— The savior.

Он скоро будет… кажется, идет, Нет — если он не будет — право, Злой дух меня толкнет С ним заключить расчет кровавый… «Арбенин», М. Лермонтов

      — Ли Рим! — крик оглушает, Бэкхён чувствует резкую боль в груди и падает на землю, в его груди меч, а перед — лицо предателя, его стражника из дворца, так и не ставшего настоящим защитником.       — Ты жалок, предатель, — из губ сочится кровь, алая струйка бежит по обнажённой шее и легко впитывается в ткань ханбока. — Чего ты этим добьёшься? — в глазах у «принца плывёт, но он находит силы держать жёсткую ткань одежды убийцы. — Ты так и останешься не больше, чем наёмником, жалкой собакой, вертящей хвостом от страха перед повелителем.       Другой актёр пинает Бёна в больное плечо — от самой настоящей боли «принц» корчится, грузно дышит и больше не остаётся в силах держаться за что либо. Бён «теряет сознание», медленно опускаясь головой на землю, а рука ещё долго тянется вслед убийце, уходящему за пределы кадра.       — Снято! Превосходно, Бэкхён, с одного дубля! Сехун, Вы тоже отлично сработали, пинок такой реалистичный, превосходно! Так-так, готовимся к следующей сцене.       Работа кипит — график съёмок, постоянно ломающийся из-за напастей самого разного рода, с каждым днём увеличивается — команда не успевает в срок, а больше всего боится. Многие паникуют, говоря, что чувствуют присутствие страшного беса, который вселяется в людей и животных.       С полнолуния прошло две недели — именно его команда считала точкой отсчёта и считала дни, лишь бы успеть закончить работу до нового; большинство не хотело здесь оставаться.       Отец Ким тоже был обеспокоен — обычно спокойная местность увядала, некоторые деревья в аллее, ведущей к святой тропе, начали гнить, во время служения обязательно что-нибудь падало — последнее можно было свалить на леди Ли, которая неуклюже заменяла сестру Чон, госпитализированную на весь майский месяц.       А ещё царила жара. Настоящее пекло, будто территория церкви медленно начинала уходить под землю и купаться в адском огне — с каждым днём луна светила всё меньше, ночь окутывала всех целиком и не было видно ничего, кромешная тьма сокрушала и заглатывала каждого.       Разгневанный дух бродил вокруг.       Если сила Белого волка находилась в отражении света луны — искристом серебристом цвете, то мощь Бурого волка хранилась в потёмках мрака — в новолуние, когда спутницы Земли не видно на небе, его силы достигали пика.       Юродивый дух долго копил силы — теперь каждый его шаг оставлял испепеляющую дымку, он передвигался быстро, в тени$ незаметен и вездесущ везде, где есть хотя бы кроха тьмы.       Люди — жалкая подпитка, их организм настолько слаб, что они сразу сходят с ума, когда становятся сосудом для духа Бурого волка. Животные — умирают.       Веками ослабленный дух Бурого волка скитался по Земле, подпитывал силы, грезил и существовал местью, его рассудок постепенно ослаб и он стал истинным воплощением обезумевшего, после не способного на раскаяние.       Он нашёл своего потомка, но не мог совладать с ним — духовная преграда стояла перед ним в обычные дни, а в полнолуние Бурого волка испепелял мерцающий свет луны, сила Белой волчицы защищала Чонина.       — Нет же, сюда нельзя, Бэкхён, — Ким смеётся, пробираясь сквозь заросли за волком, за эти две недели он испытал много новых чувств, но главным стал стыд — испепеляющий взгляд Чунмёна сглаживали только нежные поцелуи в тени статую девы Марии.       В ночь новолуния у озера было особенно темно, небо заволокли тучи, две фигуры оставались особенно незаметны. В обычные ночи шерсть Бёна не светилась и оставалась серой; он мог принимать образ волка благодаря талисману, который контролировал разум и силы. У Чонина пока что не получалось. И вообще ему не нравился оберег — он напоминал рамки, в которые его загоняли с рождения; он ставил под сомнение силу талисмана, потому что его мечтой всю это жизнь было — торжество над зверской сущностью путём своих сил.       — Ты что, не веришь в меня? — из воды выглядывает голова, Бэкхён убирает волосы и умывает лицо, из тёмной глади его тело не торчит даже на половину. — Почему ты сомневаешься в силе талисмана? В нём наши знания, вековые знания, проверенные поколениями! Чонин, ты больше не обратишься в безумного волка. Разве что, — нахальная улыбка и свист оглушают Кима, когда он снимает чёрную рубашку, — в постели со мной.       — Я просто не понимаю почему никто не нашёл способ существовать без талисмана, должно быть что-то ещё? — ветер поднимается и развевает чёрные кудри, Чонин садится около края озера и трогает воду — холодно. — Ты не замёрз?       — Температура моего тела примерно такая же, в отличие от тебя. В отношении нас не действует логика, только предания и родовое проклятье, волчонок. — Чонин улыбается, он полюбил это прозвище за пару дней; он ненавидел свою зверскую сущность, сейчас она его интриговала и своеобразное ласковое обращение приносило удовольствие.       Они долго смотрели друг на друга, разговаривали, пока не пробила полночь. Новолуние взошло на пик своей силы.       За спиной Чонина распустилась дымка, словно два огромных вороновых крыла, она обняла молодого священника и спрятала во мраке. В разрастающемся чёрном тумане Бэкхён увидел свет — окровавленные глаза светились и с ненавистью смотрели на блёстки света, витающие позади Бёна.       Чонин трансформировался — он не заметил этого, одежда разорвалась, браслет разрезал острый коготь темноты; к самому сердцу, по сосудам начала прокрадываться тьма, возбуждая старые воспоминания — как он мучился, жаждал, глотал кровь ... В голове не было ничего больше, только страшные минуты обращения и воспоминания, о которых он не знал — о смертях и ранах, причинённым другим.       Память как бы нарочно подкидывала ужасающие моменты — самый страшный, один из последних пережитых, как он ранил Бёна; плечо ещё не зажило и каждый день, смотря как Белый волк купается в озере для скорейшего исцеления, Чонин корил себя.       Кристально-голубые глаза — его свет, его надежда. В их теплоте он всегда находил спасение, томление, их искры всегда завораживали и предавали сил.Глаза Бэкхёна, его истинная светлая душа.       Тьма расправляет свои крылья — чёрный дух выбрасывает высоко вверх, тогда его дымчатая сущность несётся прямиком к Бёну — словно стрела, она пронзает тело юноши целиком и овладевает, жилы чернеют и пульсируют, вместе привычных искр, тело охватывает молния, белок заполняет краснота и света не видно — он сокрушён дьяволом.       Серый волк рыча, выпрыгивает, тело дымится и с невероятной скоростью оказывается на берегу — телепортация. Он смотрит за Чонина, на светящийся отблеск, ослабленный в эту ночь. Наконец настало его торжество!       Ты должен спасти его.       Чонин оборачивается — никого.       Я помогу тебе — как и всегда. Нам всего лишь нужно верить, каждому во своё, и помнить — у нас одна цель, спасти хранителя. Дай мне лапу.       Чонин видит только редкие отблески света и наугад протягивает дымчатую лапу — вдруг его озаряет свет, он видит бесконечное сияние чистейшей души, разглядывает очертания огромной Белой волчицы с голубыми прожилками на мордочке и лапах.       Мы — та сила, что разрушает миры. Свет и темное пространство. Чтобы спасти его, наши мысли должны быть едины.       Бурый дух Юга, за много веком ты так и не смог обрести покой — твоя душа пропала, сгорела в дыму собственного ничтожества, отныне ты навеки изгоняешься из этого мира мной — Белой волчицей Севера и своим прямым наследником — Чёрным волком Востока. Прими свою смерть и отправляйся на Божий суд!       Сияние — свет, смешивающийся со тьмой, охватывает серого волка — как будто в старом мультфильме два тела резонируют и разъединяются. Бэкхён свободен. Чёрная дымка растворяется. Красные глаза тухнут. Вселенское зло наказано Богом и ниспослано в самую яркую часто Вселенной, испытывать вечный муки агонии лучей благородного света.       С этого времени ты — первый из ночных духов, кто смог обрести свои прежние силы, Чёрный волк Востока, я склоняю перед тобой свою голову и прошу спасти моего наследника, научить и стать ещё лучше.       Ты — надежда духов.