***
Из кухни донесся звон разбитой посуды. Скрипы древесины от тяжелых шагов. Бет закрыла рот рукой, стараясь не издавать ни звука. От страха её маленькое тельце дрожало, словно листик осины на ветру. Крупные детские слёзы катились по щекам, оставляя на грязной коже светлые дорожки. Под кроватью было пыльно, лежали сбившиеся комками шарики грязи. Страницы сложенных стопкой книг, заменявших сломанную ножку, пожелтели и топорщились в разные стороны от времени и влаги. Сквозь приоткрытую дверцу детской пробивался болезненно-желтый свет лампы. А там, в доме, ходило что-то жуткое. Бет не видела, что именно. Но она слышала это. Мощные удары по столу, хриплое дыхание. Оно чавкало и стонало, как подбитое пулей животное. Источало омерзительный запах. Когда звуки на кухне стихли, Бет опустила ручки. На влажные ладошки налипла пыль. От рыданий она подрагивала, кусая губы. Никак не могла решиться, но-таки собралась с силами и тихонечко пискнула: — Папочка! — Позвала девочка на помощь. Может, тварь и его забрала? Сперва папочку, потом её саму. Никто не откликнулся, и Бет крикнула снова, на этот раз увереннее. — Папо… Дверь детской резко распахнулась, ударившись о стену. Бет замерла, медленно подняла голову и увидела тварь, которой так боялась. Бесформенное, полужидкое, грязно-зеленое нечто с налитыми яростью глазами. Страх парализовал девочку. Бежать некуда, никто её не спасет. Содрогаясь от страха, она пролепетала: — Не надо, пожалуйста! Но тварь лишь зарычала в ответ. Обдала Бет запахом болотной гнили. Разинув пасть, чудовище кинулось на неё. Обрушилось огромным липким комом, затекая жижей в нос, в рот и глаза. Дыхание перехватило. Бет чувствовала, как стягивает шею. Воздуха не хватало. На последнем издыхании девочка отчаянно закричала, раздирая горло. Проваливаясь в густое небытие неминуемой смерти.***
Собственный крик вырвал Бет из лап жуткого кошмара. Она подорвалась на узкой кровати, жадно хватая ртом воздух. Лоб покрылся испариной, глаза в отчаянии забегали вокруг. Маленькая комната, бетонная коробка, одна из стен которой — решетка с ржавыми прутьями. Тюремная камера. Нет ни окон, ни даже дыр в стене. От спертого воздуха Бет стало нехорошо. Она никогда не страдала клаустрофобией, но почувствовала себя отвратительно. Собиралась подняться, села на кровати и тут же вскрикнула. Бок стянуло болью. Настолько сильной, что девушка свернулась в узел на кровати. Подтянула колени к груди. Воспоминания навалились тяжелым камнем на голову, отдавшись болью в висках. Дорога домой, авария, весть о смерти отца. Бой у дома Луизы и Юлиана. Кажется, она вспомнила, где оказалась. Только спокойнее от этого не стало. Темнота тюрьмы разбавлялась слабым светом лампы, горящей высоко под потолком, за пределами камеры. Одинокая лампочка, покрытая значительным слоем пыли. Бет старалась сфокусироваться на ней. Боль постепенно отпустила. Стараясь двигаться как можно медленнее и осторожней, девушка подошла к решетке. Обхватила прут и как следует дернула. Крепко сидит, несмотря на коррозию. — Черт, — выдохнула она, пнув решетку ногой. На пол посыпалась ржавая крошка. Вернувшись на кровать, Бет легла на поврежденный бок и закрыла глаза. Но тут будто жаром обдало изнутри. Девушка подтянула левую ногу и коснулась лодыжки. — Да чтоб тебя, сукин сын! — В сердцах рявкнула она, не обнаружив револьвер. Варианты побега закончились, даже не обнадежив. Вряд ли у неё есть в запасе несколько лет на подкоп решетки или ковыряния в стене. Да и ложек что-то не видно. Камера — серые стены из бетонных блоков. Кровать держится на цепях, как верхние полки поездов. Кроме матраса, набитого чем-то комковатым и неприятно пахнущим, здесь нет ничего. Желание орать и привлекать к себе внимание Бет отмела сразу. Во-первых, вряд ли её услышат. Во-вторых, даже если кто-то и придет, она слишком слаба, чтобы дать отпор. Игнорирую беспокойство и стремительно растущую в груди панику Бет заставила себя закрыть глаза. Постепенно она некрепко задремала. Вздрагивала на каждый звук, по