***
Утром раздаётся стук в дверь. Сара не спит. Она уже давно проснулась, но всё никак не решается подняться, да и сил нет. Выжатая, опустошённая, она не двигается, не отзывается на стук, только и дожидаясь, пока дверь тихонько не откроется. — Эй, Принцесса, — шёпот Вишни. Просунув кудрявую голову внутрь, он вглядывается в утренний полумрак спальни. — Не спишь. А чего тогда не отзываешься? К тебе тут, вот, гости. Вишня раскрывает дверь пошире, делает шаг в сторону, пропуская в комнату Стефани. От её вида — вида Стефани, — на пороге спальни лидера Драконов Сара садится прямо. — Привет, — говорит подруга, и голос её одновременно и радостный, и испуганный, и растерянный. — Привет, — и у Сары — точно такой же. — Вы тут это, переодевайтесь, собирайтесь и приходите на кухню. — Затворив за собой дверь, Вишня оставляет их вдвоём. Молчание — осязаемое, неловкое. Стефани всё никак не может сделать шаг к кровати, стоит, прижав к груди спортивную сумку, и несмело оглядывается. Потом наконец улыбается немного натянуто и говорит: — Миленько тут. Я думала, будет помрачнее. — Обои с чёрными черепами? — Ну да, что-то такое. — Стеф… — Ох, Сара… Она бросается к постели, буквально падает на край и, подавшись вперёд, берёт ладони Сары в свои. — Ты что вообще натворила? Представляешь мой шок, когда мне позвонил Майкл и загробным голосом сказал: «Ничего не спрашивай, но ты и Сара сейчас в Чамберсбурге. Не высовывайся из дома, у неё проблемы»? И трубку бросил! Я ему перезваниваю, а он не отвечает! Потом вечером звонит ещё раз и говорит, что ты ранена, что лежишь на Драконовской хате, и через два дня мы едем тебя забирать… да ты хоть представляешь, нет?! — Стеф… — Ну ты и дура, О’Нил! Нарвалась на грёбаные неприятности, я же просила тебе быть осторожнее! Ты себя в зеркало видела? Тебя как будто футбольная команда отмудохала! — Стефани… — Даже смотреть на тебя не могу, сразу плакать хочется… ненавижу плакать! — И с этими словами, всхлипнув, она бросается вперёд и заключает Сару в объятия. От подруги пахнет так по-родному, знакомо — как из прошлой жизни, что будто осталась далеко позади. И, уткнувшись в копну её пушистых волос, О’Нил пальцами судорожно сжимает ворсистый джемпер, жмётся ближе, обнимает крепче, смаргивая с ресниц непрошеные слёзы. — Ладно, ладно, — Стефани отстраняется первой. Неловко отвернувшись, проводит ладонью по лицу, потом резко вздыхает и садится прямо: — Надо собираться. Приведём тебя в божеский вид, а то ты совсем страшна, подружка. Она начинает доставать из спортивной сумки кое-какую одежду — широкие штаны, джемпер. — Я не мылась несколько дней, — со смешком признаётся Сара. — Серьёзно? Это сейчас твоя самая большая проблема? Слушай. — Заминка. Брошенный в сторону смущённый взгляд. — …покажешь, а? Ну, ногу. От этого тона — тона, каким маленький ребёнок просит грозного деда показать тому следы старых боевых шрамов, — Сара вдруг не может сдержать улыбки, и эта улыбка за прошедшие дни — пожалуй, самая искренняя из всех. — Гляди, — широким, резким жестом она откидывает одеяло, закатывает штанину. — Вот. — Такая… маленькая? — Сомнения в голосе Стефани — не занимать. Подумает ещё, что Сара её разыгрывает. — Я думала, она будет больше и… с кровью. — Знаешь, крови было немало. — Больно? — Больно. — Чёрт, Сара, — Стефани тяжело вздыхает, отворачивается, поджав губы. — Так бы и врезала тебе за то, что влезла во всё это. Но ты и так еле живая, и нас ждут. Поэтому собирайся, вонючка. Она помогает ей переодеться, расчёсывает волосы и заплетает их в косу. Достаёт из сумки косметичку и в ответ на скривившееся