***
Просторный новомодный ресторан: зеркала на потолке, вычурные люстры, обходительный персонал. Цены в меню такие, что у Сары едва глаза на лоб не лезут. И откуда у её папочки деньги на такие мероприятия? Или всё оплачивает его говорливый «друг» с застрявшей между зубов почерневшей спаржей? — Заказывай, что хочешь, не стесняйся, — точно прочитав её мысли, шепчет мистер О’Нил на ухо. — Всё схвачено. «Всё схвачено…» Не закатывать глаза, не сидеть с постным лицом, не оглядываться в поисках причины сбежать в уборную пятый раз за сорок минут. Терпеть. Ты сама сюда приехала, тебя никто не заставлял. Хотела увидеть любимого папу — получай сполна. Сара уговаривает себя улыбнуться и выпрямить спину. Мистер Маршалл, папин коллега, — «пожалуйста, просто Дэн», — радостно скалится ей в ответ. — Чудесная у тебя дочь, Моррис, просто красавица! — в сотый, нет, в тысячный раз заявляет он, и Сара уже наизусть знает, что последует дальше: «Точно, Крис?» — Точно, Крис? «Господи, ну что за цирк?» — Подлить тебе вина? — Крис — Кристофер, — смущён не меньше её. — Да, пожалуйста. — Напиться бы и забыться, неважно где, лишь бы этот жизнерадостный ужин побыстрее подошёл к концу. У Криса ангельский голос и такая же внешность: он статный, плечистый и до очаровательного воспитанный, особенно по сравнению с сентфорскими «мачо». А эти русые кудри, то и дело падающие на зеленющего цвета глаза, очаровали, должно быть, не одно девичье сердце. И это вовсе не его обязанность — подливать ей вино, но он делает это спокойно и просто, а потом улыбается — не кокетливо, всего лишь дружелюбно, — и пожимает плечами, говоря, мол, мне ужасно стыдно за отца. И Сара в ответ на мгновение прикрывает веки, как бы отвечая: «Мне за своего — тоже». Она сразу поняла, что этот «деловой» ужин — вовсе не столько деловой, сколько стратегический. Свести её и Криса, сынка отцовского начальника, вот зачем она понадобилась собственному отцу. Он не говорит об этом прямо, но, Господи Боже, Саре же не пять лет, чтобы не заметить эти взгляды, полные восхищения и раболепства, которые он кидает на Дэна. И во что она ввязалась? Ужин длится долго, отвратительно долго. Изысканные блюда сменяют друг друга, мужчины налегают на виски, темы разговоров скачут между их бизнесом, о котором, впрочем, ни Дэн, ни отец не высказываются прямо, и обсуждением, насколько же обоим мужчинам повезло с детьми. У Сары челюсть болит от улыбки, левая нога затекла от постоянного сидения. Головокружение и усталость она списывает на отсутствие свежего воздуха и душный аромат восковых свечей. — Извините, я на минутку. — Она делает вид, что идёт в уборную, но, едва скрывшись за поворотом, направляется в сторону выхода. На улице, отойдя от крыльца на несколько метров, достаёт из клатча одну-единственную взятую с собой сигарету и блаженно улыбается, затягиваясь никотином. Плевать, что от неё будет нести табаком: что они сделают такой умнице, как она, лучшей дочери, ответственной и самостоятельной, прилежной ученице и невероятной красавице, какой описывает её отец? Такое сокровище необходимо беречь и лелеять. И Сара делает глубокую-глубокую затяжку, до горечи в горле, не в силах сдержать ядовитой усмешки на губах. В конце ужина осчастливленный несколькими бокалами красного вина мистер О’Нил неожиданно заявляет: — Крис, дружище, — его большая ладонь с хлопком опускается на плечи парня. — Не проводишь мою Сару до дома, а? — Извини? — с накинутым на плечи тренчем Сара порывисто оборачивается на отца. — А ты что будешь делать? Я думала, мы уходим вместе. Она не хотела, чтобы её голос звучал столь резко, но вышло, как вышло. — Мы с Моррисом хотели ещё кое-что обсудить, связанное с работой, — любезно, елейно вмешивается