инерции тянулась за пазуху. Туда, откуда пропала кобура с пистолетом. Нескоро, но сон-таки завладел ею. Перед глазами замелькали привычные бредовые картины. Что-то тяжелое упало неподалеку, выбивая девушку из сна. Лениво прищурившись, она разглядела неясный силуэт в тусклом свете лампы. Не предала значения, но внезапно вспомнила, где находится, и резко подорвалась. Когда зрение пришло в норму, Бет сумела рассмотреть Гейзенберга. Сердце мгновенно полыхнуло жгучей яростью. Пальцы сдавили край матраса. Мужчина сидел напротив решетки, неспешно покуривая сигару и во все глаза рассматривая свою пленницу. Бет показалось, будто с неё сдирают одежду вместе с кожей, настолько тяжелым и неприятным был прожигающий взгляд. Гейзенберг молчал, выпуская в воздух клубы вонючего дыма. Девушка машинально сунула руку в карман штанов, но сигарет, разумеется, не нашла. — Даже их забрал, скотина, — прошипела она одними губами. Хозяин фабрики говорить не торопился, и Бет взяла инициативу в свои руки. Когда находишься на волосок от неизвестности, один из исходов которой смерть, невольно начинаешься беспокоиться. Кое-как поднявшись, девушка поплелась к решетке. Прислонилась к боковой стене и медленно сползла на пол, вытянув ноги. Гейзенберг молчал. — Долго я была в отключке? — Спросила Бет первое, что пришло в голову. Лишь бы нарушить звенящую тишину. — Пару часов, — отозвался мужчина спокойно, практически равнодушно. Полез в карман и достал помятую пачку, отнятую у девушки. — Сигаретку? Его руки были запачканы чем-то маслянистым. Под ногти забилась грязь, а кожа так огрубела, что годилась в наждачку. Бет не понравилось его прикосновение, и она, спешно выдернув пачку сигарет, неуклюжим прыжком отодвинулась от решетки подальше. — Спасибо, — буркнула девушка угрюмо, зажигая одну из уцелевших сигарет. Она старалась не думать, где находится и по какой причине. Втягивая в легкие приятный горький дым, наполняя тело иллюзией энергии, Бет смогла отрешиться от происходящего. Терзаемый тревогами разум будто заснул, окутанный дурманящей дымкой. В этом угаре даже собеседник, неотесанный вояка крайне потрепанного вида, показался девушке сносным. Она украдкой рассматривала его, стараясь не поворачивать глаз. Плащ небрежно висел на широких плечах, рубашка пропиталась потом и пошла темными пятнами на груди и под руками. Армейские ботинки, видавшие щетку лишь в счастливых снах, покрывала застывшая корка грязи. Пепел падал с сигары на отросшую жесткую бороду, что совершенно её обладателя не беспокоило. Поразительно наплевательское отношение к своей внешности. Удивительно, но вид Гейзенберга, такой простой и человечный, успокоил Бет. Было бы куда хуже, окажись он затворником фабрики с безукоризненной внешностью, тут появились бы вопросы. А так сразу стало понятно — мужчине было, чем заняться. Гейзенберг закинул ногу на ногу. Скрипнули кожей ботинки. — Хреново выглядишь, детка, — констатировал он сухими словами, и медленно выдохнул в воздух белесый дым. Бет громки усмехнулась, обхватив свободной от сигареты рукой живот. — Твоими стараниями, между прочим. Подумав немного, Гейзенберг поднялся со стула и присел на корточки рядом с решеткой. Бет ощутила, как остро пахнет его тело. Сигары, пот и тот неописуемый, особенный запах, которым обладали только мужчины, причём каждый на свой манер. Гейзенберг пах неожиданно приятно, но резко, и у Бет начала кружится голова. Гейзенберг протянул ей большую армейскую фляжку, обтянутую потрепанной черной парусиной. — Держи, — он криво улыбнулся. — Это поможет прийти в себя. — Это вода? — С детской надеждой спросила Бет, но получила вместо ответа смешок. Пока он возвращался на стул, девушка судорожно откручивала пробку. Жадно припала к прохладному горлышку, сделала большой глоток и тут же подавилась. Пересохшее горло обожгло так сильно, что перехватило дух. Затем по телу разлился ощутимый жар. Пока она прокашливалась, гневно глядя на мужчину, тот ядовито ухмылялся. — Да, чистый виски прожигает похлеще кислоты, — с наслаждением