В актовом школьном зале — не протолкнуться. Воняет потом вперемешку с терпкими женскими духами и едой из столовой, и даже полностью открытые окна не могут справиться ни с духотой, ни со смрадом. Все галдят и толкаются, а приехавшие из других школ участники конкурса живописи выделяются в общей массе особенно показным поведением: только что на лестнице Сара собственными глазами видела, как какая-то девица толкнула пожилую учительницу математики, закатив глаза на сделанное ей замечание, а после ретировалась в неизвестном направлении.
О’Нил, насколько это возможно, держится в стороне от эпицентра толкотни. Подперев ногой стену, она лениво оглядывает собравшуюся разношерстную толпу. Здесь, конечно, полно и сентфорских подростков, на фоне разодетых детишек из других штатов кажущихся какими-то блеклыми. От этого мнимого ощущения чужого превосходства они ведут себя наглее обычного: толкаются сильнее, ругаются громко и задиристо. Сара уже привыкла к этой никогда не угасающей агрессии, а вот богатенькие детишки из соседних городов — нет. Они теряются, ведутся на провокацию и начинают толкаться и ругаться в ответ. Смех, да и только. Снующие вокруг учителя и члены жюри — пожилые леди и джентльмены представительного вида, в строгих костюмах и с идеальными укладками, пытаются время от времени вмешаться, но безуспешно: едва затихает одно отдельное буйство, как тут же начинается другое.
— Во-о-о-т чёрт! Знаешь, что только что стряслось?
Подлетает Стефани. Она выглядит неопрятно, и дело вовсе не во всклокоченных волосах, а в ярком коричневом пятне от кофе, расползающемся по её белоснежной блузке.
— Какая-то сука из этой сраной Линкольнской школы специально толкнула меня в столовке! Специально, Сара!
— С чего ты решила, что она из Линкольна?
— Это всё, что тебя интересует? — Стеф прищуривается, и, хотя стоит признать, что её глаза горят обжигающим пламенем праведного гнева, от этого они только прекраснее. — На морде у неё это было написано, вот с чего! И ещё эта долбаная нашивка на сиськах, мол, смотри, я из Линкольнской, мать её, школы! А этот кофе, кстати, твой.
Она протягивает подруге стаканчик с уцелевшим напитком и со смешком замечает:
— Хоть этот удалось спасти. Спасибо Адель.
— При чём здесь Адель? — удивлённо вскидывает брови Сара.
— Она видела, как эта дура толкнула меня, и вмешалась. Ну, знаешь, не по доброте душевной, а просто потому, что судя по всему, она её саму уже где-то успела взбесить. В общем, её адский отряд окружил адский отряд сучки из Линкольна, а я свалила.
Сара смеётся:
— Кажется, прямо сейчас в столовой проливается кровь.
— Да плевать! Я не собираюсь плакать ни по одной из них, а по испорченной блузке — буду! — Лицо Стефани и вправду кривится в обиженно-плаксивой гримасе. — Мне на работу потом!
Блузка испорчена, это очевидно.
— Слушай, — задумчиво потягивая кофе через трубочку, Сара разглядывает коричневую кляксу, — у Кэнди точно должны быть какие-то шмотки в шкафчике. Она меня уже так выручила однажды.
— А если нет?
— Если нет, — она вскидывает предельно серьёзный взгляд на подругу и хмурит брови. — Если нет, то наденешь пиджак на голое тело и пойдёшь так. У тебя лифчик приличный?
Глаза Стефани распахиваются, а рот чуть приоткрывается. Проходит ещё секунда, и она осознает.
— Ну ты и дура, О’Нил! — смеётся она, ударяя хохочущую Сару по плечу.
— Прости, прости! Ладно, наша цель — найти Кэн, — отсмеявшись, говорит она, а затем спрашивает:
— Разве ты не должна сейчас находиться в центре событий, следовать тенью за жюри, записывая каждое их слово в свой блокнот, если он у тебя вообще есть, и первой принести редакции новости?
— А я где, по-твоему? В самом центре. Сейчас вот тебя объявят победительницей, а я уже тут как тут.
— Очень смешно, но за поддержку спасибо. Как у тебя на работе?
Стефани вздыхает:
— Гоняют. Количество полос для каждой статьи ограничено, сроков никогда не хватает. К тому же, кто я? Младший сотрудник, а на младших всегда навешивают всякой ерунды.
— Как этот конкурс, например? — ухмыляется Сара, и подруга ухмыляется в ответ:
— Точно. Найдёшь стоящий материал для статьи, дай знать, а пока достану-ка я свой блокнот.
Стефани и вправду принимается ковыряться в миниатюрном портфеле, используемом скорее в качестве аксессуара, нежели по назначению, и поверх её плеча Сара замечает с трудом пробирающуюся к ним мисс Куман. Её русые волосы распущены, благодаря светлой свободной блузе лицо учительницы кажется свежим и отдохнувшим, длинная юбка струится по лодыжкам, так и норовя попасть кому-нибудь под ноги. Добавь учительнице венок из цветов и круглые очки — и она сошла бы за хиппи.
— Сара! Вот ты где, — она кладёт свою ладонь О’Нил на плечо и улыбается. — Здравствуй, Стефани.
— Салют, мисс Куман, — отвечает та, не переставая рыться в рюкзаке.
— Еле вас нашла. Хотела… Стефани, что с твоей блузкой?
— Да не обращайте внимания. Столкнулась с одной мадам из Линкольнской школы, — Стеф чуть кривит губы в усмешке и перекидывается с Сарой быстрым, хитрым взглядом. — Я потом найду, во что переодеться.
— Мне жаль, что так вышло. К моему удивлению, ребята из других школ, в особенности из Линкольна, ведут себя просто… дико. Я думала, наш Стив — самая неконтролируемая неприятность, но, как оказалось, нет.
— Есть новости? — встревает Сара, у которой уже порядком затекла спина. Побыстрее бы всё закончилось: жюри уже битый час оценивают картины, точно это произведения из коллекции Лувра, а не работы школьников, довольно посредственные, откровенно говоря.
— Вообще-то да, — на лице учительницы появляется широкая улыбка, и О’Нил сразу догадывается: её мучения ещё не закончены.
