***
Несмотря на начало мая, Сентфор сдаётся под натиском солнца и пришедшей вместе с ним первой жары. Ночи становятся теплее, в воздухе пахнет цветущей вишней и горячим асфальтом. Дожди отступают, и город оживает под рёв проснувшихся мотоциклов, музыку из подростковых бумбоксов и стук дребезжащих на стыках тротуарных плит скейтбордов. Май напоминает о приближающемся конце учебного года, купании на озере, песнях под чью-то старую расстроенную гитару и уикендах, придуманных для самых безбашенных вечеринок. А ещё май несёт с собой медленно, но уверенно надвигающуюся свадьбу. Платья для невесты и её подружек, букеты, торты, каталоги бутоньерок, шрифт для пригласительных открыток, цвет тюля для свадебной арки, фотограф… без спроса всё это врывается в её жизнь, и, пока остальные едва ли не визжат от восторга, Сара с трудом сдерживается, чтобы не повеситься на одном из десятков экземпляров фаты. Она знает: нужно научиться решать свои проблемы, а не сбегать от них — в прямом и переносном смыслах. Однако этот соблазн настолько велик, что Сара вновь находит утешение в Пайн Вилладж. Окружённая молчаливыми домами-соглядатаями, она без разбора бродит по переулкам. Удивительно: эти одинаковые коттеджи, по линейке вымеренные улицы и пустые окна не надоедают, сколько бы раз она сюда ни возвращалась. Пиная носком пыльного кроссовка сосновую шишку, О’Нил вдыхает лесной воздух и удручённо думает, думает, думает… Думает о матери, мечтающей влететь в объятия Никсона, закрыв дверь в светлое будущее своему презренному прошлому. Айрис не волнует ничего: ни поспешность, с какой она прыгает из одного брака в другой, ни предстоящие трудности переезда, ни даже то, что её жених всё время пропадает на работе, силясь вытащить себя из трясины политических дрязг и продолжая остервенело лаять в сторону Драконов. Айрис настолько зациклена на свадьбе, что даже известие о школьной драке с участием её дочери не сильно-то её и обеспокоило. Она лишь наскоро оглядела побои, выслушала директорскую лекцию по телефону, поджала губы и скорбно заключила: — Даже не знаю, что тебе сказать. Устроить драку, сорвать конкурс… мне кажется, Джонатану стоило бы поговорить с тобой об… определённых вещах. Кстати, ты не знаешь, когда он вернётся? Нужно выбрать галстук… Айрис волнует лишь свадьба и всё, что с ней связано. «Возможно», — прикидывает Сара, — «мама даже до конца не понимает, с чем ей предстоит столкнуться после: новый мужчина, его ребёнок. Его дом, его правила. А что делать мне?» Перспектива делить крышу с Никсоном и Дереком, мягко говоря, не радует её, однако она неизбежна. Неизбежна, но не вечна. А что потом? Дождаться совершеннолетия и вернуться в Балтимор, не закончив школу? Или же вытерпеть до конца учёбы? Остаться в этом заплесневелом городе, точно его покорная узница, играть по нелепым правилам и сделаться ещё одним экспонатом его жуткой коллекции? Снять коттедж, одеваться на распродаже, зажаривать барбекю до чёрной корки, по вечерам смотреть ситкомы с закадровым смехом… и всё это — изо дня в день, из года в год, точно ты запертый в цирке уродов главный урод. Сара останавливается и пинком отправляет шишку на противоположную сторону дороги. Подобные мысли душат и злят — но ещё они отрезвляют. Она никогда не станет такой. Она себе не позволит! Даже если не вернётся в Балтимор и останется жить с матерью и Никсоном — она не прогнётся, потому что у неё есть Драконы. Уже сейчас видны результаты её трудов: на прошедшей неделе Сара под руководством Мортена закончила свой первый паспорт. Её дебют: возможно, прямо сейчас, держа в руках сотворенный ею документ, некто пересекает границы штатов или даже стран. Подделка в его руках подвергается проверкам, печатям и штампам, вклеенные листы мнутся, обложка протирается, но сам обладатель неизменно идёт дальше. Мортен говорит, совсем скоро она сможет делать не один паспорт в неделю, а пять, потом, глядишь, и больше. Он доволен, Сара это точно знает. Выпивая за её первую работу стакан бурбона, он обронил, что взять её на работу было большим риском, но он себя оправдал, и теперь Мортен уверен: такими темпами они наладят паспортный бизнес, а потом, может, смогут и расшириться. И теперь семнадцатилетняя Сара знает: то, что ещё вчера казалось абсурдным, сегодня самая белая правда. Драконы её не бросят, она нужна им. Что ж, и если это включает в себя необходимость научиться жить с последней проблемой, противоречивой и точащей её изнутри, — значит, так тому и быть. У этой проблемы есть имя, привычка курить безобразно горькие сигареты и оставлять после своих редких прикосновений безумное желание либо взять больше, либо просто повеситься. Сара останавливается. Она не злится, просто измотана. Эти мысли — мысли об Аароне — роятся в голове постоянно. Они встречают её по утрам и окутывают липким дурманом ночью, принося с собой болезненное, но неизбежное осознание: он правда ей не пара. И от этого настолько горько, что хоть на стену лезь, хоть вой в открытое окно. И одновременно ей смешно от себя самой: надо же, а с первого взгляда и не скажешь, что в ней столько наивной глупости. Но что делать, если, оказавшись в западне этого дьявольского города, она нашла островок безопасности, и островок этот — он? Он просто пришёл, когда был нужен больше