***
Он не придет. Насколько вообще нужно быть дурой, чтобы, во-первых, предложить ему подобное и, во-вторых, надеяться, что он примет приглашение? Сара пинает камешек носком кроссовка и отрешённо наблюдает, как тот, отскакивая по тропинке, скатывается в кусты. «Ладно», — примиряясь сама с собой, заключает она, засунув руки в карманы спортивных штанов. — «Просто в очередной раз сделаем вид, что ничего не произошло… И постараемся впредь не лезть к нему со всякой ерундой. Хватит, Сара, вы не друзья». На улице тепло и сыро. Раннее солнце холодными лучами скользит по мокрым после дождя сосновым ветвям, задерживается на поверхности блестящих луж, играет на лесной дорожке. Кроссовки Сары потемнели от влажной травы, пальцы рук чуть замёрзли. Она прячет их в рукава и запрокидывает голову к небу, когда позади, буквально за плечом, внезапно раздаётся голос: — Доброе утро. Дёрнувшись, она оборачивается. В чёрных спортивных штанах и футболке, повязав на плечи толстовку, Хилл смотрит на неё, склонив голову на плечо. — Испугал? — Удивил. Доброе утро. — Не прийти было бы невежливо, — подражая ей, Аарон прячет руки в карманах и проходит вперёд по тропинке ближе к возвышающемуся проволочному забору. — Пайн Вилладж. Ты меня очень заинтриговала. Что мы здесь делаем? Она наблюдает за ним: внешне абсолютно ничего не выдаёт в нём ни вчерашнюю злобу, ни ошеломляющую усталость. Перед ней — самый обычный Аарон, и только разбитые костяшки его пальцев доказывают, что вчерашний день — не сон. Недолго думая, Сара равняется с ним и, закатав до локтей рукава толстовки, хватается руками за забор, просовывая носок кроссовка меж тонких прутьев: — Мы гуляем. Под его откровенно удивлённым взглядом она в два прыжка перемахивает на другую сторону. Приземлившись, отряхивает влажные руки и, обернувшись, вопросительно выгибает бровь. Через пару секунд Хилл оказывается за забором. — Хорошо, а вот это уже интересно. Ты знаешь, что мы на частной территории, О’Нил? — Тут есть телефонная будка. Пошли, покажу, чтобы ты мог позвонить копам, — с усмешкой бросает она через плечо, ведя его вглубь маленького заброшенного городка. И пока пустые двухэтажные коттеджи вырастают по обе стороны дороги, Аарон с любопытством осматривается, но ещё с большим удивлением поглядывает искоса на уверенный профиль Сары, растянувшийся в полуулыбке. Приведя его к одному из коттеджей, она вдруг вытаскивает из кармана складной нож. Брови Хилла ползут вверх, когда девушка без усилий поддевает деревянную раму и приглашающе открывает окно. — У меня нет слов, О’Нил, — он с усмешкой качает головой. — Этим ты занимаешься в свободное время? Сара отмахивается, пряча нож и сдерживая довольную улыбку. — Подтянуться-то сможешь? Или для твоего возраста это уже слишком? — О, — его брови ползут вверх. — Так ты заговорила? Сара вскидывает ладони, словно играючи бросая ему вызов: — Если что, я могу попробовать открыть дверь, зайдешь так. Никто тебя не осудит. Дед. Едва сдерживая смешок, она упивается выражением искреннего удивления, отразившегося на его лице. — Дед? — Аарон, запрокинув голову, громко смеётся. В его глазах сверкают чертики. — Смотри и учись. Малолетка. Он упирается ладонями в откос и подтягивается. Перебрасывает ногу, хватается рукой за раму и исчезает в оконном проёме. Всё это занимает у него едва ли десять секунд. Повторив его движения, Сара оказывается внутри и спрыгивает на пол в пустой комнате. — Медленно, — безжалостно заключает Хилл. — Да ладно, я видела, как у тебя руки дрожали. Бросив ему усмешку, она проходит вглубь дома. Её шаги и шаги следующего позади Аарона разносятся по коридору звонким гулом. В воздухе летает пыль, стены пахнут известью и краской. Забравшись на кухонную тумбу, Сара закуривает, делая вид, что не замечает недовольного