Слайд-шоу

Двадцать пять долларов за пленку оказались не такими уж маленькими деньгами. Никакой постановки, все фото «на ходу». Да и отношение к самому кадру было совсем иное, репортажное, быстрое. Брак никто не считал. Фотографировать требовалось много, Пауль то и дело подгонял. Ромка успел отснять весь свой запас — десять пленок, если считать вместе с той, которая уже была вставлена в фотоаппарат. Но в последний момент вспомнил, что на ней остался единственный кадр Артика, который был сделан перед отъездом, и Ромка ее не отдал. В конце дня Пауль заплатил за девять пленок и два дубля. В этих дублях не было материальной необходимости, только физиологическая, Рома и сам был готов доплатить за возможность разрядки. С первых минут съемки и до последней мучила эрекция, уединиться негде, а до общежития — пол-Москвы. Рома боялся, что не сможет совершить половой акт при многочисленных зрителях и камере, которая стояла почти вплотную, но все прошло гладко и даже с удовольствием. Единственное, что действительно мешало, это софиты: жар от них нестерпимый, не спасали даже вентиляторы. Пауль остался доволен Ромой, хвалил его, но это вряд ли что-то значило, в конце дня он хвалил всех. Дима был в этот раз не разговорчив. Как выяснилось, что помимо «основной» работы, он подрабатывал охранником Пауля, потому всегда находился при деле: либо трахал, либо охранял. Сам процесс съемки оказался весьма занятным. Иностранец и правда оказался проворным, с легкостью отыскивал нужные струнки души и исполнял на них все, что ему хотелось. Вопреки ожиданиям, не было жесткого сценария, кругом царили творчество и импровизация, однако хаосом это точно не назовешь — все делалось слаженно. Для смены поз у Пауля были заготовлены большие таблички с изображением того, что он хотел увидеть. Пауль молча показывал нужную, и парочка перестраивалась необходимым образом. Если считать всех присутствующих, то набиралось двенадцать человек, и Пауль, как дирижер, управлял своим «оркестром» просто виртуозно. Печалило одно — через неделю, накопив достаточно материала, Пауль планировал уехать, и когда вернется в следующий раз, никто не знал. Это означало, что нужно срочно искать дополнительный заработок. Но пока работа была, и она принесла первые неплохие деньги. В приподнятом настроении по дороге домой Рома зашел в магазин и купил все по вчерашнему списку, не забыв и про чекушку для коменданта. Однако на этот раз коменданту этого оказалось мало. — Это, — указав на бутылку, сказал сухой старик, — только за то, что вы пьянствуете. Но ты здесь не живешь, а за ночлег тоже платить надо. — Сколько? — Думай сам! — значимо предложил комендант и важно откинулся на своем стуле, обнажив вязаный свитер под пиджаком. Ромка подумал и положил под чекушку сто рублей. — А за подругу твою? — строго напомнил алчный портье. — Здесь и за нее тоже, — нахально заявил Рома, решив, что пора учиться выживать. — Ну хотя бы полтинник накинь, — вдруг совсем другим тоном жалобно попросил комендант, — я все-таки ответственность несу. — Договорились, только тогда с тебя матрас, чтобы все как положено. — А матрасов нет, — комендант быстро смахнул обе купюры, — могу подушки дать… две… с возвратом! — Давай подушки, — согласился Рома. — Ходи за мной, студент, выдам. Комендант выбрался из коморки и, бряцая связкой ключей, направился к складу. — А вот и наш Ромео! — радостно объявил Виталик, когда Рома втиснулся в дверь с сумками и подушками. — Всем привет! — тоже радостно отозвался Рома. — Ты что, коменданта ограбил? — Нет, вступил с ним во взаимовыгодное сотрудничество, основанное на жадности и вымогательстве. Рома кинул подушки на кровать и поставил пакет с припасами на тумбочку. И только тогда обратил внимание на то, что Саша безразлично читала книжку, а Максим демонстративно пялился в окно. Рома вопросительно взглянул на Виталика, тот многозначительно пожал плечами и как ни в чем не бывало, кивнув на увесистый пакет и потирая руки, весело произнес: «Ну, показывай, чем порадовать хочешь!» Рома показал. Шуршание пакетов всегда привлекает внимание, особенно среди студентов. Саша оживилась и, хотя по-прежнему не произнесла ни слова, помогла разложить покупки. И это ее молчаливое участие лишь подтвердило догадки о том, что в отсутствие Ромы между бывшими одноклассниками случилась размолвка. Отвратительное настроение сопровождало Ромку с самого начала всей этой поездки, и сегодня оно наконец-то отступило. Потому не хотелось вникать в новые проблемы, особенно если они тебя не касались. Но Саша сказала, что нужно купить еще хлеба и «мясного», и вызвалась сходить с Ромкой — никто не возражал. Оказавшись на улице, Рома все-таки поинтересовался, что же случилось. Видимо, вопрос получился формальным, потому что Саша вместо того, чтобы рассказать, возмущенно начала с едкого вопроса: — А ты что, сам ничего не помнишь? — Нет, а что я должен помнить? — Как ты ночью всем спать не давал. — Я вчера, кажется, лишнего выпил, — признался Рома, — помню, вы что-то рассказывали про школу, потом я уснул, все. А что? — Да так… Ромка молчал, ожидая продолжения. Честно говоря, даже сейчас не особо волновался; да он был заинтригован, да ему было любопытно, он даже допускал, что ему станет стыдно, но ничего ужасного в голову не приходило. — А как ты на Тальку вешался, не помнишь? — На кого? — скривился Ромка. — Витальку, — раздраженно уточнила Саша, — его так в классе звали. — Я на него вешался?! — изумился Ромка и даже остановился посреди улицы. — Ну, блин, не я же! — Быть не может! — не очень уверенно пробормотал Рома. — Всего сутки в Москве, а ты уже на парней кидаешься, неужели тебя так быстро Артемка испортил?! Упоминание Артика в таком контексте разозлило Рому и окончательно лишило остатков хорошего настроения. — Знаешь что, — твердо заявил он, — если есть что рассказать — рассказывай! — Да пожалуйста, — охотно согласилась Саша и рассказала. Оказалось, Рома действительно тихо и незаметно уснул, но не надолго. Он встал и направился в туалет, сшибая все на своем пути. Виталик вызвался проводить его, и парочка пропала минут на сорок. Макс и Саша отправились на их поиски и увидели, как Ромка и Талик жарко целовались. И Виталя сказал, что это Рома «напал» на него. Вот теперь Макс и дуется. В общем, они все равно поссорились. Рома не мог поверить в услышанное. — Ты сказала, что мы стояли в коридоре, в закутке, около стены. — И что? — А кто именно стоял около стены: я или Виталик? — Ты, — не понимая, к чему клонит Рома, ответила Саша. — Значит, это не я его целовал, а он меня. Просто представь, как это могло произойти… Саша молчала, обдумывая услышанное. — Блин, Рома! — вдруг растерянно сказала она, — я не знаю, чему верить. И что нам теперь делать? — А зачем нам что-то делать? — Как зачем? Макс злится на тебя, и, похоже, нам срочно надо искать новое жилье. Еще и с одноклассниками, считай, поссорилась. — Ну давай попробуем все объяснить, — предложил Рома первое, что пришло в голову. — С ума сошел! Пока Макс только тебя виноватым считает, а так он еще и на Талика разозлится, и на меня заодно. Сразу можно тогда вещи паковать. — Тогда давай ничего не делать, может, как вчера, звон бокалов сблизит народы, — пожал плечами Рома. — Давай, — вздохнув, согласилась Саша. — И все-таки, Ром, ну как тебя угораздило-то, скажи честно?! — Понятия не имею, — Рома развел руками. И даже сам себе поразился, насколько просто отнесся к этой весьма неловкой истории. — Тебя так сильно к парням тянет? — робко, словно боясь