всего, не спрятал голову в песок, как Никсон, не поставил под сомнения её слова, как Дерек, не отвернулся, как Айрис. Аарон был с ней с самого начала: с того самого начала, как она заявилась к нему на свалку и нагло потребовала помощи, искать которой было больше негде. И он был рядом в дальнейшем: когда ожило древнее проклятие, когда Саре отчаянно нужна была работа. А когда она тихо сходила с ума от терзающих её призраков, Аарон объяснил ей, что быть слабым — нормально. И что теперь? Неужели из-за навязанных кем-то условностей она должна забыть всё это, оставить его и вернуться к исходникам? Как нелепо и сложно… Настроение от этих мыслей — ни к чёрту, и даже тишина и спокойные пейзажи Пайн Вилладж не приносят былого облегчения. Сара продолжает идти, уныло глядя себе под ноги, и выходит с окраины на главную дорогу городка. Метр за метром она продвигается к самой открытой части улицы, а затем поднимает голову. Человек. Он стоит на веранде сторожевого домика и смотрит на неё. До сторожки метров двадцать, солнце светит прямо в глаза, и О’Нил с трудом может разглядеть хоть что-то, кроме его силуэта: это мужчина. Коричневые рабочие штаны, рубашка, короткие руки. Она останавливается. Мужчина стоит, не двигаясь, и в какой-то момент Саре даже начинает казаться, что это не живой человек, а пугало или манекен. Но вот он едва заметно подаётся вперёд, будто всматриваясь, и становится предельно ясно: настоящий. Кто он такой и какого чёрта вообще здесь делает? Сторож? Если так, то у неё проблемы. У неё проблемы в любом случае, как ни крути. «Надо сматываться», — проносится в голове Сары быстрая мысль, отдающая душком испуга, ожиданием неизбежной опасности. Однако едва она хочет сделать шаг назад, как мужчина скрывается внутри сторожки. Его нет несколько секунд, и в эти мгновения Сара, точно с налитыми свинцом ногами, остаётся стоять на том же месте. Судьба или совпадение? Она запомнит последующее слишком хорошо и почему-то именно детали: как сверкнет солнце на металлической пряжке его ремня, когда он вернётся на веранду; какими широкими покажутся ей его шаги; как в воздухе вдруг запахнет летней свежестью, и каким тяжёлым на вид будет охотничье ружье. Осознание настигает её. Трехсекундное промедление, и она срывается с места. За спиной мужчина вскидывает оружие, прицеливаясь. Тишину Пайн Вилладж разрывает звуком выстрела. Летняя свежесть напитывается порохом. Гильза с глухим стуком падает на деревянный пол. — Не попал, — буднично констатирует мужчина и вскидывает ружьё повторно. Выстрел. Запах гари. Ещё одна гильза, упавшая к ногам. Сару отшвыривает в сторону. Она теряет равновесие, спотыкается, но не падает. Секунда, и девушка скрывается в лесу. Она бежит быстро и сосредоточенно. Локти прижаты к туловищу, ноги перескакивают через ямы и поваленные ветки. Дышит шумно. В ушах стучит кровь. На проволочный забор, что вырастает в паре метров, Сара запрыгивает с разбегу. Секунда, и она перемахивает на другую сторону, соскакивает на землю и падает: левое бедро отзывается настолько сильной болью, будто его вспарывают наживую, и Сара не сдерживает крика. Она касается ноги. От ощущения тёплой, вязкой жижи на пальцах тело начинает бить дрожь. Кровь. Это не царапина и не порез, это самая настоящая рана. Он подстрелил её. Первый истеричный всхлип, второй. Сара хочет подняться. Падает. Левая нога не слушается. О’Нил загребает пальцами землю, ища опору, и всё время судорожно шепчет: «Нет, нет, нет». Боли нет — пока нет, — есть быстро расползающееся по штанине алое пятно и чувство западни. Должно быть, так чувствует себя животное, загнанное охотником в угол. Он ведь идёт за ней, — понимает она, — и от этого паника её нарастает, точно снежный ком. Господи, почему она не может встать?! Сара оборачивается на тропинку. Никого. Она пытается различить звук чужих шагов, но из-за стука крови в ушах и сбившегося дыхания ничего не слышит. Продолжая всхлипывать, на четвереньках, подволакивая ногу, она ползёт подальше от забора. Только добравшись до ближайшего дерева, заставляет себя подняться. Дальше она уже не бежит — не может. Не из-за боли — её всё так же нет, — из-за какого-то выключателя, перемкнувшего в голове. Он её подстрелил. Это не шутки. Он подстрелил её как дичь. Она истекает кровью. Она умрёт? Умрёт сейчас, или сперва он её догонит? Сара плачет, углубляясь дальше в лес. Она хорошо знает эту местность, но сейчас не разбирает дороги. Спотыкается, хватается за деревья, чтобы не упасть, даже не пытается обойти ямы. Ветви деревьев и кустарники царапают лицо и руки. Сара даже не знает, в какую сторону идёт, в голове лишь одна мысль: «Подальше!» Всё же она идёт правильно: лес выводит её к шоссе. С невысокого холма, заросшего соснами, она видит серую извивающуюся полосу асфальта. Прихрамывая, Сара припускает вниз с холма. Нужно выйти на дорогу. Кто-то должен обязательно проехать мимо! Она сама понимает абсурдность этой мысли — здесь почти никогда не бывает машин, — но продолжает спускаться, и уже почти добирается до дороги, когда наконец замечает его: блеск кузова на солнце. Авто! Невероятно! Облегчённо вскрикнув, Сара бросается вперёд, прокладывая себе путь через последние кусты с двойным усердием. Она практически выпрыгивает на шоссе, но успевает в последний