Дэн, окидывая Сару с головы до ног странным взглядом. — Разговоры про бизнес вам, пожалуй, будут не столь интересны, как считаете? Этот вопрос — риторический, а тон подразумевает, что они с Крисом должны мило улыбнуться, поблагодарить Дэна за ужин и оставить взрослых дяденек заниматься большими делами. Сара едва не фыркает. — Ну, что вы, в вашей компании тема разговора — это второстепенное. Главное — собеседник. — О’Нил позволяет себе эту наглую лесть, приторно улыбается, но, видя восторг на поплывшем лице Дэна, спешит добавить: — Но бизнес есть бизнес, поэтому мы, конечно, всё понимаем. — А затем, повернувшись к отцу: — Я буду ждать тебя дома. — Я провожу. — С накинутым на плечи лёгким пальто Крис неожиданно встаёт рядом, с высоты своего роста посылает Саре простую улыбку, которую она расценивает как сигнал: «Я тоже хочу свалить отсюда быстрее», и придерживает её тренч, чтобы помочь одеться. Идти с ним бок о бок, таким представительным и спокойным, стучать каблуками по тротуару и замечать заинтересованные взгляды прохожих, обращённые на них, — по меньшей мере, странно. — Почему на нас все так пялятся? Или мне мерещится из-за вина? — Эту тишину между ними нужно как-то прервать, но лучшего вопроса в голову не приходит. На лице мелькает усмешка, парень кидает на Сару хитрый взгляд. Потом поясняет: — Думаю, они считают, что мы пара и хорошо смотримся вместе. — Он говорит это просто, без надменности, легко, как будто это ничего не значит. — Ооо… Как умно и многозначительно, но больше в голову ничего не приходит. Хороший мальчик… в своё время она, пожалуй, даже смогла бы в него влюбиться, но не сейчас, когда в её голове, как кость поперёк горла, — все мысли о другом. Стук её невысоких каблучков по неровному тротуару заполняет тишину между ними. После говорливого, почти истеричного ужина, возможность спокойно помолчать вот так вот с кем-то, не перебирая одну тему за другой, воспринимается как подарок. А ночной город тем временем полон ароматов и звуков: фритюрное масло и регги — это из кафешки размером с чулан, там чернокожий хозяин подметает полы и вскидывает на проходящих мимо Сару и Криса уставший взгляд; тонкий шлейф цветочных духов и женский смех — навстречу идёт пара: она обвивает своей рукой его руку, он смотрит на свою спутницу до абсурдного влюблёнными глазами; от лениво прошествовавшей компании молодых латиносов несёт пивом, и их ругань на испанском ещё долго раздаётся позади. Балтимор — другой. Здесь другие люди, другие улицы, другие здания. Пересекая потонувший в кленовой зелени сквер, залитый жёлтым фонарным светом и ароматом цветущей где-то рядом черёмухи, Сара вдруг невероятно чётко осознает эту контрастность: этого города и того. Балтимора и Сентфора. Безопасной обыденности и вихляющей на грани кошмара сказки. Даже Крис. Таких как он, нет в Сентфоре — учтивых, внимательных и образованных джентльменов, одетых с иголочки. Вместо них там подростки донашивают за старшими братьями джинсы и бомберы — не потому, что нет денег на новые, а потому, что у того города такой стиль. — Извини, если лезу не в своё дело, — Крис смущённо откашливается. — Твоя нога. Ты прихрамываешь. Что-то случилось? — И быстро договаривает, точно ошпарившись: — Если хочешь, чтобы я заткнулся, скажи! Я уже почти заткнулся! Сара смеётся, легко касается его плеча: — Всё нормально. Я упала с трактора. — Извини? — Что, городской парень не знает, что такое трактор? И она рассказывает. Выдуманная история стала уже почти родной, будто Сара и вправду побывала в Чамберсбурге — пара денёчков за городом, солнце, вспаханные поля, аромат навоза и скошенной травы. С трактора — она никогда на таком не каталась — взяла, да и свалилась из кабины прямо на булыжную дорогу