лицо Сары резко заявляет: — Даже не думай. В таком виде заявляться домой нельзя, даже твоя мама что-нибудь да заподозрит. — Тебя никто не видел? Ты была дома эти дни? — Спрашивает О’Нил, пока Стефани виртуозно замазывает синяки и ссадины на её лице. Мягкое прикосновение подушечек её пальцев к подбородку, каждое движение — предельно аккуратное. Стефани — колючая и резкая, но это лишь внешне. Внутри она совсем другая. — Да, всё время. Висела на трубке и требовала от Майкла хоть каких объяснений, — Смешок. — Выходить боялась. Он когда звонил первый раз, был весь в пене, я думала, мол, ни фига его вштырило, он что, укурился? Весь на нервах, «слушай сюда», я его таким видела, разве что когда Бобби пропал. Ну, — она делает шаг назад и критично оглядывает лицо Сары. — Уже получше. Полностью замазать синяки я не смогу. Придётся сказать всем, что это тоже из-за трактора. — Трактора? — Тебе что, кучерявый не рассказал ничего? Мы поехали в Чамберсбург, ты залезла на папашин трактор и свалилась с него прямо на камни. Отсюда и хромота, и синяки. — Трактор… — Сара прикидывает, насколько это правдоподобно. Иронично хмыкает. — Похоже на меня. Собрав все немногочисленные вещи, она оборачивается на пороге спальни и на мгновение замирает, уставившись на комнату с сожалением во взгляде. Это ведь его комната. Два дня — так мало, но ей здесь было безопасно, как будто эта комната — гавань, в которой она нашла приют во время страшного шторма. Здесь пахнет лекарствами и сном, одеяло и простынь неизменно смяты, а шторы почти всегда полностью закрыты. Лишь тонкая полоска света проникает внутрь, так красиво, по-родному, точно с книжной картинки. Последний взгляд, и Сара затворяет за собой дверь. На кухне — три пары глаз, и все они смотрят на неё. Аарон отводит бесстрастный взгляд первым, Вишня глядит ласково, а вот лицо Майкла напоминает щенячье — до того оно жалобное, несчастное и счастливое одновременно, настолько глупое и трогательное, что Сара не удерживается от смешка. — Расслабься, Тёрнер, — хлопает того по плечу Вишня, соскочив с подоконника. — Не реви. У нас салфетки закончились. — Не собираюсь я реветь! — Да? А по голосу и не скажешь. Принцесса, раз ты производишь такой эффект на суровых мужиков, может, тебе пару деньков не стоит появляться в казино? Брошено в шутку. Легко, непринуждённо. По-доброму. Но Хилл, со звоном опустив чашку на стол, вдруг говорит: — Может, это и не такая плохая идея. Все смотрят на него, но он не смотрит ни на кого, а на Сару — тем более. Продолжает: — Я был бы благодарен, если бы могли разобраться с этим побыстрее. У нас с Вишней ещё уйма дел. Вот так. Несколько безобидных слов, а эффект от них такой, будто получила наотмашь по лицу. У Сары внутри всё сжимается, болезненно, остро, глаза — так глупо! — начинает щипать от слёз. Она отворачивается и на выдохе — чтобы не было слышно по голосу, насколько же ей больно, — говорит: — Я готова. — Моя машина во дворе, — вставляет Майкл. — Прекрасно. Тогда коротко: мы решили, что твоя хромота — следствие падения с трактора. Скажешь, что в шутку решила проехаться, не справилась с управлением, набрала скорость, свалилась из кабины. Главное — сказать, что тебя осмотрел местный врач, ушиб — ерунда, скоро пройдёт. Не разрешай никому прикасаться к ноге, даже смотреть на неё не разрешай. Хромота — это одно, но если кто-то увидит повязку, то всё пропало. Ещё, — голос Аарона ровный, безэмоциональный, и говорит он быстро, попеременно чем-нибудь занимая руки: то поставит кружку в раковину, то проведёт полотенцем по столешнице, — каждые два дня в