ответа, спросила Саша. Пожалуй, это был основной вопрос, который ее беспокоил. — Вообще не тянет, — честно и глядя в глаза, ответил Рома. Саша молчала, словно пыталась понять, врет он или говорит правду. И все-таки спросила: — А Артем? — Артем — это Артем, остальное мне неинтересно, — сухо подвел черту Ромка. Саша снова помолчала и, словно не решаясь, доверительно добавила: — Я так и подумала… — она опустила глаза, — когда я тебя вчера до кровати вела, ты все время о нем говорил. — Что говорил? — Да так… чушь разную, ничего особенного. — И все-таки? — Ну, говорил, что тебе его очень не хватает, и спрашивал, зачем он тебя предал, — нехотя и не глядя, ответила Саша. — Рома, хватит меня мучить! — Прости. Рома обнял Сашу, вдруг осознав, что в этом незнакомом и огромном городе, который в данных условиях можно приравнять к целому миру, никого у них, кроме друг друга, нет. Как и предполагалось, недоразумение было улажено. После второго тоста — мир был восстановлен. Но на следующий день, пока Рома был на съемках, Саша все-таки сумела подыскать квартиру, и вечером они съехали. Вещи помог перевезти Макс, несмотря на то, что их в принципе было немного, но зато с ним оказалось проще ориентироваться в запутанном и многолюдном подземелье. С Виталиком не попрощались, его не было, он вроде собирался задержаться в библиотеке. Новое жилье оказалось более чем скромным, но Макс авторитетно заявил, что снять квартиру в этом районе — большая удача. И в честь новоселья устроили ужин с уже привычным набором закусок и напитков, попутно распаковывая вещи и обживая новый дом. Рома впервые увидел Макса без Виталика, и перемены в его поведении оказались разительными. Не было ужимок и писклявого голоса, не было «акающих» междометий. Вообще, Максим оказался весьма неглупым парнем. И хотя штаны на нем по-прежнему болтались «ниже некуда», к этому Рома стал привыкать. Перемены заметил не только Ромка, но и Саша, о чем она, пользуясь правом давнего друга, с радостью сообщила Максу. — Ну наконец-то я тебя узнала, я уж думала, ты безвозвратно испортился! — Здесь все свои, — смущенно ответил Максим. — Это на тебя так Виталик плохо влияет? — бесцеремонно поинтересовалась Саша. Макс сначала отнекивался, видимо стесняясь Ромки, но потом, по мере выпитого, все-таки признался, что да. В школе их любовь была «без выбора», то есть, как и рассказывала Саша, девчонки на двух «недоростков» не обращали внимания и создали им «тепличные условия» для тихого проявления первых и робких чувств. Толчком для этого послужила смерть третьего их одноклассника, про которого Саша тоже рассказывала. Именно тогда они оба и признались в своих чувствах к… безвременно ушедшему. А случилось это так. До той трагедии Макс и Виталик почти не общались, каждый спокойно существовал в своем мире. А вот после, не сговариваясь, стали приходить на могилу. И однажды здорово сцепились из-за того, кто больше и чаще имеет право приходить на кладбище. Вот тогда, в пылу противостояния, исчерпав все разумные и невинные аргументы, Макс и заявил Тальке, что он любил Сережку. Виталик, не раздумывая, ответил, что он тоже. А безответный Сережка уже не мог опровергнуть или предпочесть любого из них. Там же, на могиле, одноклассники и подрались. Имела ли место та самая любовь, которую подразумевают взрослые? Конечно, нет. Скорее, это было первое в жизни осознание безвозвратной утраты, так взволновавшее юные души. И, извалявшись в кладбищенской земле, тяжело дыша, взаимно признали право каждого на безграничное посещение места скорби. И очень скоро общее горе вылилось в платоническое и только им понятное чувство. Возможно, им так и не хватило бы смелости и все осталось бы только в головах, но в их судьбу вмешался «новый игрок» — та самая учительница физики, которая использовала весьма нестандартные и пикантные методы обучения. Она говорила, что только индивидуальные занятия способны дать «полную картину знаний», и совратила каждого из них по отдельности. Вскоре она поменяла учебный план и сказала, что материала очень много и, чтобы успеть пройти все, «придется» делать «совместные» занятия. На вопрос, не смущала ли учеников такая система обучения, Макс пожал плечами и ответил, что, в общем-то, нет, не смущала, подростковое любопытство было велико, и лишь к концу школы эти «факультативы» стали тяготить своей «обязательностью». Несмотря на «строгое» отношение к своим «ученикам», педагог никогда не забывала похвалить каждого из них, похвала касалась не только их умственных способностей. Это, безусловно, повысило их самооценку в целом, но вместе с тем стал ощущаться и потолок их развития, ученики чувствовали себя породистыми дрессированными собаками. Они могли быть еще лучше и резвее, но, сколько бы ни старались и что бы ни делали, все равно оставались лишь «питомцами». Подобные рассуждения и внутренний протест окончательно сблизили одноклассников, и они решились на собственный физический контакт. Это был не зов страсти, а скорее логичное умозаключение, вытекающее из их философии «очеловечивания». Так что сам переход оказался несложным и даже в чем-то обычным. Сюрпризов и внутренних противоречий тоже почти не было. Главным тогда виделось то, что они делают это втайне от своей «хозяйки» и они больше не подневольные и зависимые существа, а полноценные люди с собственной волей и смелыми желаниями. Однако в сущности это их положения не изменило. Они все так же регулярно посещали занятия и готовились к поступлению в столичный вуз, изредка устраивая «акты протеста» по выходным у Тальки дома. Эти «акты» по иронии совпадали с церковными праздниками, потому что именно в эти дни набожная Талькина бабушка весь день была в церкви, и дом находился в их полном распоряжении. В Москве история совершила новый поворот: Виталик поступил, а Макс — нет. Эту новость Саша восприняла слишком эмоционально, поскольку до этого момента считала, что они оба учатся. И еще сказала, что если бы кто и не поступил, так это Виталик. Максима она считала более способным и «серьезным». И даже бросилась обнимать Макса, словно пыталась утешить. Макса удивила и даже слегка испугала такая глубокая эмпатия, но в целом он был тронут. Итак, после провала на экзаменах Виталик уговорил Макса остаться с ним — это оказалось несложно, возвращение в поселок, да еще и одному, было бы полным поражением. Максу удалось найти работу продавца в зоомагазине. Оплата копеечная — денег не хватало. И тогда начались их первые разногласия с Талькой. Максим выстроил свою жизнь вокруг животных, к которым вдруг воспылал любовью, с людьми общался мало, новых знакомств не заводил — ему хватало Виталика. А Виталик, наоборот, быстро оброс новыми приятелями по учебе. И даже стал подшучивать над Максом, что тот превращается в домохозяйку. Надо отметить маленькую деталь: между Максом и Талькой существовал негласный договор, по которому в Москве они были только друзьями, поскольку «протестовать» оказалось больше некому, отныне каждый был волен устраивать личную жизнь самостоятельно. Первым, как ни странно, этим правом воспользовался Макс. Это была даже не попытка обустройства личной жизни, а очередная житейская необходимость: новым партнером стала директриса того самого зоомагазина, в котором он работал. Но ее интерес был узким, поскольку она состояла в законном браке и была очень занятой дамой, принимала Макса как пилюли, то есть через день, примерно в одно и то же время, натощак, перед обедом и так же быстро. Максим относился к этому равнодушно и с пониманием, видимо, сказывалась