Сашка

Крапивины и Меньшиковы действительно быстро добрались до заправки — примерно через полчаса. Небольшое двухэтажное здание с фиолетовой черепицей было похоже скорее на увеличенную копию кукольного домика. На самом фасаде, между окнами первого и второго этажа крепились ярко-оранжевые буквы, складывавшиеся в слова «АЗС. Кафе». Около домика стояло две фуры. Та, что стояла слева была повёрнута кабиной прямо на солнце, та, что стояла справа —от солнца. Машина Калининых первая заехала на заправку, мягко подпрыгнув на съезде-бугорке. Машина Меньшиковых остановилась рядом. Павел Сергеевич отправился в то самое здание, чтобы оплатить бензин, Ольга Сергеевна надела солнцезащитные очки, потянула вниз забравшуюся за пояс шорт рубашку и направилась к машине Меньшиковых (вероятно, чтобы поговорить с Полиной, мамой Оли). Аня вылезла из машины и, немного попрыгав на месте, чтобы размять затёкшие ноги, подошла к дверце машины, за стеклом которой виднелось лицо Оли, и помахала. Та не обратила на неё никакого внимания и отвернулась. Аня постучала в окно. Оля сидела неподвижно и открывать ей не собиралась. — Ань, колу будешь? — Павел Сергеевич подошел к дочери с двумя бутылками колы в стекле и одну из них протянул ей. — Спасибо, пап, — сказала Аня и чмокнула его в щеку. Передняя дверь открылась, и из машины показался отец Оли. — Ну что подзаправимся, да поедем? — Можно чуть-чуть тут постоять. Девчонки, скорее всего, захотят выйти промяться. — Ага, кто-кто, только не Оля, — обиженно сказала Аня и, зажмурив один глаз, стала рассматривать колу через горлышко бутылки. — А что с Олей, Сань, че она не выходит-то? — спросил Павел Сергеевич и снова отхлебнул. Александр Викторович тяжело вздохнул, прилег на сиденье, так что видно стало только его ноги и, немного погодя, снова сел уже с тряпкой в руках. — Стекло протру, — сказал он и принялся протирать совершенно чистое стекло у своей двери. Павел Сергеевич пожал плечами и допив колу, направился к мусорным бакам, которые выглядывали из-за домика. Аня все ещё держала практически полную бутылку и задумчиво смотрела вдаль, прислонившись спиной к дверце машины. Две сереньких птички пристроились на крышках мусорных баков. Одна из них что-то держала в клюве, а другая, не останавливаясь ни на секунду, прыгала вокруг нее. Она тщетно пыталась выхватить у своей противницы заветную вещицу (вероятно, это было что-то съестное). Наконец, полностью отчаявшись в достижении успеха, она клюнула жадину в голову, та разомкнула клюв и все выронила. Разбойница быстро подхватила желанную вещицу и улетела. Вторая несколько раз неуклюже взмахнула крылышками, перепрыгнула с одного места на другое и улетела, как только Павел Сергеевич приблизился к баку. Аня смотрела на всю эту картину и рот ее все больше и больше растягивался в улыбке. После победы разбойницы Аня хохотнула и посмотрела на Александра Викторовича. Он все ещё задумчиво протирал оконное стекло. Она перестала улыбаться и снова занялась рассмотрением колы. Пить ее уже не хотелось — она нагрелась, а ведь нет ничего противнее на свете, чем теплая кола. Вдруг Аня услышала, как в двери раздался глухой щелчок и почувствовала давление на спину. Она отстранилась, давая Оле возможность открыть дверь. Александр Викторович закинул тряпку в салон и пошел в домик. Оля вышла из машины и, не смотря Ане в глаза, попыталась что-то сказать, но Аня услышала лишь нечленораздельное бормотание. — Ну и чего мы дверь не открываем? — спросила Аня и зачем то отхлебнула колы. Ее вкус действительно стал ужасным. Аня скорчила лицо и все-таки ее проглотила. Потом немного закашлялась. — Ну и гадость. Ну так чего молчим? — снова обратилась она к Оле. Та на секунду юркнула в салон и вылезла уже с телефоном в руках. — Вот почитай, — она протянула его Ане. Аня долго смотрела на экран (нет, не потому что плохо читала, а потому что просто не могла поверить в написанное) и наконец выдала: — Вот гад, еще и смайлик идиотский в конце поставил. Оля отвернула голову в сторону и снова заплакала, трясясь всем телом. Она потянулась в карман за ингалятором, вынула его и отправила себе в рот струю лекарства. Глубоко вдохнула и медленно выдохнула, потом спрятала ингалятор в карман и, повернувшись к Ане, сказала надорванным голосом, который обычно у нее появлялся после плача (причем было не важно —кричала ли она во весь голос или тихо плакала): — Как. Он. Мог. — Я прошу тебя, не пугай меня, — сказала Аня и потрясла подругу за плечи, чувствуя, что она вот вот зайдется новым приступом плача (или астмы). — Я понимаю, что скажу глупость, но всё равно скажу. Он, конечно мерзавец и все такое, но он не вся твоя жизнь. Тебе всего шестнадцать и окончательно убивать своё здоровье из-за такого идиота, как он, совсем уж глупо. Ты не должна так переживать, если не хочешь, чтобы тебя отправили в больницу с нервным срывом прямо отсюда. — Нервный срыв у меня был давно. — Давно? Вообще-то три месяца назад. И если ты забыла почему, я могу тебе напомнить. Потому что Макс решил приколоться и попросил своих дружков отправить тебе сообщение о том, что он разбился на мотоцикле. Я уже тогда поняла, что из этого шутника ничего не выйдет, а ты мне все не верила. Ну хватит уже рыдать! Последнюю фразу Аня сказала настолько громко, что водитель фуры, мирно спавший в кабине, вздрогнул и посмотрел на нее убийственным взглядом. Аня, заметив это, тоже одарила его не менее значительным взглядом и отвернулась. Оля продолжала всхлипывать и держала руку на кармане, готовая в любую секунду воспользоваться ингалятором. Их разговор был прерван тем, что папа Оли попросил их переместиться в другое место, потому что собрался заправлять машину. Девочки отошли от машины и оказались вне тени, на палящем солнце. Их мамы мило беседовали и периодически смеялись. Оля обиженно смотрела на них и наконец сказала, снова пуская слезу: — Им весело, а я вот плачу здесь. — Ты разве маме не рассказала, что случилось? — Аня удивленно посмотрела на подругу. — Нет, зачем ее зря волновать. Я сказала, что плачу потому что умер мой любимый актер. — Кошмар, не могу поверить, что твоя мама на это купилась, — Аня застонала и вскинула голову к небу. Она немного поморщилась от ярких лучей. — Ну она же знает, насколько я сентиментальный человек и могу расплакаться практически по любому поводу, — тихо сказала Оля, опуская голову.