Предположим, что мир — это только одна из шуток господа бога.
Разве поэтому не стоит превратить его из плохой шутки в хорошую? Б.Шоу
Съёмочный процесс начался через двое суток, после приезда группы — расположение, ориентирование и перестройка графика заняли много времени, поэтому в утро третьего дня все сновали туда-сюда, торопились, не замечая остальных. Несмотря на полный разлад в действиях, команда умудрялась выполнять свою работу хорошо. В частности «команда Z», которой было поручено приручить Бён Бэкхёна — артист изначально отказался от съёмок в деревне, расположенной в паре километров от Кванджу. Разумеется, возглавлял команду героев менеджер, к сожалению, не слишком разбирающийся, какая же существует управа на эту маленькую бестию. А Бён действительно был дьяволом — его сценический образ не больше, чем картинка, идеальная и сгармонированная словно Джоконда этой эпохи; в действительности Бэкхён был тем ещё капризным ребёнком — часто отказывался выполнять расписание, тогда все говорили «зазвездился», вёл себя отстранёно или чрезвычайно холодно, в общем так, чтобы люди вне работы не трогали его вообще. «Команда Z» не понимала, каким образом убедила Бёна играть, но очень гордилась своим достижением, глядя на Бэкхёна в небесно-голубом ханбоке с белыми вставками. Он был слегка великоват, поэтому свободно струился по телу юноши; когда поднимался сильный ветер, нежные полупрозрачные пласты ткани танцевали, увлекаясь свободным искушением — выглядело эффектно, особенно в кадре. По сюжету фильма, ради которого команда добралась до старой деревни, где люди до сих пор живут в ханках*, некогда принадлежавших небогатым крестьянам, события возвращают в нас эпоху Чосона. Принц Ли Рим, спустя месяц, после смерти отца, так и не был коронован путём проделок действующих министров — это вызвало смуту среди народа, началась паника и пошли слухи, что наследный принц давно скончался. Это послужило катализатором для следующего шага министров — реального убийства принца; на трон, конечно же, они планировали посадить его слабоумного двоюродного брата и представить к нему регента — главного императорского министра. Принц Ли Рим, предчувствуя смерть, сбегает в ночь перед планируемым покушением — он отправляется к границе территории Великой Империи Цин, чтобы найти сосланных туда мать и сестру за якобы неудавшееся покушение на жизнь предыдущего короля; имея при себе доказательства, принц отправляется туда в одиночку, а следом за ним идёт целая армия наёмных убийц. Деревня ханок, где проходят сегодняшние съёмки, служит принцу местом укрытия и передышки; здесь он встречает мошенника, который за круглую сумму денег соглашается помочь. — Так от чего бежишь, аристократишка? Чью-то невесту осквернил? Или хочешь, чтобы я тебе вдову украл? Последним не промышляю, уж прости!* — вор кривит рожицу, а сам глазами осматривает нового "дружка", оценивая, что при возможности он сможет получить ещё помимо денег. — Звать-то как тебя? Бён останавливается в узком коридоре ханок, поворачиваясь, он сбивает вора с ног пышностью одежд и мечом в ножнах — кончик последнего оказывается около лба актёра, играющего мошенника — Чанёля. — Если ты надеешься обокрасть меня — твоя голова узнает, что значит оказаться в петле. Я нанял тебя не для защиты, как видишь, с этим я справлюсь сам. Будь верным, гордым и честным хотя бы раз в жизни, тогда твоя награда в конце нашего пути может увеличиться многократно, бродяга. — лицо Бёна бело, кожа сияет под лучами солнца, а глаза, спрятанные под тенью ката*, сверкают презрительным, но добрым светом. — И! Снято! Отлично, ребята! Небольшой перерыв, Чанёль, дальше снимем Вашу сцену крупным планом и отправимся в лес; Бэкхён, можете отдохнуть и отправляться в лес, готовиться к съёмкам драки, начнём через час. — режиссер хлопает в ладоши, счастливый и довольный уходит пить кофе. — Эта роль тебе подходит, — гигант толкает "принца Рима" в плечо и отправляется повторять сценарий. — Кстати, не забудь, что ты