пройденная «школа». Когда об этом узнал Виталик, он был как будто растерян или расстроен, но недолго, потом он стал более… жестким. То есть ни ревности, ничего такого не было. Просто он стал нарочито мужественным и грубым. Макс же, пытаясь угодить другу и чувствуя за собой какую-то неясную вину, наоборот, стал проявлять по отношению к нему больше мягкости и даже женственности. Следующий ход был за Виталиком, и он как-то привел к ним в комнату однокурсницу, гордо представив ее Максу, он заявил: «Это моя девушка!» Макс молчал, девушка тоже. Гостья этому заявлению удивилась, пожалуй, больше всех, но все же осталась и видимо тоже решила всех удивить. Она стала открыто флиртовать с Максом, а Виталика игнорировала. Макс отпирался от внезапного счастья, как мог, словно от ручной гранаты без чеки, брошенной ему в руки, но мадемуазель была так мила и настойчива, что Виталик не стал долго терпеть такого вероломства и выставил ее за дверь. Впервые Виталик был настолько зол, что Макс и сам был не прочь ретироваться вместе с девушкой. Чувствуя боль друга, Макс нарушил договор «неприкосновенности», позволив, как в прежние времена, Тальке выплеснуть свою злобу и сперму в себя. Это стало неожиданным и впервые неловким, будто произошел какой-то срыв. Но было и еще кое-что новое. Если раньше их действия по отношению друг к другу были чуть ли не зеркальными, то сейчас все произошло четко «по ролям». Раньше они были равными. Учились примерно одинаково, влюбились в одного и того же безвременно ушедшего одноклассника, вместе оказались под патронажем распутной физички. Даже все их переживания и мысли были до удивления похожими. Одеваться тоже старались одинаково. Так мальчишеское подражание переросло в определенную устойчивую зависимость. Потому в своих внешкольных «актах протеста» они незыблемо придерживались равноправия и очередности: второй полностью повторял и никогда не позволял себе большего, чем сделал первый. В этой конгруэнтности они подразумевали взаимное уважение. Хотя, возможно, имела место эмоциональная неготовность или неспособность рассказать о собственных желаниях, которые могли не понравиться партнеру. Преодолеть физиологический барьер оказалось куда проще, чем эмоциональный. И вот в момент их нынешнего «примирения» не осталось ничего от былого единообразия и взаимности. Виталик, яростно шлепая по голым ягодицам Макса растопыренной ладонью, с огромным облегчением кончил, а Макс просто посчитал неуместным попросить его об ответной любезности. Более того, Максу и не хотелось делать с Талькой то, что только что делал он. Единственное, что оставило осадок, — Талька сам не предложил этого, но это было несущественным. Так первый акт старой пьесы о двух действиях стал законченной новеллой. И обоих такой пересмотр «репертуара» устраивал, и даже более того, отделавшись от «проклятия близнецов», они наконец-то стали охотно проявлять индивидуальность. Оказалось, что иметь различия — это не менее увлекательно, чем постоянно и слепо копировать другого. Совершив виток, их отношения вышли на новый уровень. Теперь это уже не было «протестом» или «рецидивом» юности. Это был осознанный выбор с новыми правилами полярности. Идиллия продолжалась не больше месяца. Пока Макс случайно не узнал, что все это время Виталик продолжал свои знакомства и поиски. Но Талька заявил, что их «отношения» таковыми не являются в полном смысле, а следовательно, каждый по-прежнему имеет право на свою личную жизнь. Максим хотел спросить, что значит «в полном смысле», чем это смазывать и куда вставлять, но сдержался. Мир потускнел. Виталик же пробовал себя везде и терпел одну неудачу за другой, каждый вечер возвращаясь к своему «все понимающему» другу, чтобы зализать душевные раны. Каялся, уверял, что все его увлечения оказались ошибкой и что лучше Макса никого нет, получал желаемое утешение, а на следующий день снова бросался на поиски гетеросексуальной принцессы. И однажды Макс все же решил прояснить отношения. На что, как и положено, получил горы критики и упреков в свой адрес. Начиная с обвинений в том, что он не смог поступить в институт, потому что «никогда» не проявлял должной настойчивости. А закончил Виталик обличительную речь опасениями, что это из-за него, из-за Макса, не складывается личная жизнь, поскольку он его «тянет вниз». И постскриптум: что Макс, вообще, проживает в ЕГО общежитии — намек на его шаткое иждивенческое положение. Строго говоря, Макс за свое проживание платил коменданту сам, а Виталик там жил бесплатно, на правах студента. Более того, провиантом тоже заведовал Макс, распределяя собственные заработанные на крысах и канарейках деньги так, чтобы им обоим хватило на месяц. Тогда как Виталик свою скудную стипендию тратил самостоятельно. Понятно, что выяснение таких подробностей не красило ни одну из сторон и, скорее всего, вело к окончательному разрыву их отношений. Но дело спасли бесчеловечные московские цены на жилье. Макс тщетно пытался найти отдельную квартиру, или комнату, или угол, хоть что-нибудь. Но после расчета своих настоящих доходов с учетом текущих и предполагаемых расходов в остатке у него получилась смешная сумма, которой хватало лишь на место в этой самой общаге и на бутылку дешевого коньяка. Почти месяц они прожили как истинные соседи. Виталик больше не напоминал о жилье и не проявлял никакой агрессии. Если быть точным, они вообще не общались, изредка перебрасывались фразами, например, если Виталик не мог найти свои лекции или носки. Потом Виталик пропал. То есть буквально его не было четыре дня. Где его искать и что делать, Макс не знал и рисовал в воображении страшные картины. И уже был готов простить все, что угодно, лишь бы Виталик оказался жив и здоров. Вздрагивая с надеждой от каждого звука в общем коридоре, Макс вспоминал школу и их одинаковость. Теперь он был вынужден признать, что в похожести тоже немало плюсов и, самое главное, были ясность и уверенность в своем друге, что он сделает так же. Даже сейчас, после всех размолвок и потрясений, Макс верил, что Виталик обязательно пришел бы на помощь, если бы это потребовалось… Снова хлопнула дверь в коридоре, Макс прислушался, и снова зря. Как-то раз, когда они еще были школьниками, отец привез Максу модные кроссовки, шнурки были сиреневыми, но не девчачьими — яркими, а благородного глубокого цвета, как бы намекая, что это далеко не обычный ширпотреб. Естественно, надев кроссовки, Макс первым делом побежал к Виталику поделиться радостью. Но по лицу друга понял, как тому тоже хочется такие кроссовки и как эта пара обуви делает их разными, и он, не раздумывая, расшнуровал одну кроссовку и отдал шнурок Тальке, а тот отдал ему свой обычный — черный. Виталик жест оценил. И теперь у них были одинаковые разноцветные шнурки, которых «больше ни у кого нет». Девчонки в классе над ними смеялись, но что они могли понимать в «истинном равенстве». В общем, к появлению в общаге блудного Виталика Максим успел накрутить себя так, что чуть не бросился ему на шею со слезами радости. Про обиды и «молчанку» больше не вспоминали, но на вопрос, где же Виталик пропадал четыре дня, тот спокойно поведал историю о том, что неделю назад познакомился с очаровательной флейтисткой и все это время провел у нее, пока ее родители были в отъезде. Радость Максима поблекла, но все же это было лучше, чем с Талькой случилось бы что-то страшное. Старые друзья снова стали друзьями, без упреков и обвинений. Правда, ничего у Талика с той девушкой так и не вышло, они то