— Твою картину отобрали на финальный этап. Поздравляю! Из нашей школы ты единственная, но даже если не победим — это уже большое достижение. Директор очень рад, — в завершение подмечает она, посылая Саре многозначительный взгляд.
— Ого, О’Нил! Да ты у нас маэстро, не зря я здесь стою! Дашь пару слов для газеты? — не то всерьёз, не то в шутку восклицает Стефани, наконец выудив из рюкзака видавший виды блокнот для записей.
— Подожди пока. Мисс Куман, — обречённо вскидывает на учительницу глаза Сара, — то есть, уйти я не могу?
— Последний этап только после обеда. Ты знаешь, очень важно, чтобы ты осталась, но если у тебя срочные дела…
— Нет-нет, я останусь, не вопрос, — мысленно чертыхнувшись, Сара вымучивает улыбку.
— Отлично! Что ж, увидимся после обеда. Я буду около витрин, найди меня, хорошо?
На прощание одарив девушек тёплой улыбкой, мисс Куман исчезает в толпе, не подвластная ни толчкам, ни ругани. Подол её юбки ещё мгновение мелькает перед глазами и через секунду исчезает. Сара поворачивается к Стефани:
— Пошли найдём Кэн, переоденем тебя и дождёмся начала на улице.
— Ты гений, О’Нил!
На удивление, во всеобщей толкотне и хаосе Кэнди отыскивается быстро. Подруги обнаруживают её на первом этаже, за информационными стендами. Втолковывая что-то тощему очкастому парню из другой школы, она вдруг поднимает голову, встречаясь с ними взглядом, и её губы мгновенно расползаются в широкой улыбке.
— Сара! — Кэнди, преодолев людское столпотворение за считанные секунды, налетает на О’Нил с объятиями. — Как я соскучилась!
— Я тоже по тебе скучала, — уткнувшись носом в мягкий ворс её свитера, Сара вдыхает столь знакомый аромат яблочно-карамельных духов, пожалуй, впервые полностью осознавая, насколько же сильно ей не хватало подруги. Её болтовня, милая привычка приносить сэндвичи для друзей, простота, с которой Кэнди всегда вызывалась заплести её волосы в замысловатые косы — всё это необъяснимым образом стало частью самой Сары, и только сейчас она оценила масштаб потери — быть лишенной этого.
— Как твоя картина? Ты прошла в финал, да? А что с работой? Правда, что мистер Никсон забрал тебя в участок? Мне Дерек рассказывал! А что мама? Они ведь женятся, да?
Схватив Сару за плечи, Кэнди всматривается ей в лицо, блуждая сияющим взглядом то в одну, то в другую сторону, точно не в силах налюбоваться. И всё бы ничего, если бы только…
— Эй! — нарочито громко окликает Стефани. — Хватит. Потом пообнимаетесь, у меня проблема поважнее.
— Привет, Стеф, — Кэнди мило улыбается, одной рукой продолжая приобнимать Сару. — Ой, а что с твоей блузкой?
— Вот об этом и речь. У тебя будет что-нибудь на смену?
— Я думаю, должно быть. Пойдёмте, посмотрим. Только подождите минуту, я скажу ребятам, что беру перерыв!
Запасной блузки в шкафчике Кэнди не обнаружилось, зато нашёлся джемпер. Схватив его с благодарной улыбкой, Стеф скрывается в женском туалете и появляется оттуда счастливая и умиротворённая.
— Спасибо, — благодарит она, запихивая испорченную блузку в свой шкафчик. — Ты меня очень выручила, Кэн.
На заднем школьном дворе полно детей разных возрастов. С трудом отыскав свободную скамейку, подруги устраиваются в тени каштана, подальше от игровой площадки, по которой, вовсю крича и смеясь, носятся младшие школьники.
— Какие планы на лето? — спрашивает Кэнди, подставляя лицо пробивающемуся из-за листвы нежному солнцу.
Пристроившаяся прямо на земле, Стефани фыркает:
— Работать. Потом, если дадут отпуск, съезжу к своему старику на ферму.
— А ты, Сара?
— Трудно сказать. Многое не ясно. Наверное, останусь здесь, буду помогать матери со свадьбой, заниматься переездом. Уже весь город знает про неё и Никсона?
Кэнди и Стефани быстро переглядываются.
— Вообще-то да. Ты же знаешь, новости расползаются быстро.
Сара едва заметно кривит губы, лицо же остаётся спокойным. Теперь ясно, почему некоторые ребята так странно косились в её сторону, провожая громкими перешёптываниями.
— Ну, что поделать? — Сара добродушно хмыкает, вытягивая на солнце обнажённые лодыжки. Её локти лежат на деревянном столе, голова запрокинута. — Знает, да и пофиг.
— Это так странно. Я всю жизнь знаю мистера Никсона, Дерека. Даже немного помню миссис Никсон… ну, то есть, его бывшую жену, — осекшись, Кэнди бросает на Сару беглый взгляд, но та на неё не смотрит. — Вы приехали совсем недавно, и так много изменилось с тех пор, — её голос в какую-то секунду будто дрожит, но Кэнди быстро берёт себя в руки:
— В лучшую сторону, я имею в виду. Мистер Никсон столько лет прожил один и столько вложил в работу, я думаю, он заслужил немного счастья, как и твоя мама, правда ведь?
Подавив внезапно появившееся чувство отвращения к её снисходительному тону, О’Нил поднимает голову, устремляя задумчивый взгляд на забравшихся на яблоню подростков. Ветви прогибаются под весом их тел, листья и белые цветы дрожат, грозясь опасть на землю…
— Я не против их брака, Кэнди, — её голос холоден.
Она не видит, как глаза подруги округляются в немом испуге от одного этого хорошо знакомого тона, и Кэнди успевает только вскинуть ладони, как вмешивается Стефани:
— Так когда свадьба?
Когда свадьба… об этом спрашивают все: соседи, друзья матери, звонящие из Балтимора, продавцы в магазинах. Вчера Сара подошла к телефону, и на том конце послышался ехидный голос отца, не объявлявшегося вот уже несколько недель: «Ну, что, когда твоя мать выходит замуж?»
— В конце июня.
