идеями новизны. Лишь желанием причинить боль, дать волю своим демонам. Плейбек-театр. Сыграем вашу историю разрухи вновь. А затем еще, еще, и еще. Замкнутый круг. И бездействие такой же круг. Они не заслуживали перемен. Не были к ним готовы, не были для них предназначены. Как крестьяне с вольными на руках, молящие старых хозяев вновь обратить их в рабов. Ибо дальше неизвестность, хруст льда под ногами. Остановишься — и канешь в холодную темную пучину. Побежишь, и сколько же будет длиться твой бег? Как долго продержаться ноги, на сколько хватит дыхания? Они отчаянно желали того, чего не могли понять. Знали, что сейчас плохо, но это плохо стало родным, привычным, предсказуемым, с собственным графиком разочарований и потерь, расписанным на годы вперед. Дорожка, ведущая к обрыву, но с таким маленьким углом наклона, что, если шагать медленно, до конца можно и не успеть дойти. Хотелось ли ей, чтобы все было иначе? Хотелось. Верила ли она в возможность этого «иначе»? Нет. Разумовский — капля в море, крик в пустоту. Эта толпа поглотит его, пережует и выплюнет, не задумавшись. Менталитет, убеждения, привычка мыслить и делать, неповоротливость, неспособность рассматривать иные варианты, вот — вся ее суть. «…И их не отжать под краном, не высечь плетью. Они обросли титаном, рудой и медью»*. Все эти люди в вороньих масках и черных куртках, кто они на самом деле? Взбалмошные подростки, ребята, решившие поискать приключений на голову и острых ощущений, фанатики, преступники, пользующиеся удачно подвернувшимся прикрытием — борьбой за справедливость? Справедливость. Что это вообще? Возможна ли она в мире, где каждый поступок окружен таким огромным множеством внешних и внутренних факторов, влияющих на его суть? Убийство Гречкина было справедливым. Оно было приятным. Приятными были и смерти Сорокина и Зильченко. Да, Чумной Доктор никогда не возместил бы нанесенный ими ущерб, но он сумел предотвратить дальнейшие разрушения. Закон с этим не справился. Он был не более, чем красивым артефактом, забранным в стеклянный колпак, пылящийся где-то на музейной полке. Красивый, правильный, чистый, как детская сказка, он имел значение только для тех, кто не мог себе позволить его переступить. Для Май закон давным-давно перестал что-либо значить. Она шантажировала людей, давала им взятки, угрожала, убивала в конце концов. Для нее стерлись всякие границы, и это никак не мешало девушке спать по ночам. Убиенные, обманутые, использованные не путались в ее мыслях, они просто таяли и исчезали один за другим, смываемые новыми днями. Были ли у них семьи, друзья? Если она и задумывалась об этом, то исключительно от безделья, чтобы удовлетворить какую-то смутную потребность в подобии эмпатии. Май не хотелось быть хорошей, доброй правильной. Когда-то давно девушка пыталась, но ее все больше винили в том, что она делает недостаточно. Недостаточно внимательна, недостаточно участлива, недостаточно заинтересована, недостаточно альтруистична. Она была плохой дочерью, плохой девушкой, плохой внучкой, плохой подругой. Наконец, ей надоело. Они видели Май такой, и она решила ответить их ожиданиям. Соответствовать? А может превалировать? Это не было капитуляцией. Напротив — принятием. Самой себя. Май отпустила призрачную, бесконечно неудовлетворенную, жадную и безразличную к усилиям добродетель, и ей стало легко, как никогда. Такое принято называть проигрышем, но ей плевать на все, что принято. Май была изворотливой, гибкой и быстрой. Она находила лазейки, просачивалась в щели, пробиралась вперед сквозь препятствия, ухватившись за чей-нибудь рукав. Разумовский шагал напролом, круша на своем пути все неугодное, следуя своим железным принципам. Так, как хочу, или никак вовсе. Ребенок ли? Или человек с высокими стандартами? Ему наивно хотелось чистоты. Он устал. И отчаялся. Или было что-то другое? Май закрыла глаза, подставляя лицо дождю, наслаждаясь тем, как холодная вода скользит