встречались, то потом снова встречались. С Максом он ее не знакомил, и Макс, если честно, был только рад этому. Такое существование, в принципе, устраивало Макса, но довольно скоро Виталик снова стал проявлять «старый интерес», приобнимая Макса и укладывая свою неспокойную голову ему на плечо. Макс пытался свести эти знаки внимания к шутке, иногда это получалось, но чаще Виталик получал желаемое. Самым убедительным и весомым, по его мнению, аргументом было: «Ну что ты ломаешься, ЭТО ЖЕ НИЧЕГО НЕ ЗНАЧИТ. Помнишь, как раньше…» Виталик жарко шептал в ухо и недвусмысленно суетливо лез в штаны. Максим отлично помнил, как было раньше, и до рези четко видел разницу. После этих слов внутри все рушилось, и оставалась лишь пустота, ни любви, в которой они друг другу так ни разу и не признались, ни дружбы, которой, как казалось, оба дорожили, — ничего, только звенящая монотонная боль. Макс ощущал себя одиноким и обманутым существом, погрязшим в собственных иллюзиях. И он, безжизненно улыбнувшись, соглашался, лишь бы больше ничего не слышать, не вспоминать и не сравнивать. После таких «актов любви» Макс по нескольку дней приводил мысли в порядок, пытаясь снова обрести внутреннее равновесие. Что и говорить, любить животных намного проще, особенно когда есть с чем сравнивать. Каждое утро, приходя на работу, Макс слышал требовательный свист морских свинок, которые радовались его приходу. Крысы-альбиносы тоже толпились у края клетки, нетерпеливо оттесняя друг друга и доверчиво тараща красные глазки-бусинки. Несмолкающее пение птиц и неторопливые перемещения ярких рыб в бесчисленных аквариумах — это место как будто создано для того, чтобы забывать о своих терзаниях. Но даже при такой ежедневной терапии нервы Макса сдавали. Он чувствовал, что попал в какой-то тесный и душный круг и никак не может из него выбраться. Он стал раздражительным, дома старался бывать реже, много читал, много гулял. Хуже всего было то, что не с кем… абсолютно не с кем об этом поговорить. Нет, не просить помощи или совета, а просто поговорить. В этот момент их и «навестили» Саша с Ромой. Потом, почти сразу же, этот инцидент с поцелуем… И вот сейчас Максим, извиняясь, признался, что он уверен на все сто в том, что инициатором «коридорного поцелуя» был не Ромка, и совсем его ни в чем не винит. Но публично был вынужден согласиться с версией Виталика, чтобы не спровоцировать новый конфликт с ним. Дело в том, что раньше Виталик искал себе девушку, убеждая себя и Макса, что он натурал и их «гомосяцкие» отношения — это просто «ошибки молодости». И Максу оставалось с этим только смириться. Но этот последний случай доказал, что Талькин круг интересов все-таки куда шире. И этот факт в очередной раз безжалостно переворачивал сознание Макса. До этого рассказа Ромке казалось, что Макс по-настоящему злится на него, а потому, когда тот вызвался помочь им с переездом, был немало удивлен. Рядом с Максом ему было неуютно — невольно хотелось извиниться за тот инцидент, но, как назло, и вины своей Ромка тоже не чувствовал, поэтому весь вечер испытывал неловкость, словно стал невольным участником заговора, да еще и с незавидной ролью. Но теперь, когда Макс все рассказал и даже сам извинился, почему-то Ромке легче не стало. Честно говоря, с самого начала Макс не очень нравился ему из-за его высокомерия и гротескной утонченности. И хотя сейчас от манерности не осталось и следа, Ромке по-прежнему было некомфортно. Ему действительно было жаль Макса, но во время его рассказа, особенно в местах, где сквозили интимные подробности, Рома чувствовал себя… как бы это сказать, будто он не должен этого слышать. Все эти подробности были за пределами обычной допустимой открытости и слушатели невольно становились соучастниками. В общем, от Макса веяло трагичной безысходностью, и как помочь ему, Рома не знал. А когда в конце рассказа в глазах Макса заблестела слеза, неловкая и нежданная, Ромка и вовсе хотел встать и выйти, чтобы не смущать Макса, но Саша его остановила: — Ты куда? — На кухню, — сказал Ромка первое, что пришло в голову, — минералка кончилась. — Сиди, я сама принесу. Саша вскочила и скрылась за дверью. — Юля, возьми мне сока заодно, — крикнул ей вслед Макс. — Почему Юля? — удивился Рома, думая, что он ослышался. — Как почему? — похоже, Макс был слегка растерян и смущен. — Сашу же Юлей зовут. — Это как? — Ну, она же Юлия Сашко, — словно сомневаясь в очевидном, осторожно сказал Макс, — ее просто все всегда по фамилии Сашкой называют. — Правда? — еще больше удивился Рома и даже слегка протрезвел. — Правда, — как-то робко подтвердил Макс. — В школе она даже ругалась, если ее по имени называли. А ты разве не знал? — О чем это вы тут? — Юля-Саша вернулась за стол. — Да вот, — как будто извиняясь, сказал Макс, — я Ромке сказал, как тебя зовут. — Ну и что? — беспечно ответила Саша и, обращаясь к Ромке, строго добавила: — Мне не нравится мое имя, так что называй как раньше. Объяснение казалось разумным и простым — официально они друг другу не представлялись, их знакомство началось как-то само собой, злого или корыстного умысла в этом тоже не прослеживалось. И все-таки Рома чувствовал себя обманутым. — Ну, мне-то могла сказать, — Рома не хотел так просто сдаваться. — Как ты себе это представляешь? — пытаясь свести к шутке, спросила Саша. — По-твоему, люди берут себе новое имя или фамилию, чтобы каждый раз при знакомстве уточнять: «Здравствуйте, меня зовут Санта-Мария-Антуанетта, но раньше меня звали Уретра»? — Но ты же не Санта-Мария и не Уретра, в чем отличие Юли от Саши? — В том, что Саша мне нравится больше, — холодно и даже раздраженно заявила Саша, — я себя так ощущаю! А будешь называть меня Юлей, я буду агрессивной и травмоопасной. — Вот-вот, я же говорил, — охотно подтвердил Макс, — знаешь, как она нас с Виталькой в школе гоняла. Ромка замолчал. — Слушай, Максим, а у вас там случайно в зоомагазине еще один продавец не требуется? — спросила Саша, видимо, для того, чтобы окончательно закрыть вопрос с именем. — Нет, нас там и так трое, — Макс охотно подхватил новую тему для беседы, — но зато рядом цветочный есть, я у них сегодня на дверях объявление видел, что им продавец нужен… — Здорово, может, завтра вместе поедем, покажешь? — предложила Саша, и из этого вопроса туманно следовало, что Макс сегодня останется ночевать здесь. — Давай, — пожал плечами Максим. Разумеется, по-человечески Ромка был не против того, чтобы Макс остался на ночь, но этот Пьеро пугал своей неугасающей скорбью. — Если тебе нужны деньги, я могу поговорить с Паулем, — предложил Ромка Максу. — А что надо делать? Макс был не в курсе, чем занимается Рома, по крайней мере, сам Ромка об этом не распространялся. — Ну… там снимают видео… с девушками… и с парнями… — Порно, что ли? — почти без удивления тут же догадался Макс. — В общем, да. — А что делать-то надо? — как-то без энтузиазма снова спросил Макс. — Ну, если ты с девушкой, то за это ничего не платят, — Ромке стало чертовски неловко, он пожалел, что вообще начал этот разговор. — А за что же тогда платят? — Ну… — Ромка почувствовал, как стремительно краснеет, — если тебя… парень… вместо девушки. — А сколько платят? — без эмоций спросил Макс. — Как договоришься, я не уверен… но если ты понравишься Паулю, то за такую роль можно начинать с двухсот долларов торговаться, — Рома готов был провалиться сквозь землю и ругал себя за длинный язык. Ему было стыдно за себя и перед Максом, но еще больше перед Сашей. Хотя она, конечно, знала, чем занимается Ромка, и