— Так скоро? — восклицают они практически в унисон.
— Любовь не терпит отлагательств, — ухмылка, которую им посылает Сара, могла бы запросто испепелить.
Наступившая тишина разбавляется радостными детскими возгласами; из открытого окна на втором этаже доносятся тоскливые звуки музыкальной трубы. Кругом пахнет весной, и это аромат яблонь, нагретой солнцем травы и почему-то сахарной ваты. Скоро лето. Ещё один учебный год в Сентфоре почти подошёл к концу.
— Эй, та малышка не тебе случайно машет?
Проследив за рукой Стефани, Сара замечает среди мельтешащей на игровой площадке ребятни хорошо знакомую рыжеватую шевелюру. Её обладательница, невысокая и худая девчонка в джинсовом платье на лямках, размахивая рукой из стороны в сторону, радостно кричит:
— Приве-е-ет, Сара-а-а! — и, получив в ответ не менее благодушное приветствие, срывается бежать в её сторону.
— Привет, Сэнди, — с улыбкой говорит О’Нил, когда девочка останавливается в метре от их скамейки, смущённо спрятав ладошки за спиной. Младшая из дочерей Мортена, она время от времени появляется в подвале мастерской, дожидаясь, пока отец не отвезёт её домой после работы. Тихая и воспитанная, в эти дни Сэнди неукоснительно делает домашнее задание, а разобравшись с ним, робко слоняется от безделья, в конце концов, неотвратимо находя компанию за столом Сары, где, свернувшись в комочек на соседнем стуле, тихо рассказывает ей о всякой школьной ерунде.
— Привет, — она сдержанно улыбается, чуть стушевавшись в присутствии Кэнди и Стефани. Бросает в их сторону настороженный взгляд и неосознанно делает шаг к Саре. Это не остаётся незамеченным, и Стеф первой протягивает ей ладонь:
— Привет! Я Стефани, а это Кэнди. У тебя суперский джемпер!
Чуть удивлённо Сэнди смотрит сначала на протянутую руку, затем опускает взгляд на жёлтый ворсистый свитер. Ей требуется несколько секунд, чтобы сообразить, что нужно сделать, но вот она уже робко отвечает на рукопожатие.
— Спасибо! А я Сэнди… ой! Сэнди и Кэнди!
Все дружно смеются, и в зачесанных назад слегка курчавых волосах Сэнди играет полуденное солнце. Цвета мёда, они кажутся сейчас настоящим переливчатым золотом, оттеняя мелкие веснушки на её щеках и серые, отцовские глаза, спрятанные за круглой оправой очков.
— Ты ждёшь папу? — спрашивает Сара.
— Да, он забирает Монику. Я не буду вам мешать, просто увидела тебя и захотела поздороваться. Ещё увидимся!
Махнув на прощание рукой, она подскакивает с места в сторону площадки, где её уже заждались друзья.
— Милая девчушка, — подытоживает Стефани, глядя вслед её ярко-жёлтому джемперу. — Но такая крошечная для шестиклашки. Сколько ей, одиннадцать?
— Десять. Насколько знаю, она родилась раньше срока и много болела.
— Но такая красотка! Вы видели, у неё всё лицо в веснушках! И волосы — прямо золото! — восхищённо щебечет Кэнди.
Молча соглашаясь, Сара продолжает наблюдать за забравшейся на детскую башенку Сэнди с благодушной улыбкой. Они успели хорошо сдружиться. Спокойная и робкая, эта девочка необъяснимым образом стала ей кем-то вроде младшей сестры, которой у Сары никогда не было. Ей нравилось помогать ей с домашними заданиями, выслушивать нелепые истории об одноклассниках и втайне от Мортена учить подделывать родительскую подпись.
— Так что же, — с опаской, но совершенно не в силах сдержать любопытство, через некоторое время Кэнди вновь подаёт голос, возвращая О’Нил к её насущным проблемам. — После их свадьбы ты поменяешь фамилию?
Вопреки их худшим ожиданиям, Сара не злится. Будто очнувшись от мечтательного транса, она вообще никак не реагирует на вопрос, если не считать короткой усмешки, приподнявшей уголок её губ.
— Нет, — спокойно отвечает она. — Меня заверили, что в этом нет необходимости.
Им хочется услышать больше, но больше Сара не говорит ни слова. Вопрос закрыт. Её опасения теперь не имеют значения. Аарон сдержал слово: вернувшись в город, он организовал ей встречу с юристом — молодым парнем, выглядящим чрезвычайно солидно благодаря чёрной тонкой оправе на глазах и стильному деловому костюму-тройке. Его звали Филипп, и она никак не могла перестать его разглядывать: среднего роста, жилистый, тонкорукий и бледный. Ходячая аристократия прямиком из лондонских мужских клубов двадцатого века. Закинутая на колено нога, сложенные домиком длинные пальцы. Филипп говорил быстро, профессионально, немного скучающе, будто её проблема для него — сущий пустяк, а он здесь только из-за Хилла, к которому, стоит заметить, обращался с исключительным уважением и разве что не благоговейным трепетом.
Филипп рассказал, что до своего восемнадцатилетия, которое наступит в декабре, Сара будет находиться под опекой родителей, и до тех пор, пока Никсон официально не решит её удочерить, её фамилия останется прежней. Решит ли он — вопрос весьма скользкий, поэтому юрист посоветовал следующее: заручиться поддержкой отца и дотянуть хотя бы до осени. Даже если Никсон решится на удочерение, подготовка необходимых бумаг потребует времени, которого при этом никак не хватит.
Именно поэтому Сара более или менее спокойна. Она ещё не говорила с Айрис, но вполне уверена, что, имея в рукаве информацию, предоставленную Филиппом, сможет если не договориться, то хотя бы потянуть время.
Между тем, на игровой площадке резко поднимается шум. Чей-то предупредительный детский возглас разрезает пространство, и ему незамедлительно вторят другие.
— Что за хрень там происходит? — Стефани привстаёт с земли, вытянув шею.
Проследив за её взглядом, Сара видит, как трое парней их возраста или, возможно, старше, склонившись над сидящим на земле ребёнком, что-то угрожающе ему втолковывают. Только когда кто-то из них делает шаг в сторону, О’Нил замечает знакомый жёлтый джемпер. Она мгновенно вскакивает, а один из парней тем временем бьет носком кроссовка по земле прямо рядом с Сэнди, поднимая плотный столб пыли.
