Белая ворона

      Утро — мягкое, как перина, тёплое, сотканное из солнечных нитей и летающих в воздухе пылинок. Точно мир сузился до размеров одной спальни, стал на час идеальным, неспешным. До совершенства простым и понятным.       Сара уже некоторое время не спит. Лежит, смотрит на задёрнутые шторы, не справляющиеся с обилием солнца, прислушивается к звукам, доносящимся с первого этажа: женские голоса, звон посуды, лёгкий смех. Она думает, вспоминает. От определённых мыслей мурашки бегут по голым предплечьям, а живот начинает тянуть. Она всё ждёт, когда же Айрис заглянет в спальню и голосом, сбившимся от зашкаливающего волнения, заставит её подняться, своим появлением разрушив зыбкую магию этого утра. Но Айрис — удивительно! — всё никак не появляется.       Девушка медленно поворачивает голову к часам на прикроватной тумбе. Ещё есть немного времени.       Детка…       В блаженстве она закрывает глаза и зажмуривается. Возвращается к той ночи на крыльце уже точно больше, чем в сотый раз, но волнение от этих воспоминаний — всё то же, что и в первый: горит внутри, будто грудную клетку кто-то сдавил клещами, и легонько кружится голова, как кружится она от бокала шампанского. Не больно и не страшно, наоборот — невообразимо легко, паряще.       «Что мы наделали? О, какой кошмар…» — не размыкая век, Сара улыбается. Проживает этот поцелуй в тысячный раз, смакует, припоминает детали, поначалу куда-то ускользнувшие: собственную растерянность и промедление, едва их губы соприкоснулись; взорвавшийся в голове столп мыслей — как птицы, выпущенные из клетки в небо; бардак, что остался в прихожей — влажная трава на коврике под дверью, упавшая с верхней полки отцовская шляпа и его измятое пальто…       Всего лишь несколько минут. Прекрасных, заветных минут, к которым хочется вернуться и остаться в них.       Она открывает глаза и, ещё на секунду задержав блаженный взгляд на вновь исписанном мольберте, откидывает одеяло. Босые ноги шлёпают по паркету в коридоре. С кухни на второй этаж долетает аромат свежей выпечки, женский говор становится громче, вплоть до отдельно расслышанных фраз. Сара без промедления скрывается в ванной.       Горячий душ — удовольствие, которое она сегодня растягивает дольше обычного. Намыливает себя сначала одним пахучим лосьоном, затем другим — точно собирается на самое важное мероприятие в своей жизни. Ступив ногой из кабинки на ворсистый коврик, не спешит закрепить на груди полотенце, а вместо этого в запотевшем зеркале внимательно, с загадочной улыбкой, разглядывает свою наготу: острые плечи больше не кажутся такими уж острыми, да и грудь у неё красивая — как два небольших яблока. Ноги — даже в ссадинах и шрамах, — всё равно притягивают взгляд. Когда-то они казались ей слишком длинными, угловатыми, как у мальчишки-переростка. Теперь — отнюдь. Сара хитро улыбается своему отражению и поворачивается к зеркалу спиной. Чёрный рисунок взметнувшегося вверх дракона обвивает лопатку, но её взгляд скользит ниже, к ягодицам, упругим и крепким, задерживается там и, сочтя зрелище удовлетворительным, возвращается обратно.       Крема, затем макияж. Немного перламутровых нежно-сиреневых теней, тушь. Помада — пудрово-красная, легкое касание кисточкой с румянами щёк и кончика носа. Затем — причёска. Вооружившись феном и расчёской, Сара укладывает волосы в струящиеся по обнажённым плечам взбитые локоны. Наблюдая за порхающими руками, продолжает лукаво улыбаться собственному отражению, точно знает некий секрет, который одновременно от себя же скрывает.       В спальне с долей трепета и чисто женского восторга она выуживает из шкафа вешалку с платьем. Любовно укладывает его поверх покрывала, на несколько секунд замирает, разглядывая. Потом аккуратно и неспешно натягивает на плечи, застёгивает пуговку-каплю на шее. И наконец спускается на первый этаж.       Возня и голоса двух маминых лучших подруг, приехавших из Балтимора на свадьбу, слышны уже на лестнице:       — …перестань дёргаться, я тебя умоляю… я же сейчас всё испорчу!       — Кто-нибудь будет ещё кофе?       — Я не закончила!       Бесшумно прошествовав на звуки, Сара останавливается на пороге и, прислонившись плечом к дверному проёму, говорит:       — Доброе утро.       Три головы поворачиваются в её сторону, выражения лиц застывают, а потом — точно в замедленной съёмке, — меняются на удивлённо-восторженные, и кухню заполняет единогласное, одобрительное «о-о-о».       — Детка, — Айрис, мягко отпихнув подругу, что до того делала ей макияж, поднимается со своего стула и делает шаг к дочери. — Ты выглядишь просто… роскошно!       Они окружают её плотным кольцом, улыбаются, радостно разглядывая с ног до головы. Лейла, мамина подруга детства, пепельная худощавая блондинка со слегка раздутыми от ботокса губами, берёт в руки подол её платья, разглядывая вышивку на шифоне.       — Да-а, выросла девчонка! Настоящая молодая женщина.       — Покрутись-ка! — приказывает Айрис, и кухня повторно наполняется восхищёнными вздохами, стоит Саре сделать несколько оборотов вокруг своей оси.       Это платье она давно приметила на витрине, но купила не сразу. Почему-то только после произошедшего в Пайн Вилладж, после того, как ей довелось пролежать в мокрой канаве, трясясь от страха за собственную жизнь, она вернулась в магазин и взяла его с чётким осознанием: это моё платье, я его заслуживаю, и плевать на цену. Прямого кроя, зауженное в талии, оно было воздушным и женственным. Бело-сиреневого цвета, с цветочной вышивкой на подоле, небольшим круглым вырезом на спине и летящими длинными рукавами. Голубоглазая и черноволосая, Сара ни много ни мало была похожа в нём на юную Присциллу Пресли.       — А ты сама почему не готова? — поворачивается она к матери, которая всё расхаживает в бигудях и халате.       — Твоя мать, — отвечает Лейла, — никак не даёт мне закончить с макияжем. Сядь, Айрис, остался один глаз и губы. У нас нет времени.       Пока Айрис послушно плетётся на место, Сара поворачивается к Кортни, второй подруге, полноватой женщине с вечно приветливым лицом, и вежливо интересуется:       — Так аппетитно пахнет. Есть чем перекусить?       — Мы уже позавтракали, но я оставила парочку панкейков для тебя.       — Спасибо, — улыбается Сара, принимая тарелку с завтраком. Она усаживается за кухонный островок и, скрестив голые щиколотки (в голове, заставляя улыбнуться, звучит низкий голос: опять босая ходишь?), внимательно воззаряется на мать.       — Волнуешься? — спрашивает она и, чтобы не смазать помаду, аккуратно кусает панкейк одними зубами. Бесполезно.       — Всего чуточку, — Айрис улыбается с напускным весельем и тут же получает возмущённый взгляд Лейлы. — Всё время кажется, что мы что-то забыли. Цветы, таблички на столы, музыка…       — Мистер Никсон звонил?       — Да, с утра. Говорит, они с Дереком скоро выезжают в церковь.       — Для невесты… о, спасибо, Кортни, — благодарит Сара за чашку свежего кофе, которую та подаёт ей. — Для невесты ты всё-таки слишком спокойна.       — Выходить замуж страшно только в первый раз, — озорно подмигнув дочери, Айрис прикрывает веки, позволяя Лейле закончить с макияжем.       — Жду не дождусь, когда мы познакомимся с этим Джонатаном. Твоя мать, Сара, проела нам всю плешь. Не успели мы и глазом моргнуть, как она выпрыгнула из одного брака в другой. И выглядит при этом на десять лет моложе, чем когда мы виделись в последний раз. Там, должно быть, не мужик, а…       — Ладно, ладно! — смеётся Айрис, обрывая Лейлу на полуслове. — Полегче. Знаю я твои выражения и острый язык. Не при моей дочери.       — А что с твоей дочерью? — женщина порывисто выпрямляется и, вопросительно выгнув бровь, кивает в сторону Сары подбородком. — Уже не девочка. Самой скоро жених понадобится. На свадьбе хоть будет кто-то приличный? Иначе жаль, что такую красоту и показать-то некому.       