по шее, пропитывает рубашку на плечах. Руки сложены за спиной, пальцы машинально поглаживают металлические бока баллончика с краской. Сейчас она ничуть не жалела о том, что не захватила с собой зонт. Май требовалась остыть. Она с шумом втянула в рот воздух, раздувая щеки, и принялась считать. От десяти до нуля. Обычно этого хватало. Решение есть всегда, просто не каждый умеет его найти. У нее получится. Всегда получалось. — Май? Девушка дернулась. От неожиданности и звука собственного имени, произнесенного знакомым голосом. Подумала, не мерещится ли ей, а затем обернулась и действительно увидела Разумовского. Расслабленно, довольно улыбающегося, в длинном лиловом плаще с отложным воротником и зачёсанной набок шевелюрой. То, как эта конструкция умудряется держаться на весу и выглядеть привлекательно — вот она, главная загадка Разумовского. — Чем это ты занимаешься? — молодой человек склонил голову набок, заинтересованно прищурившись. В голосе его отчетливо прозвучали смешинки. — Ого, — Разумовский выразительно выгнул бровь, наградив Май, все еще сжимающую в руках баллончик, красноречивым взглядом. — От тебя так точно не ожидал, — его улыбка сделалась шире. — Что?.. — девушка недоуменно нахмурилась. Спустя секунду в ее глазах вспыхнуло осознание. — Это не мое, ясно? — процедила Май, отбрасывая баллончик прочь. — Так много вопросов и так мало ответов… — продолжал издеваться Разумовский, совсем уж нагло ухмыляясь. — Можно ведь было сказать прямо, зачем так изворачиваться? Май наградила его убийственным взглядом. — Что ты вообще тут делаешь? Посреди ночи. — Гуляю, — совершенно невинно прихлопнув ресничками ответил молодой человек. Золотистые искорки на миг вспыхнули в его зрачках. — Гуляешь? — с явным скепсисом переспросила Май. — То есть, погоди, — ее брови сложились домиком, — ты. На улице. Ногами. Ты? — Ну не руками же, — Разумовский озадаченно сморщил нос и сдвинул зонт, который все это время держал в руке, чуть в сторону, заметив, как пара дождевых капель задела воротник. — Кстати говоря, — молодой человек ткнул в Май пальцем, — это такой способ экспресс-стирки? — Не только, — лишь сейчас осознав, насколько промокла ее одежда, девушка сжала край рукава пальто, удивленно наблюдая, как тонкая струйка воды сочится из ее пальцев. — Еще я так душ принимаю. Очень время экономит. И бодрит. — И не жарко совсем, да? А то питерская осень, она такая знойная. — Именно, — подтвердила Май, ежась от очередного порыва ветра. — Иди сюда, — предложил ей Разумовский, приглашающим жестом отводя руку в сторону. Девушка шагнула под зонт, окидывая молодого человека пытливым взглядом. — Так какого ты забыл на улице посреди ночи? Разве люди не набрасываются на тебя, тыча пальцами и выпрашивая фото? — У меня были дела, — уклончиво ответил Разумовский. — И я знаю пару путей, на которых мало кого можно встретить. — Замышлял что-то злодейское? Молодой человек очень уж выразительно закатил глаза. — Или ты за мной следишь? — продолжила допытываться Май. — Заняться мне больше нечем, — фыркнул Разумовский. — Я наткнулся на тебя случайно. — Лучше бы не натыкался, — честно сообщила девушка. — Я теперь от тебя не отстану. — Ага, я тоже об этом подумал, — покивал молодой человек. — Но, видимо, так распорядилась сама судьба, — прибавил он бархатистым тоном, глянув на Май из-под полуопущенных ресниц. — Ты выглядишь каким-то неестественно довольным и энергичным. — У меня открытие детского дома совсем скоро, а это жуть как волнует! Но пока все идет по плану, поэтому, — он побарабанил пальцами по ручке зонта, — настроение просто чудесное. — Хм, — Май потерла подбородок, — значит, будучи в таком расположении духа, поделиться со мной подробностями всех твоих «темных делишек» выйдет просто замечательно? Улыбка сползла с губ Разумовского. Он скосил взгляд в сторону, нахмурился, пожевал губу. — Пройдемся? — Куда? — мигом поинтересовалась Май. — Куда-нибудь. Здесь мы