***
Сара не смыкает глаз до рассвета. Лежит и ждёт, пока робкие солнечные лучи не пробьются сквозь шторы. Когда же в спальне начинает потихоньку светлеть, она осмеливается перевернуться на другой бок. Никого. Она откидывает одеяло и садится, свесив ноги на пол. Сидит так некоторое время, закрыв ладонями лицо, а потом поднимается и идёт к мольберту. Прошло уже несколько дней с тех пор, как Аарон подарил ей его, а она так и не сумела к нему притронуться. Установила холст, разложила на столе кисти и… замерла, точно не зная, что делать дальше. Точно разучилась писать, а руки — больше не её. Злилась сама на себя, обижалась, шантажировала и умоляла. «Возьми чёртову кисть в руки и просто пиши», — говорила она себе, но каждый раз, потянувшись к принадлежностям, останавливалась, терялась и сдавалась. Сара начинает дрожать, и вид пустого, девственно белого холста почему-то наводит панику. Как будто это он смотрит на неё, а не она на него. «Если я больше не могу писать», — вдруг простреливает в голове мысль, — «значит, всё куда хуже».***
В понедельник в казино нет почти никого, и Сара большую часть времени мается от безделья. Болтает с Альфи и другими Драконами, ходит на перекур чаще положенного и неизменно косится в сторону кабинета Аарона, ожидая, что сам Хилл вот-вот появится. Закажет кофе, спросит, как её дела, сделает вид, что того странного и неловкого разговора между ними не было. Но Хилл не появляется. Нет ни Вишни, ни Майкла, которого, как стало известно, выпустили из участка на следующий день после показательного ареста. Его и остальных Драконов. — Так и не расскажешь, почему шериф на вас в последнее время взъелся? Сара сидит, положив локти на барную стойку и лениво наблюдает за Альфи. Ей скучно. — Сама у него спроси, вы же с ним почти одна семья, — он не замечает, как она закатывает глаза, и продолжает: — Кстати, каково это, быть по обе стороны баррикад одновременно? И с ним, и с нами. — Иди в зад, Альфред. Я не с ним и не с вами. Вот именно, что болтаюсь, как сам знаешь что, и никто мне ничего не рассказывает. — Вот подрастёшь… — Я тебя сейчас ударю! — рычит она, впрочем, не предпринимая даже жалкой попытки оторвать подбородок от сложенных на столешнице ладоней. В городе что-то назревает. Что-то нависает тёмной тучей, грозясь пролиться огромными неприятностями. Полицейские патрули, которых стало слишком много. Без конца и края поступающая информация об арестах, вылавливаемая Сарой из сплетен и разговоров мамы с кем-то по телефону. Хочется верить, что в этом никак не замешаны Драконы, но… ей ведь не десять лет, чтобы быть до того наивной. — Сторонница грубой силы, а? — Альфи усмехается. Вешает протёртый бокал на специальный держатель, берёт следующий. Его длинные тёмные волосы завязаны в хвост и лежат на плече. Раскосые глаза — зелёно-карие, — смотрят лукаво, чуть устало. Сара разглядывает острую линию его подбородка и скул, длинную шею и широкий нос, выдающий принадлежность к апачи. — Почему твоя семья переехала из индейской резервации в Сентфор? От того, как она внезапно меняет тему, Альфред, вздрогнув, косится в её сторону. Дёргает щекой, качает головой и вещает следующий протертый бокал к остальным. — Я обычно на эту тему не распространяюсь, так что считай, что сегодня у меня настроение хорошее, — он усмехается. — Переехали потому, что мою мать не приняли в племени. Точнее, она не смогла ужиться. Она родилась в Оттаве, была настоящей горожанкой, привыкла к удобствам. Ей нужно было движение, а не тихая, скучная жизнь в резервации, где её считали чужачкой. — Почему Сентфор, а не Оттава? — Из-за отца, — Альфи ухмыляется, поведя бровью. — Вторая сторона той же медали. Он был готов уехать, но не в мегаполис. Знал, что это не для него. Почему они выбрали именно Сентфор — я не знаю. Может, это был своего рода компромисс. Не самый плохой. — И что же, твои родители до сих пор живут здесь? — Они… — Альфи хочет закончить, но в этот момент за их спинами — у главного входа, — громко