Белая ворона

      В столовой их четверо — слишком много для небольшой, но светлой комнаты. Теснота и сдавленность — вот какие чувства вызывают декорированные стены, застеленный праздничной скатертью стол и пышный букет красных роз прямо посередине.       Никсона душит галстук, Сара чётко это видит. Зачем он вообще его напялил? В нём и в рубашке с заломами от утюга он выглядит нелепо и так же себя чувствует: то и дело нервно поправляет ворот и манжеты, одёргивает рукава. Гладковыбритый и, судя по всему, только что постриженный, он без остановки обращается к ней по имени: «Привет, Сара!», «Как дела в школе, Сара?», «Ого, Сара, никогда не видел у вас этой картины. Давно она тут?».       Она чувствует: ещё несколько таких «Сара», и она просто перестанет отвечать.       Сидя за обеденным столом — справа он, слева — надушенная терпкими духами Айрис, а прямо напротив — Дерек, что вымучивает из себя улыбку, — Сара сразу понимает: что-то не так. Они что-то задумали.       Стол ломится от еды. Мама сказала, что не будет много готовить. Конечно, ведь два салата, стейки, гарнир на выбор и десерт, томящийся в духовке — это так, ерунда.       Чёрт. Ну, и зачем это всё?       Ощущение приближающейся западни сдавливает мышцы, но О’Нил не поддаётся. Она бывала в переделках и похуже, чем этот пафосный обед, точно с картинки журнала для домохозяек.       — Великолепное мясо, Айрис, просто великолепное. Давно не ел такого сочного, — Шериф, тыча в воздух вилкой с насаженным на неё куском говядины, промокает губы салфеткой.       Сара исподлобья бросает взгляд на Дерека. Этот взгляд спрашивает: «Что происходит?» — поймав его, Дерек заметно медлит, а потом отворачивается, принимаясь наигранно поддакивать отцу.       Бровь Сары ползёт вверх, пальцы под столом как-то сами собой складываются в кулак.       Предатель.       Она прокашливается и выпрямляется, откладывая приборы.       — Тебе вкусно, милая? — В голосе Айрис Сара слышит едва уловимую нервную дрожь. О’Нил медленно поднимает глаза на мать и спокойно улыбается:       — Очень, спасибо, — и прежде, чем кто-то из присутствующих успел бы вставить хоть слово, Сара продолжает, положившись на своё чутье:       — Так что у вас за новости? Дерек упоминал о чём-то важном.       Она едва сдерживает смех, видя испуг на лицах всех троих: это было попадание в самую точку. Дерек отворачивается от неприкрыто возмущённого отцовского взгляда, смотрит на Сару, но та лишь невинно улыбается в ответ.       Молчание. Совсем недолгое, но такое плотное, что, вопреки видимому воодушевлению, у Сары внутри начинает неприятно скрестись тревога. Быстрые переглядывания между Айрис и Никсоном, и вот наконец мама тоже откладывает приборы и выпрямляется.       — Это правда, мы хотели кое-что сообщить. Мы — это я и Джонатан, — Айрис бросает на него быстрый взгляд, поворачивается к Саре всем телом и улыбается — мягко, заискивающе. Её руки лежат на коленях, спина — прямая. Женщина собирается в с духом, чуть сжимает пальцы и снова их выпрямляет.       — Дорогая, прежде, чем я перейду к сути, позволь сказать, что происходящее никак не повлияет на нашу жизнь, на тебя или мои чувства к тебе. В отрицательном смысле, разумеется. Наоборот, думаю, многое изменится только к лучшему. Мы с тобой ведь этого заслуживаем, правда? Лучшей жизни…       — Айрис, — мягко прерывает Никсон. — Не пугай её.       — Да-да, — нервно посмеиваясь, она принимается теребить салфетку. Живот Сары стягивается в узел, обострившиеся чувства натягиваются, как верёвка.       Она уже знает, она знает… нет, нет, нет!       — Просто не думала, что буду так сильно волноваться. Ладно, что уж тянуть, — быстрый вдох, глаза на собственные руки. — Джонатан сделал мне предложение. Я согласилась.       Пустота внутри, вызванная этими словами, пузырьками растворяется в крови и разносится по всему телу. И нет ни боли, ни огорчения, ни обиды, лишь пугающее ничего, принимающее форму её тела — волосок к волоску, сантиметр к сантиметру. И в этот момент, когда время будто замедляется, Сара видит себя со стороны: одинокая фигура за столом, изрезанные бумагой пальцы, спрятанные под одеждой шрамы, волосы, заплетённые в высокую косу. Пустые глаза и губы, вдруг принимающие форму улыбки.       Улыбки?       — Поздравляю.       Это её голос.       — Мама, мистер Никсон, — теперь он звучит увереннее. — Я поздравляю вас обоих!       И едва остановившееся время мгновенно ускоряется. Объятия, слёзы на ресницах Айрис, Никсон хлопает Сару по плечу, его губы улыбаются, шевелятся, но она не слышит ни слова. Кивает, как безвольный болванчик, смеётся, отвечает на тёплое рукопожатие шерифа, разглядывает обручальное кольцо, которым Айрис принимается буквально тыкать ей в лицо.       — Посмотри, какое элегантное! Роскошное, правда роскошное? Джонатан сказал, что сразу понял, оно — для меня! Боже, Сара! Я так рада, так рада, я думала, ты будешь злиться, боялась тебе рассказывать, переживала! Ты не представляешь, как я счастлива! Мы уже решили, свадьба будет…       Сара каким-то образом высиживает до конца обеда. Правдоподобная, замёрзшая на губах улыбка, всё новые вопросы про помолвку и свадьбу, приводящие Айрис в неистовый восторг. Еда, потерявшая всякий вкус, и бесконечные поддакивания Никсона… Всё это кажется нереальным, сюрреалистичным, точно сюжет гротескной сказки, поэтому, когда обед заканчивается и Сара вызывается убрать со стола, наступившая тишина кажется ей лишь ещё более призрачной и дикой.       Вода из кухонного крана бьет на полную мощность, и всё равно звук телевизора и смех из гостиной пробиваются к ее сознанию, издевательской какофонией играя на нервах. Сара складывает посуду рядом с раковиной, когда на пороге появляется Айрис. Её ладони нежно опускаются на плечи дочери, аромат духов окутывает душной волной. Саре хочется извернуться и сбежать, но она не делает ни шага.       — Я просто хотела поблагодарить тебя, — доверительно шепчет мама, делая напор воды поменьше. — Ты не представляешь, насколько для меня важна твоя поддержка.       — Я знаю, — маска готова треснуть, но Сара держится из последних сил, прижимаясь щекой к ладони Айрис.       — Ты не пожалеешь, я обещаю. У нас начнётся новая жизнь. Новый дом и новая фамилия. Это будем совсем другие мы. Отбросим всё старое: ссоры, обиды, прочее. Будем жить как нормальные люди.       — Я… я знаю, мама… — Она сильнее обхватывает край раковины — кружится голова. Саре хочется закричать, ей так знакомо не хватает воздуха, так знакомо протестует тело, покрываясь колючими мурашками…       — Ты устала? — Айрис заглядывает ей в лицо, обеспокоенно касается подбородка. — Такая бледная!       — Нет, нет… Просто немного переволновалась.       — Иди приляг с нами или у себя.       «Нет, я здесь не останусь!»       — Нет, я… — Сара останавливает Айрис на выходе из кухни, и женщина оборачивается, взявшись за дверной косяк. — Я обещала помочь Стефани, помнишь? Я говорила тебе вчера.       — Не уверена…       — Знаю, будет некрасиво вот так оставлять вас после таких новостей, но я уже обещала ей, — ложь, наглая ложь, но Айрис слишком счастлива, чтобы задумываться об этом и припоминать, был ли вчера подобный разговор. Она улыбается — мягко, по-доброму, — и целует Сару в макушку:       — Хорошо.       Оставшись одна на кухне, О’Нил снова включает воду на полную мощность. Берёт тарелку и трёт её с таким неистовством, а в голове, распаляя нервы, скачут слова: новый дом, новая фамилия…       Фамилия… фамилия!       Тарелка выскальзывает из рук и разбивается. Осколок рассекает ладонь, Сара успевает лишь охнуть, а бордовая кровь, смешиваясь с водой и пеной, сбегая по пальцам, уже стекает в раковину.       — Сука! Чёрт! — Сара шипит, чувствуя на губах слёзы. — Нет! Нет! Нет!       Сара даёт себе время: слёзы постепенно стихают, кровь — нет. Оставляя за собой тёмные капли, О’Нил находит аптечку, кое-как несколько раз оборачивает порез марлевым бинтом, который мгновенно пропитывается кровью. Она поднимает глаза: беспорядок, недомытая посуда, вода всё ещё хлещет на полную, красные следы на мебели и на полу.       К чёрту! Если она останется здесь ещё хоть на секунду, то сойдёт с ума! Это невыносимо, ей нужно на улицу!       И только сырость, пришедшая после ливня, и на удивление прохладный ветер приносят толику облегчения. Кроссовки скользят по мокрым листьям, когда Сара, не разбирая дороги, несётся подальше от дома.       В голове не укладывается, как Айрис могла так поступить. Буквально за пару дней провернуть и развод с отцом, и согласиться на предложение Никсона! Или же помолвка состоялась какое-то время назад, а рассказали они об этом только сейчас, после подписания бумаг?       Немыслимо! Сара не может поверить в то, что мать могла вести эту игру за её спиной, особенно теперь, когда они якобы сблизились, и Айрис стала такой участливой, такой заботливой! Или всё же могла?       Болезненное осознание тайного предательства клокочет в груди:       «Она скрывала! Они все скрывали! Даже Дерек, чёртов мерзавец, знал и не сказал ни слова!» — Сара сжимает кулаки, и жгучая боль вспыхивает в ладони, отрезвляя.       Бинт стал совсем красным от крови и почти размотался. О’Нил останавливается посреди тротуара и впивается взглядом себе под ноги.       Жалкая — вот, кто она.       Всеми брошенная, одинокая, замёрзшая и до безобразия глупая. Сара О’Нил. Сара Никсон.       