Айрис с сомнением хмурится:       — Ну, будет сын Джонатана, конечно. Приличный, умный мальчик. И ещё целая ватага его коллег…       — Полицейские! — Непонятно, чего в этом одновременном всклике Кортни и Лейлы больше: презрения или предвкушения.       Сара, впрочем, не слушает. В голове колючей занозой стоит только одна брошенная без задней мысли фраза Лейлы.       Жаль, что такую красоту и показать некому…       Она машинально делает глоток кофе. Переводит бесстрастный взгляд на хохочущих подруг.       «Но мне-то есть кому», — проносится в мозгу сокрушительная мысль-цунами, и О’Нил чувствует, как та сносит её своей силой.       А может…       О-о-о, нет! Даже не думай!       — Во сколько нам нужно быть в церкви? — механическим голосом спрашивает она вопреки здравому смыслу.       — Через два часа — самое позднее, — не поворачивая в её сторону головы, бросает Айрис и тут же возвращается к обсуждению коллег Никсона.       «Хватит времени, чтобы доехать до казино на автобусе, а потом — сразу на церемонию», — в голове Сары строятся и отметаются планы, идеи одна за другой вырастают и неумолимо подвергаются критике. — «Всего лишь зайти, поздороваться и уйти. Ничего криминального».       Она залпом опрокидывает в себя остатки кофе, откусывает напоследок большой кусок панкейка и вскакивает со стула. Идиотка, о, какая же она неповторимая дурочка!       — Я совсем забыла, мне нужно заскочить на работу! Только переговорить с начальником, а потом я сразу же поеду в церковь! — чуть ли не кричит она, и на её возбуждённый голос все три головы вновь поворачиваются в её сторону, на сей раз с выражением крайнего недоумения на лицах.       — Ты же взяла выходной, — кривит губы Айрис.       — Взяла, но мне нужно встретиться с начальником, а я забыла!       «С начальником… я даже почти не вру».       Сара оббегает кухонный островок и наспех чмокает мать в щёку. Десять раз клянётся ей, что успеет к началу церемонии, а то и раньше. Буквально несётся в коридор, чтобы не дать самой себе возможности отступить от этого сумасбродного, непродуманного плана.       Вылетая на улицу в туфлях на каблуке и с ремешками, оплетающими щиколотки, она чувствует себя школьницей, которая собирается пройти по коридору мимо интересующего её старшеклассника. Сара вслух хмыкает, одновременно радуясь и ужасаясь этой нелепой идее, пришедшей ей в голову. Господи, подумать только! Казалось бы, уже взрослая девушка, но только дай возможность блеснуть собой, как она уже несётся на другой конец города, в подпольное казино, чтобы якобы случайно показаться там в своём новом платье!       Откуда она знает, что он будет там? Не знает. Просто надеется.       Через полчаса Сара толкает тяжёлую железную дверь и заходит внутрь. Уверенно петляет по коридорам, уже издалека заслышав характерные для игрового зала звуки: в основном звон бокалов и приглушённые разговоры. Едва остановившись на пороге, она быстро оценивает обстановку. Хватает одного взгляда, брошенного в сторону, чтобы заметить его. Он сидит в компании нескольких мужчин, играет в карты. Смеётся. В его сторону брошен один лишь взгляд, мгновение занимает доли секунды, но Сара успевает заметить, и во что он одет, и как сидит, и с кем разговаривает. Она не поворачивает в его сторону головы и тем более не идёт к нему. Опять же — лишь слегка задержавшись на входе, — уверенным шагом направляется к барной стойке. Она точно знает, что он её заметил. Более того, он всё ещё смотрит.       — Привет? — удивлённый Альфи замирает, поднеся ко рту зубочистку. Оглядывает её быстрым взглядом, как сканером, вверх-вниз, с ног до головы, и останавливается на усмехающихся губах.       — Привет.       Спиной Сара чувствует пристальный взгляд.       — Ты разве не должна быть на свадьбе? Ты вроде взяла выходной… — Парень откладывает зубочистку и непроизвольно подаётся вперёд, упершись ладонями в стойку со своей стороны.       — Должна быть. Но… — Она всё ещё не придумала правдоподобной отмазки, но кому теперь какое дело? Особенно, если одна половина мужчин в казино искоса прожигает глазами её ноги, а другая любуется декольте. — Мой джемпер. Не могу найти дома. Проверишь, может, я его в прошлый раз где-нибудь за баром забыла? Чёрный, без капюшона.       Альфред машинально кивает головой и, напоследок бросив быстрый взгляд в её сторону, скрывается в подсобке. И дышится ему там, на удивление, куда легче, чем в главном зале.       А в главном зале вообще с воздухом какая-то проблема. Саре тоже жарко, настолько жарко, что сердце в груди начинает стучать рвано и резко — она чувствует его нервное биение: оно, как мячик на тесном корте для сквоша — отлетает от одной стенки и тут же ударяется о другую. Руки у неё холодные, как ледышки, и дрожат.       «Боже, я сейчас отключусь», — с абсолютно невозмутимым видом думает она, кокетливо сгибая одну ногу в колене и отставляя вверх каблучок.       У барной стойки, помимо неё, больше никого нет. Немногочисленные Драконы играют за столами, и когда Сара равнодушно поворачивает подбородок в их сторону, то убеждается, что они всё ещё смотрят на неё. Не сально и не заискивающе, скорее удивлённо и внимательно — будто в девочке, что всегда носит джинсы, впервые увидели женщину.       Лысый мужчина — кажется, его зовут Фред, — поймав её взгляд, дружелюбно улыбается. О’Нил улыбается в ответ.       И тут — точно срабатывает выключатель — обстановка вокруг неё меняется. Она понимает это по тому, как Драконы резко опускают головы, а может, дело в терпком аромате его парфюма, что обволакивает со спины. Может, Сара просто выучила его настолько хорошо, чтобы знать и чувствовать, когда он рядом. Потому что, стоя к нему спиной, она не сомневается — и на это осознание уходит секунда, настолько быстро происходят события, — что он здесь.       — Ты знаешь, что все присутствующие не сводят с тебя глаз? Ты знаешь.       Она оборачивается.       — Прям все? — Сара сама удивляется, откуда в ней столько внешнего спокойствия, тогда как внутри от одного его вида в каком-то полуметре от себя её сердце скачет туда-сюда, как мячик на резинке детской ракетки.       Она внимательно, с усмешкой вглядывается в его лицо. Не отстраняется, когда Аарон слегка подаётся к ней ближе и, копируя дьявольский изгиб её губ, говорит уже чуть тише:       — Без исключения.       — А что думаешь ты? — вопрос срывается с языка быстрее, чем О’Нил успевает подумать. Слишком прямолинейно, резко. Что, если он не захочет отвечать?       Её маска кокетливого безразличия впервые даёт слабину — всего на секунду. И Хилл, как назло, не спешит с ответом. Перестав улыбаться, кладёт локоть на барную стойку и отклоняется назад. С серьёзным видом оглядывает её с ног до головы, медлит. На мгновение отведя взгляд от его лица, Сара замечает: присутствующие в зале исподтишка смотрят на них.       — Если ты спрашиваешь, — вкрадчиво начинает он, и Сара медленно возвращает взгляд к его лицу, — если спрашиваешь моего мнения по поводу того, что все мои парни, едва ты вошла, шеи себе чуть не посворачивали, а потом пустили немного слюны, то что ж, не мне их винить. Но если тебя интересует, что о твоём внешнем виде думаю лично я… — его пальцы бесшумно постукивают по барной стойке, он улыбается. — То мне безмерно жаль, что ты должна спешить на свадьбу. Иначе я бы с огромным удовольствием растрепал твою чудесную причёску. Понимаешь, о чём я, детка?       Она всё понимает. И от этого, а ещё от того, что он сказал это так просто, откровенно глядя ей прямо в глаза, и ещё от «детки», произнесенной низким голосом, щёки начинает покалывать, а сердце… сердечный ритм давно уже перевалил за пределы нормы.       Причёска… она касается волос рукой. Сказать бы ему, что она укладывала их обнажённой, любуясь собственной наготой в запотевшем зеркале, сказать бы это так же бессовестно и честно, чтобы с усмешкой наблюдать за тем, как его уверенность сменяется растерянностью…       Они будто ведут диалог одними глазами. Смотрят друг на друга, молчат и одновременно разговаривают. Сара готова поспорить, она запросто может прочесть его мысли по одному выражению глаз. Скорее всего, и он её —тоже.       — Бессовестно красивая…       — Я всё жду, когда же ты скажешь это вслух.       — Чтобы засмущать тебя ещё больше?       — И когда тебя это останавливало?       — И то верно. Мог бы весь день любоваться тем, как краснеют твои щёки, стоит мне того захотеть.       — Джемпер я не нашёл, извини.       Альфи. Чёртов Альфи вклинивается в диалог, и магия молчания, что искрит между ними двумя, рассеивается. Моргнув пару раз, Сара растерянно поворачивает голову к бармену. Он поясняет:       — Твой джемпер. Его там нет.       — А-а-а, — со стороны она, должно быть, выглядит рассеянной дурой. — Ну, ничего страшного.       — Что за джемпер? — Аарон складывает руки на стойке, и взгляд О’Нил невольно падает на его длинные белые пальцы, лежащие поверх предплечья. Совершенно некстати, потому что коварный разум тут же подкидывает картинки, как эти пальцы обхватывают её лицо и трогают губы.       Видя, что девушка в забытье, Альфред немного сконфуженно отвечает:       — Сара потеряла свой джемпер. Но у нас его нет…       Хилл даже не пытается скрыть весёлый смешок.       — Не переживай. — Когда он вновь смотрит ей в глаза, в его собственных играет множество хитрющих искорок. — Если мы его найдём, то обязательно сообщим.       Лукавая улыбка, прямой, самодовольный взгляд, как бы говорящий: «Ай-яй-яй, милая Сара, могла придумать предлог и получше».       — Спасибо. — Несколько секунд она держится, но затем, сдавшись и прыснув от смеха, отворачивается.       Аарону бы хотелось, чтобы казино вмиг опустело. Чтобы в зале не осталось никого, кроме неё. Чтобы она продолжала смеяться, а он бы встал со своего стула, схватил бы её лицо в ладони — оно бы исказилось милейшей гримасой удивления, — и поцеловал бы ямочки на её щеках. Затем — веки, виски, кончик носа. И только в самом конце, когда она уже стала бы задыхаться этой томительной, нежной лаской, он бы поцеловал её губы.       Саре бы тоже хотелось, чтобы казино опустело. Чтобы он подошёл к ней и, вопреки волнительной дрожи её пальцев, напомнил вкус своих поцелуев. Она знает: стоит его губам прикоснуться к её, и вся эта предательская нервозность растает так же быстро, как снежинка тает на ладони. А ещё она знает, что катастрофически опаздывает обратно.       — Мне пора, — едва скрывая сожаление в голосе, она отталкивается ладонями от барной стойки и выпрямляется, глядя на Хилла с расстояния вытянутой руки и борясь с нелепым желанием прикоснуться к нему напоследок.       Когда влюблён, постоянно хочется касаться.       Аарон слезает со стула. Хлопнув по карманам брюк, коротко бросает:       — Я провожу.       Сжав губы, О’Нил молча разворачивается и направляется к выходу. Вслед ей летит радостное напутствие Альфи:       — Не напивайся слишком сильно!       Она выходит на улицу первой, секундой позже, лязгнув тяжёлой дверью, выходит Хилл. Сара медленно разворачивается к нему на одних каблуках и резко вскидывает голову, вглядываясь в лицо. Серьёзен. Смотрит на неё пристально и без тени улыбки. Она, впрочем, знает, что скрывается за этой непроницаемой маской. И тут на место только что беснующегося нервного возбуждения приходит ошеломительное спокойствие.       На парковке пусто, вокруг ни души. Она делает шаг. Аарон мгновенно касается пальцами её запястья и притягивает ещё ближе к себе.       — Я скучала, — она признаётся в этом, глядя ему прямо в глаза.       У него горячие пальцы и нервно бегающие по её лицу зрачки.       — Знаешь… я тоже по тебе скучал.       — Ты в курсе, что на нас все пялились?       — Ты хочешь сказать, пялились на тебя?       — Нет, Аарон, — милейший смешок и слегка смущённый взгляд, брошенный в сторону. — На нас. Когда мы уходили.       Он склоняется над ней чуть ближе и дразнит, отвечая:       — Наверное, нафантазировали там себе уже всякого.       Но Сара не промах, потому что парирует:       — Не сомневаюсь. Только жаль, что это всего лишь фантазии.       По тому, как крепче смыкаются его пальцы на её запястье, Сара убеждается, что эта невозмутимость — напускная. Но, вопреки её ожиданиям, он делает шаг назад.       — Правильно говорят, что в тихом омуте черти водятся, — он усмехается. А потом перехватывает её запястье, подносит к губам и целует пальцы.       На парковке — слишком жарко. В платье — тесно. Сара смотрит, как он целует её фаланги, и волны наэлектризованного трепета вновь пробегают, нарастая, по каждой клеточке тела.       С губ срывается бесшумный выдох. Она уже позабыла, что спешит. Вместо этого — парящая в голове пустота, сладость по всему телу и жалобная мантра: только не останавливайся…       Но Хилл коварен. Напоследок коснувшись губами её костяшек, он медленно отнимает ладонь от своего лица и, глядя на Сару исподлобья, невинно интересуется:       — Что такое? Ты, кажется, не дышишь.       Вот так всегда. Играет с ней. Бессовестно дразнит. Провоцирует, а потом любуется видом моментально краснеющих щёк. Прямо как сейчас. А ведь должно быть наоборот! Это она, как женщина, должна его соблазнять, игриво дёргать за усы, безнаказанно кокетничать и намеренно искушать. Чёртов Хилл!       Сара резко выдёргивает руку, возвращает дистанцию и нарочито сурово заявляет:       — Не выдавай желаемое за действительное.       Он посмеивается, а потом, бросив быстрый взгляд на наручные часы, говорит:       — Я подвезу тебя.       — Спасибо, но не сегодня. Мне сразу в церковь, и там полно народу. Включая копов, — она усмехается. — Лучше я на автобусе.       Ей пора бежать. И всё же О’Нил стоит на месте, смотрит на Аарона и никак не может заставить себя попрощаться.       Когда влюблён, хочется остаться.       — И когда же я увижу тебя в следующий раз? — он спрашивает это уже без усмешки в голосе.       — Не знаю… мы останемся на уикенд за городом, вернёмся только в воскресенье… — Сара делает первый шаг назад, затем второй. Виновато улыбается, поднимает руку, как бы прощаясь, и перед тем, как полностью развернуться, с надеждой бросает:       — Но если что, ты же меня найдёшь, да?

***

      Стоя в первом ряду в старой городской церкви и наблюдая за тем, как её мать выходит замуж, тем самым создавая им обеим новое будущее, Сара думает о нём. Присоединяясь к общим поздравлениям и улыбкам, поцелуям и объятиям, думает о нём. Перенимая от Айрис свадебный букет из маков и белоснежных лилий, следуя за ней и Никсоном по узкому церковному проходу к крыльцу, залитому щедрым июньским солнцем, Сара подносит к носу цветы, вдыхает яркий аромат и продолжает думать о нём.       Она совсем не осознает, что переломный момент уже настал: её маму больше не зовут Айрис О’Нил, теперь она Айрис Никсон, она жена шерифа, как больше всего и желала. О том, что это несёт ей, Саре, сейчас почему-то не думается.       Многочисленные гости — в основном, друзья и коллеги Никсона, а также кое-кто из старых приятелей из прошлой жизни Айрис, дальние родственники и близкие знакомые, — приветствуют молодожёнов дружными радостными возгласами и летящим в лицо рисом. Затем — череда свадебных фотографий напротив внушительного здания церкви. Айрис и Никсон. Айрис, Никсон и дети. Сара и Дерек вместе, потому что «так надо, вы же теперь одна семья».       Вспышки фотоаппарата, щёлкающий затвор камеры и натянутая на лицо искусная улыбка — чувствуя на своей талии ладонь Дерека, терпя один кадр за другим, поднимая уголки губ выше и выше, Сара всё равно думает о нём.       Ей хочется раствориться, сорваться с места, броситься бегом вниз по улице, туда, где находится казино, потому что в казино — он. И это желание жжётся внутри, мечется, подрезает ниточки, на которых держится её образцовая улыбка. Но не сбывается.       