Белая ворона

      Вишне кажется, что этот адский день бесконечен. Даже когда солнце наконец опускается за верхушки деревьев, и на улице резко темнеет, он не может поверить, что близится ночь. Перед его глазами стоит залитая солнцем пустая парковка, следы крови на асфальте и белые длинные руки, лежащие вдоль тела…       Он делает глоток виски. С силой трет пальцами глаза, проводит ладонью по волосам. В квартире тихо, чертовски тихо, но вот в другом её конце едва уловимо для слуха скрипит дверь, затем — глухой звук шагов, и через мгновение на пороге кухни возникает Аарон.       — Она спит, — отвечает он на его вопросительно-усталый взгляд. — Ни разу не просыпалась.       — Так ведь и должно быть, да?       — Полагаю, что да. Нора сказала, что дала ей сильное успокоительное.       Аарон останавливается напротив полупустого кофейника, наполненного холодным, ещё утром заваренным кофе. Сегодняшним утром, когда день, казалось бы, начался как обычно. И что теперь? В его спальне — прооперированная после ранения Сара, у него самого — сотни вопросов, ноль ответов, мигрень и скребущая тревога, которую никак не удаётся угомонить. Ему тоже кажется, что этот адский день бесконечен.       — Езжай домой. — Налив подобие кофе в кружку, он оборачивается к Вишне. — Ты мне здесь не помощник.       — Не надо. Я справлюсь. Всё со мной нормально.       — Я не про то, Вишня. Ночью ты мне и правда никак не поможешь. Лучше выспись, а утром сменишь меня.       — А если что случится?       — Если что случится, я позвоню Норе. Хватит, — Аарон добродушно хлопает его по плечу. — Давай, проваливай уже домой. Она проспит всю ночь, и тебе не мешало бы отдохнуть. Ты и так мне помог.       Обхватив полупустой бокал, Вишня ещё несколько секунд сомневается, но усталость и стресс берут своё. Тогда он опустошает содержимое, не глядя на Аарона поднимается, но потом всё равно заставляет себя посмотреть ему в глаза.       — За то, что я такое ссыкло… прости, в общем. — Эти несколько слов даются ему едва ли не с боем, однако вопреки всему губы Аарона изгибаются в вялой усмешке:       — Ссыкло? Ну, чуть не заплакал пару раз, но не нужно быть к себе настолько строгим. — За шею притянув Вишню к себе и уткнувшись лбом в его лоб, он договаривает уже тише:       — Прорвёмся… А теперь двигай отсюда, пока я не передумал и не оставил караулить до утра.       Закрыв за ним дверь, Хилл замирает в тёмной прихожей. Он устал и порядком изведён, но вместо того, чтобы подремать на диване в гостиной, пока Сара не проснулась, он направляется в душ. Там, сбросив грязную одежду, он становится под горячие струи и позволяет воде хоть немного привести себя в чувство. От засохших следов чужой крови вода краснеет, и, упершись ладонью в стену, Аарон лениво наблюдает за тем, как она исчезает в сливе. Он ловит себя на наивной мысли, что хотел бы, чтобы его проблемы исчезали так же быстро и беззаботно, а вода тем временем обрисовывает на его спине татуировку дракона, которая парадоксальным образом и является источником всех его бед.       С каждым разом ты заходишь всё дальше и дальше. Однажды ты дойдёшь до того, что никто не сможет тебя спасти. Ни я, ни Вишня, ни один из твоих Драконов…       Он выходит из душа гораздо позже, чем намеревался, но и чувствует себя лучше. Перекусывает на кухне стейком, заказанным накануне, выливает в раковину мочеподобный кофе и заваривает полный кофейник свежего. Выкуривает в окно сигарету, закидывает в стиральную машину испачканную одежду и, только сделав всё это, решается наконец вернуться в спальню.       В комнате с плотно задёрнутыми шторами пахнет лекарствами. У дальней стены на тумбочке горит единственный светильник, но его тусклого света хватает, чтобы, приблизившись, в ворохе одеял и подушек разглядеть Сару. Она лежит на спине, укрытая до подбородка, бледная, но в остальном — безмятежная. У неё ровное дыхание и мерно подрагивающие ресницы, порез на лбу и рассечённый в школьной драке уголок губ.       Сейчас она в безопасности, но всё равно выглядит настолько беззащитной и хрупкой, что, стоя у изголовья кровати и наблюдая за её вздымающейся грудью, Аарон понимает, что не найдёт в себе сил её оставить. Тогда он приносит из гостиной кресло и садится рядом с её постелью. Ставит кружку с кофе на пол и, обхватив пальцами подлокотники, замирает.       