хлопает дверь. Ударяется об стену с таким лязгом и грохотом, будто её кто-то выбил. Сразу же поднимаются крики. — Что за… Секундой позже эти же звуки — сначала грохот снесённой с петель двери, а потом чьи-то громогласные вопли, — раздаются и со стороны чёрного входа за баром. Люди в зале вскакивают, опрокидывая кресла. Сара видит, что Драконы тянутся к припрятанному оружию. Но не успевают. Из двух коридоров, отрезая пути отступления, в зал вваливаются люди. Десятка два или около того. Они кричат, пинками опрокидывают мебель, хватают опешивших Драконов и валят их на пол. Сара не сразу замечает на ворвавшихся людях полицейскую форму, а когда замечает, становится слишком поздно. — Сара! — Через стойку Альфред хватает её за плечо. — Быстро! Она вскакивает и едва делает шаг, но тут же останавливается: отряд полицейских, выкрикивая приказы и грубые угрозы, преграждает Альфи выход. Один из копов нацеливает на него пистолет. Дуло другого — небольшое, круглое и очень чёрное, — оказывается напротив её собственного лица. Копы орут, но стук сердца в ушах мешает разобрать, что именно. Краем глаза Сара видит, как один из них разворачивает Альфи спиной и подсечкой опускает на колени. Тот падает, упираясь ладонями в пол, и матерится. — Назад! Назад, я сказал! С опозданием она понимает, что обращаются к ней. Полицейский, держа пистолет у её лица, наступает, и Сара машинально делает пару шагов назад. — Руки за голову! Она поднимает руки. Сцепляет их на затылке. В голове пути отхода смешиваются с осознанием того, что сбежать не удастся. Чёрт, чёрт, чёрт! Она боится не копа и даже не его пистолета. Боится кое-чего другого, кое-кого другого и того, что этот кто-то может с ней сделать. Тем временем суматоха в казино заканчивается так же внезапно, как началась. Драконы лежат, придавленные к полу, полицейские надевают на них наручники. Слышны требовательные оклики, ругательства, редкий злорадный смех. Сбежать не удаётся никому. Именно в этот момент сзади раздаётся знакомый голос, и этот голос подтверждает успевшую промелькнуть ранее мысль: Сара в самой настоящей жопе. — Ну что, сукины дети, доигрались? — Никсон — судя по тону, довольный собой до безобразия, — входит в зал и, взявшись обеими руками за кожаный ремень, оглядывает результаты операции. — Это флэш-рояль, и на этот раз он у меня. Полицейский, держащий её на мушке, слишком внимательно вглядывается в побледневшее лицо. Сара — вопреки трясущимся рукам, — посылает ему издевательскую кривую улыбку. — Шериф, — чуть испуганно зовёт коп, но девушка его опережает: наплевав на нацеленный ей в лоб пистолет, она поворачивается к нему спиной. Секунда, и Никсон её замечает. Останавливается посреди зала, буквально замирает, будто наступает на мину. Открывает рот, закрывает, открывает. Хмурится и щурится, будто не верит, что перед ним правда она. А когда Сара — с каким-то невероятным спокойствием в голосе, — говорит: «Привет, мистер Никсон», челюсть шерифа едва не падает на пол. — Какого чёрта?! — басит он, и почему-то в его голосе больше нет прежнего бахвальства.***
Его изумлённый вид — её единственная победа за сегодня, и длится она недолго. Сару наравне с остальными арестованными в казино привозят в полицейский участок и на несколько долгих часов изолируют от остального мира. Их оставляют под постоянным надзором, и каждого забирают сначала в кабинет шерифа, а после — сопровождают в камеры. Сару же Никсон будто специально держит до последнего. В коридоре становится всё меньше людей, за окном темнеет, а её тревога растёт. Шериф, однако же, демонстративно делает вид, что не замечает девушку, хотя по его плотно сжатым челюстям и взгляду, что избегает смотреть в её сторону, Сара догадывается, что это не так. Она остаётся совсем одна. Жужжание старой жёлтой лампы действует на нервы, и, чтобы хоть как-то отвлечься, Сара ходит по длинному коридору. Она требует сделать звонок, но ей отказывают. Да и кому она может позвонить? Маме? «Мам, привет. Я в полицейском