взгляда Аарона, брошенного на сигарету. Однако спустя минуту он и сам щелкает зажигалкой. Хилл садится в глубокое кресло, завезённое сюда вместе с другой немногочисленной мебелью, и вытягивает ноги. Не смотря друг на друга, они курят в тишине несколько минут, а потом Сара, сбрасывая пепел прямо на пол, говорит: — Вот оно, моё место. Не думала, что покажу его кому-нибудь. Но вот ты здесь, и… добро пожаловать, конечно, но не рассказывай никому, ладно? В её голосе больше нет недавнего кокетства. Хилл чуть медлит прежде, чем осторожно поинтересоваться: — Что ты забыла здесь? Почему Пайн Вилладж? Сара вздыхает. Делает глубокую затяжку, в упор смотрит на Хилла, зажав сигарету между пальцев, и в её взгляде он отчётливо видит, что она наконец решилась довериться. — Я всем этим начала заниматься не здесь, а в Балтиморе. Мне было четырнадцать, когда впервые залезла в чужой дом. Ты не подумай, я не грабила или ещё что. Просто ночью залезала внутрь и почти сразу же уходила. Тогда я не понимала, зачем делаю это, сейчас же всё ясно, как день: я хотела, чтобы меня поймали. Чтобы сработала сигнализация, или хозяева меня заметили, вызвали полицию и… — Она вновь душераздирающе вздыхает. Нервно раскачивает в воздухе ногой туда-сюда. — И чтобы мои родители наконец обратили на меня внимание… ну, знаешь, заметили, — она усмехается. — Но всё всегда сходило с рук. Потом мы переехали сюда, привычка залезать в чужие дома осталась, а необходимость в родительском внимании — нет. И тогда я нашла Пайн Вилладж. Самодурство и ходьба по краю — в прямом и переносном смыслах, — ради любви и внимания… о, Хилл прекрасно знает, что это такое. Несмотря на прошедшие годы, его кулаки ещё помнят кровь тех, кому не посчастливилось оказаться на его пути. Его глаза помнят слёзы матери, вызванные очередной выходкой её неконтролируемого сына. Тело помнит сладость адреналина, берущего власть над сознанием, и одно-единственное желание: доказать всем, что он и вправду такой плохой, каким его считают. Этого не забудешь. — Я думаю, твои родители вели себя так не специально, — в задумчивости он трёт подбородок, а перед глазами тем временем всплывает лик собственной матери. К её портрету с потухшими глазами и выгоревшем сердцем примешивается другой образ: это горе, их общее горе, которое они не сумели разделить. Она ведь так и не простила его за всё, что он сделал… — Ну знаешь, тяжело их винить. Они были заняты разборками и пересчётом папиных любовниц, какое уж тут время для меня. Пробивной сарказм в её голосе не удивляет, безразличие — вот что бросается в глаза. Будто Сара уже примирилась с фактом своей ненужности, и он её больше не ранит. — Сара, — Аарон подаётся вперёд, локтями упершись в колени, и ищет её блуждающий по комнате взгляд. А когда встречает, искренне произносит: — Мне жаль. Тишина воцаряется между ними, но не разделяя, а, наоборот, сближая. Сара смотрит в его серьёзное лицо, читает в выражении глаз одну сплошную тоску и понимает, что Хилл не врёт. Он и вправду сожалеет. Слишком привыкнув к безразличию вокруг себя, Сара не знает, как реагировать. Его участие и доброта грозят пробить тот панцирь, которым она закрылась от внешнего мира. Она растеряна, но остановиться уже не может: — Знаешь, почему для меня было так важно попасть в банду? — Её пальцы быстро вертят пачку сигарет, глаза смотрят в пол, на губах — отдающая грустью улыбка. — Потому что я хотела быть хоть кому-то и где-то нужной. Ты сказал тогда: «семья», и у меня в голове засело. Я подумала, ну хоть где-то же она должна у меня быть. — Это не самая плохая причина, ты знаешь об этом. Она вздыхает и бросает сигареты на столешницу. Поводит плечами и снова встречается с ним взглядом: — Мама вчера подписала бумаги о разводе, так что, кажется, моей биологической