— Эй! — из-за смеха и детского кашля они её не слышат.
Парень снова отводит ногу, и Сара срывается с места. Она налетает на него за секунду до удара и с силой толкает в плечо. Несмотря на явное превосходство в росте и в весе, он отшатывается и едва не падает. Подпрыгивает пару раз на месте, ловя равновесие, после чего оборачивается, удивлённо уставившись на Сару.
— Ты совсем охренел? — её яростный крик разрывает тишину, опустившуюся на детскую площадку, и многочисленные взгляды затихших школьников на сей раз прикованы к ней. Однако Сара смотрит лишь на Сэнди: её платье и джемпер в жёлтой пыли, очки посерели от грязи, одно из стёкол треснуло. Девочка беззвучно плачет, прижимая к груди запястье: видимо, она пыталась предотвратить падение и неудачно подставила руку.
— Ты кто такая? — сделав в её сторону угрожающий шаг, рявкает другой парень, самый высокий и плечистый из троих.
— Это ты кто такой? Какого чёрта тебе от неё надо?
Он протягивает руку, намереваясь схватить Сару за воротник платья, но она уворачивается.
— Только тронь меня, и я выбью тебе все зубы, — чуть ли не плюёт она ему в лицо и, присев на корточки, помогает Сэнди подняться.
— Сара! — подбежавшая Стефани опасливо останавливается чуть позади. За её спиной Кэнди уже несётся в сторону школы, чтобы позвать кого-нибудь на помощь.
— Слушай, ты, — тот парень, которого она толкнула, хватает О’Нил выше локтя, дёрнув на себя. Она не вырывается, лишь с вызовом вскидывает подбородок. — Совсем оборзела? За такое и получить можно. Даже не посмотрю на то, что ты девчонка, и врежу так, что кровью харкать будешь.
— Я-то пускай и девчонка, зато не бью детей. Или ты только на это и годишься?
На удивление, её агрессия вызывает у него лишь ухмылку. Темноволосый и смуглый, с западными чертами лица и тёмно-зелёными глазами, определённо не из их школы, парень вглядывается в её лицо с каким-то удивлённым любопытством и даже восторгом, будто не ожидая, что девчонка физически слабее его решится на отпор.
— Эта соплячка, — вмешивается третий парень, и в голосе его слышна тревога, будто ему единственному из всех некомфортно из-за начавшейся заварушки. — Эта соплячка два раза попала в нас мячом. Мы предупредили в первый, но она не поняла.
Темноволосый, продолжая нагло глядеть Саре в глаза, улыбается:
— Нахалка-то какая, да?
Всё в его виде — от самодовольной ухмылки и до эмблемы Линкольнской старшей школы на синей майке-поло, — выводит из себя настолько, что О’Нил, сама того не замечая, сжимает пальцы в кулаки. Она делает шаг.
— Ты, тупая, невоспитанная дрянь, слушай сюда. Она ребёнок, и попади она хоть сто раз в тебя мячом — ты не имел никакого права её трогать.
Они стоят близко-близко, почти грудь к груди. Его пальцы всё ещё крепко сжимают её руку. О’Нил ниже ростом, и ей приходится задирать голову, чтобы смотреть мерзавцу в глаза. Тот насмешливо отвечает:
— Ты прямо нарываешься на хорошую трёпку.
Сара не сомневается: он может её ударить. Если он обидел ребёнка, у него не возникнет моральной дилеммы в отношении девушки. Как бы ужасно это ни было, но, глядя в его смеющиеся глаза, она почти готова к удару.
— Оставь её, Колин, — внезапно вмешивается его друг. — На нас и так все пялятся.
Ещё мгновение Колин сомневается, после чего пожимает плечами и отпускает руку Сары.
— Ты прав.
Кажется, вот оно: всё позади, стычка миновала, и они отделались лишь слезами и лёгким испугом. Однако, сделав шаг назад, Колин небрежно, почти без усилий, толкает Сару ладонью в плечо. Она пытается сохранить равновесие, но всё равно навзничь падает на землю.
— Ты в порядке? — Стефани бросается к ней, но О’Нил отмахивается. Её взгляд прикован к трём неспешно удаляющимся фигурам.
Внутри — пускай забытое, но хорошо знакомое чувство. Оно подстёгнуто адреналином, бушующим в крови, и нет ни единого шанса ему сопротивляться.
Она догоняет парней за пару секунд. Окликает, и, когда те разворачиваются, впечатывает кулак в нос Колина. Он вскрикивает, и Сара тоже вскрикивает. Секундное замешательство на их лицах, и самый рослый из троицы — скорее машинально, чем намеренно, — ладонью наотмашь бьёт её по лицу.
О’Нил отшатывается, прижимая к щеке обе руки. Во рту — кровь, в голове — шум, сквозь который она слышит вопли Стефани. Та пытается вмешаться, но третий парень, самый спокойный из всех, не позволяет.
— Тупая сука! — двумя руками Колин хватает Сару за ворот платья. Её ступни больше не касаются земли. Мало что соображая, она вдруг начинает улыбаться тому, как неестественно и презабавно его нос повёрнут вправо.
— Чё ты лыбишься? — шипит он, намереваясь вновь со всей дури бросить её на землю, однако не успевает: ступня Сары прилетает ему прямо между ног.
Взвизгнув, он отпускает девушку. Пока он корчится от боли, О’Нил пытается подняться, но грубые руки хватают её за платье. Ткань трещит, и этот звук, отражаясь от накалённых нервов, звучит невероятно громко.
— Какая-то бешеная, просто конченая!
— Хватит, Карвер! Оставь её!
Но Карвер не обращает внимания на своего друга. Движением одной руки он вздёргивает Сару за шиворот и разворачивает к себе, чтобы — что? Вновь ударить? Повалить на землю? Обездвижить? Он сам не уверен, и возможности узнать у него нет: вывернувшись из хватки, О’Нил будто сходит с ума. Её удары — череда слепых в своей цели и гневе движений. Она бьёт не раздумывая и куда придётся: заезжает ему по лицу, царапает ногтями щёку, остервенело машет локтями. Последовательность яростных и непредсказуемых атак — и Карвер в растерянности закрывает лицо, делая шаг назад. Бесполезно — Сара вторит его шагам, продолжая ожесточённо молотить руками.
