Письма в никуда

Анна Викторовна! Так привык за эти годы обращаться к Вам мысленно , что привычка сия не оставляет меня и нынче, хотя сколь угодно можно использовать бумагу и перо, никто не заглянет через плечо, не отнимет моих бумаг, не бросит в карцер за карандашную помету на полях. Но я всё по-старому: пишу Вам умозрительные послания, поскольку слово, начертанное на бумаге, обретает плоть и становится реальностью. Потому и страшусь написать, что Вы живете своею жизнью, счастливы с другим. Ведь сразу никаких иллюзий не останется, что что-то может измениться. А их и так почти не осталось. Прежде сообщал Вам, что встретился с приятелем моим Николаем Раковским. После нашей встречи был приглашен к нему с визитом к ужину. Дом его пребывает в суматохе сборов. Через некоторое время отбывает он со всем семейством по долгу службы в посольство Российской империи в Париже, поскольку заключенный за два года до этого Франко-Русский союз требует под свои знамена самых преданных и ловких дипломатических работников. Но как же мне понравилось в его доме, где я бывал, конечно, и прежде, но только сейчас в полной мере смог оценить теплые и душевные отношения Николая и его супруги Ольги. Старший сын, серьезный молодой человек девятнадцати лет, всецело погружен в учебу и только об этом и говорит. Мы с ним коротко побеседовали, и он произвел на меня самое благоприятное впечатление. Исчез тот легко смущавшийся подросток, коим он был лет шесть назад. Теперь это юноша, который с бесстрашием молодости на удивление вполне здраво судит о мире, о жизни, и совершенно уверен, чем он хочет заниматься. Но самое удивительное существо, что я встретил в этом гостеприимном доме – это конечно же маленькая Дотти. Чудесная непоседливая кроха с огромными голубыми глазами, чем-то живо напомнившая мне Вас, Анна Викторовна. Мать привела её в гостиную пожелать доброй ночи отцу. Малютка в первые мгновения ужасно смутилась незнакомого дядьки и даже спряталась за юбки Ольги Дмитриевны, но уже через короткое время совершенно освоилась и кокетничала со мной напропалую. Ох, и достанется мужским сердцам, когда она вступит в самый благодатный возраст юности. Отец в ней просто души не чает. И так приятно наблюдать за этими семейными отношениями – не выразить словами. Когда уже после ужина сидели мы с Николаем в кабинете, я очень коротко, не вдаваясь в подробности, описал ему свои злоключения последних лет. Он только качал головой, но чувствовалось, что потрясен. В конце повествования он встал и торжественно, без лишних слов, пожал мне руку. Эта его черта – немногословие – всегда мне импонировала. После этого он прошел к шкапу и, порывшись внутри, вытащил великолепную трость – черного дерева с серебряным набалдашником в виде охотничьей собаки. Он потребовал принять этот подарок, поскольку фигурка сия – абсолютный мой портрет. Я пытался уклониться от его подношения, но последнее, что мне бы хотелось – так это обидеть сего замечательного человека. После этой сцены я, наконец-то, высказал свою просьбу. Николай внимательнейшим образом посмотрел на меня и, кажется, понял ежели не всё, то многое. Когда я назвал Ваше имя, он вдруг оживился и спросил, не родственник ли интересующей меня особе некто Петр Иванович Миронов, кажется, тоже из Затонска. А дядюшка-то Ваш не так и прост оказался, в чем я какое-то время его подозревал. Не так невинны были его приключения в Европе, и он, прикрываясь маской повесы и шалопая, выполнял некоторые мелкие поручения на благо Родины. Ну, ежели он Вам сам о том не рассказал, то и я не стану. Но я рад, что мир оказался так тесен, и, надеюсь, скоро получу полную информацию о Вас и Вашей жизни за эти годы. Разошлись мы уже за полночь, на прощание договорившись поддерживать связь. Судьба благоволит мне. Не знаю только радоваться тому или огорчаться. Поскольку ежели сведения о Вас будут для меня нерадостными, мало представляю, как стану далее существовать. Хотя, что уж тут говорить. Я приму всё, что ни сообщат мне, с философским спокойствием придерживаясь своего устремления: главное – это Ваше счастье и благополучие. О большем и думать не смею. Тем не менее остаюсь преданным Вам, Анна Викторовна. Яков Штольман.