семьи уже вроде как и нет. Остались только Драконы, — от сказанного на сердце не легче, совсем нет, но эти произнесённые вслух слова необъяснимым образом успокаивают. Хилл поднимается и подходит к окну. Выбросив недокуренную сигарету, засовывает руки в карманы толстовки. Сквозь запылённое стекло солнечный свет падает ему на лицо. Он наконец решается. — Хочешь узнать, почему я взял тебя на работу? Тогда, в первый раз. Сара хмыкает, припоминая. Как давно и одновременно недавно это было. Сколько всего успело произойти. — Я хотел отблагодарить тебя. Простого «спасибо», казалось, недостаточно. — Отблагодарить за что? Короткая пауза, как перед самым прыжком в бездну: — За то, что спасла мне жизнь. За Джона. Его имя, произнесенное вслух — будто пощёчина наотмашь. Сара распахивает глаза. Колючие мурашки пробегают от затылка к пальцам. В комнате становится холоднее. Никто не заговаривал о нём. Это было наше негласное правило: не упоминать его имя, делая вид, что его никогда не было. Рваный вздох. Сара отворачивается от Аарона и соскальзывает с тумбы. От того, что кто-то вслух заговорил о Джоне, рёбра, что зажили не так давно, отзываются болью. Если она закроет глаза, то вернётся в ту самую ночь: запахи мокрого леса, тёплая кровь на руках — чья?.. Топот адских копыт и осознание неминуемого конца. Его жуткий смех и её горящая боль. Нож в руке, входящий в его спину, как в масло… Секунда, которая меняет всю жизнь. — За такое не благодарят, — выйдя из мрачного транса, хрипло выдыхает Сара. Она обнаруживает себя стоящей у противоположного окна: рукава толстовки натянуты на самые пальцы, руки обхватывают плечи. Чувствуя присутствие Аарона совсем рядом, почти за спиной, она не оборачивается. Лишь едва вздрагивает, когда он опускает ладони ей на спину. — За спасённую жизнь благодарят. Она мотает головой — быстро-быстро, — будто желая прогнать из мыслей жуткие образы. Пальцы Аарона сжимаются на её плечах, Сара чувствует его близость, острый запах табака и тепло, исходящее от тела. Она изо всех сил хватается за эти ниточки, не дающие ей упасть в бездну кошмаров, что распахнула свою пасть, готовая её поглотить. Вымученный вдох, затем второй. Медленно она возвращается в реальность, усилием воли фокусируясь на том, где находится. В безопасности. Она уверена, что, если он сейчас уберет руки и отойдёт, иллюзорные кошмары снова протянут к ней свои цепкие лапы. Оплетут скользкой лозой мысли, заберутся чёрной массой под кожу, и Саре страшно почти до дрожи. Но Хилл никуда не уходит. Его ладони всё так же на её плечах, дыхание едва уловимо щекочет макушку. Успокаивает. И Сара сама не замечает, как вновь начинает дышать ровно. — Можно я не буду говорить «пожалуйста»? — бессильно выдыхает она, беря себя в руки и разворачиваясь к нему лицом. Хватка Аарона едва заметно каменеет, когда пронзительным взглядом из-под ресниц она смотрит на него снизу вверх. — Можно. Но запомни: то, что ты сделала — для меня не простой звук и не какая-то мелочь. Хорошо? — Хорошо. Солнце, бьющее через окно за её спиной, скользит по лицу Хилла ослепляющим лучом, и он щурится, чуть отворачиваясь. Тёмная щетина, незажившая царапина на подбородке, родинка у самого краешка губ — Сара разглядывает его пару недолгих мгновений, и не пойми откуда взявшаяся мысль проскальзывает у неё в голове, едва не сорвавшись с губ: Почему мне с тобой так спокойно? Хилл наклоняет голову, прячась от солнца, и улыбается. Самообладание в его взгляде передаётся и ей. Сара чувствует себя лучше, намного лучше, её ладонь опускается на его запястье — зачем и с какой стати, она не знает, но в данный момент это кажется не столь важным. — Ты когда-нибудь убивал, Аарон? Он молчит, прежде чем ответить. Едва заметное движение челюстями, его губы каменеют, вытянувшись в