Вслед за Дереком Сара усаживается на заднее сиденье машины лучшего друга шерифа — Саймона. Помимо него и её новоиспечённого брата, к ним присоединяются Лейла и Кортни. Зажатая между острыми коленками Никсона-младшего и подпрыгивающим на кочках выпирающим бюстом Кортни, Сара отключается от их весёлой болтовни, обсуждения церемонии и откровенного флирта Лейлы и Саймона, вдруг так остро почувствовав себя несчастной.       Зачем она ушла, если больше всего хотела остаться?       Когда они останавливаются на красный свет, когда Лейла, оглушительно захохотав, игриво шлёпает ладонь водителя, лежащую на рычаге коробки передач, когда машина вновь трогается, и груди Кортни подпрыгивают до уровня глаз, Сара едва сдерживается, чтобы не броситься вперёд, к лобовому стеклу, и не завопить в голос от нехватки воздуха и… нехватки его.       Авто тем временем следует к городской черте — там, в миленьком коттеджном комплексе, они проведут все выходные. Айрис хотела свадьбу с размахом, хотела вновь вкусить самые первые, самые зыбкие прелести брака — когда для тебя всё в новинку, всё свежо, а его разбросанные по дому носки ещё не вызывают приступ отвращения. Она хотела красоваться в белоснежном брючном костюме перед гостями, резать торт и кормить им с руки своего новоиспечённого мужа. Хотела наслаждаться тем, как звучит её новая фамилия, и запустить в кого-нибудь свадебным букетом.       Для Никсона, похудевшего за последнее время килограммов на пять, осунувшегося и измученного нависшей на горизонте отставкой, это было подобно пиру во время чумы. Но предложение Айрис он встретил усталой улыбкой и безропотным согласием: порадовать её было для него лишь чуть менее важно, чем сохранить должность.       — Ау-у! Сара! — Мельтешащая перед глазами вверх-вниз ладонь Дерека возвращает её из задумчивости обратно в реальность. Они приехали, пора вылезать из машины.       Серый мелкий гравий хрустит под каблуками туфель, солнце слепит глаза, пахнет лесом, хвоей, чудесно поют мелкие птички. На парковку один за другим заезжают авто гостей, а процессию замыкают молодожёны.       — С тобой всё в порядке? — Дерек, поддержав Сару под локоть, помогает ей устоять на гравии.       — Чёртова галька… стоять невозможно. Помоги дойти до крыльца.       Взяв его под руку, она на носочках туфель добирается до островка безопасности. Там выпрямляется, проводит руками по платью, будто разглаживая невидимые заломы, заправляет за уши пряди волос и, вздёрнув подбородок, выдыхает. Так, Сара, соберись.       — С тобой точно всё ок? — переспрашивает Дерек, косясь в её сторону, но его вопрос, как и в первый раз, остаётся без ответа: О’Нил поворачивается в его сторону и деловито заявляет:       — Ты помнишь, что нам нужно помочь родителям с расселением гостей? Займись, пожалуйста, тяжёлым багажом, а я раздам ключи от номеров.       И он не успевает и рта раскрыть, как она уже разворачивается к нему спиной и вспархивает по ступеням внушительного коттеджа в стиле прованс в сторону вестибюля со стеклянными дверьми и гортензиевыми горшками по обе стороны.       Следующие полчаса Сара проводит со списком гостей в одной руке и зарезервированных номеров — в другой. Да, миссис Стенс, кондиционер в комнате работает с помощью пульта. Нет, вид из окна есть только на сад, на лес можете посмотреть со двора. Праздничный обед ровно в три. Вы припарковались под окнами кухни? Нужно переставить машину, это места для персонала…       — Спасибо, что взялась за это. — Надушенная, счастливая Айрис, проплывая из фойе в зал, где готовят первые приветственные коктейли, чмокает дочь в щёку. Тут же принимается пальцами стирать оставленный след от губной помады. — Всё так хорошо продвигается, правда? Побегу, фотограф хочет сфотографировать нас с Джонатаном в саду!       Вскоре гости разбредаются по своим комнатам, чтобы освежиться перед обедом. Сара, преисполненная гордости за то, что справилась со всем столь быстро, остаётся в вестибюле одна, если не считать молодую девушку за стойкой ресепшена. Вдруг, плавно спустившись с главной лестницы, перед ней возникает нарочито безразличная Лейла. Потягивая коктейль из бокала на тонкой ножке, она говорит:       — Послушай, милая… было бы неплохо переселить меня в другой номер, куда-нибудь поближе к центральной лестнице. Наверняка же можно с кем-нибудь поменяться? Скажем, номер 301 или 303.       Наблюдая за её нарочито выверенными манерами и жестами, натянуто расслабленным тоном, Сара сразу понимает: здесь не всё чисто. Без лишних слов, даже ни разу не моргнув, она разворачивает уже сложенный план комнат и пробегает по нему взглядом. Про себя отметив, что Саймон, с которым Лейла столь отчаянно флиртовала в машине, заселился в комнату под номером 302, поднимает голову от бумаги. Она вновь смотрит на Лейлу, и Лейла, едва скрывая нетерпение, смотрит на неё.       — В триста первом — двоюродные тётя и дядя Никсона, им за семьдесят, и у него больная нога. Переселить их в конец коридора я не могу.       — А в триста третьем? — Ох, сколько скрытой надежды в больших глазах напротив.       — В триста третьем живу я.       Пухлые от ботокса губы Лейлы вытягиваются в заискивающий оскал за одно лишь мгновение. Она едва открывает рот, чтобы наверняка одарить Сару какой-нибудь неприкрытой лестью, но О’Нил пресекает это выставленной вперёд ладонью:       — Держите, — она протягивает ключ от своего номера. А потом с долей ехидства добавляет:       — Развлекайтесь.       Лейла улыбается уголком губ и забирает ключ:       — А ты схватываешь всё на лету. Красивая и умная, молодец. — Её быстрый, влажный поцелуй отдает коктейлем Космополитен, что она потягивает из своего бокала. Развернувшись на шпильках, Лейла так же медленно и плавно исчезает на лестнице.       Проследив за ней взглядом, О’Нил отдает список гостей на ресепшен и закидывает на плечо небольшую сумку с вещами. Её новый номер — в самом конце коридора. Точнее, в конце и за поворотом. В общем, в самой глуши. И в её ситуации это даже прекрасно — будет где спрятаться от шума и назойливых гостей.       Прошествовав по ворсистому ковру, поглощающему всякие звуки, Сара останавливается напротив двери с номером 402. Вдруг почувствовав знакомый запах, замирает на мгновение, ставит сумку на пол. Развернувшись, резко толкает дверь на чёрную лестницу.       — Твою мать! Бля… в смысле, простите, мисс! — Молодой парень в форме официанта, до её появления расслабленно куривший вдали от чужих глаз, испуганно дёргается в сторону и замирает.       Разглядывая друг друга, они оба молчат. Сигарету он не потушил, так и застыл на месте, точно родители поймали его за просмотром порно, и явно не знает, что делать: просить прощения или притвориться, что это не его?       — Виноват, мисс, — наконец говорит официант, по-детски проказливо пряча сигарету за спину. — Нам нельзя курить в помещениях, но уж больно приспичило. Я уже ухожу, о’кей?       — Я никому не скажу. Курите. Только вот… можно мне тоже одну? — Бровями она выразительно стреляет в сторону сигареты в его пальцах.       Широкая улыбка озаряет лицо официанта:       — С этого и нужно было начинать, мисс. Конечно, можно. Только они горькие, ничего?       — Ничего. — Она заправляет за ухо прядь волос и, взяв между губ сигарету, неожиданно по-взрослому и женственно подставляет ему, чтобы он прикурил. Парень, растерявшись на мгновение, принимается лихорадочно щёлкать зажигалкой возле её лица.       — Спасибо, — Сара делает затяжку, выдыхает, а про себя со смешком отмечает: «И разве это горькие?»       — Классно выглядите. Вы из гостей, что приехали со свадьбой?       — А здесь что, есть другие? Спасибо за комплимент. Я дочь невесты. Могу я покурить в номере? Вы не против? Просто, кажется, курить в номерах тоже запрещено.       — Я никому не скажу, — подмигивает парень, и Сара улыбается ему в знак благодарности.       