American McGee’s Alice - Battle With the Red Queen
Темные, извилистые коридоры ее разума - до сих пор потёмки. Искаженная страна чудес, отравленное зазеркалье в трещинах. В ее ушах слышится перезвон серебряных колокольчиков, бубенцов на шапочке паяца, и он заглушает это мерзкое чавкание чудовища, что пережевывает, раздирает в клочья ее разум. До сих пор? Все верно, все верно. Ванда Пуноц была многоликой Алисой, она же скрывалась под гнилой маской Красной Королевы. Червей как и карточных, так и личинок опарышей, что копошились в ее мозгах. Временами блондинка сидела на подоконнике, всматриваясь в городские дали, горизонты каменных джунглей, пока маленькая Марша спала в своей колыбели. Пока отца не было не дома, механизмы ржавели, шестерёнки скрипели, болтики вывались. Ползай по полу, ищи каждый в попытках все починить самостоятельно. Но каждый раз, оказавшись на коленях, ты будешь чувствовать кожей битое стекло. Выкрашивай белые розы в алый, все во славу Королеве! Это просто поток твоего больного сознания, Ванда, успокойся. Выпей двадцать капель галоперидола, чтобы ужас уполз, собрал свои липкие щупальца, убаюкался в твоей груди. И имя этому ужасу - ты сама. И такими вечерами Пуноц разворачивает смятые бумажные листья. Бумага пропиталась расплывшимися от слезных капель чернилами и чем-то бордовым. Интересно, чем? Такими вечерами Ванда читает то, что писала в лечебнице.Облачные маршмеллоу - Твои белоснежные кудри рассыпаются по подушке из шёлка; Тебе все наконец надоело, И любовь, и гниль, и чистота, и сладость порока. Ты тонешь в болотной трясине своей собственной желчи; Твой яд стекает по стенам, заполняет нашу обитель, Вот, смотри, уже набралось по плечи: Ты наш самый грязный спаситель.
«Разрезаю пополам спелый лимон, нож впивается в него, мякоть шумно трескается. Мне бы хотелось представить, что это твоя плоть. Что это твоё сердце. Я беру половинку, сок стекает по руке, щиплет мелкие ранки. Желание сделать себе ещё хуже неумолимо, я слегка прислоняюсь языком к кислому фрукту и закрываю глаза, пока из самого уголка стекает крохотная слеза мести. Жизнь дала мне лимоны, но я не стану делать лимонад. Я буду вгрызаться в них голыми зубами. Я буду высасывать этот кислый сок взамен твоей соленой крови. И вот сейчас мне хотелось бы, чтобы неугомонные растения, мутирующие все страшнее с каждым днём, наконец проломили мне хребет; чтобы стебли обвили рёбра и сдавили их до трещин; чтобы тогда мы с моим вновь и вновь загнивающим садом наконец превратились в чистое золото. Когда ядовитые тучи все же расползутся, покажется солнце, и мои драгоценные останки будут переливаться в его нежных лучах посреди пустого, давно уже мертвого города. Металл и обрамляющие его камни будут сверкать сквозь пыль и пепел, но все это богатство уже никто никогда не найдёт - я надеюсь. Достаточно, хватит с меня. Каково родиться ангелом, заранее проданным Сатане? Теперь вы знаете. Кажется, мы пришли к гармонии. Из чистых грозовых туч, не наполненных токсинами, хлынет свежий дождь, что смоет всю печаль без остатка, оставляя после себя лишь истинную красоту и кристальную ясность. Мягкой поступью к безымянной могиле приблизится когда-то самый прекрасный из ангелов. Он поднимет с мокрой земли металлическую розу, что все же до сих пор пахнет как свежая. Он соберёт драгоценности в алую бархатную ткань и унесёт с собой - не из-за того, что они блестят, из-за того, что даже Дьявол может быть сентиментален. Ему ее обещали, но он так ее и не коснулся. И только крохотные вьюнки, что незаметно и так послушно потянулись к его руке, знали, что на самом деле он был единственным, кто был рядом всю жизнь. И она врала о своей липовой надежде не быть найденной». И Ванда так боится, что когда-нибудь за ней снова придут. Так сильно, что хватает в руки дочь, бродит по квартире, баюкая, напевая «White Rabbit» Jefferson Airplane. «В воздухе летает пыль, забивает горло, липнет к языку; дыхание затруднено останками мира, в носоглотке саднит, глаза слезятся, будто это все симптомы аллергии на смерть. Там, где есть ангелы, есть и демоны, кровожадные и клыкастые, с раскалённой обугленной кожей, хищными глазами, что становятся доступны твоему взору слишком поздно. Недавно я поймала себя на мысли, что мне нравится замерзать. Возможно, это одна из форм самоистязания. Мне нравится чувствовать, как леденеют пальцы и кончик носа, тогда ты можешь позволить себе выпить горячего чаю и закутаться в плед. Но речь пойдёт совсем не об уюте. Мне нравится проводить себя через что-то темное и холодное, чтобы затем наградить заветным домашним теплом. Можно ли сказать, что таким образом я подсознательно тренирую свою душу? Закаляю ее? Всегда, когда проходишь через темные времена, и впоследствии ожесточаешься, ты думаешь: а могло ли быть ещё хуже? И с тех пор, как тебя посетит эта мысль, ты будешь желать укататься в ещё более густую тьму, и все для того, чтобы стать ещё жёстче потом. Я наслаждаюсь твердостью своей души. А ты? Нет, в ней по-прежнему имеются пробоины, через которые, бывает, сочится слабость, но я быстро их затыкаю. Знаешь, как говорится, есть люди, которые сгорают в огне, а есть те, кто становится им. Мне больше нравится ассоциировать боль с холодом, ведь и о лёд можно обжечься. Но холод, в отличие от огня, настигает тебя незаметно: ты полночи можешь не осознавать, что мёрзнешь, и понять это лишь тогда, когда по привычке перед сном укроешься одеялом. Огонь резок, а холод... Холод окутывает тебя, поглощает, помещает во мрак. Ты не знаешь, что тебя там ждёт, но ты невольно робко протягиваешь руку в неизвестность для того, чтобы резко ее одернуть, сжаться и обнять себя в попытках согреться. С каждым разом ты будешь все бесстрашнее, будешь все дальше тянуть заледеневшие пальцы, не одергиваясь, и даже начнёшь делать шаги. Хочется сказать, что ты будешь играть с огнём, но метафора снова будет неверна - ты заглянешь в бездну. И, как говорится, если долго в неё смотреть, она взглянет на тебя в ответ. Недавно я поймала себя на мысли, что мне нравится замерзать. Данте в божественной комедии так же говорил, что в самом низу, у Люцифера, на самом деле лёд, вовсе не пламя, как принято представлять». Тимур возвращается со съёмок поздно. Белый Кролик манит, и самопровозглашенная Алиса кидается в его объятия, утопает в его крепких руках. - Как вы тут, мои девочки? - улыбается мужчина, оставляя тёплый поцелуй на виске невесты. - Все замечательно, - ломко улыбается Ванда, смотря жениху в глаза. - Все замечательно.