***
Юнги вошел в красивую комнату, отделанную обоями винного цвета. Чонгук сидел в массивном кожаном кресле около тяжеловесного стола из красного дерева. Чон всегда источал уверенную ауру опасного хищника, вершителя судеб, влиятельного человека, который внушает страх и заслуживает уважения. Чонгук смотрел на него угрожающе и расчетливо. — Надеюсь, вы будете предельно убедительны, в противном случае… Юнги перебил альфу и решил быть прямолинейным. — Да. Я люблю вашу сестру. Это признание Чонгуку не понравилось. — Неудачно для вас, так как она собирается выйти замуж за короля Минхо. — В данный момент это представляется несколько сомнительным. Черные брови Чона угрожающе сошлись на переносице. — Что произошло в погребе? Юнги смело выдержал его пристальный взгляд. — Это останется между мной и Сони-щи. В тишине Чонгук, казалось, рассматривал варианты расчленения, удушья или даже обыкновенного выстрела в голову. Юнги терпеливо ждал, зная и понимая, что, в представлении Чон Чонгука, ни один альфа никогда не будет достоин его сестры. — Назовите мне хотя бы одну причину, почему я должен рассматривать вас как потенциального мужа Сони, — прорычал Чонгук, уже не на шутку злясь. Когда Юнги смотрел в непроницаемые, почти черные, глаза Чонгука, он вспомнил, что у Чона нет семьи, кроме его сестры и Хосока, никаких родственников, он даже не помнит толком свою мать, которая подарила ему жизнь. Он никому не позволил бы сделать Сони больно или плохо с ней обращаться. И, как старшему брату, ему, конечно, больше хотелось, чтобы Сони вышла замуж за короля-ученого, чем за Вейландского наследного принца. Юнги мысленно вздохнул. Не в его характере быть скромным. С другой стороны, это был единственный способ убедить Чонгука дать благословение на их с Сони брак. — У меня есть недостатки, — признал блондин. — И много. — Я об этом наслышан,— прервал его Чонгук. — Я знаю, что недостоин ее. Но я люблю и уважаю Сони, я хочу остаток жизни провести в заботах о ней и постараться сделать ее счастливой. Причина, по которой я никогда не пытался и не приближался к ней прежде, в том, что я верил, что будущий король Вейланда не самая выгодная партия для принцессы из Трандандии. Чонгук сжал кулаки. — Но теперь вы так не считаете? — сардонически спросил Чон. — Нет, не считаю. — ни минуты не колеблясь, ответил Юнги. — С отцом и со всем остальным я разберусь и никогда не дам ее в обиду. — Это должно быть какая-то ужасная шутка… — пробубнил Чонгук себе под нос. — Уму непостижимо. Вы и моя сестра? — Чонгук неодобрительно фыркнул, — Да я ни разу не видел вас рядом с ней и хоть какой-то намек на подобие влюбленности! — Я слишком сдержан в проявлении хоть каких-то эмоций. Вы должны были это заметить. — О, да. Уж это я заметил, поверьте. Холодная рыба и то более эмоциональна чем вы. — Выплюнул Чонгук, уже не сдерживаясь в едких и колких замечаниях. — Приму это за комплимент. — невозмутимо прохрипел блондин. — Принимайте это как вам угодно. Но вопрос все еще остается открытым и… — Минхо не любит ее так, как люблю я. — перебил Чонгука Юнги. Чонгук изучал его в течении долгого времени. — Есть много вопросов, которые нам стоит обсудить, — сказал он кратко, указывая на соседний стул,— располагайтесь, это займет некоторое время. Следующие три часа Юнги провел на допросе с пристрастиями, которые неоднократно выводили его из себя и он был готов встать и хорошенько вмазать Чонгуку, но ради Сони он сидел и терпел. Чонгук знал все: финансовое положение Юнги и Вейладнской страны в целом; его биографию; омег, с которыми он спал; договора, которые он заключал; слухи, которые о нем ходили. Чонгук, казалось, знал о нем больше, чем его собственный отец. Как и следовало ожидать, он был настолько дотошен в вопросе состояние дел и финансов Вейланда, что Юнги испытывал яркое желание послать его далеко и надолго. Однако, он хотел заполучить Сони достаточно сильно, чтобы стерпеть эти удары по его гордости с нетипичным для него смирением. В конце концов, когда Юнги уже решил, что Чонгук получил извращенное удовольствие, при этом отказав ему, он испустил длинный раздраженный вздох. — Я собираюсь выяснить, действительно ли это то, чего хочет моя сестра прежде, чем дать свой ответ, — его карие глаза зловеще сверкнули. — Если она убедит меня, что на самом деле желает выйти за вас замуж, то я не буду стоять на вашем пути. Юнги попытался сдержать улыбку. — Вы не пожалеете об этом. — сказал он просто. — Я уже жалею, — пробормотал Чонгук, поднявшись, чтобы пожать руку Юнги, как это было принято в Трандандии.***
