Письма в никуда

Анна Викторовна, счастье моё! Как давно я не обращался к Вам, но события последней недели заставили меня выкарабкаться из небытия и вспомнить мою гимнастику для ума: письма к Вам. Изобретатели виселицы и обезглавливания — благодетели человечества; придумавший одиночное заключение — подлый негодяй; это наказание не телесное, но духовное. Тот, кто не сидел в одиночном заключении, не может представить себе, что это такое. Хорошо ещё, что инквизиторы мои весьма рьяно исполняют свои обязанности и не дают мне скучать. Но вот представьте: с ними случилась совсем невероятная вещь, в коей я вижу добрый привет от Вас, мой ангел-хранитель. Неожиданно безжалостные палачи мои предстали в своей великодушнейшей ипостаси - человеколюбия. Мне после полугода заключения позволили прогулку! На воздухе! Камера моя сырая и холодная, печь в ней совсем дурно греет, да к тому же нещадно дымит. Крепостные же стены совсем близко подведены к зданию тюрьмы и на целую сажень превышают его, так что солнце совсем не проникает в камеру, чтобы осветить и прогреть её. Да и массивная решетка на оконце, кое могу смело назвать просто дырой в стене под потолком, так вот эта решетка съедает даже те жалкие лучи света, что упрямо пытаются пробиться в мрачный каменный мешок. Так что можете представить себе, как я воодушевлен возможностью пусть ненадолго, на четверть часа всего в день выбраться из моей смрадной кельи на воздух, увидеть клочок неба, размять ноги прогулкою по двору. Этот двор представляет собою узкую полосу земли, заключенную между двумя стенами. Одна – каменная стена тюрьмы, высотой в два этажа, а другая, еще более высокая,— из гранита двухсотлетней давности. В первую мою прогулку дурно сделалось, голова закружилась от непривычки, и Ваш покорный слуга свалился в совершенно несвойственный ему обморок. Пришедши в себя, я немедля вспомнил Вас, и от острейшей жалости перехватило дыхание: как же вы, духовидица моя, должно быть, страдаете, теряя сознание после общения со своими духами. В который уж раз прошу Вас: берегите себя, драгоценная Анна Викторовна. Бог с ними, моими мучителями, ежели Вам приходится испытывать в общении с ними такие страдания, не стоит оно того. Признайтесь, ведь это вы заставили этих господ вспомнить, что они рождены людьми, а не зверями, да и звери не мучают себе подобных из каких-то причин, не связанных с добыванием еды и утолением голода. Интересно, как Вы это сделали? Боюсь мне этого никогда не узнать и не понять. Вы всегда лишь иронично поднимали брови в ответ на мой вопрос: «Как Вы это делаете?» И всё же настоятельно прошу Вас: ежели перерождение моих стражников в добрых самаритян – Ваших рук дело, и Вы испытываете при этом сильные физические страдания, заклинаю, нет, требую – оставьте это. Я ведь уже говорил Вам: человек я весьма упрямый, меня просто так не сломать. Кажется, я слишком увлекся описанием своих приключений здесь. Вдруг Вы имеете доступ к мыслям моим и огорчитесь? Но последнее, чего я хочу - это доставлять Вам душевные страдания более тех, что Вы, думается, уже испытываете. Давайте же лучше поговорим о приятном: о тех чудесных моментах прошлого, когда моё чувство к вам только начинало обретать вполне определенные черты. Ведь произошло это не сразу. В деле Князя тьмы я всё еще не понимал, как глубоко увязаю во влечении к Вам. Когда Вы появились поздним вечером в участке в легчайшем платьице и с непокорными кудряшками, обрамляющими ваше нежное лицо, я под воздействием коньяка даже пытался флиртовать с Вами, но Вы вновь повели себя с подкупающей искренностью. Без тени кокетства просто взяли и задали все вопросы, кои Вас интересовали, вогнав меня – меня, взрослого, опытного в отношениях с женщинами и с пятнадцати, наверное, лет забывшего, что такое смущение! – в краску. Вы настолько заинтриговали меня, что я, как человек, профессия коего состоит в том, чтобы разгадывать загадки, не раздумывая бросился разгадывать Вас. Ведь я и поверить не мог, что Вы черпаете Ваши данные на самом деле от духов. Я тогда был уверен, что Вы лишь осведомитель, через которого кто-то взрослый, ведущий, несомненно, какую-то свою игру, посылает мне все эти сведения. Тем более что Вы всегда с восхитительной уверенностью говорили, как мне тогда казалось, какой-то вздор про видения, сны, духов, которые по Вашим утверждениям приходили к Вам. Одно время я был совершенно уверен, что всё это Вы говорите, чтобы привлечь к себе моё внимание в силу довольно бедной на события жизни в провинции. Потом было дело Сметня. И как же Вы были милы в своей нежной заботе обо мне! Как бросились защищать меня, как смело примчались в этот грязный и пыльный сарай. И как поцеловали меня уже всерьез. Я, конечно, пытался бороться. Но что такое моя борьба, когда губ касается легкий поцелуй нежной юной девушки? Она была проиграна в ту же секунду, как Вы подошли и подняли на меня свой взгляд. И я, державшийся из последних сил, просто сдался, когда Вы снова поцеловали меня. И ежели бы не столь несвоевременный привет от Нины… Я не желаю сейчас даже вспоминать о ней. Хотя на последнем допросе мне дали понять, что она тоже здесь, в казематах. Мужчине непросто выдержать такие лишения, но женщины в тюрьме… Против воли я сожалею об её участи, хотя она и сама виновата во всех своих бедах. Я пытался уговорить её на побег, даже в ту злосчастную ночь, получив записку, засунутую филером под дверь, я, на свою беду, бросился к ней передать информацию, что её арестуют в ближайшие сутки, но Нежинская вновь отказалась бежать и, таким образом, сама выбрала свой жребий. А потом случилось то, что случилось… Но меньшее, о чем я хотел бы говорить с Вами, драгоценная моя Анна, - это ужасные события той ночи. Когда-нибудь я Вам расскажу всё. Боже, меня посетило déjà vu! Ведь это, кажется, уже было? Я говорил Вам эти слова? Вы помните? И всё же – не сегодня. Уж лучше расскажу о Вашем сегодняшнем ночном визите. Вы явились ко мне во сне, и я уверен, Вы тоже видели этот сон! Мы танцевали с Вами. На Вас было легкое светлое платье, в волосах - белые цветы. Правда, кружились мы в том самом сарае для кулачных боев, где Вы так нежно поцеловали меня. Но даже сарай в моем сне выглядел вполне презентабельно: в лучах света вилась золотистая пыль, и мы танцевали словно бы в облаке из чистого золота. А потом я поцеловал Вас... И в этот момент тюремщики грубо вырвали меня из этого восхитительного сна. Но я верю: Вы вновь посетите меня нынешней ночью. Вы ведь и вправду видите меня? Именно, таким, каков я был во сне? В противном случае мой вид – заросшего, грязного, изможденного узника поверг бы вас в ужас и панику. А мне бы этого не хотелось! Целую Ваши нежные руки, трогаю непослушный завиток у виска и – живу надеждою свидеться с Вами. Ваш Штольман.