обед тебе нужно появляться в казино для перевязки. Дальше решит Нора. И вообще. — Этот его вздох — тяжёлый и усталый, — как первое и единственное свидетельство того, что ему не всё равно. — Держись-ка ты пока в тени, не высовывайся. На работу временно ходить не нужно. Школа — дом. Раз в два дня — казино. Всё. Сара уже проглотила мерзкий ком, застрявший в горле, и теперь просто хочет побыстрее уйти отсюда. — Я поняла. — Знаете что, — Вишня вклинивается в разговор и со странной, фальшивой, улыбкой на лице начинает подталкивать Майкла к дверям. — Вы идите, садитесь в машину, дайте нам пару минут. Он настойчив, да и Сара не хочет оставаться здесь дольше необходимого. Она выходит из кухни последней, но чуть задерживается в коридоре, потому что всё ещё не может быстро ходить, поэтому слышит, как Вишня, не сдерживая злость в голосе, полушёпотом налетает на Аарона: — Да что, блядь, с тобой такое? Ты бы видел со стороны свою скорбную рожу! Ты её специально задеть пытаешься или даже не замечаешь этого? Она поспешно уходит — быстрее, чем Хилл успевает ответить. На улице её встречают яркое, тёплое солнце, залитая светом лужайка и такая свежесть, прекрасная весенняя нега, разлившаяся в воздухе с цветочным ароматом и утренней прохладой, что Сара чувствует себя так, будто провела эти дни на пыльном тёмном чердаке. Стефани и Майкл помогают ей спуститься со ступенек и закидывают спортивную сумку на заднее сидение машины Тёрнера. — Садишься? — Стефани кладёт ладонь на её плечо, когда Сара в нерешительности замирает, остановившись на подъездной дорожке. — Дайте мне пять минут, я хочу попрощаться. «Вали отсюда», — твердит внутренний голос. — «Не нужно его ждать». И всё же она упёрто остаётся на месте. Первым на крыльцо выходит Вишня. Слетев со ступенек, он заключает Сару в объятия, аромат его геля для волос щекочет ноздри. Уткнуться щекой ему в ключицу — это уже теперь нечто родное и столь хорошо знакомое. — Береги себя, — напутствует он. — Отдыхай, набирайся сил, Принцесса. Обязательно увидимся в казино. А это, — он протягивает ей небольшую бумажку, — мой домашний номер. Звони поболтать, или если что-нибудь понадобится. — Спасибо, — она прячет её в карман, улыбаясь. Вишня — такой хороший, почему она не могла влюбиться в него? Её взгляд падает на Аарона, который, подобно тёмной хмурой туче, стоит у крыльца. Сведённые к переносице брови, ни тени улыбки на заросшем щетиной лице, что делает его похожим на опасного бродягу с туманными намерениями. Нарочито лениво он разглядывает что-то поверх её плеча, а потом — хоп! — встречается с ней взглядами. Несколько мгновений этого безмолвного диалога одними глазами. Затем он, сдавшись, подходит ближе. — Будь осторожна, — Сухо. Чёрство. Неправильно. — Ладно… — Саре хочется схватить его за футболку, встряхнуть, насколько хватит силы, закричать ему в лицо, чтобы перестал вести себя так холодно, потому что это больно и мерзко — чувствовать на себе его безразличие. Саре хочется… но, подобно ему, она нацепляет маску, насильно прячет в себе поглубже даже малейший намёк хоть на какие-то чувства — лишь бы он не заметил, лишь бы не дать ему увидеть, — и фантастически ровным голосом говорит: — Хотела тебя поблагодарить. За то, что довёз до клиники и позволил эти дни пожить у себя. Спасибо. Он кивает. Молчит. Она больше не может вот так стоять рядом. Сара уже почти разворачивается, как вдруг проснувшееся внутри неё предательское желание уколоть его побольнее, как он бессовестно колол её саму, заставляет остановиться и обернуться, посмотрев ему прямо в глаза. Она едко выплевывает: — Ты мне жизнь спас. Считай, вернул должок. Тот должок, из-за которого ты так переживаешь. Всё, квиты. Голос внутри, срываясь на вопль, буквально умоляет: остановись, остановись, остановись… Но Саре так больно, что она не может. Острая ухмылка на её губах — некрасивая, — специально выдержанная пауза, и слова: — Думаю, больше нас ничего не связывает.***