тонкую бескровную линию. До того, как он скажет хоть слово, Сара уже знает ответ. — Приходилось, — это голос, не окрашенный ни сожалением, ни раскаянием. Одна лишь констатация факта. — Как… как ты справился с этим? — Сара, — его руки обхватывают её лицо, заставляя взглянуть в глаза — это два скрещенных взгляда, противоположных друг другу. Её, всё ещё растерянный, и его, наоборот, полный горячей уверенности. — Ты убила не человека. Ты избавилась от монстра. Он не был мальчиком из твоей школы, это было обманом. Это он убийца, а не ты. Он похищал и мучил детей. Он свихнулся в попытках оживить чудовище. Это он хотел убить твоих друзей и тебя саму. Ты не сделала ничего плохого, ты его не убивала. Всё человеческое было в нём давно мертво, осталось лишь звериное безумие, — его взгляд мечется по её лицу. — Пожалуйста, поверь мне. Я как никто другой знаю, как нелегко справиться с этими мыслями. Но пообещай мне, что в следующий раз, когда тебе станет страшно, или плохо, или одиноко из-за того, что случилось, ты вспомнишь, что я только что сказал. Уже сейчас Сара знает, что это будет непросто. Содеянное ею вязкой массой слилось с кровью, впиталось в кости, отпечаталось в каждой клеточке её тела. Вытравить тёмные мысли, что стали частью её «я»? Жутко и больно, но… Я должна попробовать.***
Свежий ветер ударяет в лицо, когда Сара спрыгивает с подоконника на улицу. Время уже, должно быть, близится к полудню, солнце, прячась за быстро бегущими пушистыми облаками, стоит высоко. Раскачиваясь, шумят сосны. За её спиной Хилл опускает оконную раму на место. Слышен лишь шорох гальки под подошвами его кроссовок, который затихает, когда Аарон встает рядом с Сарой. — Пойдём, — улыбается она. Путь обратно к его машине занимает совсем немного и проходит в тишине. Безмятежность Пайн Вилладж, шуршащие листвой деревья и солнце, в переливах которого гоняются друг за другом первые ласточки, вызывают желание остаться здесь. Не возвращаться домой, не запирать себя вновь в четырёх тесных стенах, а побыть там, где даже не слышен шум пролегающего вблизи шоссе. Но вот виден проволочный забор, узкая заросшая тропинка, по которой они следуют друг за другом, и чёрная, блестящая на солнце Импала. Аарон достаёт ключи, снимает блокировку и вдруг замирает с выражением крайней задумчивости на лице. — Сара, — он окидывает её серьёзным, чуть смущённым взглядом. — Я хочу кое-куда съездить. Не могла бы ты… не хочешь ли ты поехать со мной? — Конечно. Куда? — Я покажу. Грунтовая узкая дорога бежит вдоль Пайн Вилладж, заставляя авто подскакивать на выбоинах и кочках, пока в итоге не выводит к шоссе. Пропустив пронёсшийся мимо грузовик, Аарон поворачивает в противоположную от города сторону. Зелёные весенние пейзажи за окном сливаются в одно полотно, когда Импала набирает скорость, плавно летя вперёд по серому, мерцающему на солнце асфальту. Куда они едут, Сара не имеет понятия, но тайно радуется, что возвращение домой удалось оттянуть. В этой стороне от города, насколько ей известно, ничего нет — одно лишь шоссе, довольно долго тянущееся до следующего населённого пункта, заправки, придорожные кафе и бары. Дорога постепенно начинает убегать вверх — к нависшим над ней высоким лесным склонам, — других автомобилей становится заметно меньше. Через некоторое время Аарон снижает скорость и сворачивает с главного пути направо — на грунтовую, хорошо проезженную дорогу, по обе стороны от которой разросся лес. И пока Импала на небольшой скорости продвигается вглубь, Сара вдруг осознает, что уже была здесь. Давно, и не днём, а ночью. Здесь она и Бобби разобрались с Писадейрой и её проклятьем. Это Сентфорское кладбище. От воспоминаний о той ночи становится душно, неуютно, и, несмотря на солнечный день, Саре кажется, что тени вновь сгущаются