Белая ворона

      Сара только и делает, что врёт. Врёт о том, где работает и с кем видится, но чувство вины за эту ложь с каждым разом всё тусклее. Её ложь родным — как средство выживания, и в ней лежит её, Сары, спасение. Так, её мама думает, что сегодня она ночует у подруги, но эту ночь Сара проводит совсем в другом месте.       В спальне совсем тихо. Она ведёт кончиками пальцев по выступающим лопаткам и чувствует мурашки, бегущие по коже мужчины. Стоит ей дотронуться ногтями до трапециевидной мышцы и приблизиться к основанию шеи, Аарон вздрагивает и что-то неразборчиво мычит ей в ключицу. Она ухмыляется и продолжает: забирается пальчиками в то место, где шея переходит в затылок, и размеренно, с нажимом массирует. Осознание, что он млеет от её ласк не меньше, чем она — от его, кружит голову.       Аарон — тяжёлый, но ей это нравится. Она бы хотела ощущать его ещё ближе, но он сказал, что боится сделать ей больно. Сара не призналась, что любит чувствовать вес его тела, когда он ложится сверху и придавливает её к кровати так сильно, что она понимает, что не сможет выбраться, пока он не позволит. Поэтому обнимать его за плечи крепко-крепко и чувствовать своей грудью, как ходит его грудь — это всё, что ей остаётся, но и этого более чем достаточно.       Они лежат полностью обнажённые, их тёплые и влажные от пота тела переплелись. Его горячее дыхание касается её плеча, приятный запах мужских волос будоражит обоняние, а затихающая в теле пульсация напоминает о том, как совсем недавно они были близки.       Тонкий ровный шрам на плече. Сара ведёт по нему пальцем свободной руки, задумчиво вздыхает. Шутки шутками, но в таких отметинах у него всё тело. Выглядит сексуально, пока не начинаешь задумываться, насколько это больно.       — В Лос-Анджелесе подарили. Когда я был на побегушках у того мафиози — ну, я тебе рассказывал. — Хилл слегка меняет положение тела и поворачивает голову, чтобы смотреть на Сару. Ловит её чёрный локон и принимается накручивать на палец. — Я тогда совсем мальчишкой был. Меня схватили парни из другой группировки, привязали к стулу. Сказали, что будут резать, пока не сдам своих.       — И ты не сдал. — Шрам настолько гладкий, что похож на бесцветную татуировку. Ведя пальцем от его начала до конца — сантиметров пять, — Сара вдруг чувствует горечь.       — Я не стукач. Вот меня и покромсали немного. Один тут, на плече. Такой же на рёбрах и лопатке. Но мои ребята быстро подоспели. — Он спокоен, даже безмятежен. — С другой стороны, женщинам шрамы нравятся.       — Я бы предпочла, чтобы их не было.       Со смешком улыбнувшись, он скатывается с неё, ложится рядом на бок и, предусмотрительно убрав в сторону её разметавшиеся волосы, подпирает голову рукой.       — Ты слишком добрая для этого мира, детка, — Аарон шепчет и свободной ладонью приближает Сару к себе за затылок. Она едва успевает свести на переносице брови и попытаться неразборчиво возразить, как их губы встречаются в ленном поцелуе. Затем, нехотя отстранившись, Хилл ласково просит:       — Подай мне сигареты, пожалуйста.       Она тянется за пачкой «Gold Coast» на тумбе. Там же и зажигалка. Подобрав одеяло до груди, Сара выуживает две сигареты: одну вставляет ему прямо между губ, вторую — меж своих. Она ложится спиной ему на грудь, чуть наискось, чтобы её голова оказалась на уровне его ключицы, и, щёлкнув серебряной крышкой зажигалки, подносит лепесток пламени к его сигарете. Их взгляды скрещиваются, когда девушка нарочито медленно поднимает глаза от огня. Она спокойно улыбается, одновременно любуясь чертами лица, что в слабом отсвете зажигалки, выглядят резкими и острыми, а лицо в целом — суровым и непоколебимым. За ним, она знает, таится кошачья мягкость и страстная нежность, и это всё — её, только её…       Сара прикуривает собственную сигарету и, откинув зажигалку на одеяло, удовлетворенно запрокидывает голову на мужское плечо. Комнату быстро заволакивает сизым дымом. Несколько минут они курят в тишине.       — Я читала, — через некоторое время начинает О’Нил, — что после секса людям хочется одного из трёх: покурить, поесть или поплакать.       Хилл хмыкает:       — Еду мы съели, и я рад, что ты не рыдаешь.       — А ещё совсем недавно ты бесился, когда я курила.       — Я и сейчас бешусь, Сара. Просто понял, что с тобой любой искренний совет — как об стену горох.       — Советом ты называешь свои нудные причитания?       — Поэтому, — он невозмутимо пропускает её шпильку мимо ушей, — делай, что хочешь. Не моя же вина, что за семнадцать лет жизни ты не запомнила, что курение вредно?       — Татуировки, алкоголь, езда на мотоциклах, контрабанда и взрослые мужчины — тоже вредно. Подай пепельницу.       — С последним я мог бы поспорить, — опустив ей на живот взятую с тумбочки овальную пепельницу, ладонью он тянется к её волосам, и, пока Сара стряхивает пепел с сигареты, Аарон медленным широким движением убирает её волосы с лица к затылку и несколько раз неспешно целует в висок. Девушка прячет довольную улыбку, делая последнюю затяжку:       — Не ты ли ещё месяц назад сокрушался по этому поводу?       — Сейчас я бы сокрушался, не будь тебя здесь.       Его объятия становятся крепче, последний поцелуй замирает в уголке её губ. Сара прикрывает глаза и, обхватив пальцами руку Хилла, обвившуюся вокруг её груди, трётся щекой о его колючую щёку.       — Ну мы и надымили, — раздаётся её тихий голос, больше похожий на кошачье урчание, и девушка, мягко высвободившись из кольца его рук, поднимается с кровати. Откинувшись на смятых подушках, Хилл не без удовольствия наблюдает, как она, не идя, а скорее плывя, нагая, с рассыпавшимися по спине чёрными волосами, скрывающими часть татуировки дракона, направляется к окну. Сара открывает створку и, сложив руки за спиной, прислоняется ягодицами к подоконнику. Фонарный свет, проникающий в спальню сквозь тюль и незанавешенные шторы, светит ей в спину, и у Аарона по-мальчишески схватывает дыхание.       — Нравится? — тихо, едва ли не иронично, спрашивает она, следя за взглядом, блуждающим по её телу.       Её кожа — совсем белая, и только чёрные точки родинок то тут, то там напоминают о её, Сары, телесности; полусогнутая круглая коленка, изгибы бёдер, плавными линиями перетекающие в талию; грудь со следами его бесстыдных поцелуев и шея, на которой ещё совсем недавно смыкались его пальцы… и над всем этим — загадочная улыбка и снисходительный взгляд двух огромных, светящихся в темноте голубых глаз…       — Иди ко мне.       — Это не ответ.       — Очень даже.       — Так нравится? — властно, совсем по-взрослому дёргает бровью Сара, не двигаясь ни на сантиметр.       Взгляд Аарона, пытливый и тяжёлый, отрывается от её затвердевших сосков и медленно перемещается на лицо.       — Нравится, — с долей несвойственной ему покорности выдыхает он. — Очень нравится. А теперь иди же сюда.       — Сам иди, — она ухмыляется, поворачиваясь спиной и кладя ладони на подоконник. Слышатся шуршание одеяла и скрип кровати, затем раздаются его быстрые, глухие шаги. Ещё через мгновение одна горячая ладонь Хилла ложится ей на живот, другая же опускается на бедро. О’Нил вздрагивает и удовлетворённо прикрывает глаза, когда мужские губы собственнически касаются её шеи.       Пальцы бегут по коже, и кожа отзывается мурашками. Огибают повязку на левой ноге, скользят по выступающим косточкам таза. Его имя шёпотом срывается с языка, как просьба или предупреждение, стоит его ладони проскользнуть между её ног и дразняще коснуться промежности. Аарон коленом раздвигает её бёдра шире, и, пока его пальцы играючи ласкают клитор, а ладонь другой руки сжимает грудь, Сара откидывается назад и ловит губами воздух, которого ей не хватает, несмотря даже на открытое окно. Она сдавленно стонет.       — Громче, — его рука перемещается с груди под подбородок. Пальцы смыкаются на шее, подставляя её ухо к мужским губам. Язык скользит по мочке, прикусывает, опаляя жаром. Сара издаёт слабый звук, похожий на скулеж.       — Я же сказал, — шепчет Аарон властно, наматывая её волосы на кулак. — Громче!       Он входит в неё пальцами второй руки, и Сара наконец стонет в голос.       — Умница, — движения мгновенно становятся мягче, размереннее. Потянув её за волосы, Хилл оставляет на шее несколько долгих поцелуев, а затем ослабляет хватку. — Вот так… — губы скользят по подбородку, вверх, к виску, а пальцы между её бёдер двигаются ласково и аккуратно. — Я смотрю, ты любишь, когда тебе приказывают.       Он ловит её на сгиб локтя, когда её ноги слабеют от оргазма, и, подхватив на руки, относит в постель. Сара, мгновенно свернувшись под одеялом в комок, за запястье тянет его к себе и долго, медленно целует. Когда он устраивается рядом, она, разомлевшая, устраивает голову на его плече, а ладонь — на шее. Девушка прикрывает глаза, но через какое-то время шепчет отчасти сокрушённо:       — Мы не закрыли окно…       Его ладонь предупредительно опускается ей на рёбра.       — Спи.       Но она сонно вздыхает:       — Ты же замерзнешь, — и, кряхтя и постанывая, выбирается из своего одеяла-кокона, одним краем которого не глядя укрывает Аарона. Тот улыбается.       Ему думается, что она заснула — дыхание становится ровным, пальчики, лежащие на его горле, расслабляются. Чуть повернув голову, он поводит носом по её волосам — духи, его шампунь и нечто пряное. Аккуратно, чтобы не разбудить, он прижимает её к себе — эти плотные объятия длятся от силы несколько секунд, после чего он ослабляет хватку. В тишине раздаётся её бормотание:       — Аарон…       — М-м-м?       — Я кое-что знаю.       Ну, что она может знать такого, чего не знает он? И всё же Хилл слегка напрягается, как напрягается любой мужчина, когда слышит подобную фразу из уст женщины. Он хмурится:       — И что же?       Сара молчит, и от этого его брови только ещё больше сходятся на переносице. Невольно он начинает прикидывать…       — Напомни мне, — всё так же медленно двигая губами, наконец подаёт голос О’Нил. — Где мы с тобой впервые поцеловались?              Растерявшись от столь неожиданного хода, мужчина медлит.       — В Балтиморе, в доме твоего отца.       Девушка цокает языком.       — Врун, — она подавляет зевок и удобнее устраивает голову на его плече, не видя, насколько поражённым взглядом её прожигают. — Бессовестный.       Аарон не может поверить, что правда испытывает это: стыдливое жжение в щеках. Чёрт!       Эта спальня, свет единственной лампы. Сара мучается от болей в его кровати, а он, обезумев от бессилия и пойдя на поводу у своих желаний, впервые её целует…       Один короткий поцелуй, о котором она должна была забыть…       — Так ты помнишь?       Она открывает глаза, и её спокойный взгляд встречается с его удивлённым и даже немного… испуганным. Счастье, что в темноте она не может разглядеть, что и цвет его щёк — непривычно пунцовый.       — Я помнила фрагментами, но думала, что мне приснилось. Не знаю, когда я поняла. Может, когда снова оказалась здесь. В постели, я имею в виду. Поверить не могу, что ты правда это сделал, — она улыбается. — А потом, как самый настоящий засранец, ещё и нагрубил мне.       — Я… испугался. Оттолкнуть тебя казалось хорошим решением для всех.       — Ты только с виду такой умный, да? — она кладёт ладонь ему на щёку, и он целует её руку изнутри.       — … но быстро понял, что просчитался.       Сара приглушённо смеётся, и Аарон, притянув её к себе, прячет в объятиях. «Спи», — он не помнит, сказал ли это вслух или всего лишь мысленно, потому что нескольких минут в абсолютной тишине и тепле её тела хватает, чтобы самому провалиться в беспамятство.       Но сон его беспокойный. Образы, увиденные днём, встают перед глазами и сменяются с бешеной скоростью. Аарон падает в этот омут и отдается его волнам. Тревожные видения не вызывают эмоций, лишь обостряют усталость и головную боль. Минутная стрелка часов пробегает как минимум два круга, прежде чем Хилл, дёрнувшись, распахивает глаза.       Серый потолок. По голым ступням ходит сквозняк — Сара была права. Снаружи, несвойственно для столь позднего времени суток, проносится машина и с характерным звуком разбрызгивает во все стороны лужи. Аарон лежит на спине, одеяло сползло до пупка. Голова гудит монотонной болью, а во рту сухо. Он поворачивает голову, чтобы посмотреть на Сару.       — Почему не спишь?       Она лежит на спине со сложенными на груди ладонями и, не моргая, смотрит в потолок. В полумраке её лицо — белое и острое. Вопрос, заданный с хрипотцой, она оставляет не то что без ответа — вообще без внимания. Аарон, приподнявшись на локте, вглядывается в её остекленевшие глаза и гонит от себя ощущение чего-то жуткого.       — Не могу, — наконец отвечает она. Хилл откидывает одеяло и свешивает ноги на пол. Взяв с пола литровую бутылку воды, делает несколько жадных глотков.       — Хочешь? — в ответ лишь ленивое мотание головой и всё тот же взгляд в потолок. Аарон снова ложится:       — Чего ты не можешь, детка? Заснуть?       — Спать.       Прямолинейность и быстрота ответа обескураживают; к тому же, Хилл не уверен, что правильно понял.       — В каком смысле, «спать»?       Девушка поворачивает голову и с пугающей честностью признаётся:       — Кошмары снятся. Почти каждую ночь. Если вымотаться и заснуть под утро, с большей вероятностью просплю без сновидений.       Аарон опирается на локоть.       — Давно?       — Давно.       — Почему не сказала?       — А ты что, — она бесстрастно выгибает бровь, — умеешь управлять снами?       — Так, — он садится прямее. — И что тебе снится?       Тишина. Такая колючая и нетерпеливая, когда один ждёт ответа, а второй понимает, что избежать его невозможно, но всё равно оттягивает до последнего. Сара не искала исповеди, она вообще не хотела, чтобы кто-нибудь знал про… её проблемы. Однако парадоксально то, что признание, тем не менее, приносит долю облегчения и наивную мысль: «Может, если она будет не одна, она справится?»       — Всякое-разное. Люди. Писадейра. Джон.       Аарон проводит ладонью по лицу и бесшумно матерится. Точно собирается с духом, прежде чем задать вертящийся на языке главный вопрос.       — И он?       Ему не нужно уточнять, кто именно. Сара понимает его без слов, и впервые за время их краткого диалога её бесстрастная маска трескается: в секундной гримасе кривятся уголки губ и вздрагивают плечи, расфокусированный взгляд обретает чёткость. Девушка молчит, а потом на выдохе признаётся:       — Да.       Аарон хочет, чтобы она была искренней. Чтобы говорила правду, не обманывала и не юлила, как делает с остальными. Не искала с ним убежищ. Чтобы он был её убежищем.       И всё же сейчас одно это слово, краткое утверждение, на которое он сам её вынудил, заставляет бессовестно и подло захотеть противоположного: чтобы она соврала. Потому что её тихое «да» — жестокое напоминание о том, что он не справился, не уберёг, не отомстил. Всемогущий, всевластный, авторитетный и хладнокровный каратель не смог ни защитить свою женщину, ни рассчитаться за неё… многого ли он теперь стоит?       Хилл яростно гонит эти мысли прочь. Объятия, в которых он рывком прячет Сару, — крепкие, как тиски. Его губы находят её макушку, а руки сжимают безвольные, как у тряпичной куклы, плечи.       «Ты не можешь требовать от неё, чтобы она перестала бояться! Эгоист!»       Он не знает, что ей сказать. Ему страшно и тревожно от того, что она видит его насквозь. Видит, какой он жалкий, трусливый и бесполезный.       Опять эти мысли! Навязчивые, ядовитые — он отталкивает их, а они во сто крат проворнее забираются ему под корку и пульсируют, вибрируют и атакуют столь яростно, что с каждым разом от них всё тяжелее отмахнуться…       — Аарон, — в реальность его возвращает её сдавленный голос. — Мне больно, отпусти.       — Прости меня, — бормочет он, поспешно размыкая объятия, и увлекает Сару за собой: они ложатся набок, её голова — на его вытянутой руке, другой он накрывает их обоих одеялом. Они опять столь близко к друг другу, будто слились в одного человека. Тёплый шёпот скользит по лбу О’Нил, и она беспомощно прикрывает глаза, когда Аарон говорит:       — Спи. Я буду здесь. Я отгоню каждый твой кошмар.       — Это не поможет…       — Поможет, поверь мне.       — Мне так страшно. Все эти сны… они как реальные. Я будто снова в том лесу. Я его добыча, ты понимаешь? — первая невольная слеза скатывается по виску. — И я не знаю, почему он за мной гонится. Зачем. Что он сделает со мной, когда поймает?       Её слова вколачивают в его сердце пару новых гвоздей. С каким-то горящим отчаянием Аарон прижимает её ещё ближе. Гладит по голове, прячет в объятиях, успокаивает бессвязным шёпотом. Она не рыдает, всего лишь тихо плачет ему под мышку, и голос её звучит глухо.       — Он хотел меня изнасиловать или убить? Он ведь где-то ходит, живёт где-то рядом со мной. В городе я постоянно оглядываюсь, ищу его взглядом и боюсь, что однажды найду.       — Я знаю, детка, я знаю, — он баюкает её, как маленького ребёнка. А горечь, что разливается у самого внутри от испытываемой ею боли, стиснув зубы, игнорирует. — Сегодня всё будет хорошо, я обещаю. Засыпай. Я с тобой. Я тебя никому не отдам.       Сара, скривившись, мотает головой, но не возражает. Уже нет ни сил, ни воли на то, чтобы объяснить ему, насколько это страшно — жить в кошмаре наяву и во сне. Аарон поймёт, но не осознает. Посочувствует, но не прочувствует. Груз этой ноши — её, а не его.       Но она сдаётся: пусть этой ночью будет так, как хочет он.