В череде одинаковых, безобидных дней ей кажется, что произошедшее в Пайн Вилладж — плод больной фантазии. Возвращение домой — точно нырок в параллельную реальность. Безопасную, мягкую, наполненную запахом выпечки, бытовухой и неумолкающей трескотнёй Айрис. Здесь нет ни крови, ни запаха гари, что отравляет воздух сразу вслед за грохотом выстрела и щелчком упавшей на деревянный пол гильзы. Нет ни дышащей в затылок кровожадной опасности, ни рвоты, подступающей к горлу от страха. Есть мама, без лишних слов поверившая в уикенд в Чамберсбурге. Сытные завтраки по утрам. Приготовления к свадьбе. Даже Никсон и Дерек, что тоже есть в этой Вселенной, кажутся какими-то родными. И Сара окружает себя этими будничными вещами — совместным просмотром сериала по телевизору, незамысловатым ужином под нудный гундёж шерифа, — окружает так плотно, будто хочет саму себя убедить: это единственная реальность. Произошедшего не существует. Однако не так просто сбежать от призраков, и Сара прекрасно это знает. Они не бывают милосердны и никогда, никогда не уходят. Тихой тенью притаившись в самом тёмном углу, караулят, выжидают, чтобы протянуть свои холодные лапы и зябким, пронзающим ужасом прикосновением напомнить о своём вечном преследовании. И Сара видит его на четвёртую ночь по возвращении домой. Проснувшись безо всякой причины, растерянно переводит взгляд на прикроватные электронные часы: 3:09. В спальне — темно и прохладно, ни в доме, ни на улице — ни единого звука. Реальность замерла на грани кошмара. Знакомое колючее беспокойство и чувство, будто за ней кто-то наблюдает. Сон снимает как рукой, Сара подпрыгивает в кровати и садится. Вот он, стоит у дверей. — Уходи! Призрачная фигура не двигается. Окутанная тьмой, скрывает своё лицо, но Сара всё равно точно знает — ей это не кажется. — Пошёл вон! — повторяет она громче дрожащим голосом. — Уходи! Пошёл вон, чудовище, я тебя больше не боюсь! И всё же, когда он делает шаг, страх простреливает её насквозь. — Господи… Сара вжимается в спинку кровати, ладонями закрывает рот. В расширившихся от ужаса глазах появляются слёзы. Она думала, это Джон. Но это не он. Та же рубашка, те же брюки. Тяжёлые шаги. Он насвистывает издевательски весёлую мелодию, приближается медленно, тягуче, в каждом своём движении неся угрозу. Ещё один шаг. Сара прячет лицо в коленях и начинает кричать от ужаса. Она вопит, визжит и плачет до тех пор, пока чьи-то руки не обхватывают её плечи. Тогда же — резкий рывок, звериное «Нет!» и быстрое осознание: я ему так просто не сдамся… — Сара! Боже, успокойся! Успокойся! Мама… О’Нил перестаёт брыкаться. Уткнувшись в плечо Айрис, рыдает, а материнские руки беспокойно гладят её по спине. — Всё хорошо, всё хорошо, милая. Тебе просто приснился кошмар. «Просто кошмар». Нет, не просто, мама. Это не просто кошмар, и не просто сон, и не просто разыгравшаяся фантазия. Это чёртова реальность, в которой какой-то психованный тип бродит по этому сонному городишку, стреляет в детей, а потом исчезает, и ты не знаешь, когда увидишь его снова. Будет ли это по дороге в школу? Или в магазине около прилавка с молочными продуктами? Узнаешь ли ты его в соседском мужчине? Подсядет ли он к тебе в автобусе или же проследит до дома, затолкает в прихожую, повалит на пол и, зажав ладонями рот, закончит то, чего не сумел тогда в лесу? Кто он, чёрт возьми, такой, и как ей, Саре, теперь жить?!***