— Ты что? — шокировано прикрикнул Чимин, смотря во все глаза на своего лучшего друга. Тэхен нервно кусал нижнюю губу и с опаской поглядывал на омегу, который прижимал к себе принцессу Сони и гладил по голове, как заботливый родитель. — Я был уверен, что, если бы они побыли наедине друг с другом некоторое время, то осознали бы свои чувства, и тогда… Сони в объятиях Чимина дернулась, но тот продолжал ее успокаивающе гладить по спине. После выпитого сильнодействующего успокоительного, Сони была словно пьяна. — Подожди, подожди.— прервал его Чимин и сузил свои лисьи глаза.— Ты же не хочешь сказать, что это ты запер их в винном погребе… правда? — Ты сам посоветовал мне подтолкнуть судьбу в нужном направлении, если будет такая возможность. Я так и поступил. — Тэхен виновато улыбнулся. Чимин шокировано открыл и закрыл рот. — Я имел ввиду тебя и Хосока! —завопил омега, а когда в его руках полусонная Сони дернулась от его голоса, то он, сделав глубокий вдох дабы успокоиться, продолжил уже более спокойнее, — Я не имел ввиду, что нужно закрывать невинную Сони в погребе с альфой, даже если это мой брат! — Чи, пожалуйста, не нервничай! Ты ведь знаешь, что тебе нельзя… Чимин злостно зыркнул на лучшего друга. — Лучше продолжай, Тэ. — Сони не была в ловушке. Она могла уйти в любой момент. — Двери были заперты! — Не все… — увидев недоумение на лице Чимина, Тэхен удовлетворенно улыбнулся. — Есть небольшой проход, о котором мне рассказывал Хосок как-то. Он идет от задней стены погреба в оранжерею. Сони о нем прекрасно знала, потому что они им пользовались, когда в детстве играли. Единственная причина, по которой она осталась в погребе с Юнги-хеном, это потому что она этого хотела. И все очень удачно обернулось, не так ли? Чимин со стоном уронил голову на плечо Сони. — Я не знаю кого в этой ситуации стоит жалеть больше. Чонгука, меня или отца. Тэхен подошел чуть ближе и, обняв Чимина, начал того раскачивать из стороны в сторону. — Все обязательно будет хорошо. Хён давно уже был влюблен в Ее Высочество и убедился я в этом лично, когда застал их вместе… так что я лишь воссоединил две влюбленные души. — Чимин ему в плечо фыркнул. — Ты ожидаешь за это благодарность или, быть может, сразу почетную медаль? — поняв, что его несносный друг не собирается отвечать, он продолжил, — Потому что, если Чонгук узнает, что это ты… ох, Боже, даже не хочу думать о том, что он может с тобой сделать и поэтому ни слова об этом! Понял? — Так точно, Ваше дражайшее Величество. — Ох, Тэхен, ну и заварил ты кашу…мне страшно представить, что будет с отцом, когда до него дойдет эта весть…***
Погруженный в свои мысли, которые были связаны с Сони и Юнги, Чонгук пытался представить себе их союз. Его мысли завели к будущей свадьбе, детям и он заметно встрепенулся, словно для него это был самый настоящий кошмар, воплощенный в реальность. Он перевел свой взгляд на входную дверь, где стоял Хосок. — Ты все слышал, не так ли? — скорее утверждая, чем задавал вопрос Чонгук. Страж утвердительно кивнул. — Честно говоря, я уверен, что короля Пака хватит сердечный удар. Подумать только, оба ребенка связались с вражеским королевством. Да и один из них теперь с фамилией Чон. Почему ты столь озабочен их отношениями? Его Высочество Юнги имеет безупречную репутацию, да и, тем более, брат твоего любимого омеги. — Безупречную репутацию? — Чонгук фыркнул,— Не такая уж она и безупречная, я обо всем осведомлен и не смотри