выглядим странно, не находишь? — Хорошо, — согласилась девушка, опираясь на любезно предложенную руку. — Послушай, не хочешь взять мой плащ? — вдруг спросил Разумовский. — Я даже через рукав чувствую, насколько твоё пальто промокшее. — Мне нормально, — непринужденно ответила Май. И вдруг чихнула. — Ага, — Разумовский остановился, сунул Май в руки зонт и снял с себя плащ, оставшись в одной водолазке. — Говорю же, нормально, — проворчала девушка, борясь с замешательством. Молодой человек выжидающе прищурился. — Ла-адно, — рассудив, что отказываться от такого предложения — поступок совершенно не рациональный, Май не без труда выпуталась из заметно потяжелевшего пальто. — Осторожнее, а то носить твою одежду войдет у меня в привычку. Разумовский коротко рассмеялся, встав у девушки за спиной и придерживая плащ под воротником: — Я не буду против. Все равно твой стиль слишком официальный. — Зато практичный, — хмыкнула Май. — Погоди, я рубашку выжму. Внезапный порыв холодного ветра неприятно резанул по коже. Девушка вздрогнула, торопливо стискивая мокрую ткань. — Господи, — Разумовский сморщил переносицу. — Я вот иногда думаю, точно ли у тебя все с головой в порядке? — Кто бы спрашивал, — парировала Май, просовывая подрагивающие руки в рукава и активно закутываясь в теплую ткань. — Не самое разумное решение, между прочим. Теперь мы замерзнем вдвоем. — В таком случае, бежим отсюда, пока нас окончательно не смыло. — О, боги, я не могу бежать, у меня ноги путаются! — заявила Май спустя пять минут энергичного перепрыгивания луж. Девушка подхватила полы чужого плаща, приподнимая над землей. — Кстати говоря, твои туфли слишком чистые для такой погоды. — Если бы люди знали, как приятно ходить по крышам, они давно бы перестали ходить по улицам, — философски проговорил Разумовский. — Ты сейчас что, Карлсона процитировал? — Ага. Видишь ли, я могу цитировать не только Ницше, — молодой человек смешно подвигал бровями. Девушка прыснула и тут же чихнула вновь. — Думаю, нам бы не мешало найти какое-нибудь теплое место, — заметил Разумовский. — Требую переговоров на нейтральной территории! — заявила Май. Молодой человек вскинул брови, насмешливо интересуясь: — И что ты предлагаешь? Продолжить наше обсуждение в каком-нибудь баре? — Хм. Молодые люди одновременно подняли головы, натыкаясь взглядом на помпезное, выкрашенное желтой краской здание с рядом колонн по центру фасада. Разумовский вопросительно выгнул бровь, глянув на Май. — Да ты смеешься, — воскликнула девушка. — Думаю, там будет тепло.***
«Ты так болеешь внутри, я тоже. Как и все сотни прохожих. «У меня все окей» снова будет ложью. Правды нет в глазах на тебя непохожих». Кошачий пират — Болеешь внутри
Спроси кто у Май, входило ли в ее планы очутиться в номере одной из самых дорогих гостинец Петербурга этой ночью наедине с Разумовским, в ответ девушка лишь весьма выразительно покрутила бы пальцем у виска. Тем не менее, прямо сейчас она вешала размокшее пальто на спинку массивного деревянного кресла с позолоченными вставками. Густой, мягкий ворс ковра щекотал стопы, неяркий красноватый свет бра затенял деревянные панели на стенах. Все вокруг — в завитушках, тяжелых кисточках и металлическом блеске. Разумовский в соседней комнате набирал воду в огромную мраморную ванну. Пар влажными щупальцами выбирался за дверь, стекая на пол: кофейно-узорчатый, натертый до блеска. — Май, хочешь пену? — прокричал молодой человек, перебивая шум воды. Девушка коснулась указательным пальцем подбородка, припоминая, когда в последний раз вообще купалась в ванне. Наверное, еще до поступления на первый курс химфака. А потом были душевые с очередями, длиною в жизнь, и мыться с максимально возможной скоростью как-то вошло у нее в привычку. — Хочу! — Правильное решение, — одобрил Разумовский, и вода за туманной дверью забулькала, тревожимая движениями рук. Вдруг в номер негромко постучали. — О, еда! Отлично, — молодой