у дома. Поверили все: безоговорочно поверила Айрис, Никсон сначала порывался отвезти её ко врачу, но быстро успокоился. И только Дерек — проницательный, мнительный Дерек, — кажется, что-то заподозрил. — Больно было? — Он стоит на пороге её спальни, прислонившись плечом к косяку. Сара, которая только что проверяла, не кровоточит ли повязка, резко одёргивает подол широкой юбки и оборачивается: он подкрался тихо, как хищник, и напугал её своим неожиданным вопросом. — Чёрт, Дерек! Обязательно было так пугать? — Извини. Так что же, больно? — Ну… да. — Морщинка пролегает между её бровей, Сара опирается на рабочий стол, обнимает себя руками, точно желая отгородиться. — Было очень больно. — Покажи ногу. — Он делает шаг в комнату, и О’Нил моментально шарахается к окну. — Чего это ты так испугалась? — Насмешливый тон, только вот карие глаза вовсе не смеются: глядят на неё пристально, сурово. Надо взять себя в руки. — Знаешь, если хочешь смотреть на женские ноги, то купи себе соответствующий журнал! — с напускным нахальством заявляет она, проскальзывая мимо него к дверям. — Вот так история, — Кристофер косится в её сторону, одобрительно ухмыляясь. — А ты девчонка не промах, Сара, не каждая решилась бы сесть за руль трактора, не умея им управлять. «О, да», — проскальзывает в голове насмешливо-ироничное. — «И не каждая смогла бы пробежать по лесу около двух с половиной миль с огнестрелом в ноге». — Такая вот я стала в Сентфоре. — Странно, она произнесла «Сентфор» почти что с любовью. — Я никогда там не был. Какой это город? — Ну, — её хитрая усмешка не остаётся незамеченной. — Если бы ты появился там в таком виде, как сейчас, то не прошло бы и часа, как тебя отметелили бы в подворотне и забрали деньги и часы. А когда ты пошёл бы в полицию, тебя бы подняли на смех и в пять утра ты бы уже слёзно ждал на вокзале поезд обратно. Как-то так, без обид. — Ого! — На пустынной жилой улице его смех кажется вдвойне громким. — И что, тебе там нравится? — Сентфор и его жители не любят чужаков. Но заслужить их доверие стоит… — Она медлит, раздумывая, какое бы слово выбрать: стоит здоровья, психики, убеждений… жизни? Да уж. — Стоит того. — Значит, ты не останешься в Балтиморе? А это что за чёрт? Саре показалось, или в его голосе она уловила граничащую с сожалением надежду? — Я… эм… я пока не знаю, правда. По крайней мере, нужно закончить этот учебный год, а там посмотрим. Они приближаются к её дому. Что примечательно, этот спальный район не так уж сильно отличается от сентфорского. Те же двухэтажные дома по обе стороны дороги, те же зелёные лужайки и предупредительные знаки: «Выгул собак запрещён». Те же машины, оставленные у обочины, и… она на секунду замирает, вглядываясь в конец улицы. — Я хотел сказать тебе, что глупые намёки моего отца по поводу нас с тобой… в общем, не обращай внимания. Но дело в том, что ты мне и вправду понравилась, Сара. Они на крыльце её дома. Сара не сразу соображает, что он только что сказал. А потом, когда смысл сказанного всё-таки доходит до сознания — а ещё доходит то, как они, должно быть, выглядят со стороны — с виду настоящая влюблённая парочка, возвращающаяся домой после свидания, — она резко переводит взгляд на замершего на нижней ступеньке Криса. Боже… Крис не знает, что вниз по улице стоит машина с выключенными фарами. А в этой с виду ничем не примечательной машине сидит Аарон Хилл и, сжав руку на руле, наблюдает за разыгравшейся у крыльца сценой. Его глаза прикованы к Саре: она до безумия, до преступного хороша в этом платье-футляре бронзового цвета, распахнутом тренче, с уложенными на одно плечо струящимися волосами. И этот сопляк, что ей что-то втолковывает… от его холеного вида, от уверенности, с которой он