момент испуганно замереть. Машина едет не со стороны города. Она едет со стороны Пайн Вилладж. Это он. Её точно отбрасывает обратно в лес. Сара падает на землю, ложится животом прямо во влажную грязь, как можно глубже прячась в кустах. Сквозь ветки и листья она видит шоссе. Замирает на месте, потому что понимает: если побежит обратно на холм, он её заметит. Время замирает на кончиках её грязных пальцев, сгущается в тёплом воздухе и сладком лесном аромате — так пахнет молодая хвоя. Солнечно. Сара зажимает рот руками. Ей так страшно, что как бы этот страх не вырвался наружу неконтролируемым воплем. В груди барабанит сердце. Если этот псих найдёт её, он пристрелит её сразу или же сначала сделает нечто другое? Наконец на дороге появляется авто: серый пикап, из приоткрытых окон которого доносятся звуки играющего по радио кантри. Машина едет нарочито медленно. Слишком медленно. Нутро Сары вопит, чтобы она перестала смотреть, будто так она может привлечь его внимание. Но Сара всё равно смотрит, будучи не в силах ни отвернуться, ни закрыть глаза. И видит его, неясно и мутно — мешают солнце, ветви и расстояние до дороги. Но что Сара отчётливо видит, так это то, что он её высматривает. Насвистывая в такт музыке, мужчина выглядывает из окна и всматривается в лес. Сара прижимает ладони ко рту ещё крепче. Авто останавливается, и её сердце грузно ухает вниз. Он её заметил, он её заметил, заметил… выйдя из пикапа, преследователь прислоняется к кузову и закуривает сигарету. Дёргая в такт музыки носком ботинка, медленно дымит никотином, судя по всему, даже не подозревая, что в нескольких метрах от него, в вонючей канаве дрожит от ужаса девчонка. А мысли Сары в этот момент — момент, когда она буквально на волоске от расправы, — крутятся вокруг абсурдных до нелепости вещей: незаконченной домашки по алгебре, тарелки с курицей, оставленной на столе перед уходом, того праздничного платья, что она приметила на витрине, но так и не решилась купить… это всё — мелкое, незначительное, — почему-то первым приходит на ум и резко становится важным, жизненно важным… Тем временем мужчина, докурив, выкидывает сигарету и возвращается в машину. Звуки кантри затихают вдали, остаётся лишь шум играющих на ветру верхушек деревьев и редкие вскрики птиц. Уронив лоб на землю, Сара тихо плачет, всё так же заглушая рыдания ладонями. И тогда же наконец приходит боль. Сначала медленно, затем — по нарастающей, она охватывает всю левую ногу. Это как кипячение заживо — едва ты чувствуешь хоть что-то, как уже мечешься в жуткой агонии. Бедро горит огнем, точно его вспарывают — боль настолько сильная, что тело передёргивает судорога. Она рывком переворачивается на спину и садится, обхватив бедро руками, лихорадочно сжав его, будто это может хоть как-то ослабить мучения. Сара не видит раны, лишь алое пятно. Запрокинув голову наверх и широко раскрыв глаза от боли, она со свистом выпускает из лёгких воздух, только сейчас осознав, что всё это время забывала дышать. И в тот же момент становится совершенно ясно: необходимо как-то спасаться, иначе она просто истечёт кровью, лёжа в этой вонючей прогалине. Первое, что приходит на ум — это заброшенная заправка в двадцати минутах ходьбы. Там есть старый таксофон, если повезёт — рабочий. Вариант так себе, но до города, особенно по лесу, она не дойдёт. Сара заставляет себя подняться. Получается не с первого раза. Левая нога словно онемела и стала совсем безвольной. Идти трудно, подняться на холм кажется вообще неосуществимым, но продвигаться вдоль дороги — опасно. Судорожно забираясь наверх, Сара то и дело оборачивается на шоссе, высматривая его машину на горизонте. Путь до заправки даётся ей в буквальном смысле слезами и кровью. Кажется, она идёт целую вечность — петляет меж сосен, спотыкается и останавливается, когда силы кончаются. Во рту сухо и чувствуется желчь — её едва не вырвало. Она устала, практически дезориентирована и до смерти напугана. И эта боль в ноге. Она никуда не уходит, но кровь течёт медленнее. Или, может быть, ей так кажется, потому что она вот-вот умрёт? Её мысли — как пьяные, им не за что зацепиться. Знакомое чувство дышащей рядом смерти — такое уже случалось при встрече с Писадейрой и Фавном. В такие моменты магически чётко осознаёшь, что сейчас ты жив, а спустя секунду всё может измениться. Впрочем, это чувство одновременно и подстёгивает, заставляя перебирать ногами вопреки боли и страху. Лес постепенно начинает редеть, впереди Сара видит ржавую крышу заправочной станции. Но она не спешит спускаться. Притаившись за широкой сосной, замирает, одновременно давая отдых ногам и наблюдая. Стоянка пуста, окна магазинчика заколочены, а шоссе выглядит безжизненным. Около входных дверей стоит видавший лучшие времена таксофон. «Лишь бы работал», — проносится в голове отчаянная мольба, и Сара приступает с очередному спуску со склона. Каждый шаг — новая вспышка боли, но О’Нил старается двигаться быстрее. В какой-то момент левая нога подкашивается, и Сара падает. Кубарем она катится вниз — ветки и лесной мусор царапают ладони и лицо, но ужаснее всего — бедро. Остановившись наконец в самом низу склона, она не может подняться. В глазах вспыхивают звёзды, как у пьяной, кружится голова. К горлу подступает приступ рвоты, но