Письма в никуда

Бесценная моя Анечка! Нынче я нездоров, оттого лежу в тюремном лазарете, куда ход моим следователям заказан. Так что вполне заслуженно наслаждаюсь устроенным самому себе небольшим отпуском от бесконечных допросов, кои, надо признать, стали весьма щадящими в сравнении с первыми месяцами моего здесь пребывания. Следователь у меня вновь поменялся. На смену кнута пришел эдакий пряник – все словечки он любит украшать завитушками уменьшительных суффиксов: делишки, положеньице, протокольчик, пёрышко. Я бы при иных обстоятельствах вволю посмеялся над эдаким господином, но наши мрачные застенки к веселью мало располагают. Так что радости мне доставляют только размышления о Вас, милый друг. Мысль бежит, обгоняя саму себя и унося в Затонское светлое прошлое. Правда, бежит она и дале, в ту пору моего столичного существования, когда я едва не попал в жернова темных сил. Ежели бы оттуда не протянулась когтистая лапа и не нависла бы угрозою Вашей жизни, я бы просто забыл ту скверную историю, вернее задвинул бы на задворки памяти и не вспоминал. Надо признать, Ваш покорный слуга, скрывая от себя склонность к Вам, совершенно не мог утаить её от посторонних глаз, и заметна она становилась сразу же всем сторонам, заинтересованным в обнаружении моей ахиллесовой пяты. Немедля вспоминается история с инженером Буссе, когда я был просто шокирован, насколько легко меня можно просчитать. Когда, обуреваемый ревностью и страхом за Вас, я швырнул Вам в лицо обвинения в легкомыслии и получил вполне заслуженную оплеуху, да еще и Ваши уверения в скором отъезде, размолвка наша сразу стала достоянием общественности. Я же, мучимый перспективой расставания с Вами, немедля отправился в кабак, чтобы просто-напросто напиться до положения риз. Там меня и застала госпожа Нежинская, которая недвусмысленно дала понять, что отныне моё слабое место известно в этом городе всем, начиная от князя Разумовского и кончая цирюльником на углу улицы, где меж нами происходила та сцена с пощечиной. А вот здесь я испугался по-настоящему. Потому что Нина Аркадьевна напрямую заявила, что мне следует бояться не за себя, а за «мою Анну». Я, конечно, пытался напускать на себя безразличный вид, язвить и надсмехаться над фантазиями Нины, но я слишком много уже выпил к тому времени и плохо притворился: Нежинская не поверила ни единому моему слову. Если помните, после дела оборотня мы встретились на берегу реки, и я в сердцах заявил Вам, что для всех было бы лучше, ежели бы Вы уехали в Петербург. Вы страшно на меня разобиделись тогда, сделав из моих слов совершенно иной вывод, который, конечно же, напрашивался и который не имел ничего общего с тем смыслом, который я вкладывал в свои слова. Имел я в виду, конечно же, опасность, грозящую Вам от тех страшных для Вас людей, которые не остановились бы ни перед чем. К чему я это всё веду? Помните ли дело с похищением Вас и Нины? Ну ещё бы Вы его не помнили! Я тогда ничего Вам особо не объяснил. Уж слишком многое пришлось бы раскрыть. Когда же, как не теперь? Как вы знаете, в Петербурге служил я чиновником по особым поручениям и влез со своими расследованиями туда, куда влезать можно было лишь под угрозой потери головы. Но я, получив весьма обширные полномочия, азартно рыл землю, вскрывая всё новые витки дьявольской аферы, подбираясь ближе к некоторым персонам из царского окружения. Меня, по-видимому, решено было смести с шахматной доски, как зарвавшуюся пешку, усиленно лезущую к дальней горизонтали и угрожающую фигурам высшего порядка. В какой-то момент я несколько утратил бдительность и потерял осторожность. В один из вечеров, когда я провернул особенно головоломную успешную комбинацию, на беду свою оказался я в одном клубе, позволив себе сыграть в карты с восседающим за одним из столов господином Гроховским - известным польским картежником и шулером высшей марки. Возможно, в питьё моё что-то подмешали. Поскольку очнулся я, когда