вокруг. Заметив её ёрзание, Хилл сбрасывает скорость и бросает обеспокоенный взгляд: — Всё нормально? — Да… да. Зачем ты меня сюда привёз? Подъехав к высоким кованым воротам, они останавливаются. На парковке пара машин, в сторожке — примечает Сара, — сидит, читая газету, охранник. Самое обычное кладбище, самый обычный день. В нём больше нет ничего страшного, всё ушло. Расслабившись, О’Нил поворачивает голову и видит, что Хилл сидит, опустив взгляд на сложенные на коленях руки. Безмолвие и странная отрешённость его позы сбивают с толку. — Что случилось? — Он едва заметно вздрагивает при звуке её голоса, будто вернувшись в реальность откуда-то из своих тёмных мыслей. Поводит плечами, приглаживает волосы. Есть что-то, что он хочет сказать, Сара чувствует это. Она молчит и не торопит, пока наконец Аарон, грустно усмехнувшись, не говорит: — Прости. Не думал, что это будет так сложно. — Что именно будет сложно? — Приехать сюда. В голове незамысловатые кусочки пазла — скудные знания о его прошлом, странное, столь чуждое ему поведение, страх, который, вопреки его силе воли, Сара всё же уловила на лице, и беспомощность — складываются в одну картину. — К твоему отцу? Точная догадка обескураживает, и слабая тень удивления отражается на его лице. Хилл чуть отодвигается, всматриваясь в Сару и будто примечая в ней нечто новое, затем медленно кивает и отворачивается, устремляя взгляд к уходящей вглубь кладбища серой гравийной дорожке. — Не думал, что это будет так сложно, — повторяет он. Сара молчит, не уверенная в том, что нужно сказать. В пространстве между их лицами витают блестящие на солнце пылинки; преодолевая расстояние в несколько метров, доносятся спокойные голоса пожилой пары, остановившейся у ворот. На стальной забор присела пёстрая птичка… — Если ты не хочешь, идти не обязательно. Это можно сделать в другой раз. — Я говорю себе это уже столько лет, — его губы кривит вялая усмешка. — Нет. Это нужно сделать сегодня. Быстрый поворот головы в её сторону, Хилл давит слабую, ободряющую улыбку и выходит из машины. Сара догоняет его уже у калитки. Бросив на них любопытные взгляды, пожилая пара тут же теряет интерес и возвращается к своему разговору. Свернув у широкой центральной дорожки, Сара следует за Аароном по витиеватой тропинке, со всех сторон окружённой надгробиями. С облегчением О’Нил отмечает, что эта часть кладбища более новая, ухоженная и не такая пугающая, как та, в которой ей довелось однажды оказаться. Невысокие изгороди, аккуратные подстриженные кусты и чистые дорожки не идут ни в какое сравнение с ветхим запустением того места, где она когда-то отыскала могилу Писадейры. Здесь тихо, светло и спокойно. Но, несмотря на видимую безмятежность и переливчатое птичье пение, раздающееся высоко над головой, Сара продолжает сжимать и разжимать пальцы, искоса поглядывая на спину Аарона, шагающего в нескольких метрах впереди. — Кажется, здесь… — доносится до неё его бормотание, и, едва Хилл приподнимает нависшую над проходом ветвь, Сара успевает вставить: — Если хочешь, я могу подождать. — Ты ведь уже пришла, — она замечает бледную снисходительно-смеющуюся улыбку на его губах и, поборов внезапную глупую робость, проходит вперёд. На маленьком квадратном участке земли, расположенном чуть в отдалении от соседствующих могил — одно-единственное надгробие. Серый прямоугольник, впечатавший в себя имя и отведённое время: Филипп Энтони Хилл 1926 — 1963 Так просто, и больше ничего. Ни надписей, ни цветов, ни свечей. Одна лишь одинокая могила, притаившаяся в тени нависшей над ней старой липы. Убранная, ухоженная и чистая, но — Сара явно это чувствует, едва сделав несколько шагов вперёд, — обдающая неописуемой бесконечной болью. О’Нил останавливается. Чувствует себя неуютно, не к месту, не понимая, что