единственное, что Сара может сделать — это повернуться набок. Она заходится громким надрывным кашлем, а рот снова наполняется желчью. Она умрёт прямо в этом лесу. Она не дойдёт. На несколько минут Сара теряет сознание. Слабость и боль берут своё, и она просто отключается, уткнувшись щекой в грязный мох. Эти беззаботные мгновения длятся недолго, и вот её снова возвращает в реальность — издевательски радостно светит солнце, в десяти метрах начинается парковка. Сквозь пелену в глазах Сара смотрит на таксофон. Что ей нужно сделать? Она и забыла… позвонить? Кому? Она больше не плачет. Сипло дышит, концентрируя дикий взгляд на телефонном автомате. Поднимается. Идёт. Падает. Поднимается вновь и идёт дальше, точно решив, что если умирать, то не здесь, не в лесу. Нагретый солнцем асфальт парковки обдаёт жаром и пахнет резиной. Саре кажется, что через просветы в заколоченных окнах на неё кто-то смотрит. Не тот мужчина, а некто более призрачный и бесплотный. Он наблюдает, как она ковыляет через площадку, минуя заправочные автоматы, подходит к таксофону. Если она поднимет глаза и всмотрится сквозь щель в досках во тьму заброшенного магазина, они с этим кем-то встретятся взглядами. Но Сара не всматривается. Стеклянная перегородка таксофона покрыта паутиной трещин, а наклеенные поверх наклейки похожи на пластыри. Одна из них ярче остальных бросается в глаза, и Сара не может перестать тупо разглядывать её. Это изображение бордового черепа, на лбу у которого неровными буквами выжжена надпись: «Твоё будущее начинается сегодня». Пустые глазные провалы черепа молча взирают на Сару, будто желая убедиться, поняла ли она эту истину. Но у Сары буквы скачут перед глазами, мир расплывается, в ушах гудит. От повторной потери сознания её удерживает какая-то призрачная ниточка самоконтроля. Не отдавая себе отчёта в происходящем, она снимает трубку и прикладывает её к уху. Сквозь горячий пластик слышит гудки. С губ срывается всхлип облегчения. Трясущимися пальцами Сара пытается попасть по нужным цифрам. Пару раз ошибается и начинает заново, но в итоге слышит в трубке щелчок и мерные, длинные гудки вызова. Прижавшись виском к нагретой стеклянной перегородке, едва не плачет. Как долго… дрожа, она косится в сторону шоссе. Теснее жмётся к таксофону, будто, как хамелеон, хочет с ним слиться. — Алло. Недовольный голос на том конце провода выбивает из неё последние крупицы самообладания. Сара всхлипывает раз, затем второй, зовёт по имени — совсем неразборчиво, невнятно и истерично, — отчего человек по ту сторону внезапно распаляется злым восклицанием: — Алло! Кто это? — Альфред! — О’Нил прижимает ладонь ко рту, сотрясаясь в плаче. — Сара? Это ты? В подсобке в казино Драконов Альфи прижимает телефон к уху, силясь за гвалтом людских голосов хоть что-то разобрать в рыданиях на том конце провода. — Что случилось? Где ты? — спрашивает он, чувствуя, как колючее беспокойство проникает в его внутренности. — Сара! Говори же, я ничего не слышу! — На заправке, около Пайн Вилладж… — бесполезно, её голос совсем потухший, бесцветный, и дело здесь не в шуме и помехах, а в том, что у неё будто совсем нет жизненных сил говорить. — Пайн Вилладж? — Альфи едва не орёт. — Ты сказала, Пайн Вилладж? Что случилось? Что с тобой? Говори чётче! Алло?! Алло! Молчание. Он пытается докричаться до неё, но бесполезно: Сара больше не отвечает, и тишина, пришедшая на место её голоса, окатывает холодной паникой. — Твою мать! Альфред кидает трубку и бросается вон из подсобки. Его чутьё Дракона подсказывает — происходит катастрофа.***
Солнце медленно опускается за верхушки деревьев, рисуя на небе оттенками оранжевого и золотого. К вечеру ощутимо холодает, приходит влажность, разлитая в воздухе вместе с ароматами сирени и цветущих каштанов. По городу мчится Импала. Набирает скорость, круто входит в повороты, оставляя на асфальте тёмные следы шин. Машина не останавливается на светофорах, не стесняется подрезать другие авто, а водитель за рулем едва ли видит переходящих улицу людей. — Повтори ещё раз всё, что она сказала. Стальной тон, взгляд — исключительно вперёд. Аарон крепко сжимает руль, резко выворачивает его вправо, намереваясь сократить путь через проулок. Ему вслед остервенело гудит клаксон. — Я ничего не понял. Альфи был весь в мыле, только и повторял: «С Сарой что-то случилось, с Сарой что-то случилось», — вытянувшись в напряжённую струну, Вишня на пассажирском сиденье не сводит глаз с дороги: час пик, все едут домой с работы, на такой скорости ненароком можно и влететь в чей-то зад. — Я спросил, что, мать его, произошло, но он сам, как я понял, ничего не знает. Она сказала, что находится на заправке около Пайн Вилладж, а потом пропала. Гудков не было, трубку она, наверное, даже не повесила. И он как попугай долбаный повторял, что она всё время плакала. Блядь, Аарон! Хилл буквально в последний момент успевает дёрнуть руль и избежать столкновения с микроавтобусом, с которым едва не встретился нос в нос, пойдя на обгон по встречной полосе. За лобовым стеклом мелькает растерянно-удивлённое лицо водителя, а секунду спустя улицу пронзают возмущённые вопли и оглушительные гудки, тут же затихающие позади. Сердце Вишни успевает подпрыгнуть от этого перфоманса на грани сломанного позвоночника, но Аарон