Они прекращаются в одно мгновение: пришедший в себя Колин сбивает Сару с ног: пролетев пару добрых метров, девушка глухо валится на пыльную землю.
Жизнь над игровой площадкой замирает. Пару секунд Сара лежит без движения. Затем — резкий полувздох-полустон и вялый поворот головы.
— Твою ма-а-ать! Какого хрена, Колин? Это не регби! — схватившись за волосы, третий из парней, уже не скрывая своего испуга, оглядывается вокруг. — Ты же мог её убить!
— В жопу! Она, блядь, поехавшая!
И всё же при виде этой безвольной, уязвимой фигуры в белом платье, валяющейся в куче песка по его вине, даже Колин начинает нервничать. Плотно сжав челюсти, он наблюдает, как Стефани бросается к Саре, дотрагивается до её плеча и на немой вопрос получает вполне сносное, жизнеутверждающее мычание.
— Жива она, — он сплёвывает на землю. — Пошли отсюда.
Он не успевает сделать и шага, как на него налетает некто. Удар в лицо, второй — под рёбра. Следующий — ладонью по уху. Майкл Тёрнер бьёт быстро, расчетливо и безжалостно. За считанные секунды расправившись с Колином, он поворачивается к остальным. Двое против одного, они сходятся в ненормальной драке, за которой стоит нечто большее, чем просто обиженный ребёнок. Стефани видит: Майкл получает кулаком по голове, но, будто это ничего не значит, с ещё большей яростью бьёт своему противнику под мышку. Тот вопит как резаный.
— Эй! Эй! Прекратили! — наконец добежавшие до них преподаватели и старшеклассники с трудом растягивают участников схватки в разные стороны. Сдерживаемый двумя рослыми парнями Карвер, плюясь слюной и кровью, продолжает брыкаться.
— Ты как, Господи, ты как? — Стефани помогает Саре сесть. Та часто-часто моргает, пробует подвигать головой в разные стороны, поводит плечами.
— Вроде шея не сломана, — заключает О’Нил, хищно ухмыляясь разбитыми губами.
— Ты сумасшедшая, Сара, ты просто ненормальная дура! — чтобы никто не заметил блеснувших на ресницах слёз, Стефани порывисто хватает подругу и прижимает к себе. Поверх её плеча О’Нил встречается взглядом с Майклом. Тем самым Майклом, с которым она всегда — до последнего времени, — была на ножах. Кокетливо усмехнувшись, он подмигивает ей, и Сара знает, что этот жест означает что-то вроде: мы своих не бросаем.
— Что здесь происходит? — громогласный голос заместителя директора обрывает все звуки на площадке. Высокая, атлетичная женщина, зажав под мышкой документы, семенит на каблуках по траве, и взгляд её прикован почему-то именно к Саре. — Я спрашиваю ещё раз.
Что здесь происходит?
С помощью Стефани О’Нил поднимается с земли, и площадка повторно замирает в испуганной тишине. Её порванное платье — в жёлтой пыли, на голых коленях и голенях красуются длинные ссадины и мелкие кровоточащие ранки. Волосы торчат в разные стороны, губы разбиты. С пугающим спокойствием в ясных глазах она смотрит на заместителя, и та отводит взгляд.
— К директору всех, — сбитая с толку, тихо выносит она свой вердикт.
***
Ситуация неоднозначная.
Это говорит секретарь директора — молодая девушка, сама не так давно окончившая сентфорскую школу. Она глядит на Сару с сочувствием и неким восхищением, вздрагивая каждый раз, когда из кабинета начальства раздаётся чей-нибудь возмущённый вопль.
Вопль Мортена, если быть точнее. Узнав, что его малышку-дочь обидели три взрослых амбала, он влетел в кабинет подобно вихрю, и только предвидевшие это два тренера по лёгкой атлетике смогли удержать его от добивания несчастных.
Сломанный нос, множественные синяки и царапины — такой диагноз ставит школьная медсестра троим парням из Линкольнской школы. В основном это — заслуга Сары. Майкл же старался бить так, чтобы не особо увечить лицо, так что хромоту проковылявшего в кабинет директора Карвера они записали именно на его счёт.
— Но тому, что тебя толкнул, ты сама по яйцам дала, — лениво замечает Майкл, когда за их недругом захлопывается дверь. — Хорошая работа.
Сама Сара — сравнительно в порядке. По словам медсестры, маловероятно, что падение от толчка могло вызвать сотрясение мозга, но отдых ей, конечно, настоятельно рекомендован. Новости об инциденте разлетаются по школе с невероятной скоростью, так что не проходит и пяти минут, как у кабинета директора выстраивается толпа, и толпа эта настроена недружелюбно.
Линкольнские напали на шестиклашку…
Я видела, мяч случайно попал в одного из них, и тогда они подскочили к этой девочке…
Хорошо, что О’Нил и Тёрнер оказались поблизости…
Их было трое, против ребёнка и девушки! Они просто долбаные твари!
О’Нил — просто ракета! Ты видел, как она заехала ему в нос?
Их возмущённые перешёптывания сливаются в один гул. Умеренно-враждебное отношение, каковое сентфорские школьники всегда сохраняют к чужакам, переходит практически в открытую угрозу. Учителя пытаются пресечь возможные новые стычки, но зыбкая праздничная атмосфера конкурса рассеивается, уступая место едва скрываемой агрессии.
Саре, по большому счёту, наплевать. Сидя на стуле в приёмной директора, единственное, из-за чего она по-настоящему расстроена — это порванное и испачканное платье.
— Ты можешь перестать? — вдруг спрашивает Майкл, из зыбкой задумчивости возвращая её обратно в реальность. — Раздражает.
О’Нил прекращает раскачивать ногой и косится в его сторону.
— У тебя всё ещё кровь на подбородке.
Они говорят тихо, чтобы не привлекать внимание секретаря и иметь возможность слышать хотя бы отдельные реплики, доносящиеся из кабинета.