делает здесь. Ощущение, что она лезет не в свое дело, охватывает мысли, и Сара против своей воли хочет шагнуть назад, как в этот самый момент ладонь Аарона скользит, не задерживаясь, по её плечу. Мимолётный, быстрый жест — едва ощутимый, но действует он отрезвляюще. Сара замирает, вперив в спину Аарона тяжёлый, раскаивающийся взгляд, и вновь выпрямляет спину. «Он попросил тебя быть с ним, ты не можешь сбежать». Несколько минут тишины, а после Хилл тянется в карман за сигаретами. — Я не был здесь со дня похорон, — она не видит его лица, лишь струйки выпускаемого дыма. — Никак не мог собраться с духом. Каждый год оттягивал этот момент, переносил и клялся, что в следующий раз — обязательно. И так двадцать три года… С ума сойти. Двадцать три. Он усмехается. Качает головой, касается пальцами глаз и замирает так на пару мгновений, прижав ладонь к лицу. Позади Сара обнимает себя руками, не сводя с его спины тревожного взгляда. — Мне было десять. У меня была самая прекрасная семья, таких просто не существует. Он меня обожал, я им восхищался… — Снова смешок. Аарон выпрямляется, делает долгую затяжку, смотря поверх памятника. — Я был его единственным ребенком и уже тогда понимал, что во мне сошёлся весь его мир. А в нём — мой. И пусть тон его ровный, а голос — спокойный, Сара всё равно слышит рвущуюся наружу боль, душераздирающую и невыплаканную, ту, что он сдерживал все прошедшие годы, и дверцу к которой слегка приоткрыл, не придавая значения тому, что она запросто может смести его всей своей мощью. — А потом он погиб. Авария, уснувший водитель. На нём самом — ни царапины. Отец, — его внезапно прошибает глухой кашель. — Отец просто возвращался домой с работы. Аарону не нужно закрывать глаза и уноситься в прошлое, чтобы вспомнить день похорон: серое, осеннее воскресенье, полуголые деревья, ветер, пылью летящий дождь. Разрытая мокрая земля, яма, в которую, захлопнув крышку, опускают гроб с его отцом. Маленький десятилетний мальчик, в голове которого сотни вопросов, вопящее отчаяние и беспомощность. Кто-то говорит ему: «Возьми и кинь горсть земли», и он зачерпывает песок в мокрую от слёз ладошку, бросает, и этот звук — звук земли, падающей на крышку гроба его отца, — отпечатывается в его сознании на всю жизнь. Это было двадцать три года назад. Это было… — Вчера была годовщина его смерти. Его слова словно прошибают током. Картинка наконец складывается целиком, и до Сары доходит всё и сразу: почему он был так непривычно зол, почему расстроен, почему приехал сюда сегодня. Вчера. Пальцы обжигает догоревшая сигарета. Хилл вздрагивает, но этого недостаточно, чтобы вернуться в реальность из охватившей его тёмной пучины воспоминаний. Стоит поднапрячься, и он сможет разглядеть расплывчатый силуэт темноволосого мальчика, по щекам которого ручьями бегут слёзы, а сердце разбито вдребезги. Разглядеть осунувшуюся фигуру высокой женщины, которая найдёт в себе силы держаться — держаться ради сына, который впоследствии растерзает её сердце, растопчет доверие и оставит ни с чем. Разглядеть другую женщину, виски которой уже тронула первая седина, женщину, чьё сердце окажется достаточно большим, чтобы приютить беспризорного подростка-бунтаря, вынести все его выходки и срывы, защищать его перед всем миром и в итоге оказаться им же оставленной… Призраки его прошлого, живые в настоящем — он чувствует, как они смотрят на него, и Аарон не понимает, чьё именно осуждение он чувствует на себе: их или своё собственное. Оно невыносимо, от него нестерпимо хочется сбежать и спрятаться, оно угнетает, выталкивая на поверхность все слабости, страхи, всех его демонов… …тёплое, нежное прикосновение к его руке рывком возвращает в реальность, буквально в последний момент выхватывая из лап кошмаров. Аарон поворачивает голову, с простодушным удивлением опускает взгляд на их сцепленные ладони: его и Сары. Её маленькие пальчики держат крепко, другой рукой она обхватывает его предплечье. Хрупкая и тонкая — сейчас она само воплощение силы духа, и, глядя на неё сверху вниз, Аарон вдруг осознает, насколько же она противоречива и оттого невероятна. А потом он сжимает её ладонь в ответ.***