остаётся невозмутимым, точно ничего и не произошло. — Больше ничего не сказала? — только спрашивает он, и слова даются ему с каким-то усердием, будто ему тяжело разомкнуть плотно сжатые челюсти. — Нет. Слушай, ты бы всё-таки ехал осторожнее. Мы либо влетим куда-то, либо за нами увяжется патруль. — Ты с оружием? Вишня поднимает голову от пачки сигарет в руках и несколько долгих секунд смотрит на друга. Плевать, что Аарон даже не слышит, что тот ему говорит, важно другое… — Ты думаешь, всё настолько хреново? Он сам понимает: вопрос глупый. Спрашивает больше для того, чтобы получить обнадёживающее заверение, что всё должно быть нормально. Они просто не так поняли Сару. Или это розыгрыш. Или её бросил парень, или ещё какая-то подростковая ерунда случилась, но точно ничего такого, ради чего стоило бы нестись на край города, не замечая ничего вокруг. Но Аарон продолжает молчать. — С оружием, — со вздохом кивает Вишня, подпаливая сигарету. Взять пистолет было его первым решением, едва Альфред вломился в комнату отдыха с безумными от страха глазами. Он надеялся, что это крайняя мера, но вопрос Аарона говорит о другом. Да что, блядь, там могло такого случиться? Вишня старается не нервничать, правда старается. Выходит, однако, исключительно хреново. «Принцесса», — думает он, в зеркале заднего вида высматривая ехавшую следом за ними вторую машину Драконов. — «Что бы там ни случилось… просто дождись нас». Неужели она опять вляпалась в какую-то историю? После её предыдущих злоключений, после недавней школьной драки, о которой вскоре прознали все в банде, от Сары можно ожидать чего угодно. Зажав сигарету в зубах, Вишня достаёт из-за пояса пистолет и принимается проверять обойму. Тем временем они наконец минуют городские пробки и выезжают на шоссе. Хилл вдавливает педаль газа до предела, отчего двигатель протестно взрыкивает. Сам Аарон, продолжая смотреть строго на дорогу, даже не моргает. Крепче стискивает руль, корпусом подаваясь вперёд, и в пробивающейся наружу тёмной решительности Вишня видит едва сдерживаемую, готовую обрушиться на любого хладнокровную жестокость. Поворот на Пайн Вилладж. Дорога пуста, золотистые лучи отражаются в зеркале заднего вида, заполняя салон мягким свечением. Нервы Вишни, как это обычно бывает в момент вылазок и заданий, накаляются, а волоски на руках встают дыбом. — Ты бы снизил скорость, — предупредительно вставляет он, когда на горизонте появляется знак заправки. Но у Аарона свой план: взвизгнув шинами, он резко выворачивает руль, влетая на заправку — завершающий аккорд в этой самоубийственной поездке. Педаль тормоза в пол, машина рывком останавливается, и тут же хлопает водительская дверь. Вишня выскакивает следом. Осматривается. Абсолютная затхлость, сломанные заправочные автоматы, гнилые доски на окнах магазина. Пусто. — Где она? — ещё один глупый вопрос, но гнетущая тишина Пайн Вилладж вынуждает разбавить её хоть чем-то. Зажав пистолет в правой руке, Хилл мечется из стороны в сторону, точно отчаянный зверь в клетке. Несколько раз зовёт Сару по имени. Ничего. На заправку меж тем заворачивает вторая машина. — Ну что? — спрашивает один из Драконов, подбегая к Вишне. Тот лишь отмахивается, чувствуя, как внутри распаляется злость, вызванная бессилием и неизвестностью. Он подходит к таксофону: на проводе висит трубка. Выругавшись, Вишня сплёвывает на землю и на сером, грязном асфальте вдруг замечает багровое пятно. — Аарон, — подзывает он и осматривается: таких пятен здесь несколько, и цепочкой они ведут за магазин. Хилл понимает всё моментально. Он срывается с места, остальные — за ним. Вишня бежит одним из последних, он не хочет смотреть на кровавые следы, уже успевшие потемнеть и высохнуть, потому что от их вида и от осознания того, что они означают, ему становится невыносимо страшно. Она там. Поверх чужих плеч Вишня замечает её чёрные волосы и пробивается вперёд, расталкивая Драконов локтями. И тут же останавливается, замирает на месте, в самое своё сердце поражённый увиденным. Привалившись спиной к стене магазина и свесив голову на грудь, Сара сидит на земле. Лица не видно. Она будто манекен, кукла, неживая… Одежда её — грязная и местами мокрая. Между шнурков кроссовок забились хвоя и листья. Но в память Вишне врежется не отвратительно-кровавая клякса на левой штанине, а руки Сары. Они лежат вдоль тела ладонями вверх. Длинные, чуть согнутые пальцы с выкрашенными в красный цвет ногтями. Открытая майка, бледные, прозрачно-белые плечи, и тонкие руки, до запястий вымазанные кровью… Вишня не может сделать и шага. Он всё смотрит на неё, на её ладони и чувствует себя парализованным. Окаменевший, не знает, что делать. Будто стоит на краю разверзшейся бездны, и эта бездна засасывает его внутрь… Его, но не Аарона. Тот бросается к Саре, пряча пистолет за пояс. Он ничего не замечает, ни на что более не обращает внимания. Каждое движение — чёткое, быстрое, предельно продуманное. Хилл опускается на колени, стягивает с себя ремень и затягивает его на бедре девушки. Потом берёт Сару на руки — быстро, но всё равно бережно, аккуратно. «Она мертва», — проносится в голове у Вишни судорожная мысль, когда её безвольные конечности болтаются в воздухе, будто игрушечные. И тут же он понимает, что не прав: вяло, скорее безотчётно, чем