— Ты себя-то видела? — у него вырывается смешок. — Как будто опять подралась с оленями в лесу.
— Ну ты и засранец, — Сара хлопает его по плечу, тоже не сдержав улыбки. Да уж, пожалуй, в последний раз она выглядела подобным образом именно тогда: растрёпанная и грязная, в порванной одежде и со сбитыми в кровь коленями.
И точно как в тот раз, — Майкл. Майкл приходит на помощь в самый неожиданный момент, когда кажется, что вот-вот, мгновение — и если уж тебя и не прикончат, то точно унизят по полной программе.
— Слушай, — со вздохом она поворачивается к нему, но не успевает сказать и слово, потому что дверь в кабинет директора наконец открывается.
Колин, Карвер и их менее храбрый друг выходят первыми. За ними — сопровождающий их учитель. После идет заместитель директора, а в конце колонны — держащий за руку бледную дочь Мортен.
И пока трое парней с побитым видом пытаются поймать её взгляд, Сара смотрит лишь на Мортена: напряженные челюсти, сжатые до желваков, воинственно расправленные плечи. Он тоже смотрит на неё, и Сара не уверена, но ей кажется, что за болью за дочь и пылающим желанием растерзать её обидчиков, в серых глазах она видит благодарность.
— Мисс О’Нил, — мрачно начинает директор. — Пожалуйста, на разговор.
А потом добавляет:
— Нет, Тёрнер, ты пока подождёшь.
— Директор Спенс, — остановившись в дверях, Мортен устремляет на директора многозначительный, тяжёлый взгляд, явно говорящий о чём-то, только пока не понять, о чём именно. И это взгляд не заботливого отца и приветливого соседа — это взгляд Чёрного Дракона.
— Я помню, мистер Ваален, я помню, — директор отворачивается, не выдержав.
В своём кабинете он открывает окно нараспашку и остаётся стоять у подоконника. Несколько минут этот высокий и жилистый человек, надевший сегодня свой лучший костюм, молча смотрит во двор, а потом, вздохнув, плавно опускается в своё кресло.
— Что ж, Сара, — он известен своей привычкой обращаться к ученикам по имени. — Пренеприятная ситуация вышла, что скажешь?
— Да, не очень хорошая, — едва заметное движение бровью. Какой выбор слов. «Пренеприятная».
— Признаться, я в замешательстве. Нападение на ребёнка, а потом избиение этих самых нападавших… И это всё — дело получаса, и почему-то — дело именно сегодняшнего дня. Дня, когда нам как никогда следовало показать школу в наилучшем свете…
— Простите, — перебивает Сара бесцеремонно, — это вы так пытаетесь обвинить меня? В хулиганстве?
— Ну, юная леди, ты как-никак учинила драку.
— Я как-никак пыталась защитить ребёнка. А потом и себя.
— Напав на них? Мне доложили, ты напала первая. Или, скажешь, я не прав?
С упрямым выражением лица она выдерживает его прямой, открытый взгляд, но в конце концов отворачивается. Чёртов осел, да прав ты, прав!
— Не пойми меня неправильно, — примирительно заявляет директор. — Ситуация предельно неоднозначная. Школа организует конкурс, приезжают весьма уважаемые преподаватели и гости. Всё на удивление идёт тип-топ, потом — раз! — и мне сообщают, что трое Линкольнских ребят обидели нашу шестиклашку. А потом — что уже наши молодчики обидели их самих, и что без крови дело не обошлось. Помимо этого, конкурс никуда не делся, к нему только прибавилась уйма проблем, о которых, я так полагаю, мне ещё предстоит сегодня услышать.
Он повторно вздыхает и подается вперёд, кладя подбородок на сложенные руки.
— Мистер Ваален был, конечно, очень зол. Ну, оно понятно. Те парни сказали, что не собирались её бить, хотели якобы просто припугнуть. С девочкой будет всё в порядке, чего не скажешь о нас всех…
Директор ждёт от неё хоть какой-то реакции, но Сара продолжает молчать, уперев мрачный взгляд в стеллаж с книгами, и тогда он находится с вопросом:
— Ты сама-то как себя чувствуешь? Что сказала медсестра?
Она медленно поворачивает голову и также медленно произносит:
— Что жить буду.
— Что ж, — вялый смешок. — Нам очень повезло! То же самое она сказала и про Линкольнских парней. Ну, раз все живы и почти здоровы, дело осталось за малым: решить, что делать с тобой и Тёрнером.
— Не наказывайте Майкла. Он просто меня защищал.
— Ну, это как посмотреть, — довольный тем, что нашёл рычажок, с помощью которого можно вывести её на диалог, директор поудобнее усаживается в кресле. — Если не Майкла, то тогда придётся наказать тебя.
Обхватив пальцами подлокотники, Сара едва сдерживается, чтобы не закатить глаза.
— Накажите меня, только, пожалуйста, побыстрее. Я вся в пыли и очень, очень хочу в душ.
Её, пускай и раздражённая, покорность озадачивает. Смерив О’Нил внимательным взглядом, отложив деланую полуулыбку и шутливый тон, директор Спенс наконец говорит серьёзно:
— Иди домой. Я подумаю, что делать с вами двумя. Но наказана ты всё-таки будешь: как бы мне не хотелось этого говорить, но я снимаю тебя с конкурса. Мисс Куман уже предупреждена.
***
Получасом позже, отстрелявшись в кабинете директора, Майкл сбегает по ступеням школьного крыльца и пересекает полупустой двор, направляясь к своей машине, оставленной за углом. Там же он находит и Сару: опершись на бампер, она курит. Рядом, прислонённая к дверце и упрятанная в специальный чехол, стоит её картина.
При звуке его шагов О’Нил поднимает глаза от своих испачканных туфель и ухмыляется:
— Я хочу выпить.
— Мысли мои читаешь, — скрежет ключа в замках дверей. Сара аккуратно ставит картину на пол сзади, а сама усаживается вперёд.
— Ну, что он сказал? — устроившись поудобнее, спрашивает она, когда они выезжают с парковки.
— Что я поступил правильно и неправильно. Что драться плохо, а защищать девочек — хорошо. Что у меня будут проблемы, но пока проблем нет. Да, на хрен… слушай, дай сигарету?