себя держит, от того, как он протягивает руку и поправляет ворот её пальто, у Аарона сводит злой судорогой тело. — Только сделай это, давай, пижон, сделай, — хладнокровно цедит он, готовый выскочить из машины и оттаскать этого малолетку за лацканы его призывно торчащего пиджака. — Не смей к ней подходить, мелкий ты ублюдок… Он видит: Сара вынужденно обрывает парня на полуслове. Теперь говорит она. Заламывает руки, теребит пояс от тренча — монолог длится от силы полминуты, а Хилл всё также сидит, вцепившись пальцами в руль. И он вот уже готов вскочить с места, как Сара замолкает, а парень, спокойно улыбнувшись, пожимает плечами и, махнув на прощание рукой, уходит в том же направлении, откуда они пришли. Облегчение, что приходит после, длится недолго. Аарон едва успевает разомкнуть пальцы, как происходит нечто, чего он ожидал меньше всего: Сара, проводив парнишку взглядом, срывается с места и направляется в противоположную сторону. Прямиком к его машине. Она останавливается в метре от капота его авто. Смотрит на него, прямо в глаза. Её собственные пылают ледяной злостью. — Ты следишь за мной?! — Первое, что она спрашивает, с размаху открыв дверь и приземлившись на переднее сидение. Поворачивается к нему корпусом и смотрит, смотрит, смотрит, гневно распахнув глаза… — Отвечай! Аарон наконец размыкает затёкшие пальцы, опускает ладони на колени. С обескураживающим спокойствием признаётся: — Слежу. Когда не нужно больше прятаться, когда он может просто, глядя ей в глаза, говорить с ней вместо того, чтобы пытаться найти ответы в глубине непроходимых лабиринтов собственного рассудка, ему проще… но не ей. Её же его искренность и прямота всегда выбивали из колеи. Вот и сейчас: стоит ему признаться, и вся её злость сходит на нет, уступая место трогательной растерянности. Злые морщинки на лбу распрямляются, губы приоткрываются в удивлении… — Зачем? — Что, много вариантов? Я хотел тебя увидеть, вот зачем. — Что-то случилось? — Разве что-то должно случиться, чтобы я захотел тебя увидеть? Он понимает, что играет подло, отталкивая и затем снова её приманивая. Только дело в том, что ему кажется: сил отталкивать больше не осталось… Сара трясёт головой, точно отгоняя непрошеные мысли. Её дьявольские чёрные ресницы поднимаются и опускаются — хлоп-хлоп. Откуда ты такая красивая? — Ты говоришь очень странные вещи, Аарон. — Поужинаешь со мной? — Я только что с ужина. — Какая категоричная. — Тогда выпьем вместе? Сбитая с толку, обескураженная тем, что он здесь — в Балтиморе, — обескураженная его словами, Сара сдаётся быстро: — Ладно.***
Гулять с ним по улицам родного города странно. Он не отсюда, он из другой реальности, так зачем же он здесь? Я хотел тебя увидеть, вот зачем. — Замёрзла? — спрашивает Аарон, заметив, что О’Нил обхватила себя руками. — Нет. Уже поздно, время, должно быть, близится к одиннадцати. Людей на улицах немного, машин и того почти нет. Они идут пешком, бок о бок, и её каблуки снова стучат в тишине. — Куда мы идём? — Я знаю одно место, уже недалеко. Тебе не больно идти? Она отрицательно мотает головой, и тогда Хилл замечает: — Ты хромаешь уже гораздо меньше. — Всё равно заметно. — Не так сильно, как раньше. Он приводит её к серому зданию безо всяких вывесок или указателей. Вниз, в подвал, ведёт каменная лестница. Спустившись, Хилл стучит в стальную дверь. С любопытством выглядывая из-за его широкого плеча, О’Нил видит, как та приоткрывается на каких-то сантиметров десять, выпуская наружу звуки гитарных риффов и чью-то заросшую бородой рожу. И эта рожа вдруг растягивается в широченной улыбке. — Аарон, мать твою, Хилл! Вот это люди! Сто лет, брат! — Вышибала распахивает дверь и, налетев на Дракона с объятиями, несколько раз смачно