Письма в никуда

Анна Викторовна, друг мой! Вновь принимаюсь за перо, поскольку свершились всевозможные события, о коих хочется с кем-то поделиться и осмыслить их одновременно. А с кем же, как не с Вами, дорогая моя духовидица! Пишу к вам уже из своего постоянного пристанища, куда меня вновь поместили после судебного процесса, длившегося несколько дней. Но я даже не присутствовал в судебном заседании, а просто каждый день слушанья бывал препровожден из камеры Дома предварительного заключения в один из кабинетов по соседству с залом суда, чтобы, ежели потребуется, меня можно было без проволочек привлечь к процессу. Но я так и просидел в этом кабинете, изучив его до малейшей трещины в потолке. Судебный процесс определил судьбу Нины Аркадьевны, приговорив её к казни через повешенье. Вашего же покорного слугу за неимением доказательств было предписано вернуть в крепость и улики сии всё же найти. Невозможно же держать столько времени человека под замком и – всё зря? За сим могло последовать нарекание от вышестоящего начальства, поэтому на себя никто не решился взять миссию объявить меня невиновным. Процесс ввиду его секретности был закрытым. Ежели мои подозрения до заключения были верны, то там замешаны были особы, приближенные к императорскому дому, посему никто не хотел бы, чтобы сведения об этом деле просочились наружу. Но для меня не всё так мрачно: небольшая надежда, что для Вашего покорного слуги рано или поздно это прекратится, всё же существует. В первый же день судебного заседания в сопровождении стражников я шел в кабинет – моё временное пристанище, и в этот момент из какой-то неприметной двери вдруг появился полковник Варфоломеев. За два года заключения я вполне овладел наукой скрывать мысли и чувства, и теперь также ни один мускул не дрогнул на моем лице, когда мы обменялись взглядами. Полковник также вполне владеет сим искусством лицемерия, потому глянул на меня вскользь и прошел мимо в сторону зала суда. По крайней мере, он знает теперь обо мне. Хотя уверен, он знал обо мне несколько ранее, когда на его стол легли бумаги по этому процессу с поименованием всех действующих лиц. И всё же я стараюсь об этом не думать, не питаться надеждами, весьма эфемерными, что я когда-нибудь выберусь отсюда. С Нежинской после приговора я не виделся. Приходил ко мне только Спасов, её бывший поверенный с этим страшным известием. По его словам, Нина находится в состоянии, близком к панике, она весьма угнетена, и он тревожится за её рассудок. После его ухода я остался в странном двойственном состоянии. Уж не знаю, видимо, Вы так повлияли на меня, что я преисполнился состраданием к несчастной запутавшейся молодой женщине, к которой некогда испытывал сильнейшие чувства. И вот всё это останется вскорости в прошлом. Жизнь прервется. Мне её по-человечески жаль, и должен признаться, что в первый момент даже накатило некое чувство вины: всё ли я сделал для её спасения. И хотя мне себя винить не в чем, всё же я сожалею, что её жизнь оборвется столь трагически. Потом подумал о мальчике, её сыне. Я, сам прошедший через утрату родителей в раннем возрасте, через сиротство, преисполнен огромного сочувствия к нему. Ежели мой жребий не будет столь же трагичен, и я избегу каторги, я вновь полон решимости сделать для этого мальчишки всё, что в моих силах. Странное существо человек: на пустом месте он способен из пустяка выстроить цельное и прекрасное здание надежды. Следует несколько поумерить пыл да вспомнить, что отправили меня на прежнее место заключения для поиска новых доказательств моей вины. А, значит, последуют и новые допросы, и прочие удовольствия казематного курорта. Но не хочу сегодня о печальном, а хочу думать о Вас. Уж второе письмо пишу Вам только о себе да делах своих скорбных. А Вы и упрекнуть меня не можете. Даже во сне приходите, вся озаренная светом, с улыбкой, с нежностью, от которых так легко потерять голову. А раз Вы всё еще навещаете меня, я делаю вывод, что Вы обо мне пока не забыли. Буду довольствоваться сим знанием, так легче, и душа меньше болит. Я вот думаю: Вы себя пробовали на поприще учительницы, но Вашим предназначением вполне может стать медицина. Она сообразна с Вашим стремлением помогать людям. Да и времени на посещение кладбищ, подвалов и склепов у Вас не останется. А кто может за Вами присмотреть лучше доктора Милца? Ему я доверяю всецело, да и у Вас с ним теплые отношения. Сколько раз я заставал Вас у него в прозекторской, не счесть. Так и норовили вместо прогулок и прочих занятий, положенных барышням Вашего возраста и положения, прибежать в мертвецкую, разбросать сумочки с перчатками по всем столам и вновь погрузиться с головой в расследования, от которых я всеми силами старался Вас оградить. Так и вижу, как вы укоризненно вздыхаете: ах, Яков Платоныч, всё воспитываете меня, все строжитесь. А я уже целых два года без Вас как-то выживаю, а Вы все ответственность за меня несете. Не гневайтесь, строгая моя, просто сердце за Вас болит беспрестанно. Порой я заглушаю боль вот этими письмами, и тогда возникает призрачное ощущение нашей с Вами связи. А когда это ощущение присутствует, я отчего-то уверен, что с Вами ничего плохого случиться не может. Будто сидим мы друг подле друга, я держу в своей руке Ваши тонкие пальчики, осторожно целую их, Вы же смотрите на меня с нежною улыбкой, какою можете улыбаться только Вы, а глаза Ваши сияют чистым небесным светом. Чего, признаюсь, никогда не мог выдержать, так это вашего взгляда. Вот как Вы порой подойдете близко, глянете умоляюще снизу вверх, тут-то и растает железный фараон и готов немедля выполнить любое Ваше желание. Потом, правда, приду в себя, а Вы уже рядышком бежите вприпрыжку расследовать очередное убийство, и ничего не скажешь ведь: сам позволил, сам позвал с собой. Вот как у Вас это получалось? Загадка. Верёвки вы из меня вили, дражайшая Анна Викторовна, вот что! Порой даже раздражался на Вас, что лезете Вы в расследование. Ах, вот бы вернуть всё… Позволил бы Вам всё, что угодно, если это… Ну, сами знаете: не угрожало бы Вашей безопасности. Вот мы и вернулись к тому, с чего начали. Вы берегите себя. И будьте же счастливы. Я всем сердцем жажду этого. И даже уже готов к тому, чтобы счастливы были, пусть даже и не со мной. Ведь надо быть реалистом: со мной не получится. Резоны свои я уж Вам перечислял. Вы, правда, столь беззаботны, словно и не слышите моих доводов. Всё так же приходите ко мне, всё так же держите меня за руку. Всё так же рядом. В самые сумрачные дни и бесконечные ночи. Грядет очередная зима, третья уж по счету. Пережить бы её, дождаться весны - о большем и не мечтаю, вперед не заглядываю. Самое ближайшее будущее, куда простираются мысли и надежды мои - нынешняя ночь, когда Вы придете ко мне во сне, да день завтрашний, когда вновь стану думать о Вас. Как же безмерно скучаю я по Вам, ангел мой. С каждым днем все непомерней эта мука разлуки. Но не стану более сетовать, не то в конец расклеюсь, а там и бессонница нападет, и не увижу Вас. Нет уж, нынешней ночью, как и предшествующей - я у Ваших ног. Я люблю Вас, Анна Викторовна. Ваш Яков.