протянул он. — Нравится? — Ну и дерьмо, — прошипела Бет и сделала второй глоток. В тюрьме повисла пауза, которая, на удивление, не была неловкой. Существует так мало людей, с которыми можно вдоволь помолчать, и Бет не думала, что Гейзенберг окажется одним из таких. Может, всё дело в негласной военной солидарности? Ведь бывало, что две враждующие стороны при личной встрече, без присутствия командования, вели себя с уважением друг к другу. Гейзенберг курил, пристально рассматривая свою пленницу. Вальяжно развалился на стуле и не спешил. Времени у него было предостаточно, как думала Бет. Наконец она не выдержала. Когда взгляд стал обжигать сквозь одежду, девушка завязала разговор. — Что? — Спросила она, неосознанно произнося слово с раздражением. Нервы ни к черту. — Забавная ты девка, — задумчиво проговорил Гейзенберг и подался вперед, опираясь локтями о колени. — Вроде умная, но так тупо себя ведешь. На кой черт тебе сдалась эта вшивая деревенька? Здесь же кроме болот и тварей нихера нет. Бет проглотила оскорбление, пряча недовольство за очередной затяжкой. Тлеющий табак неумолимо подбирался к губам, и девушка подумывала выкурить ещё парочку. — Это мой дом, забыл, — бросила она на автомате, не вкладывая в слова того трепетного волнения, с каким обычно люди говорят о своём доме. Слова прозвучали сухо и неубедительно, и даже сама Бет это почувствовала. — Паршивый у тебя дом, — фыркнул Гейзенберг. — Какой уж есть, — продолжать тему не хотелось, и Бет решила переключить внимание. — Ну а что ты? Давно превратился в повелителя ржавого металлолома? Мужчина отреагировал остро, резко откинувшись на стуле. По лицу, насколько могла рассмотреть Бет, пробежала судорога. Гейзенберг стиснул зубами сигару и ответил не сразу. — Тебе-то какое дело, — прорычал он, не глядя на пленницу. — Да так, чисто из вежливости спросила, — с напускным равнодушием сказала Бет, отмахнувшись от решетки. Пепел сигареты попал ей на штаны. Спешно смахивая его, девушка продолжала. — У меня сейчас нет настроения, чтобы спорить. Откинув голову на стену, Бет позволила себе закрыть глаза и отстраниться от происходящего. Физически ощущая, как взгляд Гейзенберга бродит по ней, не выпуская из вида ни сантиметра тела. Девушка покорно позволяла осматривать себя, игнорируя неприятную мелкую дрожь в груди. Постепенно в молчании к ней начали возвращаться тревога и настороженность. Одному богу известно, что на уме этого типа. Может, он просто её убьет? Или предпочтет развлечься перед этим? От последней мысли мурашки побежали по коже быстрой волной, а плечи передернуло, словно от холода. Мышцы внизу живота протестующе напряглись. Подтянув колени к груди, Бет попыталась всеми силами отмести от себя мысли об изнасиловании. Даже сдавила кончик сигареты пальцами, растирая раскаленный пепел. По крайней мере, успокаивающе думала Бет, она всё сделала правильно. Отец был бы доволен ею. Он всегда защищал деревенских и ставил их жизни выше своей. Ровнял соседей с близкими и помогал, чем мог. Отдавал последние крошки, голодал, но спасал от нищеты друзей и знакомых. Бет невольно копировала его жесты. Кто ещё пожертвует собой, спасая кучку… незнакомых людей? Здравый смысл неожиданно кольнул, выбравшись из недр подсознания. Бет тряхнула головой, загоняя его подальше. Нет, она поступила правильно. Так, как хотел бы папочка. — Где, говоришь, ты служила? — Голос Гейзенберга донесся будто издали, вырывая Бет из тяжелых мыслей. — Я не говорила, — резче, чем хотелось, отозвалась она. Совесть заставила прикусить язык. В конце концов, Гейзенберг ничего плохого ей пока не сделал. — В западной Африке, в отряде быстрого реагирования. Кривая усмешка коснулась её тонких губ. Отбросив окурок в стену напротив, Бет обхватила колени руками, закрыла глаза и погрузилась в воспоминания. Кожу вновь опалило жаром пустыни. На краю подсознания зашелестел песок. Она отчетливо, будто наяву, увидела свой отряд. Знакомые лица, сияющие улыбками и верой в счастливое будущее. Каждому, включая Бет, промыли