мои, довольно неплохие, карты были биты, а пан Гроховский с усмешкой заявил, что может подождать с выплатой долга одни сутки. Вокруг стояла гробовая тишина. Когда же я понял, сколько я проиграл, удивляюсь, как я не сошел с ума в тот же момент. Из клуба я прямиком бросился к своему поверенному, но тот лишь развел руками: таких денег за столь короткий срок собрать нереально. Реализовать имущество, ценные бумаги, прочие активы было бы невозможно без изрядных потерь в цене. Оставалось пустить себе пулю в лоб, и я обреченно принял это единственно оставшееся мне решение проблемы. Я уже писал завещание и чистил свой "бульдог", чтобы завершить так бездарно проигранную не только карточную партию, но и саму жизнь, как в ночи в мой дом ворвалась Нина Аркадьевна, вся в слезах, еле волоча набитый ассигнациями саквояж, умоляя принять эти деньги и не стреляться. Утром заявился курьер Гроховского, я отдал ему проигрыш для передачи поляку. А потом курьера нашли убитым на постоялом дворе. Дело осталось нераскрытым. Когда похитили Нежинскую и следом - Вас, я, получив перечеркнутые карты, намекавшие сначала на Нину, а потом и на Вас, понял, что в город явился пан Гроховский собственной персоной. Я добился встречи с ним. Он в раздражении заявил, что тот свой выигрыш от меня он так и не получил и намерен сделать это сейчас. Такую сумму я мог попросить только у одного человека – у Разумовского. Тот же с усмешкой заметил, что однажды уже выручил меня деньгами. Я окаменел от этих его слов: вся неприглядная картина сложилась в голове. Нина тогда попросила у князя денег в долг на пару дней. Деньги я передал курьеру, Жан, по всей видимости, курьера убил и забрал деньги, которые Нина и вернула князю. Что подтвердил и Гроховский, ехидно заявив, что всё подстроила моя "королевна", так он назвал Нину. Меня же подставили в эту игру, чтобы я покончил со всем и не лез в расследования, затрагивавшие высшие сферы власти. Гроховский, не дождавшись от меня выплаты долга, разыскал меня на просторах империи, явился и устроил похищение дорогого мне человека. Правда, сперва ошибся и похитил Нину, но потом быстро разобрался, что к чему, и увез Вас. С того давнего позорного эпизода в карты я более не играл, но здесь деваться было некуда: под угрозой была Ваша жизнь! Я рискнул, хотя покер – не столь рискованная игра, где достаточно лишь уметь правильно рассчитать стратегию. Ну и еще неплохо, чтобы твой противник носил очки, в которых отлично отражаются его карты. Так что я успешно провел партию, отыгравшись за прошлый проигрыш да ещё и выиграв деньги, что мне дал в долг князь. Так что сознаюсь в еще одном своем проступке: я сыграл на Вашу жизнь, равно как и на жизнь Нежинской. К чему я веду? Наша обоюдная склонность друг к другу могла быть тайной в Затонске лишь для двоих людей – для нас с Вами, драгоценная моя Анна Викторовна. Все жители не только Затонска, но, похоже, половины империи, с живейшим интересом наблюдали развитие отношений барышни и фараона. Мы же с Вами потеряли столько драгоценного времени… Похоже, жар мой усиливается, иначе чем ещё можно объяснить мои такие смелые фантазии в отношении Вас? Первое и главное, что я должен был сделать, почувствовав растущий Ваш ко мне интерес – это сбежать куда подальше, ну или в противном случае сделать всё возможное, чтобы Вы ко мне не подошли и на пушечный выстрел. Я, конечно, пытался так и поступать: держал Вас на расстоянии, говорил Вам всякие дерзости, даже возобновил отношения с Нежинской. Но против воли влюблялся в Вас всё больше. Но, положа руку на сердце, какие бы испытания мне ни приготовила моя жизнь, я счастлив, как бы ни смешно сие звучало в моем нынешнем положении! Шлю Вам всю свою любовь и льщу себя надеждой, что Вы пребываете в добром здравии и смирились с моим исчезновением. Тем более что я ежедневно ощущаю ваше присутствие рядом со мною. За сим прощаюсь, душа моя, Анна Викторовна. Ваш, весь Ваш Яков Штольман.