на меня так. Мне просто очень интересно каким образом Юнги собирается убедить своего отца, — в глазах альфы сверкнул дьявольский огонек, но быстро потух, когда он подумал про сестру,— черт возьми, Хосок. Это ведь Сони. Как она могла полюбить такую глыбу льда, как Юнги? В моей голове это не укладывается. Когда они вообще стали столь близки? — Чонгук встал с насиженного места и, схватив бутылку вина, плеснул себе янтарную жидкость в бокал. — В любом случае, репутация лучше, чем твоя. — без зазрения совести решил подразнить друга Хосок. — Ты словно огонь, но Чимин же смог полюбить тебя. И к слову, Юнги с Сони не холоден, он всегда относился к ней теплее, чем к окружающим. Чонгук бросил на стража неодобрительный взгляд, но ничего не стал добавлять, понимая, что тот прав. — Относился к ней тепло? Так-так, с этого момента поподробнее. Откуда такие познания? Этот айсберг может быть с кем-то теплым, помимо Чимина? Уму непостижимо! — шокировано присвистнул альфа и залпом осушил бокал. Устало вздохнув, страж уселся в кресло напротив друга. — У тебя тоже были бы эти познания, брат, если бы чаще общался с Сони. С тем, кто холоден как лед, так глаза не сияют. Я на физическом уровне ощущаю, что ты полностью против этих отношений. Но почему? Чонгук поджал губы и сел обратно в кресло. — Хосок, ты не должен упрекать меня в этом. Я стараюсь как можно чаще уделять ей время и после смерти отца… я сильно отдалился, но стараюсь наверстать упущенное, а сейчас это не всегда получается сделать и ты сам знаешь почему. Слишком много нерешенных вопросов, а тут добавилось ещё и это. — Чонгук раздраженно провел рукой по лицу и замолчал на какое-то время. — Я против, потому что принял уже как данность, что Минхо будет ее мужем. Я не хочу думать, что Юнги это делает по какой-то своей причине, которая может как-то навредить сестре. Я не хочу думать о том, что случилось у них в погребе. — Чонгук уже начал не на шутку злиться. — К тому же, он ещё даже не король, а ты прекрасно знаешь отношение короля Пака к Трандандии. Ты думаешь, что ее там все будут холить и лелеять? Я уверен, что король Пак будет делать все, чтобы очернить ее жизнь там, она и так ещё не оправилась после смерти отца. Будь все проклято! — сквозь зубы выругался Чон. Невесело усмехнувшись, Хосок посмотрел другу прямо в глаза. — Я предполагал, что однажды тебе придется столкнуться с этим. Знаешь, смотрю на всю эту ситуацию со стороны и начинаю верить в карму. Не так-то просто быть сейчас в шкуре Юнги? Каково отдавать любимого родного человека в руки того, кто выглядит ненадежно? Страж налил себе воды в стакан и сделал глоток прежде чем продолжить. — Вспомни себя, Мое Величество. Ты хоть и не показывал, скрывал за гневом, но тебе было тяжело, когда все стояли против ваших отношений с Чимином. Юнги, скрипя зубами, поддержал брата, хоть периодически и скандалил, что заберет его, но тем не менее, Чимин с тобой, хотя в их власти была возможность развязать войну. Вспомни самого Чимина, который отчаянно боролся за тебя. Думаешь, Сони не начнет бороться с тобой? Я очень в этом сомневаюсь. Даже если воспротивишься, даже если ты запретишь и она послушно примет это… будет ли она ненавидеть тебя всю жизнь, если ты, вместо любимого человека, подсунешь ей «как данное» Минхо? Король Чон ненавидел такие моменты, когда его лучший друг был прав и с ним приходилось соглашаться вне зависимости от того, переполнен был злостью и негодованием или нет. Это был как раз один из тех моментов. Чонгук неодобрительно и угрюмо смотрел на своего стража, а тот, выдержав эту борьбу взглядов, лишь ухмылялся. — Иногда такое ощущение складывается, будто ты против меня. — Чон скрестил руки на груди. — Ладно, ладно не начинай снова. Я понимаю. Все прекрасно понимаю и собираюсь поговорить с Сони. Если же она действительно его любит и хочет выйти за него замуж, — на последнем слове Чонгук состроил такую гримасу, будто жевал лимон с кожурой, — я не стану ей препятствовать и вставать между ними. Господи, я