осознавая свои действия, Сара закидывает руку Аарону на плечо. — Вот так, всё хорошо, всё в порядке, девочка, всё хорошо… — ладонью прижимая её голову к своей груди, убаюкивает Хилл, поднимаясь с колен. А затем вскидывает глаза — глаза загнанного в угол зверя, — и по-звериному же рявкает: — По машинам! Этот крик отрезвляет, и Вишня бросается к Импале. Открывает двери, помогая Аарону вместе с Сарой сесть на заднее сиденье. Она сдавленно стонет, когда тот укладывает её ноги во всю длину, и Вишня вздрагивает от этого жалобного звука. — Быстрее, блядь, Вишня! Вишня плюхается на водительское сиденье и, дернув руль в сторону, срывается с места. — К Норе? — спрашивает он тут же. — Да. Ему не нужно повторять дважды. Машина мчится по пустому шоссе, он выжимает из неё максимум. Вишню трясёт, будто в лихорадке, давно с ним такого не было. «Всё будет хорошо. Нора поможет, Нора поможет…» — успокаивает он сам себя, чётко осознавая, что добраться до неё — сейчас первостепенная задача, и она целиком на его плечах. Дракон даёт ещё газу. — Она в сознании? — его взгляд лихорадочно мечется от дороги к зеркалу заднего вида. Хилл глухо отвечает: — Периодически. Его ладони — на её горящих щеках, а пальцы девушки вяло обхватывают его запястье, будто Саре нужно за что-то держаться в этом мире. Она то приходит в себя, то на несколько секунд отключается, и в те мгновения, когда её глаза открыты, Хилл видит в них свидетельство того, что времени у них катастрофически мало. Он знает, ей больно. По лицу пробегают судороги, она сгибает и разгибает ногу, стискивает зубы и сжимает его запястье, но не издаёт ни звука. И это хуже всего. Если бы она плакала, если бы сказала хоть что-то, Аарон бы понял, что хоть какие-то силы у неё ещё остались. Но это молчание и тяжёлое, сиплое дыхание, вырывающееся сквозь плотно сжатые белёсые губы, сводят с ума. И тогда он подтягивает её ближе к себе, прижимает голову к своей груди, прижимаясь щекой к волосам, и шепчет. Тихо шепчет что-то бессвязное, глупое, обнадёживающее. Что-то, чего не должен ей говорить, но всё равно говорит. И его голос доносится до Сары обрывками: затянутая во мглу забвения, она возвращается в реальность и над самым ухом слышит его голос, чувствует его губы на своих волосах, знакомый запах кожаной куртки и, хоть и не может разобрать слов, перед тем, как снова впасть в забытье, ловит себя на мысли, что она — в безопасности. Когда машина наконец останавливается, Сару вновь увлекает зыбучая темнота. Она не вспомнит, ни как, держа её на руках, Хилл бежал по подстриженному газону к низкому зданию, ни как ворвался в приёмную. Дикое зрелище: огромная фигура мужчины со вздымающимися плечами посреди идеально чистого, выложенного белой кафельной плиткой холла — и полуживая девочка, безвольно повисшая на его руках. Медсестра на регистрации испуганно вскакивает, разевает рот и тут же захлопывает. — Позови Нору! — Вишня подлетает прямо к ней и хватает за локоть. — Что ты смотришь? Нору вызови! Так тебе будет понятнее? Он выхватывает из-за пояса пистолет, и девушка испуганно отшатывается в сторону. Она хлопает ресницами, смотря почему-то не на оружие прямо перед её лицом, а на Вишню. Затем, вздрогнув, дрожащими пальцами нажимает на кнопку вызова на белом стационарном телефоне, но тут распахиваются двери, ведущие в коридор клиники, и в приёмную широким шагом входит сама Нора. Она останавливается на пороге, обводит их троих внимательным, суровым взглядом. Задержав его на оружии в руках Вишни, переводит на Сару. Затем, полуобернувшись через плечо, коротко приказывает двум прибежавшим вместе с ней врачам: — Каталку сюда. Снова хлопают двери, и в приёмной воцаряется неестественная тишина. Бесшумно Нора подходит к Аарону, бросает быстрый взгляд на его лицо и принимается наскоро осматривать рану. — Это огнестрел, — констатирует она. — Я не знаю, что произошло. — Я не спрашиваю, — снова сухой взгляд исподлобья. — Это огнестрел, можешь не сомневаться. От этих слов, наконец озвученных вслух, у Аарона как-то сами собой слабеют руки и ноги. Не то чтобы он не догадывался — он прошёл через слишком много дерьма в жизни, чтобы не опознать огнестрел, — но всё равно глупо надеялся на лучшее. Идиот. И в этот миг, что занимает меньше секунды, он как никогда прежде в жизни вдруг резко чувствует на себе всю усталость мира и едва сдерживается, чтобы не привалиться к стене. — Какого чёрта? — это обескураженный голос Вишни, но Аарон почти ничего не слышит. С грохотом распахиваются двери, впуская в приёмную каталку. «Как вовремя», — мелькает в мыслях у Хилла, когда он укладывает на неё Сару. Он задерживает ладонь на её щеке, чувствуя себя слабым, дряхлым, до опустошения несчастным. «Вернись ко мне», — успевает подумать он прежде, чем Нора отталкивает его в сторону.***