Время движется вперёд, звуки города за окном постепенно замолкают, а его мысли неизменно вьются вокруг одного-единственного вопроса.       Мог ли он предотвратить то, что случилось?       Мозг говорит, что нет, но… кто взял ребёнка в банду? Кто позволил глупым чувствам одержать верх? Кто выделял её среди других? В конце концов, не он ли вчера позволил ей уйти? Подойдя — в прямом и переносном смыслах, — ближе дозволенного, просто отпустил её. И что было бы, если вчера, в кабинете, всё повернулось бы по-другому? Отправилась бы она в Пайн Вилладж? Случилось бы то, что случилось?       Вопросы, вопросы, вопросы… в полумраке спальни Аарон смотрит на её лицо, мучается, не находя ответов и, в конце концов, сам того не заметив, засыпает, уронив подбородок на грудь. Это сон смертельно уставшего человека, глубокий, тяжёлый, но длится он от силы час. После полуночи, разбуженный неясными шорохами, Хилл резко вздрагивает, открывая глаза. И тут же бросается к постели.       — Эй, эй, — он перехватывает руку Сары и мягко опускает обратно на одеяло. — Тише, девочка, всё хорошо.       О’Нил, всё ещё наполовину во сне, наполовину бодрствуя, вяло мечется по подушке, извиваясь всем телом. Глаза закрыты, губы плотно сжаты. Лицо искажено от боли, она стискивает его ладонь, а затем так же внезапно затихает, обессиленно уронив голову обратно. Несколько секунд напряжённой тишины, а потом Хилл прикрывает веки и беззвучно матерится. Он знает, что ночь будет длинной.       Повторный приступ происходит через полчаса: резко дёрнувшись и вскрикнув, Сара распахивает глаза. Мутные, они смотрят прямо на него, но Аарон подозревает, что она толком ничего не соображает. По себе он помнит, что, очнувшись от седативного, требуется время, чтобы полностью вернуть ясность ума.       — Это я, — тем не менее, увещевает он и мягко укладывает Сару обратно. Ещё секунду она ошалело разглядывает его лицо, затем её веки обессиленно опускаются, и О’Нил вновь впадает в тревожный сон.       Третий приступ застаёт его на кухне. Услышав вскрик, Аарон бросается в спальню.       — Сара!       Её голова свешена с кровати, рукой она упирается в пол. Хилл подлетает, ловит её под мышки и осторожно укладывает обратно в постель. Сара вспотела и вся горячая, она тихо постанывает и плачет. Это жар.       — Мне плохо, — это первое, что она произносит за всё время. Её голос — хриплый и тихий, говоря, она едва шевелит губами. По щекам текут слёзы, ладонью Хилл убирает с её лица разметавшиеся волосы, обхватывает его руками.       — Всё хорошо, слышишь меня? Я тут…       Сара откидывается на подушку, запрокидывает назад голову и сдавленно стонет. В полумраке спальни она выглядит нездорово белой, на обнажённой шее блестят капельки пота, на щеках — капельки слёз.       — Больно… — шепчет она, зажмурившись.       Хилл позволяет себе выругаться. И пока Сара обессиленно мечется по подушкам, на несколько коротких секунд его охватывает паника. Рывком поднявшись, он сцепляет ладони на затылке и замирает, глядя на то, как, всё ещё находясь под действием седативного, она пытается справиться с болью, проступающей наружу после наркоза. Сбрасывает одеяло, переворачивается на бок, как сжимается в комок, прижимая колени к груди и пряча лицо в смятой подушке. Как чёрные волосы окутывают её плечи, как пальцы лихорадочно сжимают и разжимают край одеяла…       Аарон срывается с места. В ванной он наполняет таз холодной водой и, захватив полотенце, возвращается в спальню. Присев на кровать, мягко, но настойчиво, переворачивает Сару на спину: сначала она безотчётно сопротивляется, но почти сразу же сдаётся. Когда холодное полотенце касается её лба, она вздрагивает, напрягается, а затем вмиг расслабляется, и судорожный стон срывается с её губ. Продолжая увещевать ее в какой-то обнадёживающей ерунде, Аарон обтирает холодным полотенцем её лоб, щёки, шею и руки, — от плеч до кончика каждого пальца. Он проделывает это раз, затем другой — ещё и ещё раз до тех пор, пока её дыхание не приходит в норму. До тех пор, пока она не перестаёт метаться и не замирает в нервном сне. Когда же это происходит, он устало отставляет в сторону таз, откладывает полотенце и, обойдя кровать с другой стороны, ложится