Письма в никуда

Анна Викторовна! Наконец окончены мои мытарства. Состоявшееся три недели назад судебное заседание вынесло вердикт: невиновен. Обвинения сняты полностью, только кто вернет мое доброе имя, которое за эти годы превратилось в ничто? Нет ответа. Хлопотами полковника Варфоломеева, главного и единственного нынешнего моего покровителя восстановлен я на прежнюю мою должность чиновника по особым поручениям в сыскное отделение столичного Департамента полиции. Там меня встретили несколько насторожено, что и понятно. Но кабинет предоставили, да, к тому же, жалование выплатили за все годы мытарств. Сил восстанавливать репутацию нет никаких, и я с порога написал рапорт об отпуске на два месяца для поправки здоровья и улаживания семейных проблем. Нынешний начальник вполне благожелателен: чувствуется, что с ним провели разъяснительную работу в службе охраны Его Величества. Уверен, он в работе не раз сталкивался с подобными коллизиями системы, потому не думаю, что полковнику Варфоломееву понадобилось много времени, чтобы разъяснить сложившееся положение. Коллеги нынешние мне частично знакомы: трудился с некоторыми из них бок о бок в бытность мою на этой должности. Но возврата к прежним доверительным отношениям пока нет. Слишком я долго отсутствовал, слишком многое пережил, чтобы избавиться от терзающих меня призраков прошлого. Да и времени на упроченье старых и завязывание новых отношений у меня нет: как и сказал, я испросил отпуск, каковой мне охотно и был предоставлен. Накануне освобождения дал поручение Урусину приготовить мою старую квартиру, которая стояла закрытой столько лет с момента моего отъезда в Затонск. Кроме того, собираюсь хлопотать об устройстве Володи в хороший пансион, а Нины - в клинику к одному известному профессору - Ланге. Репутация у этого господина, насколько я выяснил через Спасова, солидная. Он использует в работе новейшие методы, применяемые в Европе. Пациенты его довольно успешно излечиваются. Но даже ежели исход будет неблагоприятным, в этой клинике Нежинской будет гораздо лучше, чем в тюремной. Поскольку заболевание её тяжелое, препятствий к её переводу в столичную клинику не должно быть никаких. Приговор сохраняет свою силу, и ежели она поправится, то отправится на каторгу. Но после того, что я видел, излечение - вещь практически невозможная. Спасов также подключился к устройству Володи в пансион и был весьма настойчив в просьбе помочь хотя бы в этом. Тем более он хорошо знаком с нынешними опекунами мальчика, значит, ему и карты в руки. Я же эти дни привыкаю быть на свободе. Привыкаю к людям, к огромному городу, к самой жизни, коей я не жил так долго. Встречался тут кое с какими знакомыми из прошлого, но встречи вышли натянутыми. Репутация, вернее, её отсутствие, мажет меня, как вакса, и не всякий изъявит желание быть даже просто в знакомстве со мной. Что же, мне не внове быть изгоем. Всё это уже было, было... Есть ещё одно дело, к коему я страшусь приступать. Отважно общаться с Вами, Анна Викторовна, в умозрительных моих экзерсисах - это одно, а другое - попытаться что-то выяснить о Вас. За эти недели на воле я вдруг понял, что окружающая жизнь не замерла вместе с моею жизнью, что люди продолжали свои обычные дела: встречались, расставались, влюблялись, предавали, теряли друзей, обретали новых, заводили семьи. Я хожу по этим улицам, по аллеям, брожу по Проспекту, по набережной Невы, и вот какие мысли меня обуревают - чем дальше, тем сильней. С чего-то я вдруг решил, что Вы полюбили меня, как и я Вас - навсегда. Но надо же быть реалистом: Вы - такая прекрасная молодая женщина, а за эти годы без сомнения только расцвели. Вы испытали ко мне влюбленность - первую, такую удивительно светлую. Но первая влюбленность так и остается первой. Девичьи грезы пройдут, страсти утихнут. А то, что я все эти годы видел Вас во сне, ощущал Ваше присутствие рядом с собой в самые мрачные дни и ночи, так сие - только моё воображение, обострившееся в застенках. Вот нынче, к примеру, Вы мне не снитесь. Совсем. Я ушиблен нынешним существованием своим, чувствую себя снова в тюрьме, только тюрьма сия - со мной каждую минуту. Я будто в коконе, пробиться наружу не выходит. Уверен, сия хандра скоро пройдет. Ну, а Вы... Вы так и останетесь недосягаемой мечтой моей. Нет, безусловно, я всё о Вас узнаю. Днями встретились мы в ресторации с прежним моим приятелем, Николаем Раковским. Это один из немногих людей, который был откровенно рад нашей встрече. За годы, что мы не виделись, он продвинулся хорошо по служебной лестнице. Подвизается чиновником по ведомству Николая Карлыча Гирса на Певческом мосту, к каковой работе всегда имел стремление и, что немаловажно, склонность. Легкость в овладении иностранными языками, блестящий ум, настойчивость в достижении поставленных целей - всё это, как нельзя лучше способствовало успешной карьере. Поскольку начинал он службу ещё при Горчакове, то попал в благодатное время обновления МИДа. Я спросил его о возможности что-либо узнать при оказии об одной интересующей меня особе, и он с готовностью согласился, поскольку обладает массой возможностей для этого. На днях я приглашен к нему на обед, возможно там и удастся поговорить о том, что так тянет душу который уж день - просить разузнать что-то о Вас. Таковы нынче мои дела. Как видите, жизнь идет своим чередом. Надеюсь Вы благополучны, здоровы и счастливы. Неизменно преданный Вам Яков Штольман.