мозги обещаниями хорошей оплаты контракта. Они мечтали вернуться домой и увезти семью из деревни. Наивные идиоты. Каждый, чье лицо Бет видела в темноте, погиб. Никто, кроме неё, не вернулся домой. — Нас забрасывали в самые горячие точки, — рассказывала Бет, расхаживая по камере. Не потому, что нашла в Гейзенберге благодарного слушателя. Просто должна была поделиться хоть с кем-то, пока жива. — Бросали на передовую, как пушечное мясо. Подростков, не обученных держать в руках ничего, кроме лопаты. Сволочи. В первом же бою твари уничтожили половину отряда. Полсотни детей осталось в пустыне, столько же превратилось в чертовых зомби. Ты знаешь, каково стрелять в ребят, ещё утром стоявших рядом с тобой на построении? — Завязывай откровенничать, — буркнул Гейзенберг. К нему вернулось хмурое настроение, тенью опустившееся на лицо. — Всё настроение испортила. Задетая за живое, Бет впилась в хозяина тюрьмы свирепым взглядом. — Ты всё равно меня убьешь, — язвительно рявкнула она. — Так что к черту… — Разве я говорил, что хочу тебя убить? — Перебил её мужчина. Бет нахмурилась. Мысли об изнасиловании невовремя напомнили о себе, заставляя девушку стиснуть зубы. — Тогда что ты собираешься со мной делать? — Процедила Бет сквозь зубы, сжимая пальцами край матраса. Поймала навязчивое дежавю. Тяжело поднявшись со стула, Гейзенберг подошел к решетке вплотную. Его фигура загородила тусклый свет, от чего камера погрузилась практически в кромешную тьму. — Поверь, детка, у меня множество вариантов! — Начал было он уверенно, но тут голос дрогнул. — Могло бы быть, но есть маленькая проблемка. Видишь ли, не я один развлекаюсь с людишками из этой вонючей дыры. О, пардон! — Он издевательски ухмыльнулся. — Из твоей деревеньки. — Пошел ты, — рыкнула Бет. Мужчина грубость проигнорировал. — У меня была обязанность развлекать мою… кхм, семейку. Те ещё мрази, скажу я тебе. Жадные до зрелища, особенно некоторые. Они-то тебя и прикончат. Увы и ах, мне придется снова тащиться за живой игрушкой. Пораженная услышанным, Бет подскочила с кровати. Наплевав на боль и подкашивающиеся ноги. Внутри полыхнуло дикое возмущение, перерастающее в неудержимую ярость. Девушка схватилась за ржавые прутья, чтобы не потерять равновесие. — Черта с два, грёбаный ублюдок! — Крикнула она Гейзенбергу в лицо, едва сдерживая злость. — Ты обещал, что не тронешь их… — Да нихера я тебе не обещал, — рявкнул он и широко улыбнулся. Резким движением щелкнул пальцами перед носом девушки. — Раскрой глаза, малышка. Ты не в том положении, чтобы иметь собственное мнение. Правда больно кольнула изнутри. Стиснув зубы, Бет упрямо впилась взглядом в мужчину. Она не собиралась сдаваться. — А если я выживу? — Это вряд ли, — отмахнулся Гейзенберг, возвращаясь на стул. — Но всё-таки? — Не унималась Бет, пылая изнутри от страха и слепой уверенности. — Если проживу достаточно долго, чтобы ты и твоя семейка оставили деревню в покое? Внезапный приступ гнева заставил Гейзенберга громко зарычать. Он схватил стул и со всей силы швырнул в стену. От грохота Бет вздрогнула, но ещё сильнее сжала прутья. — Да пусть провалится этот кусок дерьма ко всем чертям! — Завопил мужчина, грозно приближаясь к решетке. Так близко, что Бет могла с легкостью коснуться его лица кончиком носа. — Почему ты так её защищаешь? — Это мой дом! — Крикнула Бет как можно громче, чтобы и сама смогла поверить. — Полная херня! Ты, — мужчина ткнул в грудь девушки пальцем, — не идиотка, чтобы так рисковать. Ты солдат! И прекрасно понимаешь, что… — Ты нихера обо мне не знаешь! — Перебила его Бет, со злости дернув решетку. — Да, но я был на твоём месте, — выдал Гейзенберг. — И прекрасно знаю, каково это — сидеть на заднице ровно и ждать, когда тебя прикончат! Только у меня, в отличие от вашего блядского высочества, не было выбора. И никто, черт побери, никто из твой херовой деревни и пальцем не пошевелил, чтобы меня спасти! — О-о-о, пожалеть себя прикажешь? — Язвительно протянула Бет и усмехнулась. — А как же твоя хваленая семейка? Она