хлопает того по спине. — И я рад, Скотт. Ты не изменился, разве что поднабрал жирку. Как Барни? Сегодня за стойкой? — А то! Ты это, проходи, он будет пиздец как тебе рад! А это… — Девушка со мной, — поясняет Аарон, когда Скотт наконец замечает миниатюрную Сару, и, положив ладонь ей на лопатку, подталкивает внутрь. Тёмные коридоры, потонувшие в тусклом свете газоразрядных ламп, дребезжание электрогитары. Пахнет сигаретным дымом и травкой. В главном зале — несколько мужчин, с виду они точные копии вышибалы: огромные, волосатые, их байкерские куртки едва не рвутся на широких плечах. Они бросают на Сару хмурые, незаинтересованные взгляды и тут же возвращаются к игре в карты. Аарон подталкивает её к бару, где на высоких стульях сидят несколько мужчин помоложе. — Эй, Барни! — окликает он, привалившись к стойке и предупредительно опустив ладонь Саре на талию. Девушка сначала изумлённо смотрит через своё плечо на неё, потом поднимает глаза на парней рядом: поймав её взгляд, те угрюмо отворачиваются. — Святые угодники! Хилл! — Мужчина в заляпанной жёлтыми пятнами майке-алкоголичке и накинутой сверху косухе растягивает рот в счастливой улыбке. Потянувшись через стойку, они с Аароном обмениваются рукопожатиями и хлопают друг друга по плечам так, что у Сары каждый раз вздрагивает сердце. Быстрые, сменяющие друг друга вопросы: где ты был, как дела у Драконов, что забыл в Балтиморе, как Вишня, как Мортен, а помнишь ту сумасшедшую вылазку в Квинсе… — Послушай, Барни. Мы с Сарой будем у вон того столика, организуешь мне виски и ей… — Хилл с сомнением опускает взгляд на девушку. — Джин-тоник, — подсказывает она невинно. — И джин-тоник, — он сдаётся, махнув рукой. Разговор за столом не клеится. Сара дёргает трубочкой от коктейля туда-сюда, ковыряя лёд и взглядом упёршись в заляпанный тёмными пятнами стол. Потом наконец констатирует: — Тебя здесь все знают. — Не все, но многие. Раньше я много времени проводил в Балтиморе по работе. Так странно. Он бывал в Балтиморе, её родном городе, задолго до того, как они познакомились. Возможно, они даже пересекались на улице, возможно, она когда-нибудь видела его байк, с рёвом прорезающий улицы, просто не обращала внимания… — Так зачем ты приехал? — Сара поднимает голову от стакана. — Я же тебе уже сказал. — Ты сказал какую-то ерунду. — То есть, — Хилл откровенно усмехается, подаваясь вперёд, — ты считаешь, что желание увидеть тебя — это ерунда? У Сары внутри — ураганы. Она сидит как каменное изваяние, ни на миллиметр не двигается, почти не дышит. Только смотрит на него и смотрит, а в распахнутых глазах отражаются сотни эмоций: от неверия до эйфории, от страха до восторга, от растерянности до хладнокровной расчётливости. — Я считаю, — говорит она после небольшой паузы. — Я считаю, что это звучит крайне неправдоподобно. А в голове: скажи это ещё, скажи ещё раз, скажи, скажи, скажи! Но Аарон, взяв в руки бокал виски, отворачивается лицом к залу и долго ничего не говорит. Разглядывая его полупрофиль, Сара тоже молчит. «Это всё — последние недели, все брошенные обидные слова и недомолвки», — понимает она. — «Это всё сейчас придёт к какому-то заключению». И точно в подтверждение этим мыслям Хилл резко возвращает бокал на стол и, сев прямо, заявляет: — Я вёл себя паршиво. Не мог по-другому. Что прикажешь мне делать, если все мои чёртовы мысли — о тебе, и я прекрасно понимаю, что это неправильно? Джин-тоник на вкус горьковат, Барни переборщил с джином. Сара вытаскивает трубочку и делает большущий глоток. — Я думал о тебе. Хотел тебя увидеть. Чувствовал себя долбаным отморозком, когда садился в машину, но всё равно сел и приехал. — Он наконец говорит прямо, точно как она того хотела. Не грубит, не прикрывается