***

      В подвале заброшенного дома тихо, если не считать трескотни ламп и заунывных стонов печатной машины. Тони и Стефана нет, но оно и к лучшему. Только Мортен, закрывшись в своей каморке со стеклянными стенами, время от времени отрывает голову от бумаг и кидает на О’Нил, сидящую по другую сторону, хмурые взгляды.       Она старается работать тихо и не отвлекаться по мелочам. Встав из-за своего стола от силы дважды за весь день, Сара склоняется над паспортными обложками и методично заполняет пространство: она вклеивает фотографии, отпечатывает на специальном принтере поддельные личные данные, чтобы в конце завершить процесс такой же фальшивой подписью. Работа идёт ладно, стремительно; пожалуй, впервые настолько плавно, что девушка даже не замечает, как бежит время. К вечеру Сара бьёт свой собственный рекорд — десять паспортов. Ещё месяц назад она едва справлялась и с одним.       Отложив в отдельную стопку последний готовый паспорт, Сара, не глядя, тянется за одиннадцатой пустой обложкой, как вдруг на стол опускаются стаканчик кофе и бумажный пакет.       — Остановись, злой гений, — Мортен, со скрипом подвинув кресло к её столу, усаживается напротив и закидывает стопу на колено. В его руках — такой же стаканчик.       — Очень мило с твоей стороны, мне как раз не хватало здесь крошек. — И всё же, вопреки брюзжанию, Сара тянется к пакету и выуживает оттуда сэндвич с индейкой, немедля впиваясь в него зубами:       — О-о-о, как в кассу!       — Ага, именно! Весь день тут торчишь, как приклеенная, глаза мозолишь. Даже пообедать забыла.       — Зато посмотри на это… — она похлопывает по стопке паспортов.       — Прожуй сначала!       — Десять штук, Мортен! Десяточка. Юбилей!       — Только я их ещё не проверял, — он отставляет свой кофе и с нарочито серьёзным выражением лица раскрывает верхний паспорт. Перевернув горизонтально, прищурив свои серые, всевидящие глазища, мужчина скользит по содержимому пристальным взглядом, выискивая неровности, неприклеенные края, чернильные следы, — в общем, что угодно, что могло бы скомпрометировать его подлинность. С хлопком закрыв паспорт и отложив в сторону, Мортен вскидывает на Сару немигающий взгляд — та продолжает запихивать в рот бутерброд — и берёт из стопки следующий.       — Вот тут, — он кладёт документ обложкой вниз и пододвигает к ней. Указывает пальцем в определённое место, и девушка, стремительно вскочив, но не переставая жевать, наклоняется ближе к столу. — Смазала печать. Здесь, видишь?       — Чёрт…       — Не больно страшно, но ты должна лучше. Ты умеешь. Только не обольщайся. — Его указательный палец строго устремлен в направлении О’Нил, но тон у него довольный. — Остальное я проверю позже и под лампами.       Сара самодовольно поигрывает бровями, после чего откидывается в кресле и, запрокинув голову на подголовник, выдаёт счастливым голосом:       — Ка-а-ак хорошо! Спасибо, Мортен.       — Съешь второй.       — Ну, нет, я так не могу. Это же твой.       — Бери-бери, я тебе взял. Я же обедал. — Он ухмыляется, видя, как она тянется к пакету, но в последний момент останавливается для уточнения:       — Точно можно? — И, получив его утвердительный кивок, выхватывает сэндвич наружу. — Ты просто ангел, а не начальник!       — Подлиза, — посмеивается он и, допив кофе, сминает стаканчик в огромной ладони. Сара сосредоточенно вгрызается в еду и не особо обращает внимание на то, как мужчина подаётся вперёд и, упершись локтями в колени, замолкает, точно собираясь с мыслями. Но стоит ей разделаться с бутербродом, он как бы невзначай замечает:       — Видел, что у тебя сегодня пошло. Решил не трогать. Меня обычно прёт, когда мыслей куча и нужно подумать. Что-то случилось?       — Да нет.       Но он её будто не слышит, потому что, вопреки своей обычной сдержанности, совершенно неожиданно спрашивает:       — Хилл, например?       Стаканчик замирает у её губ, и, так и не сделав глотка, Сара отставляет его в сторону.       — Ты тоже уже знаешь?       О том, что мы вместе…       — Мужики — те ещё сплетники, — как бы извиняясь, улыбается Мортен.       — Будь я на их месте, я бы тоже не удержалась.       Честно говоря, Сара до сих пор не понимает, с чего Аарону понадобилось столь странным способом заявлять об их отношениях. Он не из тех, кто любит показуху, и уж точно не считает нужным доказывать что-либо другим. Тот вечер в казино, когда он взял её за руку, а потом при всех попросил быть его талисманом, оставил… смешанные чувства. С одной стороны, он объявил её своей женщиной, и это приятно, чего уж юлить. С другой же, Сара боится, что это изменит отношение Драконов к ней, а ей, только-только завоевавшей их расположение, этого бы не хотелось.       Им обоим слегка неловко. Сара прячет взгляд, столь вовремя наконец припав к стаканчику с кофе, а Мортен с искренним интересом разглядывает собственные пальцы.       — Ты не подумай, — говорит он после некоторой паузы, которую заполнить определённо нечем. — Я не хочу ни лезть в ваши отношения, ни грузить тебя нравоучениями. А то подумаешь, нашёлся тут отец трёх дочерей — не знает, кому ещё присесть на уши, — он посмеивается, и этот сдерживаемый хохот отскакивает от подвальных стен, отчасти снимая напряжение. Сара отставляет стаканчик и позволяет себе улыбку. — Просто хочу, чтобы ты знала: Хилл для меня — не царь и не бог. Я его и уважаю и по-своему люблю, но, если он тебя обидит, дай знать. Его тоже иногда заносит, помутнения всякие или просто проблемы с башкой случаются, не важно. Так что для тебя я тут, в любое время.       — Пока что он ведёт себя вполне сносно.       Тот беззаботно отмахивается:       — Конфетно-букетный период. Я тоже был хорошим и ласковым, а потом своей жене трёх детей заделал.       — Мортен! — Сара хохочет, не веря, что он правда сказал то, что сказал, и прячет лицо в ладонях.       — А нечего так изумляться! Биология. Не мне тебе рассказывать, я-то это в школе проходил лет двадцать пять назад.       Она выставляет вперёд руки и отчаянно мотает головой:       — Всё, всё! Ни слова больше, я тебя услышала!       Вовремя разбавленная неловкость за неловкость не считается. Ну, или почти. Саре и стыдно, и смешно одновременно, а ещё она благодарна и смущена. И пусть ей слабо верится, что Аарон может намеренно причинить ей вред, иметь на своей стороне сильного друга — вовсе не бессмысленно.       Но может ли Аарон взаправду сделать ей больно? Наблюдая за посмеивающимся Мортеном, девушка качает головой, а взгляд её будто обращается внутрь. Вчерашняя ночь — такая странная ночь. Сначала секс, потом — слезливые откровения. Точно прорвало плотину: плачешь, зная, что нужно остановиться, но остановиться не можешь. Они первые говорили о том, что случилось в Пайн Вилладж. Точнее, говорила она, а он слушал, но что это меняет? Сара не уверена, как относиться к своей сверхоткровенности: одновременно за неё и неловко, но и дышится свободнее. Тем более удивительно то, что за ночь она не увидела ни одного кошмара. Как Аарон и обещал. Точно он остановил их все на пороге её шаткого сознания и пинком отправил куда подальше.       Нет. Как вообще она может думать о том, что он способен причинить ей боль, если всё, что он делает — эту боль забирает?       Сара слышит, как чьи-то ботинки с глухим топотом спускаются по металлической лестнице, — этот звук пробивается даже через гудение принтеров, — и возвращается из своих мыслей в реальность. Это за ней. На пороге комнаты появляется Вишня.       — Привет, волчары, — засунув руки в карманы косухи, он вальяжно облокачивается о дверной косяк. — Я приехал за самым ценным грузом нашей банды.       — Очень смешно. — Груз — это, безусловно, она. О’Нил поднимается с места и, выбросив мусор, оставшийся после перекуса, в урну под столом, принимается собирать в сумку личные вещи.       Парень же, подойдя к Мортену, обменивается с тем свойским рукопожатием. Засунув ладони в задние карманы голубых джинс, с ехидной улыбкой кивает подбородком в сторону Сары.       — Как здесь дела? Принцесса работает или просиживает штаны, пользуясь статусом любимицы босса?       Мортен, вторя его движениям, подбородком указывает на стопку сделанных ею паспортов и с гордостью, но делано небрежно отвечает:       — Она сделала. Всё за сегодня.       — Что, Вишня? Статус любимчика больше не твой, вот ты и бесишься? — Сара запихивает в сумку принесённую с собой книгу, и волосы падают ей на лицо. Её глаза лукаво поблескивают, когда она вскидывает их на парня.       — Да просто понять не могу, что он в тебе нашёл. — Сказано это с широкой улыбкой. Такой широкой, что О’Нил не может удержаться от смешка.       — В этом мы схожи. Я тоже долгое время не могла понять, что же такого он нашёл в тебе.       — Один-один, Принцесса, — чуть ли не с уважением подытоживает Вишня и поднимает ладонь вверх. Сара, закинув сумку на плечо, отбивает ему «пять».       — Валите уже отсюда, дети, — Мортен, пряча за опущенным подбородком усмешку, качает головой.       — Да, погнали. Мне ещё в супермаркет заехать нужно. Всё взяла?       — Ага. Ты проверишь остальные паспорта к моему следующему рабочему дню? — она обращается к Мортену. — Чтобы мы смогли обсудить детали.       — Без проблем, красавица, конечно, проверю.       — И спасибо тебе. За то, что ты сказал. Ну… ты понял.       Мужчина, с улыбкой фыркнув, отмахивается:       — Ерунда.       — А что он такого сказал? — Вишня заглядывает Саре в лицо, но та небрежно отпихивает его плечом, направляясь к выходу.       — Отвали!       Парень, махнув на прощание рукой второму Дракону, догоняет её у арки. Они скрываются во втором помещении, но их голоса ещё какое-то время долетают до Мортена.       — Ну, что, по лестнице наперегонки?       — А ты думаешь, с разбитым носом ты будешь более популярен у женщин?       Поднявшись, Мортен забирает паспорта и возвращается в свой кабинет. Там, потонув в огромном кресле и принявшись разглядывать проделанную Сарой работу, он не оставляет своих мыслей, что рассеянным туманом крутятся где-то очень далеко и одновременно опасно близко. Он думает о ней и о Хилле. О том, насколько они с ним шокирующе похожи. Пожалуй, даже всезнающий Аарон не замечает того, что почти сразу же, едва встретившись с Сарой и прознав про её некоторые выходки — как, например, про тот инцидент с раненным ею посетителем, — заметил он, Мортен. Ведь они с ней — отражение в одном и том же зеркале. Треснувшем, поцарапанном, с виду крепком, но на деле — болезненно хрупком.       Она сейчас — это он в прошлом. Он сейчас — она в будущем.       Они друг другу не пара, и дело здесь не в возрасте, а в тяге к разрушению — точнее, к саморазрушению, — что есть в обоих. Однажды — не обязательно сейчас, возможно, лишь спустя годы, — оно бабахнет с такой силой, что это их зеркало разлетится на тысячи осколков. И на этом всё закончится.

