***
Сара возвращается домой поздно, когда Никсона уже нет, а мама спит. Тело ноет и требует отдыха, зато в голове будто запылённую комнату проветрили после нескольких лет затворничества. С утра, впрочем, всё не так радужно: Сара не слышит будильник и просыпается только под настойчивые требования матери спуститься к завтраку. Она лениво уплетает яичницу, сонно протирая глаза, когда в доме раздаётся дверной звонок. Из коридора слышатся приглушенные голоса, какая-то возня и шорох коробок. Затем входная дверь снова хлопает, и мама кричит: — Сара! Иди сюда! В прихожей две картонные коробки — одна высокая и узкая, другая пониже. Айрис прислоняет их к стене и вдруг совершенно неожиданно объявляет: — Курьер доставил на твоё имя. — На моё? А что там? — А я откуда знаю? Открывай, посмотрим. Обе женщины разворачивают картон. Начинают они с коробки побольше. Когда Сара приоткрывает один из краёв и заглядывает внутрь, короткое «О!» удивления невольно слетает с её губ. — Да что там? Айрис хочет подвинуть дочь, но та ни в какую не уступает. Сара, не веря глазам, окончательно избавляется от картона, скотча и накиданной внутрь мишуры, а потом не без усилий вытаскивает из коробки мольберт. Он — уже собранный, новенький и лакированный, — стоит, возвышаясь, посреди прихожей, а Сара только и может, что смотреть на него, открыв рот. Она не понимает. — Мольберт? — Айрис удивлена не меньше дочери. Женщина подходит, кладёт руку на гладкую деревянную поверхность и проводит ладонью вверх. — От кого? Но Сара её не слышит. Она кидается ко второй коробке: внутри всё, что нужно для рисования: комплект кистей, краски, несколько холстов, палитра… И всё это новое, дорогое и, судя по всему, только её. Сара опускается на пол и, зажав коробку между раскинутых ног, продолжает в ней рыться. В те мгновения, когда её голова появляется на поверхности, Айрис видит счастливую улыбку, озаряющую её лицо до самых ушей. — Здесь всё! Всё! Боже, это невероятно! Просто обалдеть можно! — Странно, обратного адреса нет, — женщина задумчиво разглядывает коробку из-под мольберта, выискивая на ней данные отправителя. — Это, наверное, от папы. Айрис дёргается, опуская на дочь напряжённый взгляд. — С чего ты так решила? — Он обещал мне новый мольберт, когда мы только переехали, — Сара любовно разглядывает новёхонькие кисти, ведёт по мягкому волокну пальцами и глупо улыбается. Однако, когда Айрис вдруг саркастично усмехается — и смешок этот звучит громко и будто с издёвкой, — Сара вскидывает на неё глаза. — Запомни, — с презрением говорит она, отворачиваясь. — Твой отец никогда, ни при каких условиях и ни за что в жизни не исполняет своих обещаний. А ещё он жалкий, обанкротившийся вор, который плевать хотел на свою жену и дочь. Если думаешь, что он сделал бы тебе такой подарок, то, милая моя, — она улыбается, даже как-то жалостливо и нежно, — тебе просто необходимо повзрослеть.***
Сара думает о подарке весь день. Когда сидит на уроках, когда пишет и сдаёт контрольную, когда сообщает мисс Куман, что всё же примет участие в конкурсе рисования, о котором та ей рассказывала. Час за часом, минута за минутой, мысли о мольберте, который был ей так необходим, и обо всём том, что пришло вместе с ним, продолжают занимать её сознание. «Это папа», — твердит себе Сара, стараясь забыть и слова матери, и злобу, сочившуюся из неё, когда она говорила это. — «Твой отец любит тебя, Сара. Его ссоры с матерью никак не относятся к тебе, ты его дочь, его единственный ребёнок. Вполне естественно, что он захочет тебя порадовать». Папа… её папочка — он её помнит, он не забыл. Его малышка Сара — ради неё он пойдёт на всё, она же его сокровище. Она звонит ему из школьного телефонного автомата. Да, междугородний звонок стоит дорого, но Саре буквально физически хочется выплеснуть свою радость и благодарность. На том конце провода, однако, одни лишь длинные гудки. Ничего, она позвонит ему ещё раз вечером. От