Это имя, прозвучавшее в голове — точно размашистая пощёчина. Оно поднимает внутри такую волну гнева, что Сара едва способна сдержать крик на губах. Никогда! Никогда не будет никакой Сары Никсон! После всего, что она потеряла из-за этого города, и того, что породили грехи его жителей, она не может потерять ещё и своё имя!       И она возобновляет шаг, на этот раз зная, куда идёт, и мысли об этом месте согревают её по дороге.       В казино Драконов людно и шумно. Пробираясь к бару сквозь компанию важных шишек, Сара не обращает внимания на растерянно-удивлённые взгляды, брошенные ей вслед: девочка в футболке и джинсах, да ещё и с волочащимся по полу окровавленным бинтом, выглядит, мягко говоря, непривычно. Дико — если уж совсем откровенно.       — Привет, — она занимает освободившийся стул у барной стойки.       — Какого… хрена, Сара? Что случилось? Ты себя видела?       Альфи замирает с полотенцем в руках. Быстрый оценивающий взгляд — и его рот невольно открывается в изумлении. Он поверить не может, что та заявилась сюда в таком виде: плевать на одежду, почему она растрёпанная и бледная, будто увидела саму смерть, и… это что, кровь?       — Пожалуйста, налей мне выпить.       — Это кровь?       — Нет, дурак, это кетчуп, — Сара выставляет вперёд ладонь. — Похоже?       Он хмурится, она готова взорваться. Какого чёрта, она что, шла сюда по холоду, чтобы он стоял, оторопело смотря на неё, и задавал бессмысленные вопросы?       — Так-так-так... и что у нас здесь творится?       Вишня. Он появляется из ниоткуда, его рука успокаивающе и так знакомо ложится ей на спину, голубые глаза приветливо заглядывают в лицо. И тут же улыбка в них гаснет.       — Виски, — он обращается к Альфи. — Два.       Как и откуда ему досталась эта способность считывать всё без лишних вопросов? Невероятная и неоценимая, благодаря которой Сара впервые с момента неожиданных новостей ощущает долю прежней безмятежности.       Альфи расторопен и уже спустя минуту ставит на стойку два бокала, наполненные до краёв. Вишня берёт оба, подбородком кивает на дверь для персонала в дальнем конце зала и коротко приказывает:       — Пошли.       Она следует за ним по коридорам казино, не предназначенным для посторонних глаз, пока они не оказываются в просторной комнате: несколько кожаных диванов, стол для бильярда, картонные коробки и ящики с алкоголем.       — Так, парни, — Вишня обращается к двум Драконам, что, приостановив игру, кивают им в знак приветствия. — Нам с Принцессой нужно серьёзно посекретничать, поэтому будьте любезны. — Он красноречиво стреляет бровями в сторону двери.       Без лишних вопросов те откладывают кии и выходят из комнаты. Затворённая за ними дверь заглушает гомон людских голосов, доносящихся из главного зала.       Сара обессиленно падает на диван и прижимает здоровую руку ко лбу. Она не замечает ни запах курева и выдохшегося пива, ни боли в руке. Единственное, что её тревожит: когда уже всё дерьмо в этой жизни оставит её в покое.       — Эй, — голос Вишни совсем рядом. Сара приоткрывает глаза и видит: Дракон сидит перед ней на корточках, на полу, рядом — открытая аптечка. Аккуратно держа пораненную ладонь, он с осторожностью принимается разматывать бинты. Верхние слои отходят легко, а те, что ближе к коже, уже успели присохнуть, и Сара сдерживает за зубами отвратительные ругательства, изо всех сил превозмогая боль.       Вишня присвистывает:       — Ты что, ножом прямо по ладони полоснула? Такой порез. Или участвовала в жертвоприношениях по типу твоих прошлых приключений?       Она не отвечает, потому что ладонь горит огнём, и все силы уходят на то, чтобы не позволить непрошеным слезам пролиться. Сара бросает быстрый взгляд на руку и тут же отворачивается: бинты сняты, ровно посередине ладони — косой, глубокий порез, и повсюду кровь. Кажется, что она вообще не останавливается.       Но Вишня действует быстро и профессионально: очищает рану, накладывает несколько марлевых дисков, затем бинтует руку, двигаясь от ладони к запястью. Несколько крепких оборотов, и всё готово.       — Не жмёт? — спрашивает он, фиксируя узел, и Сара отрицательно мотает головой. Несколько скупых слезинок всё же скатываются по её щекам, и она быстро вытирает их рукой, не желая, чтобы Вишня стал им свидетелем.       — Ладно, Принцесса, как истинный принц, считаю, что я тебя спас. Может, теперь хоть расскажешь, в чём дело? Как так вышло с рукой, почему пришла вся зарёванная и сейчас сидишь ревёшь?       Сара прикусывает губу и отворачивается. Ну вот почему всегда так: стоит кому-нибудь спросить, почему ты плачешь, и слёзы с новой силой готовы прорвать все барьеры?       Подрагивающие губы, с ресниц падает одна слезинка, затем вторая… тихий всхлип.       — О, Господи, Сара! — Вишня бросается к ней и прижимает к себе. Уткнувшись лицом ему под мышку, Сара беззвучно плачет, а он, обескураженный этими безмолвными рыданиями, молчит, гладит её по волосам и мысленно прикидывает, что же сделает с тем ублюдком, который посмел её обидеть.       — Прости, — бормочет она, когда слёзы сходят на нет. Смутившись, хочет отодвинуться, но Вишня, тайно радуясь тому, что буря закончилась, не отпускает.       — Глупости, Принцесса. Женщины часто плачут на моей груди, ни к чему извиняться, — он чувствует, как она улыбается, и от этого на сердце теплеет. Всё же позволив ей высвободиться из объятий, он наблюдает, как она, не зная, куда деть глаза, поправляет волосы, футболку, рассматривает перевязанную руку. Тогда он поднимается с дивана и принимается убирать с пола окровавленные бинты и аптечку.       — Я не собираюсь лезть в твою личную жизнь, но, знаешь, Принцесса, у меня есть правило: хорошие девочки не должны плакать из-за мальчиков. Скажи мне, кто тебя обидел, и я буду рад преподать этому сучонку пару уроков этикета.       О’Нил удивлённо моргает: так вот как это, должно быть, выглядит со стороны. Неразделённая влюблённость, разбитое сердце… а рука? Неудавшаяся попытка суицида? Сара хмыкает:       — Нет никакого сучонка. У меня просто был тяжёлый день.       Она сама не уверена, почему, но рассказывать Вишне о помолвке нет сил… пока что нет сил. А ещё говорить об этом стыдно — будто это как-то изменит отношение Драконов к ней… вдруг и вправду изменит?       — Ладно, — Вишня опирается ладонью о бильярдный стол, скрещивает ноги. — Ты уверена, что нет даже одного мальчишки, которому следовало бы дать в нос? Не то что бы я любил бить детей…       «Никсон. Дай в нос Никсону. И не только в нос», — проносится в голове, но вслух Сара говорит:       — Нет, даже одного нет.       — Что ж, в таком случае я к тебе в душу не лезу. Но что с рукой?       Сара чувствует облегчение от того, что может признаться хотя бы в этом:       — Мыла посуду, разбила тарелку. Вот и всё.       — Ты должна быть осторожнее, Принцесса. Руки — твой главный рабочий инструмент.       Чёрт, о работе она не подумала, но это успеется. Сейчас — прийти в себя и решить, что делать дальше, всё остальное — потом.       — Домой, я так понимаю, ты возвращаться не хочешь? — точно прочитав её мысли, спрашивает Вишня.       Сара поджимает губы и отворачивается, чтобы он не видел выражения её глаз. Вернуться домой, к окрылённой счастьем Айрис и назойливому Никсону, объяснять, почему она так быстро сбежала и почему вся кухня в крови, нацепить на лицо маску и нелепо играть нелепую роль… нет уж, спасибо.       Тогда напроситься на ночёвку к Кэнди или Стефани? Боже, не выйдет. От мыслей о подругах у Сары внутри просыпается червячок стыда — она так давно не звонила им, не приходила на встречи, лишь обмениваясь с обеими короткими дежурными фразами во время школьных перемен.       «Чёрт возьми, я позвоню им завтра. Узнаю, как дела у Кэнди и её мамы и что у Стеф с работой… как стыдно, я совсем перестала ими интересоваться, так нельзя».       Да, она могла бы позвонить одной из них сегодня, и Сара уверена: каждая из них была бы рада приютить её у себя на ночь. Но тогда бы пришлось рассказать про помолвку, отвечать на бесконечные вопросы, сдерживать внутри отчаяние и злость, а сегодня у Сары просто нет сил… Поэтому она качает головой и говорит:       — Я посижу здесь… а потом пойду домой, не переживай.       Наглая ложь. Возможно, она переночует в школе, возможно, просто побродит по городу. Чёрт, она не знает, но какая, на хрен, разница!       — На, выпей, — не замечая на её лице едва сдерживаемых эмоций, Вишня подталкивает к Саре бокал с виски. — Пойду попрошу парней на кухне приготовить тебе что-нибудь, согласна?       Она ловит его заботливую улыбку, и вся злость внутри исчезает, оставляя на своём месте лишь тупое бессилие.       — Спасибо, Вишня, — тихо благодарит она, когда он открывает дверь, впуская в комнату звуки из зала. Тот шутливо кланяется, пообещав вернуться как можно скорее, и оставляет её одну.       Забравшись на диван с ногами, Сара обнимает колени и кладёт на них голову. Проходит пять минут, десять. О’Нил, не двигаясь, буравит пустым взглядом выпирающую пуговицу на диванном сиденье. Её мысли — сплошная туманная поволока, они одновременно и обо всём, и ни о чём. Единственное, чего хочется — это отключиться от мира и вернуться обратно, когда всё вновь станет в порядке. Только вот оно когда-нибудь вообще станет?       — Чёрт, — взгляд останавливается на пятне крови, украшающем кожаную обивку. Салфетки унёс Вишня, но Сара отыскивает в кармане джинсов одну, случайно завалявшуюся. Промокнув её кончик в стакане с виски, она стирает с обивки уже успевший засохнуть бордовый след, а потом расправляет салфетку, и телефонный номер, записанный на ней, заставляет её замереть.       