В просторной светло-голубой комнате отдыха время течёт медленно. Издевательски уныло ползёт стрелка настенных часов, и эти единицы минут ощущаются как десятки. Здесь тихо и убрано, пахнет цитрусовым освежителем воздуха, в вазочке на столике лежит печенье. Аарон и Вишня не вписываются в интерьер, хотя вряд ли они могут думать об этом. Молчание. Они не сказали друг другу ни слова с того момента, как увезли Сару. Сколько времени назад это было? Три часа? Больше? Да нет, около часа. Всё это время Аарон сидит в кожаном кресле: локти упёрты в колени, лицо спрятано в ладонях. Он едва ли замечает, как в комнату время от времени заходят медсестры и врачи, не обращает внимания на то, как быстро они спешат уйти. Его точат ядовитая неизвестность и страх. Да, страх… столь знакомое и одновременно забытое чувство. Его руки, куртка, брюки и даже лицо — в её запекшейся крови. Встать, подойти к раковине и умыться нет сил, даже нет мыслей об этом. Он весь как будто сдулся, сдал лет на тридцать за эти несколько часов и превратился в ветхого старика. Если она умрёт… Он сипло выдыхает, пропускает волосы через пальцы, потирает щёки. Глаза с красными прожилками рассеянно оглядывают комнату. От вида уже увядшего букета белой сирени на подоконнике терзает тоска, а в голове столь ясно, живо, словно наперекор ситуации, звучит её смех. — Огнестрел. Она сказала, это огнестрел, — стоящий у окна Вишня оборачивается. Его голос дрожит, основанием ладони мужчина быстро проводит по глазам, будто вытирая невидимые слёзы. — Какого хера? Какого хера, Аарон? Что это, блядь, вообще значит? Пайн Вилладж, заправка, ранение… я не понимаю, что могло произойти, это, блядь, не имеет никакого смысла… Паника Вишни немного отрезвляет. Хилл выпрямляется. Он откашливается и собирается с мыслями. — Охотники? Может, какие-то дети играли с оружием, — поначалу его голос звучит сдавленно. — В Пайн Вилладж? Там же даже бродяг нет, не говоря уже о детях! Может, копы? — С чего копам стрелять в девчонку? Упершись двумя руками в спинку кресла, Вишня подается вперёд, и каждый мускул на его лице выдает крайнюю степень отчаяния и близость к потере контроля: — Хрен бы я знал! Зачем вообще кому-то стрелять в девчонку? — Успокойся. — А если она умрёт? Ты вообще понимаешь, что это значит? Что будет? Это, блядь, не шутки, ты видел, сколько было кров… — Успокойся, Вишня. Закрой рот, — мрачно, по слогам разделяя слова, приказывает Аарон, поднимаясь. — Только попробуй сказать ещё что-нибудь в таком роде. Пока Нора не вернулась, мы не будем это обсуждать. Я предупредил. Вишня не спорит. Наоборот, точно сдавшись, прислоняется к подоконнику и закрывает ладонями глаза. Во вновь наступившей тишине Хилл наконец подходит к металлической раковине, включает воду и принимается мыть руки. Делает он это машинально. Закончив, заваривает себе кофе в чьей-то светло-зелёной кружке. Он готов на что угодно, повторить эту процедуру раз сто, лишь бы не сидеть в тихой неопределённости и только ждать, ждать… Однако едва он делает первый глоток, как дверь в комнату со щелчком распахивается, и в комнату входит Нора. Ни Хилл, ни Вишня не двигаются, лишь вскидывают головы, направляя на неё испытующе-тревожные взгляды, и замирают на своих местах. Они наблюдают, как эта невысокая, стройная женщина затворяет за собой дверь, отходит чуть в сторону и, прислонившись плечом к книжной полке, обнимает себя руками. Её лицо не выражает ничего. Губы складываются в тонкую линию, пальцы поглаживают кожу, не прикрытую униформой. Кажется, Нора даже не замечает их двоих, как вдруг… — Она жива. Всего два слова. За спиной сдавленно выдыхает Вишня, а Аарон делает лишь один крохотный вдох — больше он просто не смог бы. — Как она? — его голос точно деревянный. — Спит. Я дала ей сильное седативное, она была истощена и… теперь, когда угроза её жизни миновала, позволь мне задать тебе всего лишь один вопрос, Хилл, — Нора наконец поднимает глаза от пола, её челюсти сжимаются, брови зловеще сходятся на переносице в преддверии чего-то определённо нехорошего. — Сколько ей лет? Она смотрит прямо ему в лицо и не намеревается отводить взгляд, не получив ответа. Аарон молчит, и молчание это затягивается. Со стуком он ставит кружку на тумбу, а затем, отвечая Норе столь же прямолинейным взглядом, признаётся: — Семнадцать. Мгновение: тень сомнения мелькает на её лице, но тут же исчезает. Руки Норы распрямляются вдоль тела, а она сама подаётся к двери. — Я вызываю полицию! Широким шагом она пересекает комнату, хватается за ручку, но тут же резко оборачивается. Теперь её лицо пылает возмущением и гневом. — Ты вообще сбрендил? Семнадцать? Ты привёз ко мне ребёнка! С огнестрельным ранением! Она могла сдохнуть у меня в операционной, Хилл! Ты хотя бы осознаёшь последствия? Я поверить не могу, что ты додумался до такого! — Нора… — Замолчи! — грубо обрывает она. — Я тебе не друг, ты мне не друг, ты не можешь пользоваться старыми договорённостями и ставить меня в такое положение! Думаешь, я не позвоню копам? А ты, — сверкая глазами, Нора тычет пальцем в застывшего у окна Вишню, — если ещё хоть раз достанешь оружие в моей клинике, станешь первым, кого я самолично сдам полиции! — Перестань орать, — Хилл берёт её за предплечье и разворачивает к себе. Он возвышается над ней во весь рост, смотрит сверху вниз — тёмные провалы под глазами, острое, осунувшееся лицо и мрачный взгляд. Но Нора не пугается. Вскинув подбородок, она вызывающе смотрит в ответ. — Ну, что, — понизив тон голоса, усмехается. — Переходишь к угрозам? — Послушай-ка вот что. Хочешь идти в полицию — иди. Расскажи им, что на протяжении уже — скольких лет? — десяти, так точно — ты помогаешь Чёрным Драконам. Что спасаешь их от полицейских пуль и поставляешь лекарства. И не забудь