даже видела и участвовала, но говорить об этом вслух при ней все равно оказалось ужасно неловко. — Это за один раз? — недоверчиво уточнил Макс. — Я не знаю, — честно ответил Рома, — он со всеми по-разному договаривается, — может, за раз, может, за час или за день… — За день я там сдохну, — опасливо вздохнул Макс. Рома закашлялся, живо представив то, от чего можно сдохнуть за день. — Ну, часика два, наверно, смогу поработать… в день, — словно размышляя вслух о каких-то пустяках, вдруг сообщил Макс, и без всяких моральных терзаний. — А ты сам тоже так работаешь? — Я?! — Рому опять смутился. — Я — не совсем актер, я — фотограф. Рома не стал говорить про свои два дубля, по правде сказать, он о них в этот момент даже не вспомнил. — А ты молодец, Ром! — неожиданно похвалила Саша. — Почему? — Я думала, ты, как Слава, всю жизнь будешь стесняться и скрывать свою работу… — Я «не как Слава», — огрызнулся Ромка, не желая вспоминать о нем. — Вот-вот, зачем скрывать то, что тебе нравится, тем более если ты и деньги за это получаешь. Саша явно пыталась задеть, видимо, это была такая месть за претензии к ее имени. И Славу она не случайно вспомнила, да еще и сравнила. Но Рома промолчал, выяснять отношения при Максе не хотелось. Однако все-таки этот неприятный разговор случился именно при нем или, правильнее сказать, с его подачи. Только, уже не в этот вечер, а через день. Наутро Саша отправилась с Максом и, особо не раздумывая, согласилась на работу в цветочном магазине. Это тоже явилось поводом для еще одного «праздничного» ужина. Алкоголем уже особо не злоупотребляли, компания и без него становилась устойчивой: Рома, Саша и Макс. Днем Рома успел поговорить с Паулем по поводу участия Максима в съемках, тот в своей обычной манере — без эмоций согласился его «посмотреть», о чем Рома и сообщил вечером Максу. Тот заметно заволновался, видимо, он с самого начала не очень верил в то, что это возможно. И теперь снова терзал Ромку вопросами, на которые отвечать было неудобно, а на большинство вопросов Рома и сам не знал ответов. Максим почему-то решил, что Рома имеет огромный опыт в этой сфере, более того, он был уверен, что тот чрезвычайно сведущ в делах однополых. Рома был неприятно удивлен тем, что Макс вдруг оказался в курсе его отношений с Артиком. Узнать об этом он мог только от Саши. Она же за собой вины никакой не чувствовала и даже заявила, что это «полное ханжество» стесняться и скрывать свои потребности. Макс был согласен с ней, хоть и не так категорично. Ромка же настаивал на том, что личная жизнь не может быть предметом обсуждения без его согласия. — Нам жутко повезло, — вдруг торжественно заявил Макс, — ведь мы собрались такой компанией! Большинство геев лишены понимающих и адекватных друзей, а некоторые даже пару не могут найти, так как вынуждены скрывать свои желания. — Я не гей, — не выдержал Ромка их общего напора, — да и при чем тут это? Я против того, чтобы обсуждали меня без меня. — Ты не гей?! — искренне удивился Макс. — А кто же ты? — Я — би! — краснея, заявил Рома. Сказать это впервые вслух оказалось и сложно, и одновременно просто, будто одну руку он погрузил в ледяную воду, а другую — в кипяток. С одной стороны, хотелось говорить о себе честно и открыто, с другой — был страх, что тебя в таком неприкрытом виде просто не примут. Но того, что произошло дальше, Ромка не ожидал — Макс рассмеялся. Саша тоже едва заметно снисходительно улыбнулась. — Что смешного? — ощетинился Рома. — Би — это те, кто до конца не принял свою «голубую» природу, это как подростки, которые не сформировались, — пренебрежительно заявил Макс. — Пройдет время, и ты сам это поймешь. — Меня тянет к женщинам… девушкам, они мне нравятся! — возразил Ромка. — А Артем? — прищурившись, спросила Саша. — Ты без него даже ехать не хотел. — Артем — это отдельно, и вас не касается! — Рома, ты извини, — тихо и примирительно, но с теми же менторскими нотками произнес Макс, — пойми, мы не осуждаем тебя, просто пытаемся помочь тебе разобраться в себе. — Я и так разобрался, без вас! — Ну, если так, тогда ответь, как это возможно, что тебе нравятся девушки, а влюбился ты в парня? — И что в этом такого? — А ты сам не чувствуешь? — продолжил он. — Тебя возбуждают почти все девушки как обезличенные особи противоположного пола — это животный инстинкт, но глубокие чувства ты смог испытать только к парню. — Что ты хочешь этим сказать? — Ответь, сколько девушек у тебя было? — Не считал — семь или восемь, — Ромке почему-то хотелось соврать и приписать себе хотя бы еще десяток для солидности, но в присутствии Саши не рискнул. — А парней? — Один! — Вот, об этом я и говорю, — торжествующе резюмировал Макс. — О чем об этом-то?! — Ромку раздражал и тон разговора, и его тема, но больше всего раздражал сам Макс в роли какого-то мудрого и всезнающего гуру, но которого впоследствии непременно должны сжечь на костре. А еще он напоминал того чокнутого психолога из школы. — Ну неужели тебе до сих пор непонятно? — снисходительно и вальяжно продолжал Макс с молчаливого одобрения Саши. — У тебя было семь девушек, но ни одна тебя не зацепила, у тебя их будет еще семьдесят, но все они оставят тебя равнодушным, ты будешь хотеть их, потому что так заложено природой, но все они будут просто «расходным материалом» в твоей жизни… Но стоило появиться всего одному парню, и ты наконец-то понял, что такое любить. И опять Рома почувствовал себя и в огне, и во льду одновременно. С одной стороны, хотелось уже просто врезать самодовольному собеседнику, с другой — только что услышанное, действительно напоминало правду, тем более что эти незатейливые выводы были сделаны только с опорой на факты, без всяких хитросплетений противоречивых эмоций и метаний. Их простота и очевидность заставили задуматься. Макс молчал, видимо ожидая контраргументов, но, не дождавшись, миролюбиво продолжил: — Вот я, например, гей, — Макс сделал весомую паузу, словно ждал аплодисментов, — да, я спал с женщинами и даже продолжаю иногда это делать, мой молодой организм вполне это позволяет, но мне они неинтересны. Я не хочу тратить на них время и делаю это только по необходимости. Я признался себе в том, что мужское тело мне гораздо симпатичнее. Зачем обманывать себя и искать главное там, где его нет? — Ну не все же такие, как ты… — буркнул Ромка, уже не боясь обидеть или задеть. — Не все, — согласился Макс, — вот Талик, например, он себя вообще натуралом считает. Говорит, что мы были вместе только из-за возраста, а теперь повзрослели. Но ни с одной бабой дольше недели так и не был, зато мы с ним пять лет вместе… до сих пор. Так кто он? Рома не ответил. Все снова замолчали, видимо, вспомнился недавний случай с «коридорным» поцелуем. — У меня была любовь с девушкой, мы тоже долго встречались, — все же возразил Рома. — Роман, не принимай так близко к сердцу, мы же не обидеть тебя хотим, только скажи, что ты сейчас отстоять хочешь — свое право трахать всех без разбора? Так на него никто не посягает. Но если ты и дальше будешь тешить себя тем, что ты би — это тебя никуда не приведет. Выбирать-то все равно одного кого-то придется. Так что би — это не ориентация, а так… временное состояние поиска и самоопределения. И пока свой выбор не сделаешь, ни девушки, ни парни тебя всерьез, как надежного партнера, воспринимать не будут, извини. Лучше уж об этом вообще никому не говорить. Ромка посмотрел на Сашу, та отвела глаза, усмехнулась и вышла на кухню. Она явно была согласна с Максом, но подливать масла в огонь