участке, потому что твой любовник-шериф устроил облаву на незаконное казино, где я работаю. Помоги, а?» Смешно. Аарону? Вишне? «Они наверняка уже знают, но сначала они вытащат Драконов», — думает она. — «А я не Дракон». Остаётся только ждать. К моменту, когда Никсон наконец открывает дверь и молча отходит в сторону, приглашая Сару внутрь своего кабинета, на улицу уже окончательно опускается вечер. Внутри его заваленной бумагами каморки остро пахнет кофе и сигаретами, отчего ей — чтобы хоть немного расслабиться, — сразу неистово хочется закурить. «Если я попрошу у него сигарету, интересно, шокирует ли его это ещё больше, или я уже пробила свой потолок?» — невесело усмехается она, присаживаясь на край стула. Шериф молча закрывает дверь, обходит стол и садится в своё кресло. В тишине ведёт хмурым взглядом по множеству раскиданных по поверхности стола отчётов и записей допросов. Глубоко вздыхает и протирает подушечками пальцев воспалённые глаза. Саре уже начинает казаться, что он будет молчать вечность. Так и будет смотреть в одну точку, жевать губы и, чёрт побери, не говорить ни слова, наводя на неё ещё большее беспокойство. Она кладёт руки на колени и, не в силах справиться с гнетущей тишиной, начинает безотчётно раздирать ногтями кутикулы. Проходит несколько долгих минут, а Никсон всё так же не заговаривает. Он выглядит уставшим и измождённым, и Саре почти жаль его. Но вот он, будто наконец решившись, делает глоток остывшего кофе и поднимает на неё холодные глаза. — Кто привёл тебя к Драконам? Щенок Тёрнер? Она не ожидает, что его первый вопрос будет именно таким, а тон — столь грубым. Будто он видит в ней не Сару О’Нил, а самую настоящую преступницу. — Никто, — отвечает она, замявшись, и голос её звучит хрипловато, чуть дрожа. — Я не в банде. Лицо шерифа перекашивает гримаса брезгливости и тихой злости. — Не морочь мне голову, Сара. Я веду допросы уже шестой час, и это порядком мне осточертело. Давай закончим быстро. Спрашиваю ещё раз: кто привёл тебя к Драконам? Она теряется и тихо повторяет: — Никто… — Боже! — Никсон раздражённо отбрасывает от себя пару бумаг и откидывается на спинку кресла. — Тогда скажи мне, ради Бога, каким это волшебным образом ты оказалась в казино Драконов? — Я знаю некоторых из них с тех пор, как они помогали нам с Дереком искать пропавших детей, — едко замечает О’Нил, и от её взгляда не ускользает, как на одну короткую секунду по лицу Никсона от этих слов будто проходит судорога. — К тому же, я работаю у них барменом. Лицо шерифа вытягивается, как у лошади. — Что это ты такое говоришь? — с крайнем недоверием щурится он, обратно поддаваясь вперёд и кладя локти на стол: — Барменом? Ты? Сара не отвечает. Недоверие Никсона, которое он испытывал к ней и её друзьям, когда сначала пропала Кэнди, а затем и Бобби, снова тягучей, омерзительной жижей сочится из него. От этого, вместо растерянности, Сару вдруг затопляет раздражение. «Пустоголовый ты осёл», — с неожиданной для себя злобой думает она, стискивая челюсти. — «Ничего дальше собственного носа не видишь и считаешь, что всегда прав». Она продолжает молчать. Их тяжелые взгляды встречаются, и воздух в кабинете будто становится плотнее. — Твоя мама, — цедит Никсон спустя некоторое время, — говорила, что ты работаешь в кафе на выезде из города. — Моя мама, — губы Сары растягиваются в едкой, тонкой улыбке, — понятия не имеет, что я там давно уже не работаю. Знаете, она не особо мной интересуется, так что… Шериф поднимается — с трудом и неуклюже, — и начинает ходить по кабинету, сцепив пальцы на затылке. Когда он возвращается к своему креслу — не садится, а лишь становится за его спинкой, положив на неё обе ладони, — и заговаривает, голос его звучит дружелюбнее: — Что ж, раз ты утверждаешь, что не состоишь в Чёрных Драконах, а всего лишь работаешь у них в казино… у меня всё равно будет пара вопросов. Например, как долго ты уже там? — Пару недель. — Пару недель, — бормоча, повторяет он, а потом улыбается почти что