осознания, что она теперь вновь может писать картины, Саре хочется одновременно и плакать, и смеяться. Рисование — её отдушина, её глоток свежего воздуха после угнетающей жизни подростка, родители которого то ссорятся, то мирятся, то съезжаются, то разъезжаются. Менялись места, менялись люди, а холст и кисти всегда оставались — вместо друзей, которые тоже сменяли друг друга. И только Сентфор, казалось, забрал у неё возможность дышать в тот момент, когда старый мольберт сломался при переезде. Однако теперь всё вернулось на круги своя, и Сара с замиранием сердца предвкушает момент, когда она вернётся домой, установит новый мольберт у окна в спальне, возьмёт в руки кисть, краски и впервые за долгое время вдохнёт свободу. Она думает об этом и на работе. Загадочно улыбается, когда разливает пиво по высоким стаканам, никого и ничего толком вокруг не замечая, а потом поворачивается к залу и неожиданно встречается глазами с хитро улыбающимся Хиллом. — Ты сегодня какая-то мечтательная, — говорит он вместо приветствия и садится на барный стул. Пряча улыбку, Сара делает ему кофе. — Спасибо, — его пальцы обхватывают маленькую чашку, он делает глоток. Сара невольно задерживает взгляд на его лице, то ли разглядывая, то ли любуясь. Выдающиеся скулы и щёки, покрытые тёмной щетиной, густые, чуть изогнутые брови, и губы — тонкие по краям и припухлые к середине, — наверное, привлекают многих женщин. Внешность плохого парня вкупе с репутацией заядлого нарушителя закона, так ещё и, пожалуй, пистолет во внутреннем кармане излюбленной косухи. Взрывоопасный коктейль, который раз попробуешь и уже не сможешь отказаться. «Красивый», — абсолютно честно признаётся она, впрочем, не задерживаясь на мысли, а хотелось ли бы ей самой попробовать этот коктейль. Он, в свою очередь, не смотрит, но понимает, что она рассматривает его. Чувствует, как скользит по нему медленным взглядом, будто по его чертам пытаясь прочесть, что он за человек. Он мог бы поднять на неё свои глаза, но тогда пришлось бы смотреть в её — блестяще-голубые, открытые и свежие. Точно вдруг у казино снесло бы крышу, и ветер ворвался в зал, смял карты и фишки, повалил столы и бутылки с алкоголем. Прекрасный, свежий ветер, ещё не вполне осознающий свои возможности. Ветер, что может быть и бризом, и ураганом. Аарон знает, что она улыбается, и знает, почему. Ему нравятся те редкие моменты, когда она отпускает собственноручно сплетённые путы и позволяет себе расслабиться. Ему это нравится, наверное, потому, что он считает это правильным — улыбаться без причины для девушки её возраста. — Ты ведь получила посылку? — наконец спрашивает он, ставя чашку на блюдце и взглядывая на Сару. — Посылку? — С утра. Две коробки. Он видит, как улыбка на её губах замирает, а ветер в глазах затихает, будто в нерешительности. Сара проводит ладонью по чёрным волосам, заправляет их за уши и смотрит столь пристально, не моргая, что он сразу догадывается о причинах подобной реакции. — Ты не поняла, что посылка от меня? Она сминает в руках полотенце. — Нет… — Прости, я должен был, наверное, положить какую-то записку, — он улыбается, будто извиняясь. Но она не улыбается в ответ. — Зачем… ты прислал это всё? — Потому что у меня есть просьба. Сара хмурится. Откладывает полотенце и безотчётно скрещивает руки на груди. Смотрит на Аарона теперь так, будто он пошутил с ней плохую шутку. — Я хочу, чтобы ты написала картину для казино, — продолжает он, даже если и замечая её потемневший взгляд, то не подавая вида. — Любую, какую хочешь. Мне всё равно, самое главное, чтобы не цветочки. Что-нибудь, что вписывалось бы в интерьер и нравилось тебе самой. — Ты подарил новый мольберт и кучу дорогущих принадлежностей только для того, чтобы я написала тебе одну картину? — Сквозящее в её голосе недоверие вполне могло бы сбить с ног. — Для меня — одну, а для себя пиши сколько хочешь. Можешь считать это платой за то, что я оставил тебя на этой работе