обещал мне ужин. — они знакомы давно, Чанёль из тех редких людей, кто с лёгкостью терпит характер Бэкхёна, чем это вызвано не знает даже менеджер, как будто какая-то тайна кроется в этой загадочной дружбе. Бэк провожает друга взглядом, куксится, ему сегодня нехорошо — болит голова, ломит кости, температура повышается, особенно вблизи Чанёля, от которого пахнет дымом сигарет, кедровым орехом и маслом ши. Устало, он отстраняется в тень одной из ханок, закрывает глаза, но чувствует на себе взгляд, его губы расплываются широко, даже ехидно. Чонин сбежал вчера, избегал, прятался, не мог дышать; его тело подверглось пытающему жару, отдалённо это напоминало симптомы его страшной болезни, его страшные приступы — единственное отличие, Ким сохранял разум. И раз за разом в его голове крутился томный поцелуй с парнем, увиденным второй раз в жизни. Нега ломала изнутри, разрушала границы, строящиеся годами. Непонимание себя впервые снизошло к молодому священнику — кто он, чёрт возьми? Разве он слуга Бога, слуга духов, если так легко, с таким удовольствием поддался проделке дьявола? Дьявол! Теперь он приспешник? Чонин не спал, выглядел изнурённо, измучено, выжато. Потемневшими и покрасневшими глазами он смотрел в тень ханки — каждое движение Бёна резало по телу, оно отзывалось неведомым ритмом и усталостью, мучающей каждую секунду. Как Бэкхён прикрывает глаза, как улыбается, как ножкой разрывает воздух — всё это было похоже на плохой сон. Ужасный. Отвратительный. Мерзкий. Грешный. В горле пересохло. Блестящие глаза встретили тьму, которую не могли рассеять. Чонину было слишком тяжело, он не мог оторваться от взгляда, обращённого к нему, его сознание смаковало каждую секунду внимания дьявольского создания, сидящего в нескольких метрах. Омерзение. Святая Дева, приди на помощь этим грешникам! — Чонин, Вы совсем плохи! — отец Ким трясёт молодого священника за плечо. — Идите в дом, Вы не в том состоянии. Что я говорил? — Чонин не видит отца Кима, его образ размыт и только Бён чёток, светится и гипнотизирует. — Я помогу ему, святой отец, а Вы должны проводить группу в лес, он ведь рядом с собором? — у Бёна страшная улыбка; улыбка победителя, дьявола-искусителя. — У нас как раз есть, что обсудить, Ваш младший коллега хотел записать меня на исповедь, мы обсудим это. А, ещё, кажется, на съёмочной площадке какие-то бесы, у нас который день мелкие странности творятся. Обсудите-ка это с режиссёром. Они уходят. Молча. На мосту, соединяющему деревню и территорию церкви — пугающе страшно, поднимающийся ветер ласкает ханбок, прозрачные ткани скользят по чёрной рясе, по торсу, по шее, по щеке ... Снова пахнет розмарином, сладко, с остротой, нотами сосны, сложными духами. Чонин притягивает ткань к себе, вдыхает, уставшие глаза смотрят на Бэкхёна. — Признайтесь, все священники такие? Если да, я подумаю о том, чтобы ходить в церковь почаще. — Бён разворачивается, встаёт напротив и замечает резкую осунутость. — Вам так плохо оттого, что Вас влечёт ко мне? — приподнимается, Бэкхён дышит на металлическую деталь, она согревает кожу. — Ну же, сдайтесь, Вам снова будет хорошо, Вам понравился наш вчерашний поцелуй? — Бэкхён кладёт руки на плечи молодого священника, из улыбающегося рта торчат острые клыки, улыбка завораживает, Ким наконец дышит. Розмарин остро врезается, Чонин внюхивается, он вдруг видит отчётливее, но мыслит туманно — у него нет дежавю, но близость непозволительно хороша и неведомо приятна. — Я не верю в Вас, — отвечает Чонин, он вдруг вспоминает вчерашний вопрос и злит Бёна, тот отстраняется. — А в кого? В Него? В двенадцать духов или только в Белую волчицу — ведь она святая праведница? Уж тогда лучше в Бурого волка! — Бён явно озлоблен ответом того, кто не поддаётся его влиянию, усиливающемуся к каждому полнолунию. Чонин смотрит с обожанием, но возвращающийся в трезвость разум останавливает от любых ответов. Искра, зародившаяся на пару мгновений, угасает. Никто из них не верит. Никто из них не живёт. Никто.