Аарон…       «Боже», — от мыслей о нём внутри одновременно и теплеет, и сокрушительной волной разносится по телу безумная тоска. Факт его отсутствия, о котором она не задумывалась ранее, теперь буквально сшибает с ног, неожиданно затопляет одиночеством, острой необходимостью его увидеть, поговорить, перенять у него то неподдельное спокойствие, что он излучает.       «Нет, нет, нет, только не это! Что с тобой, Сара? Очнись!»       Размытые цифры на салфетке гипнотизируют, и в голову закрадывается шальная мысль: как было бы хорошо его услышать. Услышать и рассказать о том, что произошло.       Да, ему — можно. Он — почему-то так кажется Саре — сможет понять. Не засмеёт, не сведёт на нет переживания.       «Позвони!» — увещевает в голове один голос, и второй ему тут же отвечает:       «Нет, не занимайся ерундой. Он там работает, с чего ты взяла, что ему будут интересны твои детские сопли?»       И Сара теряется в сомнениях, позволяя неуверенности и внезапной необходимости услышать его голос сойтись друг с другом в равной схватке. Два противоположных чувства грызут друг друга, а она, точно в тумане, встаёт с дивана и подходит к невысокому журнальному столику, на котором стоит телефон.       Этот чёрный аппарат — точно самое коварное искушение в её жизни. Снимая телефонную трубку, Сара обещает: только одна попытка. Если он не ответит, она не будет больше звонить.       Кнопки послушно опускаются под пальцами, затем — гудки. Сара присаживается на подлокотник кресла, боязливо косясь на дверь. Внутри — она понимает, что это совершенно необоснованно, — нервы сходятся в тугой комок и накаляются.       — Гранд-отель «Оушен Сити» слушает. Добрый вечер.       От неожиданности трубка едва не падает из рук. Чёрт! Можно было догадаться, что он даст центральный номер!       — Э… эм… я… — приготовленные заранее слова выпрыгивают из головы. — Я… добрый вечер. Могу ли я поговорить с одним из ваших постояльцев?       — С кем вас соединить, мэм?       — Я не знаю номер комнаты, извините, но я хочу поговорить с Аароном… Хиллом.       Заселился ли он в отель под своей фамилией? Или же шифруется от полиции? Она задерживает дыхание, пока девушка на том конце провода молчит, проверяя журнал постояльцев.       Кажется, проходит вечность. За дверью внезапно раздаются громкие мужские голоса и смех. Они приближаются, и Сара уже готова бросить трубку обратно на рычаг, но голоса шумной волной перекатываются дальше по коридору и затихают за ближайшим поворотом. Замерев с полуопущенной рукой, О’Нил косится на дверь, выжидая…       — Мэм? — голос из трубки звучит едва слышно.       — Да… да, извините!       — Мистер Хилл сейчас в номере. Пожалуйста, скажите, как вас представить?       Растерявшись на мгновение, она отвечает:       — Сара. Просто Сара.       — Хорошо, мэм. Минутку.       Щелчок, громкие гудки. О’Нил едва успевает нервно выдохнуть, как в ухе раздаётся его голос:       — Сара?       И мурашки бегут по позвоночнику к затылку, когда она слышит, как он зовёт её по имени — напряжённые интонации, слегка взволнованный тон. И его голос — как будто не из трубки и вовсе не из другого города, лежащего от Сентфора в десятках километров. Он точно совсем близко, прямо тут, стоит обернуться, и его дыхание коснётся кожи на шее…       — Сара, это ты? Что случилось?       Она рывком возвращается обратно в реальность. Жгучий румянец на щеках, быстро брошенный взгляд на дверь. Пальцы накручивают провод, губы сами собой растягиваются в слабой улыбке…       — Привет, — говорит она на выдохе. Что у него за магия, которая уносит её печали с одним только её именем на губах?       На том конце провода Аарон молчит. Потом же, когда заговаривает снова, тон его звучит уже не так натянуто:       — Привет.       Мгновения колючей неловкости, пока он ждёт, а Сара вдруг понимает, что не знает, с чего начать.       — Прости, что отвлекаю, — находится наконец она. — Ты оставил номер, и я думала, что могу позвонить, если…       Хилл прерывает её мягко, но уверенно:       — Именно так. А теперь расскажи, что стряслось.       Чёрт, так просто.       Набрав в лёгкие воздуха, она решается. Слова, которые поначалу выходят неохотно, вот уже льются из неё рекой, без остановки. Сара выкладывает всё, начиная помолвкой и заканчивая тем, как не могла оставаться дома, сбежав в казино.       — Что с рукой?       — Извини?       — Как твоя рука? — разделяя слова, спрашивает Аарон.       Сара кидает быстрый взгляд на переставшую кровоточить ладонь:       — Всё уже нормально. Вишня помог. Слушай, я смогу работать, обещаю, просто порез…       Слабый смешок на том конце провода приводит её в замешательство.       — Почему ты смеёшься?       — Я спросил не из-за работы, глупая. А потому что волнуюсь.       О’Нил готова поспорить: ей не было так волнительно и неловко класса с седьмого, когда она впервые позволила мальчишке себя поцеловать. Знакомый жар, бегущий от лица к шее, пересохшие губы, колючие мурашки под майкой — Сара в замешательстве. Сейчас бы открыть окно, но в комнате их нет.       — Я не думаю, что есть причины волноваться, — наконец выдавливает она из себя делано ровным голосом.       — И всё же я передам Вишне, чтобы тебя осмотрел кто-то более опытный, — тон у него — захочешь, не поспоришь.       — Ладно… хорошо.       — Что же касается твоей проблемы, — Хилл на мгновение берёт паузу, будто собираясь с мыслями. Жёсткие нотки проскальзывают в голосе, и Сара невольно обнимает себя свободной рукой.       — Это было ожидаемо. Извини за прямоту, Сара, но Никсон ходил вокруг твоей матери со дня вашего приезда. Если об этом прознали даже Драконы, то ты-то уж точно не должна была удивляться подобному исходу.       — Я думала об этом, но и представить не могла, что это произойдёт так быстро, — Она слышит неясные шорохи и чьё-то бормотание на фоне. Осознание бьёт с размаху, и О’Нил совершенно искренне восклицает:       — О! Извини, я не знала, что ты не один! — Она краснеет, прижимает ладонь ко лбу и неслышно матерится.       Он не один. Он не один.       Молчание длиною в несколько секунд. Затем, откашлявшись, Аарон говорит:       — Я один. Телевизор шумит. Подожди, я сделаю потише.       Он возвращается через пару мгновений:       — Извини. Я слушаю. Что ты говорила?       Но Сара уже потеряла мысль, и вообще осознание собственной нелепой оплошности сбивает с толку.       — Только то, что это всё равно вышло неожиданно…       — Так, — он хрипло вздыхает, собираясь с мыслями. — Послушай-ка. Я знаю, сейчас ты не согласишься с тем, что я скажу, но всё же выслушай. Свадьба Никсона и твоей матери — это их дело. Ты уже большая девочка, Сара, ты должна фильтровать события. Именно ты решаешь, как они на тебя повлияют. Сейчас всё это может быть обидно, больно и вообще выглядит предательством — но только ты определяешь, так ли это на самом деле.       Обидно, больно, большая девочка, предательство… как метко он подбирает слова. Сара и не заметила, как Аарон успел изучить её вдоль и поперёк, настолько хорошо, что только что сказанное им — будто удочка, подцепившая на крючок её собственные мысли, спрятавшиеся где-то на глубине сознания, и вытянувшая их на поверхность.       Она прикрывает глаза, выкладывая ему последний аргумент, раскрыть который не решалась:       — Да, но… мама сказала, мы сменим фамилию. Сара Никсон. Хорошо звучит? Складно, да? «Привет, я Сара Никсон, падчерица шерифа, и я состою в банде уголовников, которых ненавидит мой отчим!»       Брошенные с колючим ехидством слова оставляют после себя мгновения абсолютной тишины. Затем она слышит голос Хилла и не может поверить своим ушам.       — Такого у меня ещё не было.       Он что… смеётся?       И правда. На том конце провода Аарон изо всех сил сдерживает подступающий приступ смеха, но в конце концов даёт ему волю. Он хохочет ей в трубку, и Сара, застыв на пару мгновений в немой растерянности, уже секунду спустя принимается смеяться вместе с ним.       Она смеётся и смеётся — громко, не сдерживаясь; и смех этот — будто водный поток, пробивший плотину. Он не уносит её боль и печали, не облегчает страданий, но позволяет им выйти наружу, ослабив путы, уже давно обвившие её душу.       И когда смех затихает, боль, ещё недавно остро пульсирующая внутри, будто засыпает. Сара знает: это временно, и боль обязательно вернётся, но не сейчас.       — Аарон, — она пытается отдышаться, ещё посмеивается и ловит кончиками пальцев норовящие упасть с ресниц слезинки. — Ну, в общем, спасибо. Это было то, что нужно. Кажется, мне правда легче.       — Я рад, — судя по голосу, он улыбается. — Но кроме шуток, послушай-ка. Я не эксперт и могу ошибаться, но мне кажется, что тебе не обязательно менять фамилию. У меня есть знакомый юрист. Когда я вернусь, мы обсудим это вместе.       Необязательно?       О’Нил сдерживается, не желая позволять лучику надежды ослепить её раньше времени, но глупая улыбка всё равно сама собой растягивает губы.       — Правда? О, это было бы чудесно. Спасибо!       — Пока не за что. Сара Никсон, конечно, звучит ничего, но Сара О’Нил мне нравится больше.       — Да… мне тоже.       Она бросает короткий взгляд на настенные часы. Боже, уже прошёл час с того момента, как она пришла в казино. Время буквально пронеслось в один миг, оставив на месте переживаний головную боль и усталость, точно после долгого забега.       — Ты не вернёшься домой.       