было уже лишним. Похоже они совсем недавно обсуждали Романа и его поведение, отсюда и такое завидное единодушие. Ромка почувствовал себя ужасно одиноким, будто его только что, как лягушку, препарировали те, кого он считал близкими. Следующим утром, как и договаривались, Рома и Максим отправились на съемки, по дороге поддерживая «светский» диалог. Рома все еще злился на него за минувший разговор и, представив его Паулю, сразу занялся своими приготовлениями к съемке. О чем они там говорили и как прошла встреча, Ромка лишь предполагал. Но «беседовали» они дольше, чем это было у Ромки в первый раз. Наконец, Макс вышел, вид у него был озадаченный и даже как будто расстроенный, вступать в праздные разговоры на «площадке» было не принято, потому Рома не стал его ни о чем спрашивать. Вскоре появился и сам Пауль, с ходу раздавая команды операторам, началось привычное движение, а Макс стал раздеваться. Рома, в принципе, был не против помочь Максу заработать денег, но сейчас, когда все это должно было происходить на его глазах, и мало того, еще и требовалось находить «выгодные» ракурсы для съемки, Ромке буквально захотелось сбежать. Теоретически он был готов к такой съемке, но, когда речь зашла о человеке, которого он знал до этого момента просто как приятеля и вынужденного соседа, это уже не казалось ему чем-то естественным. К счастью, в первом блоке участвовали две девушки, Макс и второй охранник Пауля — Илья. Потому то, что больше всего боялся увидеть Рома, произошло только в самом конце и не стало шокирующим. Снимали почти все с одного дубля. Макс охотно исполнял любую роль и даже с девушками оказался страстен и весьма уверен. Вообще, Рома не мог не отметить, что парни на площадке вели себя куда привлекательнее девушек. И, как ни странно, в кадре они были более удачными. Для девушек же находилось куда меньше выгодных точек для съемки. Если смотреть без сексуальных предпочтений, объективно, то девушки имели более обтекаемые формы, например как шар; одного снимка шара достаточно для того, чтобы понять и почувствовать его форму, а второй снимок нужен лишь затем, чтобы убедиться в том, что и первого было достаточно. Зато «геометрия» парней оказалась более сложной и даже более проработанной в мелочах, потому и снимки получались разными и фактурными. Это стало досадным открытием для Ромы: вдруг признать, что худой и нескладный Макс смотрелся куда интереснее в кадре, чем грудастая девушка, пусть даже только с точки зрения фотографа. Во втором блоке Макс был с Димой. В кадре присутствовала девушка, но ее роль заключалась только в том, чтобы наблюдать за происходящим, возбуждаться и постепенно снимать с себя одежду. Макс был «соблазняющим пассивом», а Дима после недолгих символичных терзаний «выбрал» Макса, а не девушку. Все оставшееся время Дима страстно доказывал свой выбор, переворачивая Макса согласно табличкам, которые показывал Пауль. Вот тут Ромке все же стало неловко. Но причиной тому послужили не переживания за своего соседа, а то, что сам Ромка возбудился. Это оказалось странным и неожиданным, но, надо признать, происходящее будоражило воображение. По правде сказать, Макс в позе дога с прогнутой спиной не произвел особого впечатления, хотя из праздного любопытства и это было пикантным, но не возбуждающим, а вот Дима своими движениями завораживал. На его спине и ногах попеременно сокращались упругие мышцы, создавая сложный магический ритм. Словно танец, уверенный и сильный, африканский танец мужества и власти. Нет, у Ромки не возникло желания оказаться на месте Макса в крепких руках Димы, да и на место Димы ему тоже не хотелось. Это было чем-то новым, такого чувства Роман еще не испытывал, происходящее само по себе гипнотизировало, напоминая театр. Рома обратил внимание, что не он один оказался под чарами процесса: ко многому привыкшие операторы тоже замерли, и, что удивительно, даже Пауль их не одергивал, хотя обычно строго следил за тем, чтобы они своевременно меняли точку съемки. В конце оваций, конечно, не последовало, но общий вздох все же пронесся над присутствующими. Перерыв был более шумным, чем обычно. Пауль громко восхищался и в своей обычной манере не скупился на похвалу «актерам», этакий Карабас-Барабас со своим кукольным театром. В третьем блоке, по традиции, снимали крупные планы — время дублеров. Надо отметить, что в этот день «массовки» не было. С самого начала Пауль предусмотрительно оставил на площадке лишь необходимых и толерантных, и Рома ужасно боялся, что ему достанется Макс, но, к счастью, ему дали девицу из первого блока. И Рома охотно исполнил свой «дубль». Вторую девицу трахал Пауль, что, в общем-то, тоже было неожиданным. Обычно он удовлетворял свои потребности до съемки, проводя «собеседования». Особо понравившихся мог оставить и в конце, но чтобы на камеру — при Ромке это было впервые. Максу достался один из операторов, и Макс категорически отказался от такого тандема, что тоже было «неслыханным», поскольку на съемках право голоса имел только Пауль, и только он решал, кому и с кем быть. Но Пауль проявил удивительную гибкость и заменил оператора Ильей. Такой вариант Макса устроил. Илья тоже был мускулист, как Дима, но того эффекта волшебства в этот раз не случилось. После съемки Пауль, не нарушая традиций, еще раз всех похвалил, собрал отснятые материалы, раздал конверты и с каждым попрощался. Дорога домой с Максимом оказалась не менее неловкой, чем и сама съемка. Макс молчал, а Рома не хотел нарушать молчание первым. Больше всего Рома переживал за то, чтобы Макс не пожалел о своем участии, ну и, конечно, было любопытно, о чем он все же договорился с Паулем. Только когда подходили к дому, Макс все-таки заговорил: — Ты знаешь, надо было давно устроить нечто подобное. Рома вопросительно уставился на Макса, ожидая продолжения. — …Легче дышать стало, как будто глаза открылись. — Я рад за тебя, — Рома не знал, что ему ответить. Главное, что он остался доволен. — А о чем вы с Паулем договорились? — Он сказал, что, если понадоблюсь, через тебя найдет. — Понятно, — не очень убедительно изобразил сочувствие Рома и облегченно вздохнул. — Да мне больше и не надо, — заверил Макс, — я бы все равно так каждый день не смог, да и не хочу… — Ну тогда вообще все идеально? — осторожно уточнил Рома, словно желая убедиться, что у Максима нет сожалений. — Да… Саши дома не оказалось, она работала. С ужином решили подождать, а чтобы не скучать, Макс, все еще пребывающий в некой эйфории, предложил отметить свой актерский дебют. Рома не отказался, хотя и пил с осторожностью, после того случая с Виталиком в день приезда Рома опасался пить много. Макс же, напротив, в этот вечер налегал на спиртное как никогда. И к приходу Саши стал полностью раскованным. Ромке его состояние казалось каким-то истеричным, но значения этому не придал, а зря. Макс в красках рассказывал Саше о своем полученном опыте, с подробным описанием Димы, Ильи и даже о собственных ощущений внутри. На удивление, Саша с интересом слушала, а вот Ромке было нестерпимо стыдно, и он несколько раз пытался перевести тему разговора, но тщетно. Максим утверждал, что произошло «чудо исцеления» и он сейчас даже не представляет, как и зачем терпел унижения Талика и что он вообще в нем нашел. Макс даже предлагал открыть подобный бизнес для желающих избавиться от мук неразделенной любви. И что нет ничего лучше, чем когда в присутствии посторонних людей при ярком свете приказывают заниматься сексом и сами назначают тебе партнера. Исполнять любые