сбоку. Матрас прогибается под его весом, а одеяло, когда он приподнимает его, хранит тепло. Её тепло. Сквозь дремоту Сара чувствует его присутствие, на мгновение разлепляет глаза и вопреки туману, что окутал её сознание, тихо, но чётко произносит:       — Не уходи… пожалуйста, не уходи, Аарон…       И договаривает она уже куда-то ему под мышку, потому что Хилл тут же мягко притягивает её к себе, обхватывает руками, ладонями забирается в её волосы, губами касается макушки. Сара тихонько стонет и тут же вновь проваливается в темноту сна, окутанная знакомыми ей запахами, чувствуя его сильное тело, его руки, обвившиеся вокруг неё кольцом…       Она проваливается в сон, а ладони Аарона скользят по её затылку и плечам. Хилл чуть отстраняется, вглядывается в её измученное лицо. Такое красивое лицо. Такое прекрасное. Вглядывается, а затем подаётся вперёд и касается её губ своими.       Поцелуй, как успокоение. Жаркий, потому что её губы горят. Нежный, потому что он целует её со всей известной ему аккуратностью. Страстный, потому что он не отстраняется сразу: целует раз, другой, медленно, искушённо, точно этим поцелуем желая восполнить за все причинённые ему муки. За все те разы, когда ему нестерпимо хотелось прижаться к её губам вот так. За все те разы, когда он не мог. А таких было немало.       И разорвать этот эгоистичный поцелуй стоит ему усилий. Последнее прикосновение губ, её мягкое дыхание на его коже, шероховатость ранки, шёлк волос под его пальцами… Аарон судорожно выдыхает и откидывается головой на подушку, укладывая Сару на своё плечо. Там, свернувшись в калачик, подобно маленькому зверьку, наконец нашедшему укрытие, она продолжает тихо сопеть и спит до самого утра, больше ни разу не просыпаясь.

***

      Пробуждение напоминает замедленные американские горки. То её выбрасывает на поверхность — не стремительно, а вязко, тягуче, — то вновь засасывает в дремоту. Поначалу есть лишь тишина и темнота, затем сквозь заслонку сознания постепенно начинают пробиваться звуки и ощущения из мира реального. Шум машин. Солнечный свет, бьющий в глаза. Привкус желчи во рту. Странное жжение в бедре. Дискомфорт и ещё пока не ясная боль — боль в голове, в теле, везде.       С каждым разом всё труднее удержаться во сне. Наконец Сара медленно разлепляет веки. Глядит в потолок мутным взглядом, первые минуты не понимая, ни где она, ни как тут оказалась. Не удаётся поймать за хвост события прошедшего дня, на их месте — чёрное пятно, точно вырванная из книги страница. Окаменевшее тело, кислый вкус во рту и боль — как разлившаяся вязкая патока… Сара, постанывая, поворачивает голову, и от этого малейшего движения черепную коробку повторно простреливает иглами.       В кресле спит Аарон. Голова, подпёртая ладонью, широко расставленные ноги, упавшая на лоб прядь волос. Что он здесь делает? Сара закрывает глаза, уверенная, что, когда откроет их снова, Аарон, подобно миражу, исчезнет. Но он не исчезает.       Сумасшествие какое-то… она пытается двинуть рукой: конечности будто одеревеневшие, тяжёлые, малейший жест — и тот удаётся не с первой попытки. О’Нил стягивает с груди одеяло, мельком себя оглядывает: что это на ней, откуда эта чужая светло-голубая пижама? Неуютно и отчего-то боязно. Нужно позвать Аарона.       Сара открывает рот и тут же заходится приступом кашля. Во рту сухо и вязко, першит в горле, а от резких движений агония в голове усиливается стократно. Вздрогнув, Хилл просыпается. Медленно встаёт с кресла и тут же подаётся к кровати — делает несколько шагов и всё это время смотрит ей прямо в глаза, неотрывно и долго, будто на её бледном лице силясь прочитать нечто особенное, только ему известное.       На прикроватной тумбочке — стакан воды, и Хилл, присев на край постели, поддерживает Сару под голову, помогая ей напиться. Жадные глотки, стекающая по подбородку капля, подрагивающие чёрные ресницы. Их пальцы на мгновение соприкасаются, когда Сара хочет взять стакан из его рук.       — Давай-ка не всё сразу, — говорит он, отнимая его и возвращая обратно на тумбу. Садится прямо и почти буднично произносит:       — Ну, с добрым утром.       Она смотрит на него едва ли не как на сумасшедшего и с сомнением в голосе повторяет:       — С добрым… утром.       