За угловым карточным столом Вишня и Мортен играют в блэкджек. Впрочем, «играют» — сказано слишком сильно. Особо не задумываясь над ходом игры, они вяло, отрешенно двигают фишки, сдают карты. У обоих непривычно тоскливые лица. — Блядь, я такой злой, ты не представляешь, — Вишня устало выдыхает, впрочем, безо всякой злости в голосе. Он откидывается на спинку кресла и, отбросив в сторону тузовую карту, пару раз быстро проводит ладонью по волосам вперёд-назад. — Очень даже представляю. — Сегодня в газете прочитал, приколи, что? Оказывается, Меркурий сейчас в какой-то неблагоприятной фазе. Поэтому всё идёт по бороде. Харэ на меня так смотреть, скажешь, у нас всё зашибись? Сначала Никсон со своим долбаным налётом, теперь этот блядский стрелок. У нас давно не было дерьма такого масштаба. — Ты читаешь газеты? — Голос Мортена полон сомнений. — Нет. Искал телефон доставки лапши. Они замолкают и больше не притрагиваются к картам. Наполовину выпитое пиво в высоком бокале уже совсем нагрелось и потеряло всякий приличный вкус, но Мортен всё равно делает пару глотков. Морщится и едва ли не плюётся, а наблюдающий за этим Вишня, спокойно подняв ладонь, подаёт знак Альфи за стойкой. — Зачем ты пьёшь эту бодягу? — Молодой Дракон отыскивает в кармане косухи пачку сигарет и, зажав одну между зубов, щёлкает зажигалкой. — Иногда люди делают бесполезные вещи. — Как-то слишком философски. — В последнее время всё чаще ловлю себя на мысли, что совсем не понимаю жизнь. Приходится философствовать, чтобы не свихнуться. — Блин, Мортен. — Выдохнув дым в сторону, Вишня с подозрением смотрит на друга. — Что-то ты совсем поехал, чувак. Тот не отвечает. Уставившись на сцепленные на столе ладони, долго о чём-то думает. Он выглядит непривычно старым и — Вишня ловит себя на этой мысли, — каким-то даже несчастным. Альфред ставит перед ним бокал холодного пива и уносит старый, Вишня успевает докурить сигарету, и только тогда Мортен, откинувшись в кресле, говорит: — У нас без Сары дела ни к чёрту. — Не надо, — очень предупредительно и осторожно вставляет парень. — Да дай ты мне, блядь, договорить! Я прекрасно знаю, что ей нужно время, но проблема не исчезнет, если о ней молчать. Сара прекрасный специалист, никто и подумать не мог, что она окажется настолько талантлива. Злой гений во плоти. Я подстроил систему под неё, и эта система доказала свою действенность. Теперь, когда Сары нет, всё идёт к чёрту! Мы втроём ни хрена не успеваем, не должен я этого говорить, но мои парни не справляются, а у меня самого не хватает на всё рук! — Если ты скажешь об этом Аарону… — Ха! Если я скажу об этом Аарону, он вышибет мне все зубы! — Это точно, аминь! — И, наплевав, что пиво-то не его, Вишня делает из стакана Мортена большой глоток. Снова молчание. Он продолжает: — Она вернётся, Мортен. Дай ей время. Ты видел, она и сегодня была-то не очень — вся какая-то пришибленная, как не от мира сего. — Я знаю. У меня три дочери, и, если бы кто-то сделал бы с ними то, что сделали с ней, я, честно тебе говорю, сошёл бы с ума от ужаса. А за неё, кроме нас, даже переживать некому. Мамаша — клоунесса похуже Никсона, а он сам… — Мортен отмахивается, брезгливо сморщившись. — Но сути это не меняет, Вишня. Наш бизнес — и наше бабло — держатся пока что. Но вечно вытягивать я его не смогу. — Вечно и не нужно. Она вернётся, — упрямо повторяет Дракон, не давая себе даже малейшей возможности представить иной