Его голос, снова абсолютно серьёзный, возвращает из раздумий обратно.       — Что?       — Скажи, если я ошибаюсь, но что-то подсказывает мне, что домой ты сегодня ни ногой.       — Нет… то есть, да… я что-нибудь придумаю. Переночую у подруги или просто… — она на мгновение прикрывает глаза. — Не заморачивайся.       — Я не хочу, чтобы ты шаталась по городу. Переночуй в моём кабинете. Попроси у Вишни ключ. В шкафу на верхней полке найдёшь одеяло и подушку.       На секунду Сара теряет дар речи и глупо молчит в трубку. Затем, спохватившись, пытается возразить:       — О! Нет, это лишнее! Совсем необязательно, я что-нибудь придумаю…       — О’Нил, — Хилл прерывает её тоном, близким к потере всякого терпения. — Просто не спорь со мной, ладно? Тебе это тяжело даётся, но ты постарайся.       Сара беззвучно хмыкает — ничего себе заявления. Но вслух лишь покорно соглашается, решив, что диван в его кабинете будет лучшей койкой, чем жёсткая скамейка в школьном спортзале:       — Ладно, я не спорю. Твоя взяла.       — Мне так будет спокойнее.       «Пожалуйста, не нужно говорить такие вещи», — хочется возразить ей, но Сара не даёт этим мыслям обрести форму, вместо этого лишь нервно кусая губы.       — Иди отдыхать, Сара. Постарайся поспать, никто тебя не побеспокоит.       — Хорошо… тогда я пойду, да? — ей совсем не хочется вешать трубку.       — Иди. Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, Аарон. Спасибо… что выслушал. Мне было это нужно.       Она ждёт, что он скажет «пожалуйста» или хотя бы «не за что», но вместо этого Хилл, выдержав недолгую паузу, говорит:       — Я скоро приеду.       Сердце колотится, заглушая мысли своим биением. Последние прощания и неловкие повторные пожелания спокойной ночи. Его голос кажется ей каким-то отдалённым, растерянным и неожиданно печальным. Затем телефонная трубка возвращается на своё место, и Сару вновь окутывает тишина.       О’Нил медленно поднимается с дивана, ощущая обрушившуюся на неё усталость.       «Аарон прав, мне нужно поспать».       Она находит Вишню в дверях, что ведут в главный зал. От гомона голосов, дребезжания бокалов и выкриков игроков голова отзывается болью, Сара морщится и опирается на дверной проём.       — Принцесса! — Вишня держит поднос с едой, высоко подняв руку, чтобы мимо снующие гости не опрокинули тарелки. — Прости, на кухне полная задница!       Сара коротко и без подробностей выкладывает ему сказанное Аароном. Взгляд Вишни — прямой и внимательный, — она не замечает специально.       Несмотря на крайнее удивление, которое он умело скрывает за ехидной усмешкой, Вишня не перечит. Ведёт её к кабинету Хилла и, отперев дверь, ставит на стол поднос с едой. У него в голове есть несколько вопросов, но он не задает ни одного, прекрасно зная, что вместо ответов получит лишь быстро отведённый в сторону взгляд и наскоро брошенную колкость. И это, если подумать, красноречивее любых слов.       Он не задерживается. Пожелав Саре приятных сновидений, уходит, оставляя её одну в святая святых Аарона.       В небольшой строгой комнате О’Нил чувствует себя донельзя странно. Проходит вдоль высоких деревянных стеллажей, рассматривая обложки книг, фотографии, неподписанные канцелярские папки; останавливается у стола и проводит по нему рукой — всё убрано, никаких бумаг, лишь пустая кружка, ручка, пара белых листов, игральные кости, сигареты. Усмехнувшись, Сара обходит стол и садится в кресло Хилла. Кожаная обивка мягкая, подлокотники немного стерты.       Двоякие ощущения. Чувство запретного, от которого хочется вскочить и сесть по другую сторону, борется с хладнокровным спокойствием. Не давая себе самой шанса на капитуляцию, О’Нил притягивает к себе поднос с едой и принимается ужинать.       Еда не приносит наслаждения, Сара почти не чувствует вкуса. Не доев, она поднимается из-за стола и подходит к шкафу. На вешалках его одежда — худи, несколько запасных рубашек, чёрный классический пиджак. Сара проводит пальцами по ткани:       «Аарон в пиджаке? Ну-ну…»       Затем достаёт с верхней полки одеяло и подушку. Они пахнут им, Сара обнаруживает это, наконец улегшись на диван — мужской аромат парфюма и знакомых горьких сигарет. Пораненная рука устроена поверх одеяла, глаза — в потолок. Из игрового зала доносятся приглушённые звуки веселья, не способные, впрочем, помешать её сну.       Обессиленная Сара прикрывает веки и практически мгновенно засыпает.