Звучащий голос — будто не её: шершавый и низкий. Сара прокашливается, привалившись спиной на подушки, затем обессиленно выдыхает.       — Как ты себя чувствуешь?       — Не знаю… что я здесь делаю?       — Ты не помнишь?       Она отрицательно качает головой, и Аарон продолжает:       — Мы нашли тебя на заправке около Пайн Вилладж. Я надеялся, это ты мне расскажешь, что случилось.       Пару секунд её лицо ничего не выражает. Сара задумывается, вспоминает, в тёмных закоулках памяти силясь вырвать эти покрытые мраком события, ничего не приходит на ум, ни одной зацепки, сплошная пустота, как вдруг… прострел!       Короткое «ох!», она зажимает рот ладонями. С быстротой переключаемых слайдов перед глазами мелькают события вчерашнего дня.       — Сара… — предупреждающе вставляет Аарон, замечая слезинки, собирающиеся в уголках её глаз. Он берёт её за запястья и мягко возвращает руки на покрывало, старается сохранять собственное спокойствие и уверенность, но дрожь её тела грозится выбить из него хрупкие остатки самоконтроля. — Ты в безопасности, слышишь? В безопасности.       Она сглатывает и пару раз безвольно кивает головой, в его слова даже толком не вслушиваясь.       — Можно мне ещё воды? — еле слышно просит она, и Хилл подаёт ей стакан. Он наблюдает, как она самостоятельно подносит его ко рту, делает несколько медленных глотков, и как бледность её слегка отступает.       — Что… со мной?       — Пулевое в левом бедре.       Её глаза округляются в неподдельном потрясении, пальцы стискивают стакан. Ей хочется закричать от ужаса, вызванного этими словами, но она бессильно молчит, чувствуя, будто язык онемел. Хилл забирает у неё воду и накрывает ладонь своей — простой, незамысловатый жест поддержки. Он чуть похлопывает её по руке, привлекая внимание, и Сара вскидывает на него растерянные, испуганные глаза.       — Послушай-ка, это очень серьёзно, — медленно, с расстановкой говорит он. — Мне важно знать, как ты себя чувствуешь. Одного «не знаю» недостаточно. Сначала это, потом — всё остальное.       Пару секунд она ошалело глядит ему в лицо, потом, усилием воли собравшись, смаргивает слёзы и отвечает:       — Тошнит немного. И голова болит… и нога тоже. Нога больше всего. И ещё холодно тут.       «Значит, температура ещё держится», — отмечает про себя Аарон, а вслух говорит:       — Нога будет болеть, чуть позже я дам тебе обезбол, но боли всё равно будут. От головы, — он проводит ладонью по лицу, будто припоминая. — От головы у меня должно что-то быть. А тошнота должна пройти со временем. Так бывает после наркоза.       От одного слова «наркоз» по лицу Сары вновь ползут белые пятна. Она на миг прикрывает глаза, отчаянно желая оказаться в зыбучей безмятежности сна, отключиться, избавить себя от необходимости смотреть в его осунувшееся, уставшее небритое лицо и раз за разом переваривать эти четыре слова: пулевое в левом бедре…       — Мне нужно в туалет, — вымучивает из себя она.       — Я помогу дойти.       Он откидывает одеяло и поддерживает Сару под локоть, пока она пытается сесть прямо и свесить ноги с кровати. Ноги как ноги. Неужели стоит приподнять край ткани, и там она обнаружит его — пулевое в левом бедре? Ответ приходит с первыми шагами, пронизанными болью и хромотой. Боже, Сара представить не могла, что будет настолько больно.       И эта ужасная, нечеловеческая боль возвращает во вчерашний день: она бежит по лесу, падает, поднимается, бежит дальше, а где-то позади за ней идёт он.       — Хочешь, я тебя донесу? — осторожно спрашивает Аарон, когда дрожащие пальцы Сары крепче стискивают его предплечье. Бросив на неё встревоженный взгляд, он замечает покрытую капельками пота шею и плотно стиснутые челюсти.       — Нет, — отвечает она на выдохе и, продолжая опираться на его руку, идёт дальше.       В зеркальном отражении в ванной комнате — какой-то блеклый призрак, не она. У этого призрака несчастный, побитый вид: пестрящее ссадинами лицо, нездоровая бледность кожи, единственные яркие пятна на которой — это сине-чёрные кратеры-синяки под глазами. Даже голубые зрачки — и те кажутся обесцвеченными, как и губы, волосы… она — одно сплошное бледное пятно, сухое, сморщенное.       От разглядывания себя в зеркале идёт кругом голова, и Сара хватается за выступ раковины. Шум в ушах, отвратительная капля пота бежит от шеи вниз по позвоночнику. Холодно.       