миролюбиво, заявляя: — Расскажи мне всё. Сара чуть медлит, явно сомневаясь: — Что «всё»? — Всё, — Никсон многозначительно ведёт бровями и подаётся вперёд. — Всё, что видела и слышала за эти недели. Имена, цифры, планы, места. Любая информация может оказаться важной, Сара, поэтому расскажи мне обо всём. В его лихорадочно блестящих глазах она видит его — азарт ищейки, наконец напавшей на след добычи. Годами Никсон пытается нарыть на Драконов хоть что-то серьёзное, что поможет раз и навсегда с ними расправиться. Что-то, помимо мелких краж, вандализма и угонов. Сейчас же, когда его карьера — да что там, вся его жизнь, — стоит на кону из-за выборов и возможного смещения с должности, он как никогда прежде понимает, что настала пора выслужиться, сделать что-то такое, что запомнят избиратели. Например, избавиться от банды уголовников, которая уже много лет не даёт городу спокойной жизни. И вот перед ним она — девочка, ребёнок, который говорит, что был в самом сердце этого процветающего беззакония. Что это, если не милосердный подарок судьбы? Однако Сара думает иначе. По сути, работая в казино, видела и слышала она немного: ничего значительного, пожалуй, ничего такого, что имело бы непоправимый эффект, расскажи она об этом Никсону. Так, имена членов банды, какие-то слухи, обрывки фраз, даты, ускользающие, неясные разговоры о будущем. Наверное, шерифу было бы интересно. Наверное, вкупе с той информацией, что у него уже имеется, он мог бы использовать рассказанное ею и неплохо навредить Драконам, если не прямо сейчас, то со временем. Есть, однако, одно «но»: Саре совсем не хочется ему что-либо рассказывать. Перед её глазами — его довольная физиономия, а в ушах — оглушительный смех, его и её матери. Никсон сидит, развалившись на их диване, на ногах — тапки её отца. Он по-хозяйски кладёт ладонь на бедро Айрис. Та улыбается и придвигается ближе. Поэтому О’Нил откидывается на спинку неудобного стула, скрещивает руки на груди и на одно недолгое мгновение прикрывает глаза. «Можешь идти к чёрту», — устало думает Сара, а вслух, точно в приговор самой себе, чётко заявляет: — Я ничего не знаю. По лицу шерифа пробегает тень, он так и замирает на месте, решив, что ослышался. Повторяет вопрос ещё раз. Затем ещё. И на каждое его «что ты знаешь о Драконах?» Сара упрямо отвечает: «ничего». Это продолжается около часа. Игры в кошки-мышки, которые выматывают их обоих и в которых ни один не собирается уступать другому. Настойчивостью Сары можно восхищаться, однако загвоздка в том, что у Никсона всё равно больше власти. И он наконец использует её, как свой последний ход: — Я посажу тебя за решётку. Сейчас же запру в камере и оставлю в участке. Не посмотрю, что ты дочь Айрис и подруга моего сына! Клин клином выбивают, вот мы этим и займёмся! Он произносит это зловещим шёпотом, упёршись ладонями в стол и нависнув над ней, точно ястреб. С такого маленького расстояния Сара ясно видит его красные белки и тёмные, глубоко залегшие тени недосыпа. — На сорок восемь часов, так ведь? А потом вы должны либо предъявить мне обвинение, либо отпустить, — О’Нил касается пальцами внутренних уголков глаз и качает головой. — Дерзайте, шериф, всё лучше, чем продолжать эту бестолковую беседу. Он хлопает ладонью по столу, а потом гневно приказывает: — Поднимайся. Она встаёт, и тяжёлая ладонь опускается на её плечо, сжимая. В полутёмных коридорах участка совсем пусто и прохладно, но там, куда Никсон ведёт её, — ещё хуже. В камерах, мимо которых они идут, полно народу, большинство из них — Драконы. При виде Сары они удивлённо приподнимаются на койках, провожают шерифа хмурыми взглядами. Никсон не может поверить, что правда делает это: захлопывает тюремную решетку за дочерью любимой женщины и смотрит, как она, этот семнадцатилетний ребёнок, смущённо оглядывается в серой камере из холодного камня. — Если ты захочешь мне что-то сказать, пусть даже ночью, — с сожалением в голосе говорит он напоследок, вдруг оказавшись не в силах просто