как будто нахожусь в кошмарном сне. Хосок встал рядом с другом и закинул руку ему на плечо, дружески приобнимая. — Не переживай брат. Сони ведь тоже могущественной крови Чон. И если ты — это адское пламя, то Сони — солнце, но и солнце способно спалить дотла. Она не позволит дать себя в обиду. А Юнги сделает все, чтобы защитить ее, это видно по его взгляду. А разговор с Сони действительно нужен, только покажи ей, что ты не собираешься противостоять ей, иначе она начнет защищаться и ты от нее и слова не вытащишь. — Переживаний хватит на сто лет вперёд. Она точно себя в обиду не даст и мы это с тобой прекрасно знаем. С ней сейчас Чимин, а я чуть позже загляну к ней и поговорю, постараюсь быть мягким настолько, насколько умею. — Чонгук замолчал и предвкушал будущий разговор со старшим Паком и с Чимином в том числе. Понимая, что его омеге сейчас ни в коем случае нельзя волноваться и переживать, а тем более плакать или как-то огорчаться, Чонгук решил, что постарается изо всех сил не плеваться ядом в старшего и вообще будет вести себя милым и добрым альфой, каким он не являлся никогда. Но ведь когда-то же нужно начинать?***
Пак Сухо был в ярости, услышав новость о том, что его старший сын, его горячо любимый наследник, был замечен в погребе вместе с принцессой. Он сначала подумал, что это какая-то нелепая шутка и, возможно, это был не Юнги, а кто-то другой. Ведь принцесса вот-вот должна выйти замуж. Как такое возможно? В его голове вопросы сменялись один за другим и ни на один из них не было ответа. От безысходности и отчаяния, он хотел рвать на себе волосы. Неужели судьба настолько его ненавидит, что постоянно сталкивает лбами с Трандандийцами, будь они прокляты! Его сердце билось как бешеное, голова была словно тяжелой. Он весь покраснел и тяжело дышал. Он был уверен, что у него поднялось кровяное давление. Ему немедленно нужно увидеть Юнги, поговорить с ним и все выяснить. Наследный принц приехал в Вейланд так скоро, как только смог. Зайдя в огромный зал, Юнги повернулся и встретился с безумным взглядом короля. Пак Сухо был не просто в ярости, он был как раскаленная лава, из которой уже сочилась магма. — Это правда?— не церемонясь сразу спросил король, стремительно приближаясь к сыну. — Что именно? — с непроницаемым выражением лица спросил Юнги. — Не надо юлить! Ты прекрасно знаешь о чем я! Тебя застали с принцессой Сони! Тебя, моего наследного сына, застали чуть ли не в обнимку с принцессой Трандандии! — Пак Сухо уже во всю кричал и гневно размахивал руками. Блондин как стоял на одном месте, так и стоит с беспристрастным лицом, ни один мускул на его лице не дрогнул. — Правда. Я сделал ей предложение и она согласилась. — Казалось, это само по себе вырвалось, так легко, словно никаких проблем и не было. Пак Сухо отшатнулся от сына, словно тот был проклят. Он повернулся нему спиной. Какое-то время они молчали. Юнги не знал, что следует говорить, он никогда не думал, что попадет в такую ситуацию. Вся его жизнь была распланирована отцом. Сухо дрожащими руками оперся об стену и сел на ближайший стул. Его глаза превратились в большие блюдца, король тяжело дышал, его подбородок дрожал. — Как… как ты мог со мной так поступить? — отчаянно прошептал он. Силы его словно покинули, он даже не мог должным образом, в своей излюбленной манере, повысить голос. Ему казалось, что он попал в один из самых страшных своих кошмаров. — Отец… я люблю ее и уже давно. Я действительно пытался бороться, пытался ради тебя и нашей страны запереть эти чувства… Ахнув, король закрыл дрожащей рукой свое лицо. Он был словно убит. Ему казалось, что его по-настоящему предали, вонзив нож в спину. Он даже не мог подумать, что этим предателем окажется его любимый старший сын. Юнги был перепуган не на шутку и уже был готов ринуться к своему старику и вызывать лекаря. Он не знал, что делать. — Прошу, отец. Я никогда тебя ни о чем не просил. Если ты собираешься лишать меня короны и титула, то я приму это. Король слышал его словно