не заметила в пылу ярости, как парализовало Гейзенберга после её слов. — Чтобы никто не кинулся спасать такое сокровище… Мощная рука ринулась через прутья. Пальцы обхватили горло девушки и надавили с такой силой, что дыхание оборвалось. Бет жалобно пискнула, вцепилась в рукав Гейзенберга, пытаясь ослабить хватку. Несколько томительных секунд её жизнь была у него в руках. Полыхнули адским пламенем глаза, в которых Бет увидела на миг своё отражение. Затем огонь ярости погас. Хватка ослабла, и Бет смогла со свистом втянуть в лёгкие воздух. Не надо быть гением, чтобы понять, где именно у мужчины больная мозоль. Но неожиданно, совершенно ни к месту, Бет начала мучить совесть. Кому, как ни ей, знать о ценности семьи и том, что есть темы, затрагивать которые не стоит. Грязно выругавшись, Гейзенберг ринулся прочь. — Прости, — торопливо крикнула Бет ему в спину. Мужчина остановился. Медленно повернул голову, словно не поверил своим ушам. Но Бет не собиралась повторять. Хватит и того, что было сказано. — Они мне не семья, — обиженно сказал Гейзенберг, не поворачиваясь к пленнице. — Осторожнее, детка. Пока ты ещё на моей территории. А я знаю тысячу и один способ заставить тебя жалеть о сказанных словах. — Я тебя не боюсь, — пропищала Бет настолько слабым и надломленным голосом, что прозвучало до смешного жалко. — Что-то не очень в это верится, — усмехнулся Гейзенберг. — Знаешь, я с наслаждением посмотрю, как тебе выпустят кишки и подвесят под потолком подыхать. Это будет незабываемое зрелище! — Не дождетесь, — упрямо гнула девушка свою линию. — Дождусь, — мужчина резко обернулся. — А потом вернусь в деревню и убью каждого, кого встречу на пути. И виновата в их смерти будешь ты, чертова сучка! Перед глазами пошла пелена тумана. Свет лампочки померк, погрузив сознание в кромешную тьму. Ноги подкосились, Бет без сил рухнула на пол. Её била мелкая дрожь от воспоминаний, загнанных в самый дальний угол подсознания. Страх, отчаяние и жгучая обида разливались ядом по венам. Прожигали изнутри, а над ухом звучал до слез знакомый, родной голос: — Ты виновата в её смерти, Элизабет! Из-за тебя… — Хватит! — Закричала девушка, вцепившись в голову руками. Она дрожала, забившись в угол камеры. Словно перепуганный щенок. Рвано дышала, и отчаянно кусала губы, пытаясь сдержать наполнившие глаза слёзы. Паническая атака накрыла её с головой. Мощной волной захлестнула, лишая возможности вздохнуть. Много лет Бет не испытывала приступов, и уже позабыла, как с ними справляться. Хватала ртом воздух, царапала ногтями грязный пол. Движения Гейзенберга были медленными, тягучими. Он подбежал к решетке, порывался отпереть замок. Бет поразила внезапная ненависть. К нему, деревне, былым знакомым и собственному прошлому. В голове звучали заевшей пластинкой ядовитые слова. Ты виновата. Ты виновата. Ты виновата… Хлесткая пощечина привела её в чувство. Болью обожгло щёку, пляшущие перед глазами образы обрели четкость в удивленном (или растерянном?) лице Гейзенберга. Глотая слёзы, Бет осмотрелась и поняла, что вцепилась в его рубашку мёртвой хваткой. В тот же миг разжала онемевшие пальцы и отпихнула мужчину. Неосознанно вытерла ладони о штаны. — Это что за хренотень была? — Спросил Гейзенберг, не сдвинувшись с места. Столкнуть такую махину надо постараться. — Припадок? — Какая тебе разница?! — Рявкнула Бет, испепеляя мужчину глазами. Раньше никто не видел её паники. Стыд смешался со злостью, рождая гремучую смесь. — Блять, просто оставь меня в покое. Или пристрели, если так этого хочешь! Не дожидаясь ответа, Бет заползла на кровать и уткнулась лицом в стену. Зажала уши руками, лишь бы не слышать, как рассыпается в ругательствах Гейзенберг. От оглушительного хлопка решетки девушка вздрогнула всем телом. Несколько минут лежала неподвижно, пока в тюрьме не воцарилась звенящая после криков тишина. Мужчина ушёл, оставив её наедине с собственными кошмарами. Бет должна была защитить деревню, как хотел того отец. Была обязана справиться! Но не смогла этого сделать.