Сара протягивает ему пачку и зажигалку. Наблюдает, как он, держа руль одной рукой, вытягивает сигарету зубами, и как, продолжая глядеть на дорогу, чиркает зажигалкой.
— Майкл, спасибо. За то, что вступился.
— Да ладно тебе, — он улыбается, бросая на Сару быстрый, смеющийся взгляд. — Я был бы не я, если бы ни разу не вмазал этим Линкольнским падлам. А тут такой шанс. К тому же, ты вполне неплохо справлялась и без меня. Если честно, я не вполне уверен, кого именно спасал. Ты так молотила одного, откуда в тебе вообще столько силы?
Его полушутливый тон не находит в ней отклика. Отвернувшись к окну, О’Нил крепко сжимает губы, мысленно возвращаясь к моменту, когда, сидя на земле, смотрела на удаляющуюся спину толкнувшего её парня, а внутри бесконтрольным вихрем поднималась какая-то неизвестная ей прежде звериная злоба. Неподвластная, тёмная, слепящая жестокость, удержать которую не было ни единого шанса. Откуда она взялась, Сара не знает. Однако почему-то не сомневается: как не смогла она сдержать это раскалённое ядро злобы в этот раз, так не сможет сдержать его и в следующий, когда бы он ни наступил. И кто знает, чем это может закончиться…
— Я… я не знаю, что это было, — наконец справившись с комом в горле, отвечает она. — Я не хотела его так избивать. Защитить Сэнди — да. Но набрасываться не хотела.
— Он получил то, на что нарывался. Повезло ему, что к тому моменту, как всё закончилось, Мортен ещё не успел вернуться. Тогда не отделался бы он синими яйцами.
Майкл не понимает. Для него эта драка — одна из многих. Он, определённо, бывал в переделках и похуже, чем обыкновенная школьная стычка. И, хоть Сара тоже видала и не такое, ей не по нраву то, что она почувствовала, истерично лупя Карвера руками и ногами: если раньше опасность и ощущение приближающихся неприятностей наводили на неё страх, в этот раз было одно лишь
удовольствие…
Передёрнув плечами, она тянется к магнитоле в попытках избавиться от этих мыслей. Делает громче, и салон наполняется звуками хэви-метала в исполнении «Scorpions».
Конечно, они едут выпить в казино Драконов, и, конечно, в полдень рабочего дня казино закрыто для посетителей — но не для них. Вместо привычной громкой музыки и гвалта голосов — успокаивающая тишина, а вместо разодетых помпезных гостей — лишь несколько Драконов, коротающих время за бокалом пива.
В игровом зале пусто, за подсвеченным жёлтыми лампами баром — тоже никого. Лишь за одним из покерных столов, разложив на зелёном сукне кипы документов, сидит некто, и некто этот — Аарон Хилл. Косуха брошена на соседний стул, он сам в привычной чёрной футболке. Сидя спиной ко входу, он не замечает их, пока Майкл не говорит:
— Аарон, привет.
Тот даже не вздрагивает. Чуть погодя, откладывает в сторону документ и оборачивается. И если он удивлён — их появлением или прикидом, — то вовсе не подаёт вида, выдержав на лице абсолютно невозмутимое выражение.
— Где вы оба извалялись?
Вопрос этот адресован, пожалуй, больше Саре. На которую Хилл и смотрит. В некогда белом платье, представлявшем из себя сейчас весьма жалкое зрелище, со своими чёрными волосами, лежащими на одном плече, она, высокая и изящная, как никогда хороша. И, будто угадав ход его мыслей, она ухмыляется — лёгкий смешок и едва уловимое движение губ. Аарон замечает то, чего не увидел сразу.
— Что с твоим лицом? — чтобы задать этот вопрос и всё так же выглядеть безразлично, ему требуется уже больше усилий.
Она предоставляет Майклу право рассказать всю историю, а сама встаёт за стойку и делает три быстрых коктейля. Ром с колой — дело двух минут, и все это время Хилл не сводит с неё глаз.
Ему не нужно спрашивать, какого чёрта она полезла в драку. Он выучил её взбалмошные привычки столь хорошо, что удивился бы, если бы произошло наоборот. Однако единственное не даёт ему покоя…
— Больно? — он обрывает Майкла на полуслове.
— Извини? — её удивленный взгляд. Пальцы обхватывают хайбол, на полоске кожи, не прикрытой воротом платья, виднеется грязный след.
— Твоё лицо.
Разбитая ударом наотмашь нижняя губа. Расцарапанный висок. Сара отрицательно мотает головой:
— Нет, не очень. Рука болит.
— Покажи.
Этот приказной, не терпящий возражений тон. О’Нил сползает на край кресла и протягивает Аарону правую руку. Наблюдая за этим со стороны, Майкл не скрывает удивления.
У Хилла тёплые пальцы. Они переворачивают её запястье тыльной стороной вниз, медленно пробегают по суставам, ощупывая их целостность.
— Била в нос?
— Возможно, даже сломала, — вставляет своё слово Тёрнер.
Пальцы бегут дальше, переворачивают запястье и сгибают. Они у него длинные, узловатые, на указательном — тонкая, белесая нитка шрама. Вверх по предплечью уходят тёмные волоски.
— Так больно? — он надавливает на костяшки.
— Немного.
— А так?
— Так — нет.
— Хорошо, — мягко опустив её руку на стол, Аарон поднимает голову и встречается с ней глазами: Сара разглядывает его. Он медлит, не замечая, что его пальцы всё ещё лежат поверх её ладони.
— Хорошо, — повторяет он, кашлянув. — Просто ушиб. Но ты не умеешь правильно бить. Такими темпами скорее себя травмируешь, нежели соперника. В этот раз повезло.
— Научишь меня?
— Научу тебя чему?
— Драться, — уточняет Сара с искренним простодушием.
— Может быть, — разглядывая её серьёзное лицо, он начинает улыбаться.
Майкл резко втягивает воздух. Бросив в его сторону быстрый взгляд, Сара видит: он неотрывно смотрит на их соприкасающиеся руки. Спохватившись, О’Нил резко одёргивает свою.