В комнате она стаскивает туфли и босиком проходит по ковру к балкону. Приоткрыв окно, выходящее в сад в английском стиле — каменные дорожки, массивные кустарники, яркие головки цветов среди моря зелени, — докуривает сигарету. Затем, прислонившись спиной к подоконнику, оглядывает комнату: зелёные панельные обои в цветочек, на огромной двуспальной кровати — стёганое одеяло и две белоснежные, набитые пухом подушки, а возле окна — трюмо из светлого дерева. Прямо спальня из романов Эмилии и Шарлотты Бронте. И всё равно она предпочла бы оказаться сейчас в другом месте, далеко не столь романтичном.       Тихий вздох, на секунду прижатые к лицу ладони. Потом Сара выпрямляется: вот-вот начнётся обед, пора спускаться в холл. Проходя мимо трюмо и случайно бросив взгляд в зеркало, она, однако, резко останавливается. Собственное отражение — это незнакомка с выразительными глазами и яркими губами, — поражает своей красотой. Наверное, это самовлюблённо, но всё же. Сара делает шаг к зеркалу и придвигает лицо ближе. Девушка в отражении вторит её движениям, смотрит, как олень в свете фар взирает на машину — растерянно, удивлённо, не в силах отвернуться или сбежать. Она улыбается ей:       — Этот день будет длинным. Готова?       Гости собираются на праздничный обед. Круглые столы на пять персон, скатерти лимонного цвета, в каждой вазе — по несколько фрезий. Официанты, в том числе и тот парень с чёрной лестницы, подают шампанское и закуски. Откуда-то со стороны бара играет нежный блюз; через распахнутые садовые двери видно лилейник и возвышающиеся на горном склоне сосны.       Сара изредка поглядывает в сторону молодожёнов: мистер Никсон, лицо которого за это время успело сменить болотно-зеленый оттенок на нормальный, человеческий цвет, то и дело стремится украдкой коснуться своей молодой жены: поправить причёску, провести пальцами по внешней стороне ладони, по-собственнически притянуть к себе и мазнуть по виску неспешным поцелуем. Айрис же если не хохочет, то всё время улыбается, и улыбка эта настолько искренняя и счастливая, что О’Нил вдруг ощущает резкий укол стыда: убегая от своих демонов, реальных и вымышленных, она не смогла вовремя увидеть, что любовь между Айрис и Никсоном — не блажь, а настоящее чувство. Пожалуй, учитывая, через что им обоим довелось пройти, они заслуживают кусочек счастья, которое им повезло разглядеть в друг друге.       Тем временем сослуживцы шерифа поднимаются из-за своего стола, чтобы произнести тост. Их гулкие голоса свободно разносятся по залу, а гости посмеиваются над забавными случаями из рабочей жизни Никсона. В конце этой трогательной, жизнеутверждающей речи один из мужчин призывает выпить за молодожёнов. Скрипят отодвигаемые по полу стулья, присутствующие встают и, торжественно подняв бокалы с шампанским в воздух, поворачиваются в сторону Айрис и Джонатана. И тут… выстрел.       Сара дёргается. За секунды мир перед глазами теряет очертания, смешивается в цветастую кашу и неразборчивый гул, перерастающий в отвратительный писк. Она хватается за стол, пальцами стискивает скатерть. Не чувствует ног.       Первая мысль: бежать! Подальше, в укрытие, куда угодно, только бы спрятаться от выстрелов! Но ноги не могут сделать ни единого шага, они тяжёлые, каменные, будто не её. Следующая мысль: забраться под стол. И опять — она не может сделать ни одного, даже малейшего движения. Дышать всё труднее и труднее. О’Нил чувствует, как задыхается.       Для неё этот кошмарный приступ длится невыносимо долго — открыть рот, набрать воздуха в лёгкие, дышать, дышать, чёрт возьми! На самом же деле он занимает едва ли несколько секунд, и не сразу, ох, не сразу Сара осознает, что это был не выстрел, а всего лишь… хлопушка с конфетти.       Дрожа, она открывает глаза. Размытая каша постепенно приобретает очертания разинутых в безумных улыбках ртов: Никсон, притянув Айрис к себе за талию, впивается в её губы каким-то маниакальным поцелуем; гости бешено хлопают в ладоши, напоминая обезьянок с музыкальными тарелками из кошмарных рассказов. Медленно возвращаются и звуки — истеричные, режущие барабанные перепонки.       Сара замечает, что пролила шампанское на собственные ноги, и теперь оно ручейками стекает к её ступням. Точно в тумане, она ставит полупустой бокал на стол:       — Извините, я на минутку, — бросает непонятно кому и, неловко, точно пьяная, лавирует между гостей к выходу из зала.       Неожиданно чья-то рука хватает её локоть.       — Куда ты? — Это Кортни. — О-о… с тобой всё хорошо?       — Пролила шампанское. Сейчас вернусь.       Полное осознание реальности и собственного тела, не искажённое ни резкими звуками, ни слишком яркими картинками, возвращается к ней лишь в номере. Сара промокает лицо смоченным в холодной воде полотенцем, присаживается на край ванны и замирает, прикрыв глаза. Снизу доносятся звуки праздника.       Чёрт… ну, и что за хрень? Просто хлопушка, но она готова поклясться, это «БАМ» звучало в точности, как тот выстрел в лесу. И ведь она ощутила в ноздрях невыносимый запах мокрого леса и уже приготовилась услышать знакомый, пугающий свист весёлой песенки…       Стук в дверь.       Сара открывает глаза, но с места не двигается. Кричит:       — Сейчас! Сказала же, я вытираю чёртовы ноги!       Стук затихает. Через мгновение повторяется снова.       — Пять минут, ладно?       Тишина. Тишина несколько секунд, а потом снова — аккуратный, монотонный стук.       — О, Господи! — раздражённо шипит она, подскакивая с бортика ванны.       Ни одной минуты нельзя побыть в одиночестве, всё время кому-то что-то нужно! Сара то, Сара это! С размаха бросив полотенце на пол, она выскакивает в спальню. Хватается за дверную ручку и, не скрывая злости в голосе, выпаливает:       — Неужели нельзя дать мне немного времени, чтобы привести себя в порядок?       Она распахивает дверь и замирает.       — Ты…       Он…       Аарон стоит на пороге её номера. На нём экипировка для езды на мотоцикле, чёрные волосы небрежно топорщатся. Он бросает быстрый, но спокойный взгляд сначала в один конец коридора, затем в другой и говорит:       — Можно я войду? — и, не дожидаясь разрешения, мягко заталкивает Сару в спальню, затворяя за собой дверь.       Она смотрит на него во все глаза. Может, у неё поехал рассудок?       — Аарон! — ошеломлённо выдыхает она. — Что ты… здесь делаешь?       Он не подходит к этой комнате, этой обстановке, к этим обоям в деревенский цветочек. Он возвышается над аккуратной резной мебелью, а его ботинки пачкают светлый ковёр. От Сары не укрывается, как быстро пальцы мужчины поворачивают ключ в замочной скважине, отделяя этот номер — и их двоих — от остального мира.       — А ты не спешила, да? Хотела, чтобы я стал свадебным подарком Никсону? — Он спокоен и смеётся. Кладёт мотоциклетный шлем на тумбу возле двери и только потом поднимает на О’Нил взгляд — прямой и весёлый.       — Я же не знала, что это ты…       — А это я.       — А это ты…       Она замолкает, всё никак не приходя в себя. Тогда Хилл невинно интересуется:       — Не ждала?       Тут в её голове что-то щёлкает, и вся нелепость ситуации предстаёт перед глазами красочной, сюрреалистической картиной: лидер Драконов, за которым гоняются все полицейские города, заявляется прямиком на свадьбу шерифа. Не прячется, не удосуживается даже скрыть лицо. Просто приходит, разве что с порога не заявляет: «Эй, я тут!»       — Ты с ума сошёл! — Сара бросается к нему, хватает повыше локтя. Потом так же быстро кидается к окнам и резким движением задёргивает шторы. Зачем — не очень понятно, ведь все гости на обеде, а из сада так или иначе ничего не разглядеть в окнах её комнаты на третьем этаже. — Аарон, да здесь половина полицейского участка! Если тебя хоть кто-нибудь увидит, ты знаешь, что будет?       Её искреннее, порывистое беспокойство его, кажется, только забавляет. По крайней мере, так думает Сара, замечая, что ухмылка всё никак не сходит с его лица.       — Тебе весело? — она хмурится с долей сомнения и неясной обиды во взгляде. — Как ты сюда вообще попал?       — Да, мне весело. А попал я сюда по чёрной лестнице. Не переживай, меня никто не видел, — он наконец отлепляется от дверного косяка и делает неспешный шаг в её сторону. Сара как настороженная кошка следит за каждым его движением, будучи никак до конца не в силах понять, что происходит.       — Как узнал, где моя комната?       — Серьёзно, О’Нил? — всплеснув руками, он иронично качает головой. Ещё шаг. — Задаешь такие вопросы мне? Кажется, я слишком тебя разбаловал, никакой субординации и уважения, — он смеётся, но потом всё же милосердно поясняет:       — На ресепшене стащил список комнат. У тебя очаровательный почерк, ты знала?       Наконец, последний и главный вопрос:       — А делаешь ты здесь что?       Сара уже знает. Просто, чтобы поверить, ей необходимо услышать. Вспомнив, как он совсем недавно объявился в ночи буквально на пороге её дома в Балтиморе, девушка со вздохом улыбается и робко спрашивает:       — Соскучился?       Хилл стоит совсем рядом: ей даже не нужно протягивать руку, чтобы его коснуться. Его косуха пахнет горьким бензином, волосы так непривычно стоят торчком, а на подбородке — свежая тонкая царапина, скорее всего, от бритвенного лезвия. Как два магнита, их тела непреодолимо влечёт друг к другу: Сара не видит, но чувствует, как их руки, повисшие вдоль тела, тянутся, парят в миллиметрах, но не касаются. Пока что.       — Зря ты пришла утром в казино, — его голос, совсем тихий, гладит её волосы. Сара замирает, глядя на застёжку косухи у него под горлом. — Раздразнила меня. А потом ушла. Я места себе не находил, всё искал повод заявиться сюда. Как ты придумала со своим этим джемпером… — Смешок. — Так и я. Не нашёл. Так что да, соскучился. Соскучился и приехал.       Сара задыхается. Но не от его слов, а от ладоней, что берут её лицо и мягко приподнимают. Их глаза встречаются. Она чувствует, что снова плывёт — как плывут обычно, перепив шампанского. Плывёт и не сопротивляется.       Он целует её. Сначала — просто прикосновение, потом язык раздвигает её губы и проникает в рот. Будто закончилось всякое терпение, будто он сыт по горло их вечными играми в кошки-мышки, потому что поцелуй этот — пускай и медленный, но далеко не невинный. Он требовательный, взрослый и категоричный.       От этого напора Сара поначалу теряется. Потому и не сопротивляется, когда Аарон садится на край кровати и тянет её на себя. Несколько секунд она стоит между его разведённых в сторону колен, а затем её тело как-то само собой подаётся навстречу, и она залезает на кровать, оказавшись на нём верхом.       Впервые они настолько близко. Впервые всем своим телом она чувствует твёрдость его ног и грудной клетки. Впервые он даже сквозь плотную ткань одежды ощущает жар её бёдер, и это ощущение губительно для рассудка. И пока их губы продолжают бороться, ладони Аарона исследуют те участки её тела, что до этого были для него под запретом: проскользнув по спине, опускаются на мягкие ягодицы и сжимают. Задравшийся подол платья приходится очень кстати, потому что его горячие пальцы забираются под низ, касаются бёдер, восхитительно мягких, упругих бёдер, стискивают их, пожалуй излишне сильно. Но Саре это даже будто нравится, потому что она выгибается ему навстречу, вжимаясь пахом в его пах, и Аарон чувствует, как его тело сверху донизу простреливает горячечным желанием взять её немедленно, а кончики пальцев тем временем натыкаются на шершавый край нижнего белья.       Он не думал, что это произойдёт настолько стремительно. Он был наивно уверен, что даже в худшей ситуации сможет сдержаться. Но то ли всему виной её запах — смесь цитрусовых духов и естественного аромата тела, — то ли подкупающая покорность, с какой она отзывается на каждое движение его тела, то ли ещё что, и Хилл чувствует, как его благоразумие и выдержка рассасываются в разгорячённом воздухе между их телами.       Чтобы отвлечься и не дать себе сорваться, он перемещает руки на её лицо, а губы — на шею. И снова она извивается навстречу его поцелуям, снова выгибается в спине, чтобы быть ближе и чувствовать его ярче. Снова у него в голове и в паху взрываются фейерверки острого, клокочущего желания её абсолютной близости.       — Подожди… подожди… — скользнув по её скуле влажным поцелуем, он с усилием отстраняется и заглядывает в её раскрасневшееся лицо. — Ты, кажется, переживала из-за людей внизу? Нельзя… кто-нибудь может начать искать тебя…       Это последняя попытка здравого смысла спасти их обоих. И Сара пресекает её безжалостно: она кладёт ладони на его шею, притягивает к себе и, впервые поцеловав Аарона первой, уверенно выдыхает ему в губы:       — Увези меня отсюда.       — Увезти? — Он не ослышался, ему просто нужно немного времени, чтобы осознать, что это значит.       Она не отвечает. Целует раз — в висок. Второй — в скулу. Ещё один — в ту самую царапину на подбородке. Медленно, томно, расслабленно, так, будто она уже всё решила и теперь просто терпеливо ждёт, пока до него дойдёт.       Хилл, подхватив её под бёдра, встаёт с кровати. Опускает Сару рядом с собой, ещё раз серьёзно, как будто даже немного протрезвев, заглядывает в её лицо. Та спокойно улыбается.       «Сумасшествие», — думается ему, но, по правде говоря, ни сил, ни желания спорить у него нет. Зачем, если они оба хотят одного и того же?       В одну руку он берёт её ладонь, в другую — мотоциклетный шлем. Повернув ключ в замке, приоткрывает дверь и высовывает голову в коридор. Пусто. В два шага они оказываются на чёрной лестнице. Ведя девушку за собой, Хилл быстро и уверенно спускается на три этажа вниз. На последней лестничной площадке толкает неприметную серую дверь, на которой висит табличка «Только для персонала». Оказавшись по ту сторону, Сара перестаёт слышать звуки праздника: голоса, музыка, смех — это всё остаётся где-то невообразимо позади.       Аарон идёт настолько целенаправленно, будто бывал здесь не раз. Они минуют кухню, подсобку и склад. Если на пути им и попадается кто-то из персонала, Хилл принципиально не обращает на них никакого внимания. Оказавшись на улице, он продолжает вести её прочь от коттеджа через высокие кусты и раскидистые низкие деревья, по очень узкой тропинке, о которой известно, наверное, даже не всем из работников. В конце тропы, прислонённый к дикой яблоне, стоит его байк.       Перед тем, как водрузить ей на голову шлем, Хилл ещё раз касается губ Сары своими. Этот поцелуй — как уточнение. Девушка, подавшись к Хиллу ближе и скользнув подушечками пальцев по его подбородку, отвечает на него со спокойной уверенностью. Всё в её касаниях и жестах как бы повторяет: «Увези».       — А ты? — спрашивает она, глядя исподлобья, когда Хилл наконец надевает шлем ей на голову.       — А я осторожно, — отвечает он, улыбаясь и опуская визор.       Дорога от коттеджа до его дома занимает от силы четверть часа. Медленно вечереет. Прорезая улицы тихим рёвом, мотоцикл лавирует между машин, а для Сары эти пятнадцать минут — как в тумане. Прижавшись к Хиллу всем телом, крепко сцепив руки у него на талии, она не может уловить ни одну из сотен мыслей, бегающих у неё в голове.       Мы едем к нему, чтобы…       Ты сбежала со свадьбы собственной матери.       У меня был всего один парень, я же толком не знаю, что делать…       А если меня кто-нибудь станет искать?       Я почувствовала, как он возбудился уже тогда, в номере…       Они останавливаются на красный свет. До дома Аарона осталось совсем недолго. Неожиданно Хилл накрывает ладонь Сары своей и возвращает на нужное место. Ещё до того, как он, полуобернувшись, скажет ей что-то, девушка внезапно осознаёт, что сделала: задумавшись, она безотчётно — лишь бы чем-нибудь занять пальцы, — принялась двигать застёжкой его куртки вверх-вниз. И так уже несколько минут.       Она испуганно, напряжённо замирает. Слышит смесь усмешки и снисходительности в голосе Аарона, когда он говорит:       — Пока рано, детка.       