после того, что ты устроила. Это тот самый момент, когда карты, спрятанные в рукаве, наконец попадают на стол. И вот он кладёт их, а Сара всё равно не понимает, что к чему, потому что ничего из сказанного им не укладывается в цельную картину в её голове. — Это очень дорогой подарок, — наконец возражает она после нескольких продолжительных секунд молчания. Хилл усмехается и разом допивает свой кофе: — Тогда постарайся, чтобы твоя картина его полностью оправдала. Он считает разговор оконченным, у неё — как минимум десяток незаданных вопросов. Однако ей не суждено задать ни один, потому что у бара вдруг возникает Бурый. Мрачный и настороженный, он склоняется над Аароном, что-то тихо втолковывает ему на ухо, кивая в сторону выхода из зала. Хилл смотрит в том направлении, затем поднимается. — Я надеюсь, ты согласна на моё условие, потому что мольберт обратно я не приму, а увольнять тебя мне было бы неприятно. Он бросает эту фразу и растворяется среди клиентов казино быстрее, чем Сара успевает вставить хоть слово. Хилл всё ещё чувствует её пристальный взгляд на своём затылке, но теперь его беспокоит совсем не это. — Значит, он хочет говорить именно со мной? — спрашивает он Бурого. — Сказал, чтобы ему привели главу Драконов. — Привели? Как интересно. Высокий, поджарый мужчина уже ожидает его, а позади него двое Драконов предупреждающе следят за каждым его шагом. Подходя к ним, Аарон загодя разглядывает незнакомца: накачанные плечи и руки, мощные ноги, затянутые в серые джинсы, короткая стрижка — почти армейская. Лицо у него большое, челюсть квадратная, мощная, по подбородку и правой щеке тянется тонкая нить розоватого шрама. Незнакомец тоже наблюдает за Аароном: смотрит на него своими чёрными глазами из-под кустистых неаккуратных бровей и высокомерно ведёт подбородком, будто оценивая. — Я Аарон Хилл, — он останавливается в метре от него, но руку не протягивает. — Глава Драконов. Мужчина усмехается, но как-то невесело, почти безразлично. — Ян Сайкс, — представляется он слегка дребезжащим басом. — В скором времени новый шериф этой помойной ямы. Двое Драконов и Бурый резко поворачивают головы в его сторону. Их пальцы сжимаются в кулаки, мышцы под косухами вдруг ощутимо напрягаются — незваный коп в казино — это всегда не к добру. Однако Аарон не дёргается. Лишь слегка склоняет голову, ещё раз пробегает глазами по мощной фигуре перед собой, будто сомневаясь, что перед ним полицейский, а потом понимающе-задумчиво заключает: — А-а-а, так вы из предвыборной команды Мура. Ему никто не отвечает, и Хилл продолжает: — Пришли осмотреться? Мэр Росс к нам часто захаживает, как и его коллеги. Вот только шериф Никсон нас почему-то не жалует, — он специально выжидает паузу, чтобы Сайкс обратил особое внимание на следующий вопрос: — А что насчёт вас? Беспристрастная мина полицейского какое-то время остаётся неизменной, а затем медленно меняется на язвительную, острую ухмылку, от которой шрам на его щеке натягивается и даже становится ярче. Сайкс хмыкает — громко и даже как-то излишне демонстративно, — а затем, качнув головой, резко делает шаг к Аарону. — Насчёт меня? Насчёт меня будь уверен: когда я стану шерифом, я сровняю твоё заведение с землёй. Я поймаю каждого твоего выродка и заставлю пожалеть о том, что они когда-то решили надеть эти жалкие косухи. Тебя, вас, — он обводит смеющимся взглядом троих Драконов, что, почуяв потенциальную опасность, уже потянули руки к оружию и сомкнулись вокруг своего главаря. Но Сайкс снова смотрит прямо Аарону в глаза и говорит — теперь жёстче и с особым удовольствием: — И ту сучку, что испортила моему кузену лицо. Её в особенности. Этого Аарон не ожидает. Слова полицейского застревают в ушах, никак не желая приобретать смысл. Проблемы, которых он ждал, пришли по его душу намного быстрее, чем он мог представить. Воспользовавшись секундным замешательством Хилла, Сайкс проходит за его спину, становится под