Тишина. Унылый хлопок входной двери, за стеной — чьи-то приглушённые голоса. Сара отворачивается, пряча румянец. Безосновательно и глупо, но она чувствует себя так, будто её застали за чем-то неприличным. Ещё секунду разглядывая её профиль, Хилл переводит взгляд на Майкла. Они смотрят друг на друга. Аарон — твёрдо, Тёрнер — растерянно. Ещё несколько мгновений этого безмолвного диалога, и Майкл стыдливо отворачивается.
— Так что же, — удовлетворённо откинувшись в кресле, достав из пачки «Gold Coast» сигарету, неспешно её прикурив и глубоко затянувшись, Хилл спрашивает:
— За драку тебя лишили конкурса?
Сев прямо, Сара заправляет за уши пряди волос и отвечает:
— Я прошла в финал, но они всё равно посчитали нужным меня отстранить, — она благодарна за эту попытку сгладить неловкость.
— И что же это за картина?
— Это… — неожиданно для самой себя она готова рассказать о ней. О том, что нарисовала в ту ночь, когда вернулась домой после их совместной прогулки по Пайн Вилладж, визита на сентфорское кладбище, скользящего по щеке и пахнущего бальзамом для губ поцелуя на сиденье его машины — о том, как мелькали на лице фонарные отсветы, об исходящем от его косухи стойком запахе табака и одном сплошном неуёмном желании остаться. Рассказать о том, как рисовала до утра подаренными им красками, и об образах, что приходили к ней сами по себе. Рассказать, о чём она думала, когда полотно стало терять свою белизну, напитываясь цветом, и о ком были её мысли, когда желтоватые солнечные лучи заглянули в спальню.
Сара уже готова рассказать, как вдруг:
— Ооо… Майкл, — она резко поворачивается к Тёрнеру. — Дай ключи от машины.
Чуть опешив, он всё же лезет в карман бомбера и протягивает ей связку ключей.
— Я сейчас вернусь. — Ничего не объясняя, О’Нил поднимается. На улице свежий ветер бьёт в лицо, яркое солнце после полутьмы казино слепит глаза. Открыв дверь, она достаёт с заднего сиденья зачехлённую картину.
— Где Аарон? — спрашивает она первым делом, вернувшись в казино и обнаружив в зале одного лишь Тёрнера.
— В кабинете. Ему позвонили.
И вот она уже стоит перед его дверью, прислушиваясь к голосу за стенкой, и когда Хилл, судя по всему, вешает трубку, Сара стучит и, не дожидаясь ответа, заходит.
Он не выглядит удивлённым. Лишь присаживается на край стола и смотрит. Быть с ним наедине — непривычно волнительно. Ощущение прикосновения к запретному, появившееся, когда Майкл увидел их руки вместе, всё ещё с ней. Это как её личное греховное удовольствие, и кричащее немедленно убираться отсюда, и мурлыкающее на ушко остаться.
Перехватив картину покрепче, Сара делает шаг вперёд.
— Помнишь, как я напала с ножом на гостя? Поцарапала ему щёку?
Хилл улыбается, внимательно за ней наблюдая.
— Как такое забудешь?
— А помнишь, под каким условием ты оставил меня работать?
Он начинает догадываться, и от этого его улыбка становится только шире:
— Ты наконец принесла мне мою картину?
Вместо ответа она протягивает ему полотно, поспешно добавив:
— Но только, пожалуйста, разверни, когда я уйду.
— Почему?
— Потому что мне бы так хотелось.
Лукаво глянув на неё из-под ресниц, Хилл не спорит и аккуратно кладёт картину на стол.
— Прекрасно, Сара. Но не могу обещать, что не повешу её на самом видном месте.
— Если на золотой табличке укажешь имя автора — я не против.
Он встаёт и делает шаг ей навстречу. Расстояние между ними сокращается до того минимума, когда она чувствует его запахи — парфюм, лосьон для бритья, сигареты, ром, — а он видит каждую из родинок на её плечах, не скрытую платьем. С некоторой тоской в голосе Хилл говорит:
— Тебе влетит дома за это, — и пальцами мягко касается уголка её разбитых губ. — И за это тоже, — ведёт по коже к виску. — И за это.
Его рука опускается на предплечье, к лоскуту порванной белой ткани, через которую Сара чувствует жар его безобидного прикосновения. Растерявшись, она не поднимает головы.
— Не влетит, — её тихий лепет.
— Посмотри на меня.
Это не приказ, это мягкая просьба, и Сара, затаив дыхание, поднимает на него изумлённые глаза. Пальцы Аарона сжимаются на её предплечье крепче.
— Хочешь, — пониженный почти до шёпота голос. — Хочешь, я разыщу этих парней и сделаю так, чтобы они пожалели?
Темнота его радужек гипнотизирует. Она поспешно мотает головой.
— Чего же ты тогда хочешь?
Сара не сможет сказать вслух, нет, не сможет… Больше всего желая быть произнесёнными, слова замирают на самых её губах.
Тебя. Тебя. Тебя!
Аарон считывает всё по глазам. Вопреки сказанному, делает ещё полшага вперёд. Опускает вторую руку на её предплечье.
— Не искушай меня.
Он никогда прежде не был
так близко…
…и этого осознания оказывается достаточно, чтобы остановиться. Чтобы отпустить её плечи и резко вернуть дистанцию. Чтобы перестать смотреть на неё, почувствовав себя вдруг одновременно и мерзавцем, и идиотом.
— Послушай… — ему трудно говорить, а ещё почему-то неожиданно холодно. Подобрать нетривиальные слова оказывается непросто.
— Я… не надо… — тоже отведя взгляд, Сара непроизвольно делает шаг к двери. Внутри разворачивается горящий клубок противоречивых эмоций, и она знает: нужно уйти отсюда быстрее, чем он вырвется наружу.
— Мне пора домой, — она почти шепчет, разворачивается и на удивление спокойно выходит из кабинета.
Ни хлопков дверью, ни брошенных на эмоциях обидных слов. Лишь тихо щёлкнувший замок и пустота, оставшаяся на том месте, где она только что стояла. Эта холодная, обескураживающая пустота протягивает к Аарону свои лапы, и он не сопротивляется.