издалека, обрывками фраз. Он был погружен в свое горе и печаль, как он думал. Вспомнив слова своего покойного мужа, он горько усмехнулся: «Если кто-то из моих сыновей полюбит кого-то из Трандандии? Что ты сделаешь? Убьешь их? Возненавидишь?» — Оставь меня одного. — Глухо прохрипел король. — Что? — переспросил Юнги. — Оставь меня одного. — чуть повысив голос, король поднял голову на сына. Юнги, заметив стеклянные глаза отца, чуть было не подорвался к нему. Он никогда не видел отца в подобном состоянии, его сердце разрывалось на части, хоть Пак Сухо кое-как дотягивал до отметки «неплохой отец», но это был единственный живой родитель у Чимина и Юнги. — Я не смогу тебя оставить в таком состоянии. Прошу отец, поговори со мной. Это все еще я — твой сын и стою перед тобой, — голос Юнги несвойственно ему слегка дрожал. Сухо, слегка качаясь, встал с насиженного места и, не удостоив сына ни единым словом и взглядом, молча удалился к себе в покои. Юнги, ошарашено хлопая глазами, смотрел вслед уходящему королю. Между ними никогда такого не было и блондин, зная своего старика, готовился абсолютно ко всему, но не к такому. Король был словно убит горем, складывалось ощущение словно для него кто-то умер. В голове Юнги поядвлялось все больше вопросов: «неужели он настолько ненавидит Трандандию?Почему?» Позже вечером король слег с сердечной болью, он никого к себе не пускал. Никто, кроме врача и пары слуг, не могли к нему войти по его приказу. Особенно это касалось его наследного сына, которого он не хотел видеть. Лежа в коконе из пуховых одеял, Сухо пустым взглядом смотрел на потолок и лишь одинокая слеза катилась по его виску вниз по подушке. Внутри него творился застывший шторм, он так сильно любил Юнги, хоть и проявлял ее по-своему, но все же эта новость подкосила его настолько, что он не знал как с ней справиться. Неужели он что-то упустил в их воспитании? Сначала Чимин, а теперь Юнги. Его сыновья, не жалея, убивали его. Кое-как встав с кровати, он потянулся к тумбочке и извлек из своей деревянной шкатулки перевязанные в прочный шпагат письма и пару фотографий. На одной из них был Минхёк, и Сухо нежно погладил кончиками пальцев силуэт дорогого мужа, глаза увлажнились и, пересилив себя, он отложил её. Развязав трясущейся рукой стопку писем и разных карточек, он взял в руки довольно старый и крайне потрепанный портрет очень красивой девушки, столь прекрасной, что, глядя на нее, внутри все трепетало. Без преждевременного стука в комнату влетел взволнованный Юнги и, видя сидящего отца, в руках у которого были какие-то фотографии и письма он озадаченно остановился. — Отец? Как… как ты себя чувствуешь? — взволнованно спросил Юнги и, видя, что король не собирается ему отвечать, он продолжил, — Прошу тебя, поговори со мной. Я так испугался, когда мне сказали, что тебе вновь стало плохо, бросил все дела и прибежал сюда. Юнги медленно подошел к кровати короля и, переведя свой взгляд на портрет, в недоумении уставился на него. — Кто это? Пак Сухо какое-то время молчал и, когда заговорил, то его голос дрожал и был еле слышен. — Мать Чонгука. Юнги озадаченно посмотрел на фотографию, а потом на отца. — Что ее фотография у тебя делает, отец?— хрипло спросил блондин, ещё ближе подходя к кровати отца. Пак Сухо какое-то время молча смотрел на потрепанный маленький портрет женщины и это вызвало какое-то негодование у Юнги, который думал о том, что это и была причина вечных ссор его родителей. — Отец, может уже что-нибудь скажешь? — Я давно должен был тебе и Чимину все рассказать, но никак не решался, потому что пообещал себе и нес этот груз на своих плечах более сорока лет. — Глубоко вздохнув, он печально взглянул на своего взволнованного сына. — История будет довольно долгой, так что присаживайся. Так Пак Сухо принялся рассказывать о том, что 40 лет назад Трандандия и Вейланд были не просто соседними странами, а очень близкими и дружественными государствами, которые были как одна большая семья.40 лет назад