сценарий, а Мортен тем временем резко выпрямляется. — Закрыли тему, — бросает он. — Хилл идёт. Есть у Аарона такая особенность: едва появившись, приковывать к себе взгляды присутствующих. Вот и сейчас, стоит ему показаться на пороге зала, Драконы даже спинами чувствуют его появление, и обстановка в казино ощутимо меняется, потому что всем становится понятно: лидер здесь. Он идёт к бару, маневрируя между игровыми столами. Руки засунуты в карманы спортивной куртки, из-под упавшей на лоб пряди волос сверкают недобрым светом глаза. Хилл вообще последнее время на взводе, и Вишня глубоко вздыхает, когда тот, быстро переговорив о чём-то с Альфи у бара, меняет траекторию и направляется к их столику. И взгляд у него такой, будто он знает, о чём ещё минуту назад они тут шептались. — Снова бухаете? — На удивление, его голос вовсе не злой. — Да ладно тебе, босс. С каких пор бокал пива — это у нас «бухаете»? Всего лишь полируем ланч. По блуждающему туда-сюда взгляду Аарона Вишня понимает, что тому нет никакого дела ни до пива, ни до них самих. Его мысли не здесь, и, приглядевшись повнимательнее, Дракон понимает, что то, что он поначалу принял за столь свойственное теперь Хиллу раздражение, на самом деле — обыкновенная задумчивость. — У тебя всё в порядке? — не удержавшись, спрашивает Вишня, и Аарон, точно очнувшись от резкого толчка под рёбра, переводит на друга недоумённый взгляд. — А у тебя? — Да… я… эээ… выглядишь ты просто странно, вот и всё. Хилл пожимает плечами, как бы ненавязчиво донося: «Отвали». — Есть какие-нибудь новости? «Блядь, Мортен», — мысленно стонет Вишня, тянясь к спасительному бокалу пива. — «Какого хера, какого хера, почему ты не мог промолчать?» Его вопрос повисает в воздухе, и всем, кому и до этого не было понятно, становится кристально очевидно: нет, никаких новостей нет. И Хилл подтверждает это, со свистом выдохнув через плотно сжатые зубы и запрокинув голову к потолку: — Нет, — его голос — точно натянутая струна. Ещё пока держится, но одно неверное слово, и пеняй на себя. И Вишня, и Мортен это понимают, а потому затыкают рты. Несколько секунд вакуумного, неуютного молчания, потом Аарон коротко спрашивает: — Сара? — В кабинете. Молча кивнув, он разворачивается и уходит. А Сара и вправду ждёт в кабинете, но вовсе не его, а Нору. Поэтому, когда за её спиной щёлкает открывшаяся дверь и, полуобернувшись через плечо, она видит Хилла, её брови сами собой ползут вверх. — Привет, — Аарон стаскивает с плеч и бросает на диван куртку. На Сару не смотрит. — Привет… а где Нора? — Нора занята в клинике. — Тогда, — О’Нил, растерявшись, оглядывается, будто ища поддержки. Но нет, в маленьком кабинете их только двое: она и он, и помощи ждать неоткуда. Один единственный быстрых вздох — большего она не может себе позволить, даже вопреки застучавшему в груди сердцу. Тем более, вопреки ему. — Мне прийти в другой раз? — Не нужно. Я сам тебя перевяжу. Это не укладывается в голове, и Саре кажется, что она ослышалась. Тем временем Аарон выуживает из шкафа громоздкий медицинский чемоданчик, оборачивается к ней и, выжидательно подняв брови, спрашивает: — Что не так? Всё не так… я не так. Ты не так… какое безумие. Саре хочется броситься к нему в объятия. Хочется уткнуться лицом в его плечо, спрятаться в его руках. Это желание — желание его близости, — пульсирует где-то в горле, так остервенело и бешено, что Саре физически больно от невозможности его осуществить. И стыдно… стыдно за то, что она сказала ему тогда во дворе его дома. Глупая влюблённая девочка, даже если бы она хотела объяснить ему, что именно