сообщить, что несовершеннолетняя девчонка у тебя в операционной — тоже Дракон. Я думаю, копам будет о чём с тобой поговорить. Безучастно он наблюдает, как выражение лица Норы с гневливого меняется на по-детски растерянное. — Она Дракон? — Если не веришь на слово, проверь татуировку на спине. Она вяло вырывает руку из его хватки и отходит в сторону. Опускается на диван и на некоторое время замолкает, уставившись в пространство невидящим взглядом. В наступившей тишине Аарон возвращается к остывшему кофе, делает глоток и принимается измерять шагами комнату, не позволяя мыслям о том, что всё-таки обошлось, вызвать на его лице идиотскую улыбку облегчения. — Как я устала от вас, — наконец заключает Нора, поймав его взгляд. От былой воинственности не осталось и следа, лишь измождённое работой лицо, бледные губы и синяки под глазами. — От тебя, твоих Драконов и… вообще. Аарон опускается в кресло напротив. — Я понимаю. Но сегодня у меня не было иного выхода. Она истекала кровью на моих руках, и только ты могла помочь. Мне жаль, что мы доставили неприятности. — Ты всегда доставляешь неприятности, Хилл, — беззлобно отмахивается она. — Я знаю, — вялая улыбка на его губах. — А теперь расскажи, что с Сарой. — Значит, Сара, да? — Нора устало вздыхает и поддаётся вперёд. — Как я сказала, это огнестрел. Дробь, если быть точнее, не пуля. Задело ткани левого бедра, прошло по касательной. Кость не повреждена, но крови ушло много, потому что сам знаешь, какой эффект от дроби. Сносит всё на своём пути. Пару сантиметров вправо — девчонка не прожила бы и пяти минут. Сейчас рисков нет, но приехали бы вы, скажем, на десять минут позже, или не перевяжи вы ей рану, — думаю, я бы не смогла ничего сделать. Слушая её, Аарон и Вишня переглядываются, и выражения их лиц неумолимо ожесточаются. Осознание того, насколько Сара была близка к концу, поднимает внутри едва затихший страх, и вместе со страхом приходит плохо сдерживаемая мрачная решительность. — Значит, вы не знаете, кто это сделал? — спрашивает Нора, заметив нехорошие тени, забегавшие по их лицам. — Нет. — Я думаю, она придёт в себя ночью. Не нужно сразу приставать к ней с расспросами, она будет дезориентирована и, скорее всего, не сможет и слова сказать. — Ты ведь приставишь кого-нибудь? — Исключено! — восклицает она с таким выражением лица, будто оскорбившись от глупости услышанного. — Она не останется в клинике ни при каких условиях! Аарон, точно ослышавшись, переводит на неё пристальный взгляд и со звоном ставит кружку кофе на стеклянный столик. — Как это «не останется»? — чеканя слова, переспрашивает он. — Несовершеннолетняя девчонка-Дракон не останется. Это исключено, как бы ты ни угрожал! — Ты издеваешься надо мной, Нора? — Нет, это ты издеваешься, Хилл! Если я оставлю её хоть немногим дольше, как думаешь, сколько понадобится времени моим немногочисленным пациентам, чтобы прознать про ребёнка с огнестрелом? И что эти влиятельные ребята сделают потом, знаешь? Они поднимут такую панику, что копы сами, без звонка, приедут сюда с мигалками! Так что забирай её куда хочешь, я и так сделала достаточно! — Она после операции. — И ей ничего не угрожает, — бесцеремонно обрывает она, взмахнув рукой. — Я дам вам с собой все лекарства. На перевязку завтра приеду сама либо отправлю кого-нибудь. — И куда же я её увезу? — Куда хочешь, — она хищно прищуривается. — Но здесь она остаться не может. У Аарона голова идёт кругом, и он едва сдерживает на губах ругательства. Он мог бы в прямом и переносном смыслах прижать Нору к стене, мог бы заставить её согласиться, мог бы прибегнуть к угрозам и шантажу, много чего мог бы… но в конечном итоге всё это не имеет смысла, потому что она права. — Хорошо… чёрт! — на мгновение он прижимает кончики пальцев к глазам, а затем выпрямляется и кивает. — Мы её заберём. Приготовь всё, что нужно. Лекарства, инструкции… и я хочу, чтобы кто-то из твоих людей постоянно был на связи, если понадобится помощь. А ты, Вишня, сгоняй пока за своей машиной. Она побольше… и не в крови. Вишня, до этого не принимавший участие в разговоре, вздрагивает, будто возвратившись из транса обратно в реальность. Он выглядит худо: бледный, лохматый, с нервно бегающими глазами, то и дело готовый снова схватиться за оружие. Когда он проходит мимо Аарона к дверям, тот останавливает его, упершись ладонью в грудь, и, притянув к себе за ворот косухи, цедит тихо, чтобы его слова были слышны только ему: — Соберись. Ты мне нужен. Вишня вымученно кивает: — Я понял. Он уходит, и в наступившей тишине Хилл ловит внимательный взгляд Норы. Она стоит у дальней стены, обняв себя руками, и в выражении её лица вновь нет былой воинственности, лишь какая-то тоска и нечто, напоминающее сожаление. — С каждым разом ты заходишь всё дальше и дальше. Однажды ты дойдёшь до того, что никто не сможет тебя спасти. Ни я, ни Вишня, ни один из твоих Драконов, — говорит она, глядя прямо ему в глаза, и слова её звучат, как пророчество. — Ты идёшь к этому моменту осознанно. Я сомневаюсь, что оно того стоит, но раз ты продолжаешь идти… только, пожалуйста, не тяни за собой эту девочку. Ты сломаешь ей жизнь, ты уже приложил к этому руку. Когда она это поймёт, будь готов к тому, что на место глупой детской благосклонности придёт чистая ненависть.