Она умывается тёплой водой — не то чтобы это помогло прийти в себя, но дышать становится легче. Присев на край ванны, Сара наконец приподнимает ткань ночнушки, ожидая увидеть развороченную в мясо рану, окровавленную повязку или свисающий лоскут кожи, но, к собственному удивлению, обнаруживает лишь белоснежно-чистую тонкую полоску бинта вокруг бедра. В ширину она не больше четырех сантиметров, и Сара с трудом верит, что эта стерильная повязка без единой капельки крови — не плод её поехавшего рассудка. И что, от этого такая боль?       Когда она выходит в коридор, Аарон, оттолкнувшись от противоположной стены, подаётся ей навстречу.       — Всё в порядке?       — Да.       — Хочешь съесть что-нибудь?       — Хочу спать.       Он вглядывается в её лицо пристально, обеспокоенно, сам не зная, почему, снова разволновавшись. На выдохе смиренно кивает — «хорошо», — и помогает ей вернуться в спальню. Там, уткнувшись носом в подушку, Сара натягивает до подбородка одеяло, вдыхает аромат стирального порошка и чего-то ещё — пряного, мужского. С запахом приходят размытые отголоски, которые и воспоминаниями-то назвать трудно, настолько они расплывчатые: чьё-то мягкое плечо, на которое она укладывает голову; руки прижимают ближе, ближе, шелестящий, горячий шёпот ни о чём прямо в губы… или это вовсе не шёпот горячий?       Вязкие волны сна тянут её за собой, и Сара не сопротивляется. Но перед тем, как окончательно им сдаться, в мыслях неуловимой тенью проскальзывает — и тут же забывается, — мысль: он был со мной?

***

      Она чувствует: на неё кто-то смотрит.       — Buongiorno, Принцесса, — ослепительно улыбается Вишня, когда Сара открывает глаза. — Как спалось моей красавице?       Он стоит около изголовья кровати и, уперев руки в бока, со счастливым лицом разглядывает её с высоты своего роста. И, если её больной и сонно-растерянный вид хоть сколько-то его беспокоит, Вишня прикладывает максимум усилий, чтобы это скрыть.       — Ну так? — стреляет улыбкой он.       — Спала, как младенец. — Устраиваясь спиной на подушках, Сара и вправду чувствует себя получше: жар спал, температуры, кажется, тоже нет. — А чем… чем это пахнет?       — Смотрю, кое-кто проголодался. Как насчёт моего фирменного омлета с ветчиной и томатами? Ни одна женщина не смогла устоять, имей в виду, Принцесса.       — Тебя привлекают калеки?       Вишня прищуривается:       — Шутишь — уже хорошо. Жди здесь, никуда не уходи.       Он выскальзывает за дверь спальни, и Сара, оставшись одна, впервые может спокойно оглядеться. Это просторная комната, пустые стены которые покрашены в нейтральный светло-голубой; огромные окна, закрытые занавесками в пол, выходят на солнечную сторону улицы. Широкая кровать, застеленная оливкового цвета постельным бельём, комод, прикроватные тумбочки — будильник, лекарства, наручные часы Аарона. В лучах солнца витают пылинки, на полу — знававший лучшие годы ковёр. Эта комната парадоксально отдаёт каким-то странным уютом, вызванным, пожалуй, прямолинейной простотой и отсутствием вычурных деталей: диванных подушек в пастельных тонах, искусственных цветов в вазе, ажурных кухонных прихваток. Словом, всего того, чем сверху донизу напичкан её собственный дом.       «Чёрт… мама!», — лёгкий приступ паники вынуждает сесть прямо, а когда Вишня появляется на пороге с подносом еды — накинуться на того, не задумываясь:       — Мне нужно позвонить домой!       — Чшш, Принцесса, говори тише, — он предотвращает её нелепую попытку подняться, всучив в руки поднос. — Позвонишь после завтрака.       — Нет...       — Хватит спорить. Ешь.       Сара опускает растерянный взгляд на тарелку, и, стоит признать, её содержимое выглядит настолько аппетитно, что она откладывает жалобы и, вопреки всё ещё дремлющей у корня языка тошноте, берёт в руки вилку.       — Вкусно? — в ожидании комплиментов Вишня присаживается на край кровати и всё смотрит, смотрит на неё, поверить не может, что вот она — сидит как ни в чём ни бывало, уплетает омлет. А перед глазами всё маячат её руки…       — Очень, — Сара отпивает чёрный, противно-горький кофе, от которого в голове простреливает. — Ты что, полпачки сразу заварил? — Она откашливается. А потом на его неприкрыто прямой взгляд коротко вопрошает:       — Что?       