так её оставить, — то я буду в участке всё время. Когда он уходит, Сара опускается на край койки, кладёт руки на колени и замирает, уставившись тупым взглядом в стену напротив. Как же она устала, чёрт возьми. — Эй, Сара, — встревоженный голос из соседней камеры — она узнаёт в нём Альфи, — вдруг выводит из мрачных раздумий. — Он оставил тебя в участке? За что? — Отказалась сотрудничать с полицией… Тихие, ворчливые перешёптывания. Альфи молчит, потом заключает: — Вот чёртов сукин сын… — Точно, — присоединяется к нему другой. Слышны множественные поддакивания. — Не дрейфь, малышка, здесь не так плохо, как кажется. Крыс нет, тараканов тоже. Только дует иногда. — Если что, зови! — С нами не так страшно! — Никсон совсем охренел… Их множественные голоса не умолкают, высказывая ей слова поддержки и проклиная копов. И вдруг от внезапного осознания того, что этим людям, которым, по сути должно быть на неё наплевать, оказывается не всё равно, Сара начинает плакать. Одна слеза, затем вторая — они стекают по щекам и скатываются за ворот футболки, и эти молчаливые рыдания душат и беззвучно разрывают грудную клетку. Как так вышло, что совершенно чужим людям она стала дороже, чем своим родным?***
Бутылочное стекло и фишки хрустят под ботинками Аарона. Взгляд устало скользит от опрокинутых столов к сломанным креслам, разбитым витринам и бордовым пятнам на ковре. Пальцы сжимаются в кулаки. Необходимо несколько минут, чтобы успокоиться. Хилл проходит к пустому бару, поднимает опрокинутый стул, берёт с пола чудом уцелевшую полупустую бутылку Баллантайнс и наливает немного в хайбол со сколотым краем. Выпивает, а затем лезет в карман за единственной оставшейся в пачке сигаретой. Позади раздаётся громкий хруст: это Вишня, морально убитый представшим перед ним зрелищем, с размаху пинает ботинком сломанный стул, а тот трещит, будто чьи-то кости. Никто ничего не говорит. Хилл наливает виски и для друга, придвигает к нему бокал. Только выпив и оттого чуть успокоившись, Вишня наконец произносит, цедя каждое слово будто с усилием: — Это уже переходит все границы. Никсон не видит берегов, и нам пора его проучить. — Ты же знаешь, — Аарон вертит наручные часы, стрелка которых близится к полуночи. — Разгром казино — очередная сцена, за которой ничего нет. Его слова заканчиваются ударом ладони о поверхность барной стойки: это Вишня. — А не пора ли и нам устроить сцену?! Или мы так и будем терпеть, как слюнявые дети, пока этот пидор арестовывает наших людей, громит наше казино и остаётся безнаказанным? Он до чертиков зол и полностью прав, но Аарону в тот самый момент не до этого. Что-то в словах друга привлекает его внимание, и Хилл, замерев с поднесённым к губам стаканом виски, медленно ставит его обратно. — Вишня, — зовёт он, уставившись с прищуром на разбитый зеркальный стеллаж с алкогольными бутылками. Ловит в нём своё отражение. — А что с Сарой? — С какой Сарой? — едва сдерживая ругательство, переспрашивает Вишня, в порыве злости вообще не понимая, при чём тут какая-то баба, когда казино — его детище, — лежит в руинах. — С нашей Сарой. С О’Нил. Парень замирает. Секундой позже со стоном выдыхает: — Бля-ять… — Она ведь была здесь? Сегодня же её смена? — Крутанувшись на стуле, Аарон хмурится, дымя уже почти выкуренной сигаретой, и тщетно надеется, что Вишня сейчас скажет, что Сары в казино не было. — Её, — однако с усталым вздохом подтверждает он, бегло перестукивая пальцами по поверхности барной стойки. — И либо она, по доброте душевной Никсона, сидит дома — в чём я очень сильно сомневаюсь, — либо… либо этот кусок говна забрал в участок и её. Хилл молча поднимается, заходит в служебное помещение, где висит телефон. Набирает номер Тёрнера, ждёт. Когда тот наконец поднимает трубку, Аарон задаёт ему лишь один вопрос и, получив ответ, заканчивает разговор. — Она в участке, — мрачно объявляет он Вишне, а потом, поддавшись какому-то безотчётному внутреннему порыву, хватает пустой бокал и с яростью бросает в стену.