желания и прихоти перед камерой за деньги — это квантовый скачок сознания от полной депрессии в обреченных отношениях до свежего и нового взгляда на мир. Рома уже смирился с необходимостью слушать эту оду половым инстинктам, тем более, следует отдать должное, речь Макса все-таки была стройной, откровенной, местами весьма убедительной, нескучной и даже забавной. Рома с каким-то сожалением вспомнил свою «великую исцеляющую» съемку, после которой все в его жизни пошло кувырком. Тогда он тоже пребывал в эйфории, но, если бы он в тот момент сдержал свое либидо, до сих пор бы спокойно жил дома, привычно страдал по Ире и был бы уверен в своей бесспорной «натуральности». Если бы он сдержал свои неуемные желания после того, как очутился в туалете с Артемом, то это было бы тоже хорошо — камера бы осталась цела, и он закончил съемку по плану. И, скорее всего, об Артеме никто тогда и не узнал бы, а догадки некоторых участников так и остались бы только догадками. И уже потом Рома смог бы спокойно решить, что с этим делать и как к этому нужно относиться. Даже когда он мог вечером уехать домой, а не оставаться у Артема на ночь, все могло бы сложиться совсем иначе. Одно очевидно: скажи он в какой-то момент «стоп», и тогда остался бы шанс, что лавина событий не вынесла бы его в чужой город, без возможности вернуться назад. Подумать только, ведь эта съемка состоялась всего-то десять дней назад. За эти десять дней Рома успел изменить ориентацию, точнее расширить ее до размеров черной дыры, влюбиться в парня, потерять его и, возможно, навсегда переехать в столицу. Нужно ли говорить, что, соглашаясь на ту съемку, Рома ни о чем таком даже не помышлял. И такой «квантовый скачок», скорее, представлялся ящиком Пандоры с призрачной надеждой на дне. И вот тут Макс в своем рассказе добрался-таки до финального блока и с гордостью объявил Саше, что Роман «очень органично и убедительно трахает» и что он весьма сексуален, хотя раньше этого Макс не замечал. Таким образом он, видимо, хотел сделать Ромке комплимент и выразить признательность за возможность приобщиться к порноиндустрии. «Повисло неловкое молчание» — так, кажется, говорят в подобных ситуациях. А для полного понимания момента стоит рассказать, как развивались отношения Саши и Ромы. С момента отъезда, а точнее с последней ночи перед ним, когда Рома на предложение Саши ответил, что останется спать с Артемом, тема секса больше не поднималась. Строго говоря, и возможности-то для этого не было: сначала переезд и общага, потом Макс стал их вечным спутником «всегда и везде». Но по мере того, как жизнь начинала входить в обычное русло, Рома стал замечать, что Саша не считает тот последний отказ окончательным и явно ожидает от Ромки новых проявлений чувств. Роман же не был настроен к возобновлению попыток, но все же понимал, что обсудить этот момент придется… когда-нибудь. А «рабочий» секс за деньги Ромку сейчас устраивал куда больше. Это было даже не издержками профессии, а стало ее частью и к чувствам не имело никакого отношения. Такой секс не требовал ни признаний в чувствах, которых у него разумеется, не было, ни обещаний. Он вообще не требовал ничего, кроме самого действа. И в этом Рома не чувствовал внутренних противоречий, более того, он воспринимал эти «рабочие» дубли даже как определенную стигму. Это был тот самый «просто секс», полностью отшелушенный от эмоциональной скорлупы. И, в отличие от Макса, Рома не видел в этом даже того положительного терапевтического эффекта, о котором тот только что разглагольствовал. В конце концов, Роман и сам мог бы об этом рассказать Саше, однако такой необходимости не видел, полагая, что эта информация ей безразлична или, того хуже, неприятна, но не как измена, а как, например, мог быть неприятен рассказ о деталях посещения уборной. Но теперь, когда это озвучил не Рома, а Макс, все уже не выглядело таким естественным и безобидным. Что же касается Макса, то с его стороны тоже обошлось без злого умысла. С самого начала он был уверен, что Рома и Саша — просто друзья. Сашу он знал со школы как ортодоксальную лесбиянку, а Рому воспринимал как гея. Разумеется, подобное мнение сформировалось не без помощи Саши. В день приезда она рассказала о Ромкиной несчастной любви с Артиком, таким образом, зная об отношениях Макса и Виталика, надеялась на их благосклонность, понимание и гостеприимство. Отчасти ее расчет оказался верным, одноклассники и правда пустили их пожить, и если бы не эпизод с тем злополучным поцелуем, может, жили бы там и до сих пор. Да и по поводу Ромкиного «гейства» она не особо соврала, рассказав про Артемку и сильные переживания Ромки, она попала точно в яблочко израненной души Макса, и тот сам домыслил все, что требовалось. Единственное, о чем Саша забыла упомянуть, это о том, что она и Рома не всегда были только друзьями. Это можно было бы назвать даже не ложью, а просто «ненужной подробностью». Если бы не это «неловкое молчание», которое повисло сейчас. — Так вот как ты страдаешь по Артемке, — с презрением усмехнулась Саша, — а я-то переживала за тебя. От такой постановки вопроса Рома растерялся. Да, он уже приготовился к тому, что Саша может выплеснуть свое недовольство и даже ревность, но она это сделала иначе, как говорится, зашла с тыла. И если бы Рома бросился доказывать правдивость печали, то у него не осталось бы ни единого шанса отстоять свой моральный облик. Положение спас Макс: — При чем тут его Артем? Он же баб трахал, а не мужиков. — И это что-то меняет?! — возмутилась Саша, но тут же осеклась. — Но это же порно, там все трахаются, в этом и суть, — все еще не понимая мотивов Сашиного возмущения, парировал Макс. — Он фотограф, а не порноактер! Зачем ему кого-то трахать? — А что в этом такого-то? — И тут, кажется, Максим начал наконец понимать истинную причину ее гнева. — Я, наверно, пойду… — Нет, останься, у меня от тебя нет секретов, — заверила Саша, взяв себя в руки. Ромке не хотелось обижать Сашу, и он надеялся вернуться к мирному сосуществованию, потому начал издалека: — Да, ты мне нравилась… нравишься, — поправился Рома, — но у нас с тобой ничего не получилось… Мы все-таки разные, и я не виноват, что так вышло… Я признателен, что ты рядом, но ты сама так решила, помнишь? — Ты что думаешь, я поехала бы сюда просто так, если бы не поверила тебе, что у нас будет второй шанс? — Но я же не говорил, что он случится сразу, мне нужно время… — Время для чего? Чтобы перетрахать всех шлюх в столице?! Тогда тебе нужно очень много времени. Я-то думала, ты от любви к Артему сохнешь, жалела, а ты… — Макс правильно сказал, это к Артему не относится, — огрызнулся Рома. — Охренеть, лесби и гей выясняют «натуральные» отношения, — изумился пьяненький Макс. — Так у вас правда что-то было? — Заткнись! — вместо ответа оборвала его Саша и, уже обращаясь к Ромке, сказала: — Знаешь, сколько раз меня мужики обманывали? Я вас всех ненавижу, но заставила себя еще раз поверить… тебе поверить, а ты… — А что я?! Я даже имени твоего, оказывается, настоящего не знал. Да и Слава мне все про вас рассказал. А ты говоришь: «Поверила». Вот только сама на каждом шагу врала! — Имени ты моего не знал, потому что не интересовался моей жизнью и сбежал к Артему. Ты даже в мой паспорт не заглянул, когда билеты покупал. А насчет Славы… если ты ему так веришь, почему ты тогда сейчас со мной, а не с ним? Не он ли заставил тебя уехать? А я «лгунья» с тобой все-таки потащилась, дура! Саша залилась слезами и ушла на кухню. Кем бы ты ни был: натуралом, геем, би, правым