Вишня ухмыляется — без смешинки в изгибе губ, без малейшего намёка на улыбку, — наоборот, как-то грустно, до безобразного тоскливо, пожимает плечами и с несвойственной ему прямолинейной откровенностью говорит:       — Просто рад, что ты в порядке, Сара.       Это «Сара» вместо привычного «Принцесса» столь режет слух, что О’Нил растерянно откладывает вилку и замирает, не зная, куда себя деть.       — Ты ешь, ешь, пока не остыло, — поднапустив в голос привычного веселья, Вишня снова становится собой.       — Спасибо, правда, очень вкусно.       — Хватит флиртовать с шеф-поваром. Скажи лучше, как себя чувствуешь.       — Как с похмелья, — она смущенно поднимает глаза от тарелки. — Устала, спать хочется всё равно…       — А… нога?       — Ноет… Слушай, — она откладывает приборы, но взгляд поднять не решается. — А я… смогу нормально ходить?       — Шутишь, да? — И всё же от его тона — будто он услышал несусветную глупость, — Сара вскидывает подбородок. — Бегать будешь! Приколи, всем парням в банде расскажешь про свой шрам. Только не показывай, ладно? А то у них кровь носом пойдёт.       На её лице — неуверенная тень прежней широкой улыбки. И всё равно, глядя на этот слабый изгиб губ, Вишня чувствует себя по-детски счастливым, так, когда для осознания, насколько же, блядь, у тебя в жизни всё хорошо, хватает одной незамысловатой мелочи.       — А где… Аарон?       — Хочешь ему шрам показать? Не советовал бы.       Прелестно: одна невинная шуточная фраза, а её щёки заметно розовеют — это первое яркое пятно на бледном лице. Может, стоит шутить про Аарона почаще?       — Спит, — тем не менее, как ни в чём ни бывало отвечает Вишня. — Он всю ночь тебя охранял, так что, когда я пришёл, он еле стоял на ногах. Поэтому не кричи особо, пусть отдохнёт.       Она растерянно кивает.       Охранял всю ночь. Тебя. Он всю ночь тебя охранял.       И вот снова: в голове вихрем проносятся призраки-недовоспоминания, признать которые за бред поехавшего после наркоза рассудка проще, чем за реальность.       Тепло объятий, крепко-крепко, так, что не двинуться. Его щетина колется, но это не больно, совсем наоборот. Прикосновения очерчивают скулу, ладонь обхватывает лицо, он прижимается лбом к её лбу, целует кончики пальцев… «Моя девочка… Моя милая Сара…»       Она вздрагивает и в голубых глазах напротив пытается найти ответ. Не находит.       Чуть позже, уже на кухне, Вишня продолжает наблюдать, разглядывать её, пока Сара, устроившись на табурете, звонит домой. Нервное ожидание на лице, голые ступни елозят по полу, двумя руками она обхватывает телефонную трубку, а эта ужасная, пугающая больничная ночнушка вообще ей не идёт, делает похожей на пациентку клиники для тяжелобольных, и Вишня про себя отмечает, что нужно купить ей нормальную пижаму.       — Алло, мам? Это я.       Неуверенный, виноватый тон. Вишня слышит, как миссис О’Нил восклицает что-то на том конце провода.       — Нет… то есть… да, прости, прости, — Сара смотрит в пол, говорит быстро-быстро. — Я со Стефани, в гостях у её отца на ферме.       Заранее придуманная отмазка. А что, как ещё объяснить это внезапное исчезновение?       — У отца Стефани. Стефани, моя подруга, кто же ещё? У её отца ферма в Чамберсбурге.       Айрис заходится в приступе возмущения, но слов не разобрать. Прикрыв глаза, Сара покорно выслушивает её наезды, точно побитая хозяином собака, и Вишня не может удержаться от ядовитой мысли: «Да завались ты уже…»       Потом как будто что-то перемыкает, Сара вскидывает голову и с тенью злости в голосе перебивает:       — Я знаю, мама, я знаю. Я собиралась позвонить тебе со станции, но телефон не работал.       Снова голос миссис О’Нил, уже более спокойный.       — Когда вернусь? Ну-у, — Сара растерянно вскидывает глаза на Вишню, и тот, быстро пораскинув мозгами, показывает знак — два пальца. — Дня через два.       Ещё несколько минут разговора, Сара заверяет мать в том, что не пропустит ни одной школьной контрольной, и, попрощавшись, нажимает кнопку отбоя.       — Господи, — на секунду она закрывает лицо ладонями. — Иногда мне кажется, что я из одной Вселенной, а она — совсем из другой.       — Не будь к ней строга, Принцесса, — Вишня забирает телефонную трубку и треплет Сару по голове. — Она же не знает, что случилось. Если бы знала, уже стояла бы под дверьми в сопровождении нескольких отрядов копов. Насчёт твоей Стефани. Через Майкла мы передадим ей, чтобы оставалась эти дни дома. Попадаться на глаза твоей матери ей точно не стоит.       — Придётся рассказать всё Стефани?       — Ну, другого выхода я не вижу. Ты ей доверяешь?       «О», — Сара беззвучно хмыкает. — «Стефани будет в шоке».       — Ей — да.       Она-то и Кэнди, по сути, доверяет, но Кэн — такая болтушка, в последнее время к тому же сблизившаяся с Дереком. А если про её ранение прознает он, то пиши пропало.       — Босс! — Неожиданно восклицает Вишня, глядя поверх её плеча. — Как спалось?       Аарон стоит на пороге, опустив на дверную раму правую руку. Чёрная мятая футболка, спортивные брюки, волосы — непривычно лохматые, взъерошенные, а на осунувшемся лице — следы от подушки.       Они с Сарой встречаются взглядами и на пару секунд так и замирают. Она смотрит отчего-то тревожно, он — снова абсолютно нечитаемым взглядом.       Он был со мной?       — Я думал, ты в кровати, а ты уже зависаешь на кухне. Ещё и без носков. Это не у тебя температура всю ночь была? — Вот что он говорит. И притом слегка улыбается.       От этой простой, открытой улыбки вышибает дух, и это столь глупо, столь по-детски, в её-то ситуации — обращать внимание на такие мелочи, но Сара обращает и слова не может вымолвить.       — Мы только что болтали с миссис О’Нил, — торжественно заявляет Вишня, приходя ей на помощь. — Знаешь, где сейчас Сара? Тусит на ферме в Чамберсбурге.       — На ферме в Чамберсбурге? — с долей сомнения в голосе переспрашивает Хилл, принимаясь готовить себе кофе, а Сара всё смотрит на его спину, смотрит…       — Там у её подружки — помнишь ту кудрявую красотку Стеф? — отцовская ферма. Мы придумали, что они там вдвоём с ней.       — Самое главное, чтобы Стеф об этом знала.       — Я предупрежу через Майкла.       — Хорошо, — Аарон разворачивается и, прислонившись к тумбе, снова опускает взгляд на Сару. Дымящаяся кружка в одной руке, ладонь второй засунута в карман брюк. Он всё глядит на неё — скромно сидящую на стуле в своей светло-голубой ночнушке ниже колен, в которой чувствует себя всё равно что голой, — и точно чего-то ждёт. Наконец спрашивает:       — Ну, а ты мне что скажешь?       Какой-то неконкретный вопрос, и, Сара, не зная что ответить, говорит первое, что приходит в голову:       — Я сказала матери, что буду дома через два дня.       Хилл задумчиво делает глоток кофе. Потом кивает:       — Два дня — это не очень много, но постараемся за это время поставить тебя на ноги. И придумать легенду, почему хромаешь.       Поставив кружку обратно на тумбу, он делает в сторону Сары несколько шагов и, остановившись прямо возле её стула, неожиданно присаживается на корточки. Теперь это она смотрит на него сверху вниз, смотрит удивлённо и ещё больше удивляется, когда он с ласковой улыбкой, глядя ей прямо в глаза, говорит:       — Честное слово, у меня от твоего вида мороз по коже. Давай ты вернёшься обратно в кровать и там же расскажешь нам, что произошло?       Сара только и может, что кивнуть в ответ. И когда Аарон без предупреждения подхватывает её на руки, осторожно поднимает со стула, она тоже не находится с ответом. Когда он укладывает её постель, поправляет под спиной подушку, укрывает одеялом, неловко шепнув «прости» от того, что задел её ногу — почти безболезненно, — её язык и вовсе немеет.       И всё же она собирается с мыслями, когда они с Вишней, усевшись кто где, замолкают и обращают на неё выжидательные взгляды, лишённые всякой улыбки. Серьёзные взгляды, каменные лица. Сара вздыхает и мыслями возвращается в тот день…       …сосновая зелень, пахнет лесом. Кроссовки шуршат по лесной тропинке, потом — по горячему гравию Пайн Вилладж. Ослепительно солнечно, а она без очков. В небе проносится стайка воробьёв.       Из-за деревьев уже видно крышу сторожки. Он стоит там. Широко расставленные ноги, блестящая пряжка ремня. Они смотрят друг на друга как два зверя: один — хищник, другой — добыча.       