аркой, ведущей в игровой зал, и всматривается в представшее перед ним беззаконие. Тёмно-серые глаза нарочито медленно скользят по людям за игровыми столами, по красным платьям и чёрным пиджакам, а потом замирают на девушке за барной стойкой. — Высокая и темноволосая — вот как он её описал, мой кузен, — тянет слова он, не поворачиваясь. — Это она. Мелкая дура, что безнаказанно размахивает ножом. У него останется шрам, ты знаешь? — Сайкс оборачивается. Аарон делает к нему шаг, быстро и порывисто, отчего Драконам даже кажется, что сейчас последует драка. Но Аарон не бьёт. Он останавливается близко-близко, заглядывает Сайксу в лицо, и только по ходячим на скулах желвакам и напряжённой шее можно предположить, насколько он зол. — Я сделаю так, что у тебя и у твоего брата будет по пятнадцать таких шрамов на каждого, если ты ещё хоть раз заявишься в моё казино, — произносит он тихо, и голос его угрожающе вибрирует, а глаза сверкают. — Я не просто так являюсь тем, кем являюсь, и вполне готов устроить тебе показательное выступление, чтобы ты понял, кому на самом деле принадлежит этот город. Захочешь пойти против моих людей, — любого из них, — и я устрою тебе такой аттракцион, что это ты пожалеешь, что однажды надел не косуху, а полицейскую форму. А теперь пошёл отсюда вон. Глаза в глаза — они смотрят друг на друга, и в какой-то момент Аарону кажется, что Сайкс не послушает. Но нет, едко ухмыльнувшись, тот наконец делает шаг назад и фривольно хлопает Дракона по плечу. — С тобой будет весело. До встречи, Хилл. Он разворачивается и уходит. Провожая его мрачным взглядом, Аарон сжимает челюсти и выдыхает через нос. «Сукин сын… Кто ты вообще такой? Чёрт! С этим нужно разобраться». Он подзывает к себе Бурого: — Собери наших на свалке через полтора часа. — Понял, босс. Хилл остаётся один посреди коридора, и какое-то время в нём всё ещё кипит злость. И ту сучку, что испортила моему кузену лицо. Её в особенности. Он оборачивается и встречается взглядом с Сарой. Как долго она смотрит на него? Ужасно… эти огромные светлые глаза глядят на него так, будто всё знают. Но она, конечно, не могла и слова услышать из их разговора. Так почему же она так смотрит? Хилл едва сдерживается от очередного ругательства, так и норовящего сорваться с губ, и идёт к ней. — Сегодня заканчиваешь пораньше, — с ходу объявляет он. — Я провожу тебя до дома. Собирайся. — Почему? — Что почему? — Почему пораньше? — Потому что у нас собрание. Тебе нет необходимости здесь торчать. — А если я тоже хочу поехать на собрание? Этот её вопрос звучит столь абсурдно и неожиданно, что Хилл, на мгновение замерев, едва сдерживает нервную усмешку. — Даже не знаю, что ответить. Собрание для Драконов, Сара. Не уверен, что тебе будут интересны наши дела. Любопытно, что она скажет на это, и Аарон смотрит на неё в упор. Сара же под этим пристальным взглядом, в котором плещутся едва заметные смешинки, не тушуется. — Тогда ответь мне хотя бы, кто тот мужчина, с которым ты разговаривал, — не то просит, не то приказывает О’Нил, и тон её звучит бескомпромиссно. «Да ты издеваешься», — Аарон вскидывает брови и подаётся вперёд, кладя локти на барную стойку. — Что за тон? Иногда, честное слово, мне кажется, что ты забываешься, — без злобы говорит он, дёрнув щекой, а брови Сары всё глубже и глубже сходятся на переносице. Опять недовольна. Из-за чего? Из-за подарка, из-за отказа брать её с собой, из-за того, что он постоянно уходит от её вопросов и юлит, не раскрывая истинных намерений? Аарон даже не представляет, насколько все его догадки точны. Он видит: Сара выдыхает через нос, сжимает губы и открывает рот — вот-вот выплеснет наружу всё негодование. В голубых глазах — не то что ветер, смертоносный ураган. Глаза блестят, они горят, и… выглядит это на удивление прекрасно. — Сара, — однако пресекает Хилл со сталью в голосе. Он руками отталкивается от барной стойки, не сводя с О’Нил серьёзного взгляда, будто этим