или виноватым, но, когда из-за тебя девушка плачет, ты забываешь про все свои аргументы и обиды и желаешь только, чтобы она наконец улыбнулась. И Рома, конечно же, пошел ее утешать. Позже Саша рассказала, что влюбилась в зрелого, умного и интеллигентного Вячеслава Андреевича. Он был так добр к ней: дал ей работу и крышу над головой и всячески по-отцовски заботился. Он помог ей не только с обустройством на новом месте, но и даже пережить болезненный разрыв с Софой. И никогда ничего не требовал взамен. Саша знала, что Вячеслав Андреевич женат, потому не делала попыток намекнуть ему о своих чувствах. Но как-то раз Слава попросил ее побыть с «племянником», который болел. Так Саша узнала о тайной страсти Вячеслава Андреевича. Все перевернулось в ее голове, мир снова стал черно-белым. А Слава в ее глазах моментально превратился из божества в чудовище. Позже в доверительной беседе с ней Артем и вовсе сказал, что не испытывает глубоких чувств к Вячеславу Андреевичу, и даже сообщил, что находится с ним вынужденно. Такое потребительское отношение к предмету своего обожания вызвало в ней новую волну злобы, но на этот раз уже к расчетливому мальчишке. Поначалу ей даже захотелось слегка придушить Артема подушкой, пока тот спал. Но вместо этого она, наоборот, прониклась к нему глубокой симпатией. У такой радикальной перемены не было логического объяснения, это случилось интуитивно. Саша вдруг осознала, что в этой ситуации все были одинаково несчастны, каждый участник той истории страдал от превратностей любви. И ни у кого из них не было ни малейшего шанса сделать свои чувства взаимными. И во всем этом усматривалась усмешка судьбы. Саша пыталась переключиться на новых подружек и даже демонстративно стала приводить их в салон, чтобы Слава видел. Что она хотела этим доказать или показать, она не знала. Но, так или иначе, отношение к Саше вскоре действительно поменялось, но не так как ей хотелось: Вячеслав Андреевич стал с ней груб, больше не интересовался ее жизнью, а потом и вовсе попросил съехать. Терять было нечего, и Саша искала повод, чтобы наконец признаться в чувствах. На что она надеялась? Да ни на что, но и упустить последний призрачный шанс все изменить тоже не хотелось. И тогда Слава неожиданно сам пошел на контакт, вдруг предложив ей секс, она согласилась, полагая, что это и будет началом их отношений. Слава не церемонился и брал ее почти силой, когда ему было нужно. Саша же воспринимала это как элемент игры и необузданной фантазии эротомана. Но никаких отношений за этим не последовало, а секс так и остался просто унизительным сексом. А потом Слава и вовсе отправил ее на съемку к Роме. И в жизни добавился еще один пример того, что мужчины умеют только пользоваться. Влюбленность к Вячеславу Андреевичу окончательно прошла. И тут знаки внимания стал проявлять Рома, а потом и вовсе та «безумная» съемка, которая форсировала и всколыхнула новые чувства. Все произошло так стремительно, что Саше захотелось чуть-чуть притормозить происходящее, чтобы разобраться в собственных чувствах, потому и не позволила Ромке переночевать в ее постели. И кто бы мог подумать, что этой одной ночи окажется достаточно, чтобы Рома успел влюбиться в того самого Артема, который уже однажды встал на пути ее такого недосягаемого гетеросексуального «счастья». Следующей ночью она попыталась отыграть позиции, и если не секс, то хотя бы искренность должна была возыметь эффект — она вывалила на Ромку всю свою биографию, но Рома, видимо, этого испугался еще больше и сам сбежал к Артему. В этом уже была не усмешка, а злой, инфернальный хохот судьбы. Теперь вариант с подушкой ей не казался таким абсурдным. Беда в том, что Саша успела полюбить Артемку как родного и он стал для нее единственным представителем мужского пола, который был искренне рад Саше и полностью принимал ее такой, какая она есть, со всеми ее тайнами. А потому даже в страшном сне она не смогла бы сделать ему ничего плохого. И тогда Саша решилась на откровенный разговор с Артемом, тот, как ни странно, воспринял все серьезно, разумно заметив, что окончательный выбор все равно остается за Ромкой. Со своей же стороны он пообещал не препятствовать. И видимо, когда все зашло слишком далеко, Артем все же решил уступить, полагая, что всем так будет лучше, поэтому он и не поехал с ними в Москву. Так рассказала Саша. И даже отдала Ромке номер телефона Артема на случай, если ему захочется переубедить его. Все теперь казалось понятным и логичным. Саша даже согласилась, чтобы Рома называл ее по имени, если ему кажется, что так будет правильно. Но Рома отказался, сказав, что если ей так лучше, то согласен называть ее как раньше — Сашей. А когда за окном стало светать, Саша, повеселев, спросила: — Ну а ты сам-то, Роман Игоревич Жуков, адрес: уже не важен… доволен своей фамилией? — Откуда ты знаешь мою фамилию? — Так ты же квитанцию заполнял в салоне, забыл? Когда книжку получал. — И ты до сих пор ее помнишь? — А что тут сложного — фамилию запомнить? — пожала плечами Саша. — Это же не учебник по высшей математике выучить. — И чем тебе не нравится моя фамилия? — Да, всем нравится, просто есть один такой известный человек… — И что? — А то, что если ты тоже стремишься к известности, то придется каждый день всем объяснять, что ты — не он и вы даже не родственники. — Ну, это когда будет… — недоверчиво отмахнулся Рома и уже совсем неуверенно: — Если вообще когда-нибудь будет. — Я в тебя верю, Ромка, не верила бы — не поехала! — твердо заявила Саша. — Так что тебе сейчас надо псевдоним придумать, пока тебя не знает никто, потом поздно будет. — И какой же? — Что-нибудь еврейское надо, — уверенно заявила Саша, — у нас к евреям всегда прислушиваются, они умные и звучные — их не перепутаешь. Зольдман, Гофман, что у них еще есть… — Да почему еврейское-то! — взбунтовался Рома. — Давай у Макса спросим, — Саша уже загорелась и убежала в комнату будить Макса, который к тому времени давно спал. Макс появился на кухне заспанный и помятый. Штаны на нем сейчас висели как никогда низко и были критически близки к опасной отметке явить миру мужское естество. — Макс, поддерни штаны, а то я тебе подтяжки скоро подарю… насильно, на шею, — не выдержал Рома. — Ничего вы не понимаете в моде, беженцы! Скоро так будут ходить все, — отмахнулся Макс, но штаны все-таки поправил. Потом он неторопливо налил себе остывшего чаю и уселся за стол. — Ну так что скажешь, Макс? — спросила Саша. — Вот вам не спится, — Макс зевнул. — А почему еврейское-то? У меня вот, например, прадед был русский немец. Тракторный завод огромный строил, а перед самой войной ему пятнадцать лет «строгача» дали за связь с Германией, сказали, что шпионом был, с тех пор больше про него ничего не знаем. А завод его до сих пор работает. После этого моему деду фамилию матери дали, так мы и стали Карповы. — А какая фамилия-то была? — нетерпеливо спросила Саша. — Райц. — И какая связь-то между твоим прадедом и мной? — запротестовал Рома. — Да вроде никакой, — пожал плечами Макс, — правда, он тоже, говорят, фотографировать любил. От него даже фотоаппарат остался, «Лейка-2». Дед им очень дорожит. — А что, мне нравится! — заявила Саша. — А это вообще удобно? — засомневался Рома. — Прадеда давно нет, даже где похоронен, не знаем, и цветы принести некуда. Так что, думаю, сам факт того, что о нем не забыли, ему бы понравился, да и мне, как наследнику, тоже приятно будет. — Роман Райц — это солидно! — одобрила Саша. — Как скажете, — согласился Ромка.