Первый выстрел безобразно громко разрывает тишину, но приходится мимо. Второй — прямо в цель. Шок, кровь и запах пороха. Петляния через лес, поцарапанные лицо и руки. Его авто на обочине и отвратительные звуки кантри. Заправка. Наклейка в виде черепа на разбитом таксофоне: твоё будущее начинается сегодня. Усталость такая, что валит с ног. Бесконечно долгие несколько шагов до задней стенки магазина, а потом — точно нырок в омут, — непроглядная темнота…       И возвращение в реальность — будто наконец-таки выбрался из-под толщи воды и можешь дышать полной грудью. Только пока что дышать — и то не просто. В принципе, как и поверить, что произошедшее и вправду приключилось именно с ней, Сарой, а не с какой-то девочкой, историю которой передали по криминальным новостям, изменив все имена.       — Что за блядский чёрт… — это Вишня. Не удержавшись, он закуривает прямо в спальне.       — Ты можешь описать его подробнее? — упёршись локтями в колени и сложив вместе ладони, Аарон подаётся вперёд. — Во что одет, волосы какие, что за машина.       — Я мало что видела, правда. — Ей ужасно, ужасно жаль, что её воспоминания — бестолковые обрывки. — Одет он был как все, вроде бы, ничего особенного. Штаны, кажется, коричневые и какая-то светлая рубашка. Ремень с большой пряжкой, это я точно помню. Волосы короткие. А машина… я не знаю, Аарон. Самый обычный серый пикап, в городе таких полно… — она вскидывает жалобные глаза и спрашивает тихо-тихо:       — Что ему от меня было нужно?       Хилл поднимается со своего места и пересаживается на край кровати. До безумия хочет прикоснуться к Саре, взять её лицо в ладони и чем угодно — от слов до поцелуев, — стереть с него выражение испуга.       — Я клянусь, — вместо этого, с каким-то усилием говорит он. — Я найду его. Я его из-под земли достану. Ты мне веришь?       Сара видит в черноте его радужек столь знакомую дьявольскую жестокость, необузданность, звериную тягу к насилию и оттого верит.       — Хорошо, — Хилл кивает. — Как насчёт того, чтобы немного отдохнуть?       — Я бы поспала.       — Отлично, — поднимаясь, он поправляет одеяло. — Когда придёт Нора, мы тебя разбудим.       — Кто такая Нора?       — Доктор. Всё, отдыхай. Пошли, Вишня.       Затворив дверь в спальню, он влетает на кухню и принимается метаться из одного угла в другой, желая что-нибудь схватить, сломать, раздавить до хруста.       — Это он! — Хилл подлетает к Вишне и указательным пальцем тычет тому в грудь. — Это тот подонок!       — Ян Сайкс? — Дракон понимает ход его мыслей мгновенно.       — Это он!       Встреча в казино. Когда это было? Господи, да больше двух месяцев назад! Бывший сраный вояка, а теперь — кандидат в городские шерифы, Ян Сайкс заявился на его территорию, чтобы обозначиться и припугнуть. Припугнуть, в особенности, по поводу Сары: «Я поймаю каждого твоего выродка и заставлю пожалеть о том, что они когда-то решили надеть эти жалкие косухи… и ту сучку, что испортила моему кузену лицо. Её — в особенности».       — Надо проверить. Но, чёрт, с чего ты решил, что это именно наш мудила? Что такому, как он, делать в Пайн Вилладж? И сразу браться за ружьё, стрелять в девчонку? Он всё-таки бывший военный, теперь коп, не настолько же он поехал на своей вендетте за кузена — или на чём он там ещё поехал, — чтобы без разбора стрелять в людей?       С чего? О, Аарон чувствует такие вещи! Это нюх, пришедший с годами и кровью, это чутьё, которое он натренировал, уворачиваясь от чужих кулаков и ножей. Если на твоём пути встречается такой, как Ян Сайкс, будь уверен, что его угрозы — не пустая болтовня.       Вспышка гнева — столь редкая для его хладнокровного характера, — проходит. Плотно сомкнув челюсти, играя желваками на напряжённом лице, Хилл теперь молча раздумывает, прикидывает, решает…       — Проверь его. Узнай, где он был вчера, что у него за машина. Найди этот блядский пикап. Установи слежку. — Он переводит стальной взгляд на Вишню. — Ты отправил людей в Пайн Вилладж?       — С самого утра ещё. Пока никаких новостей. Если там есть что-нибудь — хоть даже один его сраный волосок, — они его найдут. Я умненьких отправил.       Аарон мысленно чертыхается: если, если, если…у них нет права полагаться на это тупое «если»! Они должны идти по следу, пока горячо, и схватить этого стрелка как можно быстрее! И когда он наконец поймает его, кем бы тот ни был, — то покажет ублюдку, что значит стрелять на поражение.