Письма в никуда

Анна Викторовна, день добрый. Я был преисполнен решимости оставить наши отношения в прошлом и более не тревожить Вас своими мыслями, но, похоже, это сильней меня. В последнем своем письме я поведал Вам о невозможном выборе своем, где, по сути, выбора-то и нет никакого. И я лукавил, когда говорил, что подумаю, что всё взвешу. Не было у меня никакой иной возможности кроме, как принять предложение бывшей фрейлины. И вот нынче я – супруг Нины Аркадьевны Нежинской. Несколько дней назад нас обвенчал тюремный священник, а намедни я был препровожден к поверенному Нины на аудиенцию. Чего не отнять у моей «супруги», так это умения привлекать на свою сторону честных и благородный людей. Дмитрий Данилыч Спасов именно из таких людей. За интересы своей подопечной борется, аки лев, и принимает самое живое участие в судьбе её сына Володи. Я отнесся к нему поначалу весьма настороженно, но потом потеплел, правда, никоим образом не показав это внешне. (Вот такая привычка из вновь приобретенных укоренилась во мне нынче!) Появился он с уже составленными документами о передаче наследственных прав, кои я внимательнейшим образом изучил. После чего передал с Дмитрием Данилычем поручение своему поверенному Урусину, чтобы действовали они отныне совместно для управления немалым теперь имуществом и обеспечения опеки над сыном Нежинской. Вот таковы мои события этих двух месяцев с моего последнего к Вам письма. Нежинскую с нашего венчания я не видел. Но теперь Спасов имеет право часто посещать меня, без сомнения, по договоренности с покровителями Нины Аркадьевны для того, чтобы сообщать некоторые сведения о ней. Держу я себя с ним скрытно, несмотря на все обстоятельства, всё же подозревая в сей комбинации возможную дьявольскую игру хитроумной Нины, где поверенного, возможно, просто используют. Так что никаких записок на волю не передаю, прошений не составляю, хотя Дмитрий Данилыч постоянно предлагает мне это. Вы, дорогая Анна Викторовна, словно бы и не знаете обо мне ничего и являетесь по обыкновению почти ежедневно. И я чувствую Ваше покровительство и присутствие и денно, и нощно. Что же Вы делаете со мной? Решимость моя оставить наши отношения в прошлом всякий раз терпит крах, стоит мне только почувствовать теплое прикосновение на своей щеке. На прогулках, кои стали несколько продолжительней - до получасу и более, уже вполне ощущается приход весны. Кусок неба синеет в колодце крепостных стен ярким лоскутом, снег, какой остался здесь по углам, грязен, в воздухе пахнет вешними водами. Птицы, правда, не поют, но вороны каркают вовсю. И я радуюсь им, хотя в моем положении радость сия носит несколько иезуитский привкус: кто же радуется сей зловещей птице, разве что Ваши призрачные визитёры. Как они там, не слишком Вам докучают, дорогая Анна Викторовна? Я бы упросил Вас гнать их в шею, но не такой Вы человек: всегда готовы всем на помощь прийти, порою даже в ущерб себе, найти в каждом, даже самом завалящем человечишке что-то хорошее. Но всё-таки Вам бы поберечься. Кто Вас там охраняет, когда меня рядом нет? Очень рассчитываю на Коробейникова, верю, он рядом с Вами, поддерживает и бережет. Да и семья Ваша всегда рядом, и дядюшка Петр Иваныч. Хотя насчет последнего не совсем уверен: любит он авантюры всяческие да и Вас туда может затянуть. Но опять же дядя Ваш - просто хват. Смотрите там сами, кого в защитники ангажировать. Вот, желал бы, кажется, прекратить обращаться к Вам, а самого так и влечет в бездну сию. Прошу Вас опять и опять: позабудьте Вы меня, устройте свою жизнь, а наше прошлое оставьте в прошлом. И не беспокойтесь: кашель мой прошел совершенно, здоровье отменное, так что Вам не о чем тревожиться. Одно ещё гложет и гложет изнутри. Я после нашего с Ниной недавнего венчания пребываю в двусмысленнейшем положении: словно жду, когда петля освободит меня от слова, данного под давлением обстоятельств. Осознавать сие весьма мерзко. Правда, жернова правосудия мелют медленно. Приговор Нежинской пока не вынесен, по болезни её дело приостановлено. И я вновь против воли преисполняюсь жалости к этой женщине и даже рад, что она пока на этом свете. Моё же следствие тянется вяло, следователь, похоже, тоже скучает, из раза в раз повторяя одни и те же вопросы и получая одни и те же ответы. Ну, хотя бы допросы с пристрастием прекратились. Надолго ли? Не знаю. Что еще рассказать Вам, Анна Викторовна, о моём существовании здесь? Порою накатывает такая апатия, не хочется ничего делать, даже подыматься по утрам приходится против воли, и я в такие дни забрасываю все свои занятия здесь. Не могу только лишь перестать думать о Вас. Всею силою мысли и убеждения пытаюсь Вас упросить: рассчитайте свою жизнь, не тратьте ее на бессмысленные ожидания и поиски, устройте свою судьбу, думайте о собственном будущем. Ночь так проведу в сумеречном забытьи, но приходит новый день, и является ко мне мой добрый стражник, сменив прежнего, и вновь оставляет на углу стола неизменный хлеб и лук. В один из самых мрачных дней как бы невзначай оставил яблоко, которое живо напомнило такое же яблочко, что я принес Вам, когда Вы были так больны. Благо Петр Иваныч посодействовал моему проникновению в Ваш дом. Вы помните о том давнем случае? Вышли Вы ко мне тогда хоть и бледною, но глаза так засияли мне навстречу, что захотелось поцеловать Вас. Но потом Вы так опечалились из-за смерти инока, прямо до слёз, и я в который уж раз был раздосадован, что принес Вам одни огорчения вместо радости. Так что убеждаюсь: держаться мне от Вас нужно как можно дальше: вон, даже в крепости от Вас попытался скрыться, но духовидица моя и здесь меня отыскала. Вновь корю себя, что воспоминания теснятся в голове, и уговариваю не думать о Вас. Но нет сил расстаться с Вами. Пытаюсь оторваться от всего, что было мило, но не мне Вам рассказывать, как это больно: больно переломить себя надвое, перервать сердце напополам. Посему я все продолжаю вспоминать Вас, и мысли эти о любви моей к Вам являются лучшей частью моей нынешней жизни. Пожалуй, прервусь на этом. Чувствую, письмо мое выходит каким-то сумбурным и отрывочным, не стоит и продолжать. За сим прощаюсь. Берегите себя Анна Викторовна. Прощайте! И не думайте обо мне плохо. Сие осознавать просто непереносимо. Я.П. Штольман