объявляя: хватит испытывать моё терпение. — Я сказал, что провожу тебя. Собирайся и жди здесь. Я сейчас. Ещё на одно короткое мгновение он задерживает взгляд на её лице — окаменевшей маске недовольства, — после чего разворачивается и скрывается в своём кабинете. Накидывает косуху, берёт бумажник, сигареты, а когда спустя несколько минут выходит обратно в зал, обнаруживает, что Сара исчезла. — Где она? — Малышка-то? — Альфи усмехается. — Упорхнула минуту назад через чёрный. Чертыхнувшись, Аарон догоняет её на улице. Девушка удаляется от казино чуть ли не бегом, закинув на плечо рюкзак и впопыхах надев тренч так, что один конец пояса почти волочится по земле. — Что в моих словах тебе не понятно, О’Нил? — Хилл равняется с ней и подстраивается под её темп. Засовывает руки в карманы куртки, хочет заглянуть Саре в лицо, но она принципиально смотрит перед собой. — Я сама могу дойти, — холодно заявляет она через пару секунд. Не сбавляя шага, Аарон лезет в карман за сигаретами. Закуривает, с наслаждением втягивая никотин. Делает ещё пару шагов в такт её бешеному ритму, а потом абсолютно спокойно заявляет: — Знаешь, мне на твою злость по большому счёту плевать. Просто выглядит глупо. Эта фраза, брошенная столь будничным тоном, заставляет Сару внезапно остановиться. Хилл останавливается тоже. — Я на тебя не злюсь, — после нескольких секунд напряжённого молчания заявляет она. Повернувшись, долго смотрит, скользя по его лицу взглядом, полным настороженности, и скрещивает на груди руки, будто желая отгородиться. — Мне не нравится, что я не понимаю, что ты задумал и почему так себя ведёшь. Это не злость… скорее, я просто чувствую, что перестаю тебе доверять. Искренность в уставшем голосе действует обескураживающе, и Хилла, который замечает неподдельную тоску в её глазах, неожиданно затапливает неким подобием раскаяния. «Ведь я правда ничего ей не говорю. Мои поступки в её глазах лишены всякого смысла… Но я всё равно не смогу объяснить ей, почему поступаю так, а не иначе. По крайней мере не сейчас, когда она смотрит так жалостливо», — Аарон хмурится — собственным мыслям, собственному молчанию… даже не пойми откуда взявшейся трусости просто открыть ей правду. Вместо этого он, затушив недокуренную сигарету носком ботинка, спрашивает: — Разве я когда-нибудь давал повод сомневаться в себе? Он видит, что она теряется. Раздумывает, сомневается, взвешивает, припоминает. Совместные поиски пропавших детей, когда все остальные пугливо спрятали головы в песок. Битва с Фавном, в ходе которой Аарон появился именно в тот момент, когда сама она, Сара, была на последнем издыхании. Пистолетные выстрелы, не будь которых, была ли она жива? Ведь получается, его смелость и горячая отчаянность, столь необходимые в тот самый момент, спасли ей жизнь… — Нет… — тихо отвечает она, отводя взгляд и опуская подбородок. Они молчат, и наступившую между ними тишину заполняет шум улицы и отдалённые людские голоса. Сара, стыдливо пряча глаза, думает о том, что погорячилась с выводами. Аарон, напротив, смотрит неотрывно, в душе ругая сам себя за излишнюю скрытность и столь несвойственную ему нерешительность. А потом Хилл вдруг говорит, и голос его — приглушённый и искренний: — Я понимаю, почему мои поступки могли смутить тебя, и мне жаль, если это так. Я не преследовал цели ни обидеть, ни подорвать твоё доверие. Я хочу, чтобы ты знала: по отношению к тебе у меня нет скрытых мотивов. Я взял тебя на работу, потому что знал, что ты справишься, а мольберт подарил, просто потому что хотел сделать тебе приятно. Я надеюсь, теперь тебе полегчает. Его пристальный взгляд вызывает у неё смущение, а только что сказанное — и вовсе одно сплошное желание провалиться под землю. Саре стыдно. Стыдно за то, что она, забыв про говорящие о многом поступки, на которые Аарон пошёл ради неё и её друзей, сама напридумывала в своей голове всякой ерунды, сама в ней убедилась и разозлилась. А теперь наконец