В пиццерии «У Микеля» — той самой, в которой, по легенде, работает Сара — не так много посетителей. Пара человек сидят у барной стойки, семья с детьми расположилась за квадратным столом с красной скатертью. С кухни доносится приглушённый звук вечерних новостей, передаваемых по радио, смех и болтовня поваров, запах теста проникает в зал через распахнутую настежь дверь. Сара откусывает кусочек пиццы и, подперев подбородок рукой, устремляет задумчивый взгляд в окно. На улице совсем стемнело. День пролетел незаметно, они оба проголодались и устали, и предложение Аарона перекусить было встречено немедленным одобрением. Хотелось не столько есть, сколько отвлечься. Кладбища по природе своей не могут вызывать положительных эмоций, что уж говорить про сегодня. Стоит Саре вспомнить его фигуру у могилы отца — с виду сильную, но на деле столь уязвимую, — как сразу хочется броситься на помощь, спасти, утешить, забрать переживания любой ценой. Сара хмыкает. И откуда в ней такие мысли? Оторвавшись от темноты за окном, она взглядом находит Хилла. Облокотившись на барную стойку, он разговаривает с хозяином, Микелем, время от времени кивая его словам. Расслабленная, уверенная поза, лёгкая полуулыбка на губах, руки, тянущиеся к волосам, затем скользящие вниз к подбородку — ничего в нём не выдаёт и толики того, что одолевало его на кладбище. Это снова самый обычный, уже знакомый Аарон — сдержанный, спокойный. Всё подмечающий. Сара не сразу понимает, что он смотрит на неё. Держа голову прямо и всё ещё слушая Микеля, тем не менее глядит, едва заметно улыбаясь, прямо ей в глаза. Долго и пристально, отчего Сара отворачивается быстрее, чем успевает сообразить, как, должно быть, забавно это выглядит со стороны. Вытянув под столом ноги, она вновь всматривается в темноту снаружи. Маленькая парковка, несколько авто. Два фонаря, мусорные контейнеры и над всем этим — возвышающаяся на склонах гор громада никогда не дремлющего леса. С заходом солнца он выглядит сплошным тёмным провалом, и только верхушки покачивающихся на ветру сосен выделяются в свете луны. «Интересно, сколько ещё чертовщины скрывается в этих лесах? И выйдет ли она когда-нибудь из своих укрытий, или мы наконец оставлены в покое?» — О чём задумалась? Голос Аарона выводит из раздумий. Чуть вздрогнув, Сара отворачивается от окна. — Я не заказывала, — она кивает на стакан молочного коктейля, который Хилл ставит перед ней на стол. — Комплимент от Микеля. Он рад приветствовать тебя в наших рядах. Найдя глазами хозяина заведения и поймав его взгляд, Сара слегка улыбается. — Допивай, и я отвезу тебя домой. Я и так занял весь твой день. — Ты его не занял, а провёл вместе со мной. И это был хороший день. Сара размешивает трубочкой коктейль, поэтому не видит брошенного на неё быстрого взгляда. Аарон всматривается в её лицо буквально пару секунд, затем, вздохнув, проводит ладонью по волосам. — Я уезжаю завтра, — говорит он, и Сара моментально поднимает глаза. — Ненадолго. — А-а. Кажется, Мортен упоминал что-то. Это та поездка в Оушен-сити? — Да. Пока мы не нашли надёжного человека, доставкой товара туда и обратно занимаюсь я. Она кивает, мысленно припоминая быструю лекцию, рассказанную ей Мортеном о стратегической важности Оушен-сити для Драконов: портовый город, центр побережья Мэриленда, откуда легко можно вести дела, связанные с незаконным экспортом и импортом. — Когда ты вернёшься? — Вопрос