не так, она бы просто не нашла слов. — Так. — Истолковав её молчание по-своему, Аарон перехватывает аптечку под мышку и пытается объяснить: — У Норы завал в клинике. Сегодня — день перевязки. Хочешь ты этого или нет, но сделать её нужно. — И, не дожидаясь её согласия, ставит аптечку на стол и открывает её. — Мне нужно, чтобы ты села повыше. — Он достаёт ножницы, бинты, перекись. — В кресле будет неудобно. На ватных ногах она поднимается, а он, не поворачивая головы, роняет: — Стол подойдёт. — Ты шутишь? — Боже… — Хилл резко выпрямляется. Подхватив её подмышки, усаживает сверху — дело нескольких секунд. — Не шучу. — И всё же на его губах успевает мелькнуть улыбка. Сара замирает, не двигается. Сковавший её жар расползается по всему телу, от макушки до ног. — Придвинься поближе, — переставив стул, Аарон садится. Теперь её глаза выше уровня его глаз, которые, как под гипнозом, всё глядят на голубую ткань её платья. Сара послушно придвигается. Наблюдает, как мужская ладонь тянется к её бедру. Опускается. Платье скользит вверх, оголяя кожу сантиметр за сантиметром, и эти сантиметры пылают от ощущения его пальцев на её коже. Молча, бессовестно молча, Хилл просовывает свою руку под её левую коленку и ставит ступню на стул между своих ног. «Что ты делаешь… что ты делаешь…» — Сара сжимает пальцами край стола, когда подол её платья оказывается где-то на уровне середины бедра. — Запри дверь, — она выдыхает эти слова, не выговаривает. — Моя задранная юбка может быть как-то не так понята. Бросив на неё пристальный взгляд исподлобья, Хилл молча поднимается и идёт к двери. Замок щёлкает, отделяя кабинет от остального мира. И стоит ему теперь обернуться и увидеть её со стороны, как мужчину простреливает насквозь. Длинные ноги, согнутое острое колено. Белая кожа, мраморная внешне, шёлковая — на ощупь. Лёгкий подол бирюзового летнего платья, бесстыдно оголяющий бёдра, маняще, кокетливо, настолько соблазнительно, что удержаться от того, чтобы не задрать его полностью, Аарона удерживает только мощный самоконтроль… касаться её, трогать её, чувствовать в пространстве между ними аромат её пряных духов и не сметь более целовать — та ещё извращённая пытка. Со сжатыми в кулаки ладонями он возвращается к столу. Свой сдавленный короткий вздох списывает на отсутствие свежего воздуха, а вовсе не на маячащую перед глазами коленку и полоску бинта чуть повыше, вопреки всем доводам рассудка напоминающую подвязку от чулок. — Как… нога? Как ты сама чувствуешь? — Ему невыносимо срочно нужно заполнить тишину хоть чем-то, пока пальцы аккуратно разматывают бинт. Сара испепеляет его склонённую к её бедру голову и, закусив губу, сильнее стискивает край стола. Не от боли. От беснующегося внутри желания положить ему на макушку ладонь и сжать в пальцах волосы. — Мне кажется, лучше. Нора сказала, на мне заживает как на собаке, — она приглушённо смеётся. — Стараюсь не хромать, вчера закончила антибиотики… ну, как там? — Неплохо. Даже, пожалуй, хорошо. На месте ещё недавнего кровавого огнестрела — затягивающаяся неровная рана, розоватая и сморщенная по краям, но в остальном абсолютно нормальная и уже не пугающая. — Да. — Вскинув голову и встретившись с ней взглядами, Хилл улыбается. — Заживает быстро. «И слава богу», — мелькает в голове, а внутреннее напряжение внезапно ослабевает. Хоть где-то хорошие новости. Нервное ожидание на лице Сары сменяется ответной улыбкой, и это второй раз за сегодняшний день, когда его всего пробирает изнутри от её вида. Крепче сжимаются пальцы на женском бедре — она не могла этого не заметить, — но Аарон не в силах ни отвернуться, ни сдвинуться. Рывком подняться, схватить её лицо в ладони и прижаться лбом к её лбу. Целовать её — губы, глаза, лоб, — забраться пальцами в волосы, растормошить причёску, упиваться выражением удивления на её лице, варварски содрать с плеч платье и продолжать целовать, целовать, целовать… ему бы до смерти хотелось. Хилл опускает голову и возвращается к бинтам. Чувствует на макушке её обжигающий взгляд, но упёрто продолжает работать. Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, сообщает: — В следующий раз, думаю, на перевязку можешь не спешить. Рана не гноится, беспокоить каждые два дня её тоже не стоит. — Это ты… — Сара мнёт губы. — Это ты так говоришь, потому что не хочешь меня видеть? Замерев с бинтом, наполовину обёрнутым вокруг ноги, Хилл всё же поднимает голову. — Это что ещё за глупости? — Стальной тон и тёмные глаза — его настроение меняется буквально в одно мгновение. О’Нил, растерявшись, не знает, куда себя деть, жалеет, что вообще спросила, и отворачивается. Но Аарон, подавшись к ней вперёд и сжав пальцы на коленке, напирает: — Посмотри на меня, О’Нил. Сейчас же. От этого командирского «сейчас же» Сара испуганно-удивлённо переводит взгляд на Аарона и за чёрными радужками видит разыгравшуюся внутри бурю. — Я тебя спросил, что это за глупости, — глаза мечутся туда-сюда по её лицу. — Молчишь? Тогда в следующий раз вообще не задавай подобных идиотских вопросов. Он быстро-быстро заканчивает с перевязкой, и друг на друга они больше не смотрят. Одёрнув платье, Сара спрыгивает со стола, но резкая боль в левой ноге вынуждает её пошатнуться. Аарон ловит её под локоть и безо всякой нежности помогает не упасть. — Спасибо, — раздается её раскаянный полушёпот. Молча он отпускает её руку и принимается собирать аптечку, а О’Нил, замерев за его спиной, теребит пояс от платья, никак не решаясь сказать главное. — Если мне не нужно приходить на перевязку через два дня, могу я прийти в следующую пятницу? — Можешь, — отрывисто, быстро, отвечает Аарон. — И ещё я хотела тебе сказать, что в пятницу или тогда уже на уикенде я вернусь к работе. Но до этого я… я уеду в Балтимор. К отцу. Просто, чтобы ты был в курсе. Руки Аарона замирают. Он весь замирает. Полуобернувшись через плечо, спрашивает: — Зачем? — Уехать, не предупредив… — Нет, — он обрывает резко, почти грубо. — Зачем уезжаешь? — Хочу навестить папу перед свадьбой. Потом времени не будет. Её слова повисают в воздухе, оседают на мебели, оставляя после себя колючую тишину. — И что, причина только в этом? «Не в том, что мы так и не нашли стрелка? Не в том, что он так и бродит по улицам, и никто не знает, где и когда он объявится снова?» — контролируя злую дрожь в пальцах, Хилл едва удерживается от подобных вопросов. Сара понимает, к чему он клонит, но её ответ неизменен: — Да. Он не поворачивается к ней лицом, не бросает даже быстрого взгляда перед тем, как равнодушно бросить: — Ладно. До встречи. Выйдя из его кабинета, Сара не задерживается в казино. Словно убегая от чувства дежавю, осевшего на кончиках пальцев, хочет побыстрее оказаться на улице, вдохнуть свежего воздуха, вырваться из этой удушающей полутьмы противоречий. Она запуталась, она так запуталась! Сара не задерживается в казино и уходит порывисто, в спешке. Она не слышит, как спустя минуту в кабинете Хилла раздаётся жуткий грохот. Когда Вишня, прибежав на звук, распахивает дверь, он видит развороченное содержимое аптечного чемодана, разлетевшееся по всей комнате. Бесшумно закрыв за собой дверь, он оставляет застывшего посреди этого бедлама Аарона одного.