***

      В просторной машине Вишни, как обычно, пахнет лаймовым освежителем воздуха и играют последние хиты. Пока парень выруливает задним ходом на дорогу, Сара пристёгивает ремень безопасности. Под ногами у неё что-то хрустит. Она наклоняется и, вытащив кончиками пальцев набитый мусором пакет из McDonald's, демонстрирует его водителю. Тот, не сводя глаз с зеркала заднего вида, смачно чертыхается:       — Бурый, свинья невоспитанная. Сказал же ему, забрать все, что он здесь сожрал, — он забирает пакет и бросает его на пол сзади. — Принципиально оставлю, ему отдам. Пускай на свалку относит, или где он там обитает.       — Ты такой строгий!       — А ты думала, Принцесса, я со всеми сюсюкаюсь, как с тобой? Я их в ежовых рукавицах держу.       — И чем же я заслужила такую благосклонность?       Парень бросает на неё снисходительный взгляд и отрицательно мотает головой.       — Не провоцируй мужчину на откровения, это может закончиться очень и очень плохо.       — А мне кажется, — Сара поудобнее устраивается на сиденье и устремляет взгляд вперёд, на бугристую просёлочную дорогу, окружённую лесом, — тебе просто нечего сказать.       — Зато, я вижу, ты настроена на болтовню. Кстати, заедем в магазин, окей? Мне нужно купить бутылку красного полусухого в благодарность одной мадам.       — И ты, конечно, подробнее не расскажешь?       — Ну, почему же? Тебе просто подробно или очень подробно?       — Ладно, забудем, что я спросила.       Выехав на шоссе, ведущее к городу, они мчатся по полупустой правой полосе. Близится к концу июль, но вечера ещё светлые, тёплые, и солнце стоит высоко. Сквозь приоткрытое окно в салон заползает запах асфальта и резины, ветер играет в распущенных волосах и ласкает лицо. От дождя, прошедшего ночью, не осталось и следа. На выходных Сара собирается на озеро с Кэнди — ловить жаркие денёчки лета перед обещанными августовскими ливнями. Они сделают барбекю, накупят имбирного пива и целый день будут чередовать бултыхание в озере с солнечными ваннами на берегу. Всё, как у нормальных людей. Сара улыбается.       — О, — Вишня, чуть подавшись вперёд, указывает пальцем на огромный билборд. На нём изображён Алекс Росс — нынешний мэр Сентфора. — Дед-то, скорее всего, проиграет на выборах. Даже жалко. Я родился, а он уже всем здесь заправлял. А потом просто пришёл некто помоложе и пошустрее.       — У него ещё есть шанс, последний тур через полторы недели.       — Не думаю, Принцесса. Старик Росс уйдёт сам и заберёт с собой свою гвардию, включая твоего новоиспечённого папашу. Никогда не думал, что буду скучать по Никсону.       — Почему?       Невинный вопрос, на который Вишня не может дать ответа. «Потому что из двух зол выбирают меньшее», — мог бы ответить он, имея под большим злом Яна Сайкса, но не стал. Пусть Принцесса остаётся в неведении, пока есть время. А они, Драконы, будут готовиться.       — Как там Никсон? — вместо этого спрашивает он и снижает скорость, приближаясь к городской черте.       — Ему непросто. —Это всё, что Сара может выдавить из себя, отвернувшись к окну.       «Ему чертовски непросто. Я подслушала их с матерью разговор. Он признался, что всё потерял. Что смысл его жизни — в работе, и эту работу у него отбирают. Он старается держаться, но на деле он уничтожен…»       Она не хочет говорить всего этого вслух, потому что Никсон — враг Драконов, и этого не изменить. Но ещё он муж её матери, надёжный отец и далеко не самый плохой отчим. Возможно, в Саре всё ещё слишком много человечного, слишком много эмпатии и сострадания, потому что, как-никак, ей жаль шерифа.       — Мне его жаль, — повторяет она, и, прозвучав вслух, эти слова обретают форму. Девушка кивает сама себе: да, ей вправду его жаль, и плевать, что они по разные стороны баррикад.       — Жалость — бессмысленное чувство. Только терзаешь душу, а толку от этого никакого.       — Может быть…       Машина заворачивает на парковку "Aldi". Посетителей много, но Вишне удаётся припарковаться прямо у магазинных дверей. Он глушит двигатель, оставляя включённым радио, и хлопает по карманам косухи, проверяя наличие бумажника.       — Пять минут, Принцесса. Охраняй тачку и не заговаривай с незнакомцами, даже очень симпатичными! — Подмигнув ей из-под упавших на глаза кудрей, он вылезает из машины и, в два шага преодолев расстояние до магазина, скрывается за раздвижными дверьми.       Сара приоткрывает пассажирскую дверь, чтобы впустить в салон побольше воздуха. Из динамика играют "The Bangles" со своим последним хитом, и девушка невольно начинает отбивать ритм ступнёй. В магазин входят и выходят люди; маленькая девочка, явно дожидаясь возвращения родителей, носится взад-вперёд по дорожке вместе с чёрным миниатюрным пуделем. Жарко. Нужно было попросить Вишню захватить ей пломбир. Может, он догадается? Лишь бы догадался.       От нечего делать она начинает разглядывать панель авто, но взгляду там зацепиться решительно не за что. Ни безделушки, ни сувенира, что обычно вешают на зеркало заднего вида. Сара втягивает воздух через нос и поводит плечами в такт акцентам в припеве.       На освободившееся парковочное место слева заворачивает авто, и из него врассыпную бросаются трое мальчишек, за ними, едва поспевая, бежит их мать.       Сара оборачивается и лезет на заднее сиденье, куда закинула сумку. Хоть почитает, пока ждёт. В её окно раздаётся деликатный стук костяшками пальцев.       — Ой, простите, — бормочет она и, сжимая в руках сумку, быстро плюхается обратно на своё место. Её дверь мешает водителю соседней припаркованной машины. Девушка едва бросает взгляд на замершего у капота высокого мужчину с двумя бумажными пакетами в руках и захлопывает дверь. Не глядя на него, извинительно улыбается и опускает взгляд на сумку. Она выуживает книгу и по памяти пытается отыскать страницу, на которой остановилась. Краем глаза замечает, что мужчина, положив пакеты на заднее сиденье своего авто, садится на водительское место.       Нашла. Её глаза бегут по строчкам, возвращаясь к сюжету. Машина справа не двигается с места. Мужчина в ней не шевелится. Проходит минута. Сара, чувствуя на себе чужой взгляд, поднимает голову.       Секунда. Две. Или же куда больше?       Её пальцы разжимаются, книга падает к ногам. "The Bangles" продолжают вопить из динамиков, переходя к кульминации. Мужчина улыбается, хотя улыбка эта больше напоминает волчий оскал.       Сара не помнит, что было дальше. Сначала каменеет лицо, и застывает на губах улыбка. Потом улыбка опадает, приоткрывается рот. Выражение удивления на лице сменяется растерянностью и шоком, а потом и вовсе ужасом. Девушка отшатывается от окна, обнимает сумку, как щит. Одной ладонью закрывает рот. Потом она кричит.       Появившийся из магазина Вишня на мгновение замирает, а затем бросается к машине. Пакет с вином выпадает из его рук, бутылка разбивается и заливает асфальт бордово-красным. Хрустят осколки. Он распахивает дверь, его руки обнимают Сару со спины. Испуганный Дракон не понимает, что происходит. Её кто-то укусил? Она порезалась? Какого чёрта она так вопит?!       Вишня хватает её за плечи, трясёт и пытается развернуть к себе. На вопли начинают оборачиваться люди. Мужчина в машине продолжает смотреть.       — Сара! Сара!!! Да блять, какого?! Что случилось? — он орёт не менее громко.       Она отворачивается от окна, почти что перебираясь на водительское сиденье. Не слышит, не видит Вишню, только дрыгает ногами в попытках оказаться как можно дальше от него.       От того самого.       Холодный пот катится у Вишни по спине, а потом парень наконец поднимает голову и смотрит вперёд. Водитель в машине отрывает взгляд от извивающейся Сары и переводит его на Дракона.       И Вишня всё понимает.       — Ты… — выдыхает он, вглядываясь в знакомые чёрные глаза.       Мужчина приветственно опускает подбородок и, заведя мотор, как ни в чём не бывало выезжает с парковки.       А Сара продолжает кричать.