человек выскочил из ванной, открыл дверь, расплатился с официантом, оставив тому щедрые чаевые, и, заграбастав огромный поднос, наполненный всякой всячиной, прошагал к Май, опуская его на лакированный деревянный столик рядом с девушкой. — Обязательно выпей чай, — наставительно порекомендовал Разумовский, уже наполняя крошечную белую чашечку. Рыжие волосы, растрепавшиеся, собравшие в себя дождевые капли, уже не выглядели такими респектабельными, но в странном свете гостиной походили на раскаленный металл. — Облепиха, — заметила Май, потирая кончик носа. Насморк временно отступил, и девушка была этому необыкновенно рада. Ковер под креслом, с которого свисало пальто, сейчас напоминающее более лягушачью шкурку, заметно потемнел. — И мята, — проворковал Разумовский, протягивая ей чашку. Май благодарно кивнула, сделала небольшой глоток. Тепло тут же приятно растеклось по горлу, отдалось в щеках, слегка обожгло язык. — Может возьмёшь с собой в ванную? Вода уже набралась. — Замечательная идея, — согласилась девушка, расстегивая верхние пуговицы рубашки. — А ты? — Я? — непонимающе переспросил Разумовский. Его руки застыли над вазочкой с печеньем. — Почему бы, — Май игриво провела указательным пальцем по его щеке, — нам не искупаться вместе? Губы молодого человека разомкнулись, брови чуть приподнялись, а щеки окрасились розовым. — Кхм, — он коснулся губ тыльной стороной ладони, пряча в пальцах крекер. — Как пожелаешь. — Прелесть! — Май опустила чашку на поднос, взяла его в руки и прошла в ванную комнату. Разумовский последовал за ней, огибая разрастающееся на ковре озеро. Яркое сияние светодиодных кругляшей в потолке пронизывало теплое облако, наполнившее комнату. Воздух густой влагой оседал в легких. Переливающаяся радужными бликами пушистая шапка пены возвышалась над белой в серовато-черных росчерках ванной. Теплая плитка, покрытая резиновыми ромбиками, предназначенными для предотвращения падений, приятно грела стопы. Разумовский провел по пене рукой, расчищая широкую полосу посередине, и опустил на мраморные бортики деревянный столик. Молодые люди перенесли содержимое подноса на него. — Выглядит уютно, — улыбнулась Май, оглядывая замысловатые переплетения зелёных нарисованных лиан на стенах. Затем стянула через голову неприятно липнущую к коже рубашку, расстегнула ширинку брюк, продела пальцы в шлевки и потянула вниз, однако мокрая ткань ни в какую не хотела поддаваться. — Не поможешь? — обратилась Май к Разумовскому, опираясь руками на широкий бортик ванны и вытягивая ноги вперёд. Песочное печенье звучно треснуло в его зубах. — Конечно, — щебетнул молодой человек, наклоняясь и подхватывая пальцами края штанин. Май приподнялась над ванной, мышцы на её руках напряглись. Влажная пена щекотнула поясницу. Разумовский потянул, и мокрые брюки медленно сползли по ее ногам. Затем посмотрел на девушку снизу-вверх сверкающими, отражающими свет множества огоньков на потолке, глазами. Щеки его раскраснелись, рыжие пряди челки падали на глаза. — С остальным тебе тоже помочь? Зубы Разумовского ослепительно блеснули в ярком свете, а мягкие, гораздо мягче, чем у самой Май, губы размашисто прошлись по низу живота девушки. Кончик языка, горячий, влажный, обвёл впадинку у тазовой кости. По коже Май побежала дрожь. Колкая, морозная. Та, которая обычно жжёт щеки снежным зимним утром. В противовес ей, нечто густое, тягучее, жаркое шевельнулось внутри, волнами тепла расходясь к бёдрам и поднимаясь к рёбрам. — М-м, — Май запрокинула голову, сглатывая слюну, — почему бы и нет? Разумовский плавно приподнялся, целуя девушку в солнечное сплетение и одновременно с этим нащупывая застёжку на спине. Май шевельнула плечами, и лямки сползли к её локтям. Ладонь Разумовского легла девушке меж лопаток, она качнула руками, стряхивая бюстгальтер на пол. Молодой человек погладил её по спине, мягкими, нежным движениями, слегка цепляя ногтями кожу. Улыбнулся. Провёл указательным