безразличием, вместо этого спокойно выкладывает на стол голую правду, и от этой правды у Сары живот стягивается в узел до боли и начинают дрожать колени. Потонувший во мраке и смраде от травки бар ощущается теперь слишком тесным. — Блядь, — Хилл, откинувшись на кожаную спинку дивана, достаёт сигарету и закуривает. — Я чувствую себя идиотом и мерзавцем. И всё равно не могу по-другому. — Аарон… — Зажав ладони между подрагивающих коленей, Сара не решается поднять на него глаза. Его имя, произнесённое совсем тихо, тонет в музыке. — Ответь мне что-нибудь. Скажи, что не хочешь иметь со мной ничего общего, что я старый хер с разыгравшейся фантазией, и тебе противно слушать мой поехавший бред, но только не молчи, Сара… Она вскакивает, едва не опрокинув коктейль. — Пожалуйста, давай выйдем. Поговорим… не здесь. Оказавшись на улице, она стремительно переходит проезжую часть и скрывается в сквере через дорогу. Аарон, дымя сигаретой, медленно идёт следом. Он находит её совсем рядом со входом в парк: Сара, закрыв лицо ладонями, стоит под мутноватым фонарным столбом. При его приближении она отнимает руки, вскидывает глаза. — Я тоже наговорила тебе всяких гадостей. Просто разозлилась. Я не считаю… я не считаю, что нас больше ничего не связывает. Я не хочу так думать, тогда, во дворе твоего дома, просто ляпнула по дури, а потом сожалела. — Быстрая речь, тихий голос. Интересно, её глаза так блестят в отсветах фонаря, или это всё же слёзы? Она усмехается: — И я не считаю, что ты старый хер с разыгравшейся фантазией, я думала, это я поплывшая на мечтах малолетка. Так что нет, мне не противно тебя слушать, но... — Улыбка сходит с губ, остаётся лишь тоска — в голосе и во взгляде. — Но я не знаю, как решить эту проблему. Если ты рассказал мне всё то, что рассказал, надеясь, что я смогу хоть как-то помочь, то по факту я без понятия, что нам делать! Я абсолютно точно не знаю! Сорвавшись на последних словах, её голос обрывается и замолкает. В наступившей тишине они смотрят друг на друга, отчаянно ища спасение, хоть какой-то выход, но… Сигарета, про которую он забыл, обжигает пальцы. Чертыхнувшись, Аарон выкидывает её в кусты. Задумчиво почёсывает подбородок, взглядывает на Сару. На её лице — такая тоска и сожаление, отчаяние и кричащая беспомощность, что он тут же жалеет, что начал весь этот разговор. Опять сделал ей больно. Опять приманил и… нет, отталкивать уже точно не осталось сил. — Прости. — Он делает к ней пару шагов, положив ладонь на макушку, ласково проводит по волосам. — Я ужасный дилетант в таких делах. Я не жду от тебя решения и не хочу, чтобы ты расстраивалась. Помнишь, я не выношу твоих слёз? Хлюпнув носом, она усмехается, продолжая буравить взглядом носки своих туфель, и, не справившись с его близостью, протягивает руку и касается ворота его косухи. — Уже поздно. Я провожу тебя домой. — Просто, легко, безо всяких сомнений, он перехватывает её ладонь и, сжав в своей, подаётся к выходу из сквера. И не отпускает её руки всю дорогу до дома. Так они и идут: в молчании, близко, неспешно, её мягкая ладонь в его огромной, шероховатой. Сара всегда представляла себе это именно так. Только вот, наконец осуществившись, это не приносит радости, а только тягучую тоску и какую-то неизбежность. Она кусает губы, и мысли её мечутся туда-сюда: останови его, скажи, что без него не можешь. Не отпускай его, не отпускай, не дай ему уехать, скажи ему всё! Но заговорить об этом не получается, и единственное, что она может, так это спросить: — Так, значит, ты весь вечер караулил возле моего дома? — Пару часов, как идиот, просидел в машине, — он тихо посмеивается, крепче смыкает пальцы. — Я была на ужине с отцом и его коллегой. — Правда? Я думал, это было