поняла, что была не права. — Я… я… поняла тебя, — с усилием выдавливает девушка, наконец вскидывая на Аарона глаза. — Знаешь, я тоже погорячилась, наверное… Просто ты так странно себя вёл, и… чёрт! Этот разговор становится слишком неловким! Хилл по-доброму усмехается, чуть наклоняет голову, всё ещё продолжая разглядывать её лицо, на котором в эту секунду смешиваются абсолютно разные эмоции: от раскаяния и раздражения до радостного облегчения. — Всё, пожалуйста, хватит! Нам правда пора, — вдруг с улыбкой заявляет она и уже быстрее хочет двинуться дальше, как вдруг рука Аарона обхватывает её предплечье: — Погоди… Он делает шаг вперёд, наклоняясь. В нос Саре ударяют запахи: свежий аромат табака и другой, более тяжёлый, — его парфюма. — У тебя пояс от плаща совсем по земле волочится, — Хилл чуть приседает, тянется к одному из концов пояса и, поднявшись, отпускает её предплечье, второй рукой чуть приобнимая — просто невесомо обхватывая, — чтобы протянуть пояс в шлёвку на спине. «Я сама…» — оторопело возражает Сара, но не двигается, так и замерев, и вслух не возражает. Её лицо — на уровне его ключиц, и если бы не какие-то жалкие дюймы между ними, то эта неожиданная близость перешла бы все разумные границы приличия. Сара позволяет ему поправить пояс, не поднимая глаз от ворота чёрной куртки. Замирает в кольце его рук, которые даже толком не касаются её. Молчит, слыша, как шелестит пояс, продеваемый в шлёвку. Мгновением позже Хилл опускает руки, делает шаг назад, и, встретившись наконец с ним глазами, Сара вдруг выдаёт первое, что приходит в голову: — Это тренч. — Что? — Тренч. Не плащ. Аарон, на секунду растерявшись, весело усмехается и едва заметно наклоняет голову, сверкая хитрецой в глазах: — Тренч. Хорошо. Я запомню. Остаток пути до её дома проходит в молчании и в заходящем тёпло-оранжевом свете, что причудливо раскрашивает пустые улицы спальных районов. К вечеру сказочно пахнут цветущая сирень и черемуха, а маленькие белые лепестки вишни облетают с деревьев и белым дождём стелются по свежей зелёной траве. На широких улицах, где по обе стороны дороги стоят блестящие автомобили, дети, хохоча, катаются на скейтбордах и роликах. Молодые мамочки гуляют с колясками, их цветастые юбки мелькают среди обилия зелени и первых распустившихся цветов. Должно быть, молодая девушка, неспешно прогуливающаяся вместе со взрослым мужчиной, кричаще одетым во всё чёрное, выглядит здесь неуместно, но Саре, на удивление, всё равно. Поэтому, когда Аарон замедляет шаг вблизи её дома и останавливается под одним из деревьев, чтобы попрощаться, О’Нил вдруг чувствует укол лёгкой грусти. — Мне уже пора, — говорит Хилл, чуть прислонившись плечом к бугристому стволу. Он стоит в тени, Сара — на свету, и заходящее солнце игриво отбрасывает ажурные блики на её лицо. — Точно. Собрание… — Да, собрание, — кивок головы, скольжение пристального взгляда по скулам и губам, на которых играют тени от пляшущих на ветру листьев. — Я бы пригласил тебя, но ты не Дракон, Сара… Не ввязывайся в это, не нужно. — Всё нормально, — она улыбается, на этот раз — по-настоящему. Пожимает плечами и забирает за уши тёмные пряди волос, с какой-то внезапной теплотой глядя на него. — Я тогда в баре ляпнула, не подумав. Тебе не за что оправдываться. Она, возможно, ждёт, что он скажет что-нибудь, но Хилл молчит, продолжая её разглядывать, и Сара в итоге делает первый шаг к дому: — Спасибо, что проводил. И я рада, что мы… всё обсудили, — улыбка чуть неловкая, но искренняя. О’Нил поправляет рюкзак на плече, вскидывает ладонь, прощаясь: — До встречи. Она отворачивается, делает пару шагов, спиной чувствуя его взгляд. Переходит дорогу, когда голос Аарона внезапно останавливает её: — Сара, — зовёт он, и она оборачивается. Отсюда его, всего в чёрном, почти не видно в тени низко раскинувшихся ветвей. Однако вот он делает пару шагов, и солнечный свет падает на его лицо. — Прошу тебя, будь осторожна.