пальцем вдоль верхнего ряда рёбер, под полукружьями грудей. Май сцепила руки у него на затылке. Ладонь Разумовского скользнула по бедру девушки, другая придержала ее за талию. Тонкие, ловкие пальцы зацепили ткань, и одним быстрым движением он окончательно избавил Май от белья. — Твоя рука выглядит лучше, — заметил Разумовский, скосив взгляд на длинную темно-розовую полосу, рассекающую предплечье девушки. — БФ-6 — отличное средство, — усмехнулась Май. — А синяки почти такие же, — продолжил он, почти неощутимо водя пальцами по пурпурно-желтым кровоподтекам. Голос молодого человека заметно похолодел. Улыбка Май искривилась. — Пройдут. Девушка вдруг пробежалась пальцами по груди Разумовского, оттянула вниз высокий воротник водолазки. Её глаза блеснули, улыбка сделалась самодовольной. — Твои тоже. Разумовский вспыхнул, наградил ее сердитым, осуждающим взглядом. — Ты хоть знаешь, как с ними неудобно? — недовольно пробурчал он. — Мне пришлось отказаться от любимых рубашек и футболок. — Прости, — выдохнула девушка, давя в голосе смешинки. Май и вправду следовало предположить, что на тысяче и одном совещании подобные отметины, возможно, не лучшее украшение. Однако она вряд ли была в силах контролировать себя в ту ночь. Девушка задумчиво обвела по контуру особенно крупный след у правой ключицы. Было что-то приятное, особенное в лиловых пятнах, рассыпанных по чужой коже, если знать, что причиной их появления стали твои губы. — Прости, — еще раз повторила Май, на этот раз серьезней. — Тогда я была немного не в себе. Разумовский отвел взгляд. Его длинные темные ресницы коснулись щек, меж бровей пролегла тонкая морщинка. — Я… Я не уверен, что это было правильно, — он говорил шёпотом, едва слышно. — После того, что с тобой произошло. Я как будто... — Разумовский сжал губы и посмотрел Май прямо в глаза, — воспользовался ситуацией. Твоим стрессом и… — Эй, эй, эй, — Май коснулась его лица, погладила щеки. — Это было мое желание. В ту ночь… Всё было просто замечательно! Слышишь? Частичная избитость — это состояние нормы для меня, а тут и вовсе одна царапина. Разумовский усмехнулся, но как-то скупо и грустно. Покачал головой. — Ты совсем о себе не заботишься. — Ещё как забочусь, — возразила Май. — Да я себя просто обожаю! — Н-да, я заметил, — фыркнул молодой человек и, придерживая девушку за спину и под коленями, осторожно опустил ее в воду, чтобы не разметать пену. — О-ох, — выдохнула Май. — Как же горячо! Да тут градусов сорок! Обжигающее тепло обволокло ее тело пылающим коконом, лизнуло руки и ноги, но с пламенем, полыхающим в груди девушки, ему было не сравниться. — Не больше тридцати шести, — не согласился Разумовский, опуская руку в воду. — К тому же, она уже успела остыть. — Остыть? — глаза Май округлились. — Ты хотел сварить меня заживо? Кстати, однажды мне такое дело попалось… Пришлось несчастного паренька из ванны вытаскивать по частям. Его пальцы были похожи на сосиски и слазили с костей прямо в воде, представляешь? А запах стоял, будто кто-то приготовил замечательный наваристый бульон. Разумовский скривился, давясь печеньем и заходясь хриплым кашлем. Май участливо хлопнула его по спине, затем отползла к краю ванны, откидываясь назад, вытянула ноги и пошевелила пальцами, всё ещё привыкая к горячей воде. Разумовский распрямился, наконец справившись с кашлем, глотнул чая. Девушка склонила голову к плечу, медленно улыбнулась, глядя на молодого человека из-под кружев ресниц. Затем стянула губы в трубочку, проговорив: — И да, я всё ещё тебя жду. Разумовский вскинул голову, глядя на нее сверху-вниз. Выгнул бровь, ухмыляясь. Взгляд Май пробежался по острой линии подбородка, выраженным граням скул. Глаза девушки потемнели, наливаясь грозовым серым. Молодой человек небрежно, лениво подцепил пальцами ткань водолазки, потянул вверх, демонстрируя рельефный живот. Май сложила руки на широком бортике ванны, опустила на них подбородок, скользя