срывается с языка быстрее, чем Сара успевает подумать. «Да что такое…» — Не знаю точно. Может, дней через пять, может, больше, — Хилл едва заметно медлит, рассеянно поводит взглядом по залу, ни на ком не задерживаясь. Затем, выудив из кармана косухи ручку, одолженную у одного из официантов, тянется к бумажной салфетке: — На всякий пожарный, — из-под бровей он бросает на Сару быстрый взгляд. — Здесь телефон отеля, в котором остановлюсь. — На всякий пожарный? — На переданной ей салфетке — ряд ровных цифр. Она смотрит на них, потом вскидывает глаза. — Если вдруг что-нибудь случится. Форс-мажор. Или просто станет скучно. Трудно понять, всерьёз он или шутит, но О’Нил аккуратно складывает салфетку и прячет в карман. Получасом позже, на пассажирском сиденье его машины, согретая теплом из печки, Сара тихонько засыпает. Приглушённое бормотание по радио и спустившийся на город вечер убаюкивают. В быстро сменяющихся неясных картинках Сара видит разные образы: они появляются перед глазами, тут же уплывая — не пойманные и мгновенно забытые. Знакомые голоса и лица — она не может сконцентрироваться ни на одном из них, увязая в липкой дремоте. И едва ей кажется, что она поймала один, как он тут же рассеивается, точно туманная дымка. Когда чужая ладонь опускается на её плечо, чуть потряхивая, Сара не сразу понимает, что это не сон. Разлепив глаза, поначалу не может сообразить, где она, затем, разглядев за окном хорошо знакомые двухэтажные коттеджи, медленно поворачивает голову, встречаясь с мягкой ухмылкой на губах Хилла. — Я уже было думал, придётся тебя на руках нести. Она выпрямляется и потирает глаза. Рука Аарона, лежащая на спинке её сиденья, едва ощутимо касается спины. — Прямо до спальни? — Если ты хочешь. Смешок, что срывается с его губ, короткий и быстрый, какой-то вибрирующий. Уповая на полумрак салона, Сара радуется, что этот глупый, не пойми откуда взявшийся румянец на её щеках не виден. Он лишь горит на коже, жаром передаваясь от лица вниз — к шее, груди, кончикам пальцев. И от него одновременно холодно и душно. — Думаю, в этот раз я всё же смогу дойти сама, — выдыхает она, отстегнув ремень безопасности. Странная тишина в салоне заполняет пространство. И пока где-то отдалённо рычит мотор и лает собака, Аарон и Сара смотрят друг на друга. Она хочет что-то сказать, но не знает, что. Он же невольно ловит себя на том, что любуется ею: будто впервые замечает, какая она красивая. Она думает, как бы ненавязчиво задержаться, а он не знает, как сказать ей, чтобы не уходила. Сара теперь уверена, что её пылающие щёки видно невооружённым взглядом, а у Аарона по спине, точно у мальчишки, вдруг почему-то бегут мурашки. — Что ж, — она первая прерывает это обескураживающее молчание. — Спокойной ночи? Я не хочу уходить… — Спокойной ночи, Сара. Останься. Она тянется к нему — совсем близко, совсем рядом, — аромат её духов оплетает — почти растаявший, но всё равно обволакивающий дурманом. Она тянется ещё ближе, застаёт его врасплох своим поцелуем — это медленное скольжение мягкими губами по щеке, не мимолётное, не поспешное, а, наоборот, будто специально выдержанное. Такое прикосновение едва ли может выбить дух, но у Аарона почему-то на секунду — на одно ничтожнейшее мгновение, — схватывает дыхание. Она отстраняется так быстро, что он даже не успевает заметить улыбку, мелькнувшую на её губах. Больше не говоря ни слова, выходит из машины и исчезает в прилегающей полутьме. И только закрыв за собой входную дверь дома, Сара позволяет себе вдохнуть полной грудью. Той ночью, не в силах уснуть, она встаёт с постели и, включив свет настольной лампы, подходит к мольберту. Его белизна больше не пугает, не сбивает с толку. Теперь она кажется манящей, и Сара берёт в руки палитру и кисти. Той ночью она не смыкает глаз.