Её резко бросает в жар от одного его спокойного тона. И пусть сказано это больше в шутку, чем серьёзно, всю оставшуюся дорогу она только и делает, что прокручивает в голове это: пока рано, пока…       Она входит в дом следом за ним. В прихожей, пока Хилл спокойно, без спешки, снимает ботинки и куртку, она прижимается спиной ко входной двери и замирает. На неё вдруг нападает робость, вызванная неопытностью и страхом сделать что-то не так, и теперь даже шаг в его сторону — нечто сверхчеловеческое. Пряча за спиной руки, Сара стискивает пальцы в кулаки.       Повесив куртку на вешалку, Аарон оборачивается. Бросает на неё внимательный взгляд и, улыбнувшись уголком губ, облокачивается плечом на дверцу гардероба.       — Так я и думал.       — Что?       — Боишься меня.       Она не уверена, вопрос ли это, но всё же, выдержав его прямой взгляд, скованно отвечает:       — Нет.       Аарон проводит рукой по подбородку, запускает ладонь в волосы. Переведя взгляд себе под ноги, несколько мгновений не говорит ни слова, так и замерев с рукой у виска.       — Сара. — Когда он поднимает голову и вновь встречается с ней глазами, она не уверена, что может прочесть его взгляд. — Дверь не заперта. Если хочешь, можешь уйти. Если хочешь остаться — останься. А я пока пойду, приготовлю чего-нибудь выпить.       И он, развернувшись и бесшумно прошествовав по коридору, скрывается в гостиной.       Ей одновременно и стыдно, и боязно, и хочется, не глядя, броситься за ним. Она понимает: он раз за разом проверяет её, давая шанс передумать. Этот — последний.       Из гостиной слышен звон бокалов, а Сара всё никак не может отлепиться от двери. Её лицо горит, кончики пальцев покалывает. Даже в свой первый раз с парнем ей не было так страшно. «Это просто секс», — подумала она и самостоятельно расстегнула ширинку своего тогдашнего кавалера. Сейчас же её будто выворачивает изнутри от скребущего волнения — беспочвенного волнения, — понимает она. Аарон скорее проткнёт себе руку ножом, чем сделает ей больно, и Сара знает это со стопроцентной уверенностью.       «Он же ждёт», — вдруг понимает она и прикрывает глаза. — «Либо хлопка дверью, либо меня… Боже».       Она отделяется от двери. Опершись ладонью о стену и чуть наклонившись, расстёгивает ремешок сначала одной туфли, затем другой. С педантичной аккуратностью отставив обувь в сторону, выпрямляется, поправляет причёску. Делает первый шаг, а потом ещё один.       Когда, не останавливаясь на пороге, девушка входит в гостиную, Хилл стоит к ней спиной. Он едва успевает повернуть голову на почти неразличимый звук её шагов по паркету, как Сара порывисто обнимает его сзади.       — Прости, — шепчет она, прижимаясь щекой к спине пониже лопаток и закрывая глаза. — Я не хочу уходить. Совсем-совсем не хочу. Я просто…       — Перенервничала? — приходит он на помощь.       — Угу, — она кивает и плотнее стискивает руки у него на поясе, но Хилл всё же разворачивается в её объятиях. В одной его руке — стакан с коньяком, другую он кладёт ей на щёку.       — Хорошо, что ты осталась. Если бы ушла, я бы весь вечер и ночь думал о тебе.       Его поцелуй горький — на сей раз это вкус алкоголя, но Саре так даже нравится. Она подаётся губами ему навстречу и в который раз убеждается: когда он целует её, всё остальное безжалостно теряет значение. Только вот… отстранившись и как бы отвечая на его вопросительно-недоумённый взгляд, Сара молча тянет руку к коньяку. Аарон наблюдает, как она делает большой глоток, морщится и отставляет бокал на мини-бар. А затем распахивает свои огромные, блестящие глаза, кидается к нему вплотную и целует — вызывающе, чувственно.       Аарон подхватывает её под бёдра. Лёгкая и маленькая на его руках, она обвивает его шею тёплыми ладонями и послушно позволяет отнести себя в спальню. Оказавшись поверх незастеленной постели, первое, что делает эта псевдо-мисс Скромность, — запрокинув руки за голову, вытягивается во весь рост, точно кошка на солнце. Подол её платья задирается, и стройные ноги с россыпью чёрных точек-родинок призывно оголяются. Аарон впервые видит треугольник её нижнего белья.       «Спокойно», — приказывает он себе, опускаясь коленями на кровать и расставляя руки по обе стороны её тела. Просунув ладонь под одно из её колен, мягко, но по-хозяйски отводит ногу в сторону, освобождая себе место. Придвигается ближе и нависает над ней.       Его рука проскальзывает между её бёдер, пальцы сквозь ткань нижнего белья касаются тёплых половых губ. Она отзывается на это сиплым выдохом, выгибаясь в пояснице. Ещё касание. Ещё. Наконец, языком и зубами оставив на шее след из поцелуев-укусов, Аарон отодвигает ткань белья и подушечками пальцев проводит по влажным губам.       Сара ёрзает под ним. Когда большим пальцем он касается клитора, она замирает и хватает его за запястье свободной руки. С лёгким нажимом он проводит раз, другой. Её пальцы смыкаются крепче, она шёпотом выдыхает его имя, напрягая бёдра. Стоит ему погрузить в неё палец, как с её губ срывается стон.       — Мне нравится, — шепчет он ей в ухо, проводит по мочке влажными губами и целует в висок. — Но я не расслышал.       С этими словами он входит пальцем глубже, другим продолжая массировать клитор. Сара шумно дышит, будто специально сдерживаясь, но очень скоро сдаётся, и спальня наполняется звуками: шуршанием простыни, тяжёлым мужским дыханием и невольными женскими стонами.       Его пальцы мокрые от смазки, он мог бы довести её до оргазма ещё парой ритмичных движений, но…       — Твоё платье чертовски бесит, — с хитрой улыбкой заявляет он и убирает руку от её бёдер.       Одарив её смеющимся взглядом, первыми Аарон стягивает трусики, а потом уверенно справляется с пуговицей платья. Усадив Сару, помогает ей из него выбраться, а затем куда-то на пол за ним летит и бюстгальтер.       Он толкает девушку обратно на подушки, и вот она лежит перед ним: с торчащими сосками, татуировкой розы на ключице, впадинкой живота, внизу которой — аккуратная дорожка тёмных волос. Хилл сжимает пальцы на мягком бедре, аккуратно, чтобы не задеть место ранения, и разглядывает представшее перед ним зрелище — а самому в собственной одежде жарко и весьма, весьма тесно.       В сравнительной тишине спальни звон пряжки ремня и звук расстёгивающейся ширинки звучат вызывающе громко. Раскинувшись на подушках, Сара одновременно с предвкушением и толикой робости наблюдает, как Аарон избавляется от куртки и футболки, затем стаскивает брюки и нижнее бельё. Их голые тела встречаются с друг другом, и она невольно вздрагивает от того, насколько он горячий.       — Ты сводишь меня с ума… Безжалостно. И я очень, очень тебя хочу, — сипло выдыхает он ей в ключицу, а его член упирается ей между ног, туда, где недавно были пальцы.       Ловя пересохшими губами воздух, она инстинктивно прогибается в пояснице, подставляя таз навстречу его движениям. Головка члена скользит прямо ко влажному входу, и Аарон вздрагивает от резкой мелкой дрожи. Уткнувшись лбом в основание её взмокшей шеи, он громко шепчет:       — Я ведь ещё с тобой не закончил, детка.       И, просунув одну руку ей под поясницу, рывком переворачивает Сару на живот. Его тело придавливает её к матрасу, девушка хватается пальцами за простыню. Кусает край подушки, когда мужские пальцы снова оказываются внутри неё: двигаются спокойно, ритмично, а основание его ладони скользит по клитору. Аарон чувствует, как напрягаются её внутренние мышцы, обхватывая два его пальца плотнее. Свободной рукой он убирает волосы с её лица и целует в висок. Затем в скулу, шею, ухо, лоб — и так, до тех пор, пока она не начинает конвульсивно дрожать под ним от наступившего оргазма.       Он выводит пальцы и, давая ей возможность отдышаться, спускается горящими поцелуями всё ниже и ниже по спине. Ведёт губами по ягодице, и Сара вскрикивает, когда он неожиданно её прикусывает.       — Аарон! — Она обвинительно вспыхивает глазами через плечо.       — Виноват. — Он прижигает место укуса долгим поцелуем, приглушённо смеётся, успокивающе ведя ладонью по внешней стороне её бедра. — Но ты лучше не дёргайся, иначе укушу ещё раз.       Его всего распирает от желания, до боли сводит в паху. Сил сдерживаться не осталось. Тогда он устраивается между её ног и ладонью возвращает голову Сары на подушку. Ложится сверху, рукой помогая ввести член. Набухшие половые губы обволакивают головку, и Аарон одним медленным движением оказывается внутри.       Пара несильных толчков — чтобы не выскользнуть. Затем он ложится ей на спину, одним бедром упираясь в матрац, и начинает двигаться активнее. Громко и тяжело дышит, а Сара под ним, зарывшись лицом в подушку, беспрерывно постанывает. Аарон знает, что должен быть с ней аккуратен, поэтому не позволяет себе двигаться в полную силу — быстро и грубовато, так, как он привык обычно, — но и медлить тоже больше не может.       Поцелуй в основание влажной шеи, туда, где выпирает позвонок. Ещё один — в плечо, в то самое место, где начинается рисунок дракона. Её кожа пахнет духами и свежим потом, и эти запахи, и звуки, что издают их сталкивающиеся влажные тела, губят рассудок.       Чтобы помочь себе двигаться быстрее, Аарон одной рукой хватается за матрац в изголовье, а пальцы другой сжимает на женском бедре. Она — та, что он так долго и мучительно желал, — здесь, с ним, в его руках, в его власти, в его жадной хватке, и её запредельная близость крушит зыбкие остатки разума, дробит в ничто здравый смысл и логику, вместо всего этого вырисовывая на спине влажными поцелуями одно единственное слово:       Моя. Моя, моя… Наконец-то.       И простынь мнётся под их телами, сбиваясь в комок, и падает на пол подушка. Свет заходящего за крыши солнца скользит по комоду, подкрадывается к постели, но нерешительно замирает в ногах и, так и не осмелившись коснуться их обнажённых тел, плывёт мимо. И потонувшему в наслаждении разуму даже кажется, что это всё — не здесь и не с ними.       Но нет. Это её кожа под его губами. Её сбитый в шёпот голос, повторяющий из раза в раз одно и то же имя: Аарон, Аарон, Аарон… И запах её, и пальцы её, и выпирающие лопатки, и каждый шрам и каждый рубец — тоже её.       И вместе с тем — всё это теперь его.       Моё…       Аарону не нужно много времени, чтобы достигнуть пика. Когда движения становятся более судорожными, а дыхание — грузным и шумным, когда ноги начинают подрагивать от стремительно приближающегося наслаждения, он выходит из неё. Уткнувшись лицом во влажную шею, сдавленно стонет и вздрагивает, втягивает ртом воздух, а затем на несколько секунд полностью замирает.       Мир за сомкнутыми веками кружится и вертится, постепенно возвращаясь в норму. Хилл размыкает веки, словно во сне целует женское плечо раз, другой. Поглаживает место на ягодице, где только что сжимались его пальцы. Он перекатывается на спину и тянет Сару за собой. Податливая, послушная, она молча прячется у него в объятиях, что-то промурлыкав в его ключицу. Аромат её духов и тела окутывает и дурманит. Одна его рука скользит по её влажной спине, очерчивая на ней невидимые линии и узоры, другой он подносит ладонь Сары к губам и целует пальцы — каждый по отдельности. Потом, положив её ладонь себе на шею, туда, где всё ещё бешено пульсирует венка, накрывает их обоих одеялом.       — Ты в порядке?       В ответ она лишь что-то неразборчиво бормочет ему под мышку, придвигаясь ближе, и, точно ласковая, разомлевшая кошка, сворачивается у него под боком. Очень скоро её дыхание полностью выравнивается, Сара расслабляется и засыпает.       Пальцы Аарона ещё какое-то время скользят по её лопаткам и пояснице, потом же ладонь замирает на талии. Усталость берёт своё, и он, прижавшись щекой к её лбу, отключается.       Он просыпается, когда на улице уже глубокая ночь. Вынырнув из тёмного сна без сновидений, поначалу даже не может понять, где находится. Комната, залитая лунным и фонарным светом, кажется незнакомой, но очень скоро приобретает родные очертания. Чувствуя, что больше не заснёт, Аарон аккуратно, боясь разбудить, перекладывает голову Сары со своего плеча на подушку. Она хмурится, но не просыпается, и Хилл поплотнее укрывает её плечи одеялом.       Бесшумно задёрнув шторы и забрав со спинки кресла спортивные штаны, он выскальзывает из спальни. Принимает горячий душ, а потом в запотевшем зеркальном отражении безуспешно пытается разглядеть признаки хоть мало-мальского благоразумия. Не получается.       На кухне он заваривает кофе с коньяком и в открытое настежь окно выкуривает сигарету. Думает. О том, что неизбежно должно было случиться и наконец случилось этой ночью. О долгих месяцах борьбы с самим собой и тёмных желаниях, которым он безуспешно противопоставлял долг и мораль. О поражении, которое далось с таким наслаждением, что он теперь готов проигрывать в этой схватке раз за разом, лишь бы ещё раз ощутить на губах вкус её помады. О том, что он чертовски вляпался, и нет такого пути назад, который не раздавил бы их обоих, а, может, и ещё кого.       Впрочем, не плевать ли? Судьба ломала Аарона не раз и не два, а что сделано, то сделано. Он давно и хорошо запомнил этот урок, а защитить Сару у него хватит сил.       Он выдыхает в ночь длинную струю дыма. Усмехается, думая о том, с каким искусством она смогла к нему подобраться, эта черноволосая дочь дьявола с ангельскими глазами. Упрямая, прущая напролом, отчаянная, будто нарочно жаждущая отхватить себе самых больших неприятностей, она до смешного напоминала Аарону самого себя в двадцать лет. И всё же в Саре было то, чего ему не хватало тогда, и отсутствие чего в итоге завело его в одну из самых мрачных ям человеческого существования. В ней были дипломатичность и преданность, умение признать собственное поражение и отступить, внутреннее спокойствие, готовое в нужный момент перевоплотиться и довести всех и вся до неистовства.       Сначала ему хотелось просто видеть её. Больше обычного. Потом хотелось её касаться. Нечаянно задеть плечом, коснуться пальцами, перенимая бокал, совсем безумное — дотронуться до волос. Затем пришло желание разговаривать с ней о чём-то большем, чем просто перекидываться дежурными фразами. Узнавать, какая она, что ей нравится, а что выводит из себя. Слушать её рассуждения, наблюдая, как меняется мимика лица. Смотреть, как она смеётся и как злится, как становится до раздражающего грубой, стоит ему напомнить, кто из них двоих главный.       Он понял, что дела плохи, когда впервые поймал себя на мысли, что не слушает, что она говорит, вместо этого явственно желая, чтобы она закрыла рот и он мог её поцеловать. Аарон не помнит, ни где, ни когда это было, но знает точно, что было это очень больно. Как-будто кто-то с размаху врезал ему ладонью по уху, и теперь он не понимает, ни где находиться, ни что с собой делать. Ни что делать с ней.       Не успел он научиться жить с этим желанием, как пришло другое — желание её близости. И тут-то ему и снесло его прочно сидящую, благоразумную и ответственную крышу. Как пятнадцатилетнему мальчишке с девственным пушком волос над губой ударяет в голову первая в жизни стопка водки, так и по всему его телу одной сокрушительной волной пронеслась она.       Всегда хотелось большего. Всегда, стоило ему получить желаемое — улыбку, касание, разговор, поцелуй, — необходимость взять больше неизбежно брала верх. Он обещал сам себе: «На этот раз мне хватит», а после, обретя желаемое, сам же свои клятвы и нарушал.       И вот она спит обнажённая в его спальне, а тело вновь ноет в тоске по её близости. Как очередное доказательство того, что ему всегда будет мало. Так есть ли смысл сопротивляться? Сопротивляться соблазнам жизни и девочке, что невольно — а может, всё-таки специально, — пополнила ряды его самых искушённых личных демонов.       Ему думается, что нет.