взглядом по молочно-белой коже, с непонятным, навязчивым упорством пытаясь отыскать хоть какой-нибудь недостаток, малейший изъян. Но ни того, ни другого попросту не было. Его тело было безупречным. Это она поняла еще в прошлую ночь. Жилистое, гибкое, сильное. Невольно Май задумалась о том, а честно ли вообще людям так выглядеть? — Так и будешь на меня смотреть? — Разумовский глянул на девушку из-за плеча, расстегивая молнию на брюках. Она неосознанно закусила губу, наблюдая, как перекатываются мышцы на его спине, когда молодой человек чуть наклонился вниз. Ощутила, как растекается от ребер к животу густая лава, опалая кожу изнутри. Обычно бледное, лицо Май горело ярко-розовым, влажные лаково-черные волосы кольцами лежали на лбу. Девушка моргнула, зачесала чёлку вверх и спряталась за бортик ванны. Лишь её сияющие кварцевые глаза выглядывали из-за белого мрамора. — Ты такой рыжий, Разумовский, но на твоем лице совсем нет веснушек. Только на плечах и немного на шее… Как это возможно? Солнце отказалось тебя целовать? — У меня есть Луна, — насмешливо-устало ответил он, проведя рукой под глазами. Затем аккуратно повесил одежду девушки на эклектическую сушилку и забрался в тёплую воду, расположившись по другую сторону деревянного столика, напротив Май. Провел рукой по волосам, жмурясь от удовольствия. Девушка наполнила чашки, придвинула одну из них к Разумовскому. — Это так странно, — ее голос звучал вязко, задумчиво, глаза неотрывно следили за подрагивающим пламенем маленькой свечи, установленной на специальной подставке под прозрачным стеклянным чайником, — быть здесь. — Почему? — спросил Разумовский с лёгкой полуулыбкой на губах, расслабленный и безмятежный. — У меня отели всегда ассоциируются с дальними поездками. Мы как будто не в Питере. — А ты бы хотела куда-нибудь уехать? Неожиданный вопрос удивил Май. — Хм, — она закинула в рот крошечный сырный крекер. От влажных пальцев печенье размякло и налипло на зубы. Девушка недовольно провела по ним языком. — Не знаю, — честно призналась Май. — Возможно, мне хотелось бы однажды прихватить свой старый рюкзак, шагнуть за порог дома и больше никогда в нем не появляться. Снять лет на пятьдесят виллу где-нибудь в Индонезии, пить манговой сок, купаться по ночам в океане, петь на деревянной сцене в какой-нибудь забегаловке и ездить на скутере. — Ого, — вскинул брови Разумовский. — И ты бы смогла полностью отказаться от своих расследований и бюро? — Бюро-о, — рассеяно протянула Май, вертя в руке чашку и наблюдая, как золотисто-оранжевая жидкость переливается по гладким белым стенкам. — Моя работа для меня все, но иногда я действительно задумываюсь о том, чтобы переключиться на что-то новое. Нет, конечно нет, — она мотнула головой. — Я бы не смогла оставить все это и просто… жить? Слишком скучно и нечем занять мозги. Хотя, заказы по делам везде найти можно. Россия приелась. — Приелась? — Угу. Вечно здесь столько проблем. И, чувствую, из-за кое-кого вскоре их станет еще больше. — Или меньше, — промурлыкал Разумовский. — Рано или поздно это выйдет тебе боком, дружок. Помяни мое слово. Разумовский как будто бы нахохлился, прохладно заметил: — Я привык к тому, что в меня никто не верит, но, как видишь, это вовсе не помешало мне достигнуть своих целей. — Не драматизируй, — попросила Май. Она допила чай, вернула чашку на столик, провела пальцем по скользкой стенке ванны, окунула руку в пену. — Я беспокоюсь о твоем положении. — Как же ты любишь эти сухие публицистические формулировки! — ухмыльнулся молодой человек. Вместо ответа Май выбрала из крошечной стеклянной вазочки самый крупный орешек и запустила им в Разумовского, угодив аккурат в центр лба. — Эй! — возмутился молодой человек и метнул в девушку конфету. Она успела резко нырнуть вбок, поднимая волну брызг, но следующий снаряд — арахис, попал Май по щеке. Очередной орех щелкнул Разумовского по кончику носа. Мятный леденец шлепнулся девушке