***

      — Трудно было помолчать, пока я разговариваю? — Аарон кладёт трубку на место и откидывает голову на заднюю перекладину кровати, избегая смотреть на обнажённую женщину рядом. И всё же — её округлое бедро и длинные ноги с красным педикюром видно даже боковым зрением.       — Я никогда не слышала, чтобы ты смеялся. Тем более, смеялся вот так. Твоя подружка знает, с кем ты?       Он лениво поворачивает голову и встречается с её хитрой, спокойной улыбкой. Подперев голову ладонью, девушка пальцами другой рисует узоры на своём бедре. Смятые простыни винного цвета, белизна её кожи, подвеска меж круглых, зацелованных грудей, остатки смазанной помады…       Хилл вздыхает и поднимается с постели. Ему душно.       Он раздвигает шторы и открывает окно, впуская ночной ветер в роскошную комнату отеля.       — Я хочу, чтобы ты ушла, — бесстрастно заявляет он, не оборачиваясь.       Короткий смешок. Шуршание простыни.       — И не подумаю. Я уверена, ты хочешь совсем не этого. Вернись в постель, папочка, и мы продолжим то, на чём остановились.       В оконном отражении он видит её призывно изогнувшуюся фигуру: теперь она лежит на спине, руки закинуты к волосам, одна нога согнута в колене, другая играючи скользит по одеялу. Кошка.       Хилл обессиленно прикрывает глаза и выдыхает.       — Я хочу, чтобы ты ушла, Сальма, — он оборачивается и смотрит на неё в упор. — Одевайся и уходи.       Она выдерживает его взгляд пять секунд, десять. Потом, ловко поднявшись, подходит вплотную, снизу вверх кокетливо заглядывает в глаза.       — Не прогоняй меня, — её голос подобен мурлыканию, тонкие пальчики, бегущие по его обнажённой груди вниз, к паху — словно острые коготки, пока ещё не выпущенные. Они скользят ниже, ниже, серые глаза медленно опускаются на рисунок дракона на мужской груди. Она улыбается.       — Обещаю, твоя Сара ничего не узнает.       Её пальцы едва успевают коснуться резинки боксеров, как другие, жёсткие и грубые, перехватывают запястье. Сальма резко вскидывает глаза — в них на мгновение вспыхивает испуг.       — Ты что, не поняла, что я сказал?       Хилл держит её за запястье, и хватка эта отнюдь не любезная. В холодном взгляде легко читается брезгливость и едва сдерживаемое раздражение. Он запросто считывает выражение её красивого лица: удивление, плохо скрываемая растерянность, отголоски страха.       Её, наверное, часто били.       Аарон резко отбрасывает её руку. Отходит от окна и накидывает на плечи рубашку. Этого времени хватает, чтобы Сальма пришла в себя.       Она хмыкает не то обиженно, не то с иронией, изгибает губы в ядовитой усмешке, желая таким образом вернуть себе преимущество.       — Ты бы видел себя, Хилл. Разве что не плачешь.       Длинные густые волосы цвета ореха переливаются в полутьме гостиничного номера, когда она перекидывает их через плечо. Опершись на стол, Аарон лениво наблюдает за тем, как она собирается: отыскивает нижнее бельё и чулки, натягивает маленькое чёрное платье.       Одевшись, Сальма останавливается прямо напротив. Склоняет голову, выжидательно смотрит ему в глаза. Хилл находит бумажник и протягивает ей несколько сотенных купюр. Её пальцы, не касаясь его, забирают деньги.       — Будет одиноко — ты знаешь, куда звонить.       — Ты всего лишь проститука, Сальма.       — Видимо, очень хорошая, раз ты выбираешь именно меня каждый раз, когда приезжаешь в город, — Она белозубо улыбается и, дабы окончательно взбесить его, целует на прощание в щёку.       Цоканье каблуков, хлопнувшая дверь. Оставшись в одиночестве, в полутьме неубранного номера, в чужом ему городе, Аарон чувствует себя непривычно жалко и одновременно мерзко от этой жалости к самому себе. В кресле, что стоит напротив окна, выходящего на океан, он выкуривает сначала одну сигарету, потом сразу вторую.       В оконном стекле, в котором отражаются огни разнузданной ночной жизни, он видит себя.       «В какое же дерьмо ты залез», — мысленно выносит он вердикт своему отражению. — «Тебе что, не хватает проблем, раз решил найти ещё одну?»       Эта проблема — с волосами цвета ночи за окном и пронзительными глазами, мелодичным голосом и смехом, что заставляет всегда оборачиваться в свою сторону, — не выходит у Аарона из головы. И это чертовски неправильно.       Щёлкает, открываясь и вновь закрываясь, крышка серебряной зажигалки. Он тычет потухшей сигаретой в пепельницу на полу, откидывает голову назад и прижимает ладонь ко лбу.       Ему невыносимо мерзко.       «Ей семнадцать, Хилл. Господи, ей всего семнадцать!»       Этой ночью он долго не уснёт. Продолжит сидеть в кресле, дымить сигаретами, сожалея, что их яд не в силах вытравить из него эту нелепую дурость. Когда первые солнечные лучи покажутся со стороны океана и несмело заскользят по комнате, он решит, что всё не так страшно, что она — не худшее, что с ним было, и он сможет побороть этот соблазн. Порывисто встанет, откинет подальше полупустую пачку сигарет, примет душ.       А потом, намного раньше запланированного, сядет в автомобиль и поедет обратно в Сентфор.