свидание. — Хорошо, что это было не свидание, потому что ты бы его точно испортил! — Так ты обо мне думаешь, О’Нил? — Я просто хорошо тебя знаю, вот и всё. Ступая прямо по газону, они уже почти дошли до крыльца её дома. — И как же ты поняла, что я здесь? — Увидела издалека твою машину, знаешь… «Я ведь постоянно её высматриваю», — хочется закончить ей, но Сара ловит эти слова на кончике языка, неловко замолкая. — Знаю что? — Они у порога. Потянув за руку, Аарон разворачивает её к себе. — Ничего… ничего. Так, ерунда. Так что же, куда ты теперь? — Поеду домой. — Ты же выпил! Хилл снисходительно улыбается, большим пальцем гладя её ладонь. — Не так много, чтобы не сесть за руль. — Может, останешься? — Это брошено не то в шутку, не то всерьёз. — У тебя? — Думаю, мой папочка уже вернулся домой и спит мёртвым сном. Давай проверим. — Её ладонь выскальзывает из его руки. Достав ключи, Сара отпирает входную дверь. Делает шаг в прихожую. Полуобернувшись через плечо, с улыбкой шепчет: — Слышишь, как храпит? Даже не проверил, дома ли я… Договорить не успевает. Мягкий толчок, его руки обхватывают её лицо, спиной она чувствует стену. Доля секунды, и Аарон её целует. В темноте, под храп, доносящийся с верхнего этажа, он целует её медленно, сладко, с упоением своими губами лаская её губы. Целует, не обращая внимания на растерянность Сары, на её руки, безвольно повисшие вдоль тела, целует с вспыхнувшим вдвойне наслаждением, когда она несмело подаётся вперёд и наконец отвечает на поцелуй. Они задевают вешалку для одежды, и что-то с глухим стуком падает вниз. Они не замечают. Пальцами зарывшись ей в волосы, Хилл бессовестно портит прическу, на мгновение отстраняется и, прижавшись к виску, вдыхает аромат волос — весеннее, дразнящее. От горячего, тяжёлого дыхания на шее у Сары бегут по телу мурашки. И снова его губы находят её. Ладони сжимают лицо, обхватывают щёки, её пальцы скользят по его подбородку, опускаются к взмокшей шее, и, сжав край футболки, притягивают ближе. Телом нависая над ней, прижимая плотнее к стене, Аарон уничтожает между ними дистанцию, и вот уже его грудь касается её груди, бёдра — её бёдер. У неё горькие губы — это вкус джина. Его тоже горькие — из-за сигарет. Шум крови в ушах, в груди сердце набирает бешеные ритмы, кончики пальцев онемели… Сара обхватывает Аарона за шею одной рукой и целует, целует, целует… И он целует: оторвавшись от губ, касается сначала подбородка, потом скользит по скуле, вверх — целует её глаза, лоб… а потом, сдавленно выдохнув, резко прячет Сару в объятиях. Щека на её макушке, руки держат крепко-крепко, и он чувствует, как её пальчики сжимаются на его футболке. Дверь в прихожую приоткрыта. Пахнет ночью и влажной травой. Тихо, ни единого звука, только… — Господи, твой отец так и храпит, — Хилл, не размыкая объятий, бесшумно смеётся в её волосы. — Радуйся, что он не спустился. — Ты такая красивая, просто сумасшествие какое-то. — Это сказано так искренне, беспричинно, и Сару от этих слов — от объятий, от его близости, — пробирает изнутри дрожь. Но дрожь эта — прекрасная, она вызвана чувством спокойствия, безопасности, тёплого комфорта, что пахнет кожаной курткой и колется свежей щетиной. — Не уезжай, — она жмётся ближе, зажмуривается. Слышит, как Аарон тихо смеётся. — И что мы будем делать, м? И как наутро представишь меня отцу? Нет, детка, я должен ехать, но мы очень скоро увидимся снова. Сара вскидывает голову, ища его взгляд. — Как ты меня назвал? Боже… — Детка… — В его глазах скачут чертики. — Нравится? Вместо ответа О’Нил быстро-быстро кивает и тут же, внезапно смутившись, прячет лицо у него на плече. Слышит его улыбку, когда он говорит: — Хорошо, потому что мне тоже нравится. Будешь моей деткой.