на макушку. Деревянный столик залило водой. Расставленные на нем закуски покрылись хлопьями тающей мыльной пены. — Предлагаю ничью, — смеясь и поднимая к голове раскрытые ладони, проговорил Разумовский. — Я бы, конечно же, тебя сделал, но очень не хочется жевать печенье с привкусом геля для душа. — Ха, — Май глянула него исподлобья, — считай, что в этот раз ужасная расправа обошла тебя стороной. В ответ Разумовский пихнул девушку ступней по лодыжке. Она пяткой придавила его ногу к дну ванны. Молодой человек сжал пальцы. Его нога ловко скользнула в сторону. Молодые люди соединили стопы, выпихивая друг друга к краям ванны. — Как Молот? — между тем поинтересовался Разумовский. — Неплохо, — просипела Май, упираясь руками в бортики. — Моя девочка очутилась в Ирландии, представляешь? — Поедешь за ней? — Я не доверю тебе Питер, — она закусила щеку, с особым усилием толкая Разумовского. — Или тебя ему. Молодой человек фыркнул, и в следующую секунду его колени задели столик, отчего тот дрогнул, чуть не съехав с бортиков ванны. Посуда жалобно бряцнула, соприкасаясь стеклянными боками. Разумовский вдруг поджал колени к подбородку, отчего Май по инерции поехала вперед, судорожно цепляясь пальцами за скользкий влажный мрамор. Молодой человек ухватил ее за щиколотки и еще больше потянул на себя. Май взмахнула руками, опустила их в воду, упираясь ладонями в дно ванны. — Между прочим, — она вытянула шею, приподнимая лицо над пушистой пеной, — твои дорогие обожатели планируют полный коллапс на конец этого месяца. «Куча» — так они это называют. — О, это же просто замечательно! — довольно воскликнул Разумовский. — Нет! — изумленно возразила Май, усердно, но безрезультатно пытаясь высвободить ноги. — Ты хоть представляешь, какой будет хаос? — Еще как представляю, — подтвердил Разумовский, сжимая ее лодыжки одной рукой, а другой осторожно спуская деревянный столик на пол. — Какие же они все-таки удобные, со всем справляются сами… — Например, с разносом банков и ювелирных… — ехидно прибавила Май. — Минусы есть во всем, — хмыкнул молодой человек. — Твоя беспечность сводит с ума. — Моя ли? — Разумовский выгнул бровь, наградив Май красноречивым взглядом, а затем вдруг закинул ноги девушки себе на плечи. Его горячие, шершавые, приятно щекочущие кожу ладони скользнули по ее бедрам. Май охнула, рефлекторно скрестила стопы, чтобы не упасть, качнулась назад. Пальцы Разумовского сомкнулись на ее локтях, вытягивая девушку из воды. Серебряные капли взметнулись в воздух, застыли в нем радужными кристаллами, переливаясь и подрагивая. Май запустила руки в рыжую шевелюру, натягивая пряди. Заглянула в золотисто-синие глаза. — Плут! Ты решил попросту стравить их друг с другом. Армию и всех этих дебоширов-подражателей. — Ага-а, — протянул Разумовский, наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц. Его ладони заскользили по спине девушки, чуть пощипывая кожу. — Мне и делать ничего не придется. Вся эта грязь поглотит сама себя. — А как же те, кто действительно поддерживает твои идеи, верит в тебя? По лицу Разумовского пробежала тень, мимолетная, практически неуловимая. — У любого блага есть цена, Май. Глупо представлять, что это не так. — Но на кого ты планируешь опираться, когда все это закончится, если всех твоих сторонников снесет ударной волной? Он посмотрел на девушку так, будто ответ на ее вопрос был риторическим. — На свою репутацию, конечно же. Чистую и безупречную. — Вот оно! Вот, чем тебе мешали Гречкин, Сорокин и Зильченко. Вы что-то сделали, все вместе. Что-то, о чем никто не должен знать. — Да, — пробормотал Разумовский ей в шею, прикусывая кожу. Аромат жженого сахара окутал Май, вытесняя из головы всякие мысли. С ее губ сорвался глухой, тающий в плеске воды стон. А потом пальцы Разумовского скользнули вверх по внутренней стороне ее бедра. И Гречкин, Сорокин и Зильченко пошли трещинами, разбиваясь на тысячи частей и осыпаясь мелкой крошкой.