«Любовь в фантазиях гораздо лучше, чем любовь в действительности. Самое сильное напряженное притяжение возникает между двумя противоположностями, которые никогда не сходятся. Словно лед и пламя» — Конечно, Минхёк еще юный слишком,— говорил как-то вечером Ли Канг, отец Минхёка. Они с Пак Сухо договорились встретиться после ужина, пока остальные гости собирались внизу, — он маленький и легкомысленный. Говорил я жене уделять ему больше времени, дать ему другое имя, более серьезное: Чанбин или что-нибудь в этом роде. Канг продолжал ворчать, а Сухо думал, какое это прелестное имя. Маленький цветок с изящными белыми лепестками, такой нежный и такой стойкий. То, что при таких властных родителях Минхёк упрямо оставался верным собственной натуре, говорило о многом. — Разумеется, мне придется подсластить это дело, — продолжил Канг. — Я знаю тебя достаточно хорошо и понимаю, что ты выбрал бы для себя совсем другую омегу, рассудительную и здравомыслящую, а не такую капризную, как мой Хёк. Следовательно… — Подслащивать не придется, —спокойно перебил его Пак Сухо, — Минхёк… то есть Минхёк-щи совершенно очаровательный, прелестный и желанный. Жениться на таком омеге, как Минхёк-щи, уже само по себе награда. Пак Сухо был красавцем со светлыми волосами и светло-карими глазами. Некоторые утверждали, что у него самые совершенные черты лица и фигура. Но это был человек с лицом ангела и душой негодяя. — Хорошо, —проворчал Канг, хотя слова Сухо его совсем не убедили. — С твоей стороны очень благородно так говорить. Но все же я предлагаю тебе достойную компенсацию в виде большого приданого. Уверяю, ты будешь доволен. Что касается приготовлений к свадьбе… — Я еще не сказал «да». — перебил его Сухо. Канг остановился и вопросительно посмотрел на него. — Начнем с того, — осторожно продолжил Сухо, — что Минхёк-щи сам может найти себе мужа, а, возможно, уже нашел… В голове у Сухо всплыл образ его друга Чон Гюна, с которым Минхёк везде и всюду таскался. — Поклонника твоего уровня он не найдет. — Самодовольно сказал Канг. — Благодарю вас. Но я не верю, что Минхёк-щи разделяет ваше высокое мнение. Откровенно говоря, Сухо был уверен, что Минхёк влюблен в Чон Гюна и это убеждение очень сильно печалило и злило его. Канг пренебрежительно отмахнулся. — Омеги переменчивы, как трандандийская погода. Ты можешь внушить ему симпатию. Пошли ему цветов, отпусти парочку комплиментов, а того лучше, процитируй дурацкие стишки, которые он обожает, что от книг не оторвешь. Соблазнить омегу — пустяковое дело. Все, что тебе нужно… — Генерал, — перебил его Сухо, — Милостивые небеса, еще не хватало, чтобы вы объясняли мне технику ухаживания. Я уверен, что справлюсь с этим и без советов. Не в этом дело. — А в чем? А-а-а… — протянул Канг с улыбкой человека, умудренного жизненным опытом. — Понимаю. — Что вы понимаете? — с опаской поинтересовался Сухо. — Юн Джису. Ты думаешь на ней жениться? У тебя к ней намер… — О чем вы говорите? Конечно же нет! — возмущенно и даже оскорбленно прервал его Сухо, — Она мне как младшая сестра, которой у меня никогда не было. Я отвечаю за нее, обещал ее родителям беречь Джису. Канг внимательно посмотрел на него и кивнул. — Если я как-то оскорбил, то прости. Я пытаюсь понять… но, возможно, ты боишься моей реакции, если позже решишь, что мой сын не соответствует твоим потребностям. Но, если ты будешь вести себя с осторожностью, я и слова не скажу. Вздохнув, Сухо потер глаза, вдруг ощутив огромную усталость. Слишком много на него обрушилось с того момента, когда он стал королем в столь юном возрасте и в этом они с Чоном были похожи. Оба потеряли родителей слишком рано… — Вы хотите сказать, что закроете глаза, если я стану изменять своему мужу, — сказал Сухо скорее утвердительно, чем вопросительно. — Мы, альфы, часто сталкиваемся с искушениями и, порой, уступаем им. Так устроен мир. — Это не мой путь, – решительно ответил Сухо. — Я держу свое слово и в сделках, и в личных делах. И если я дам клятву верности омеге, то я сдержу ее во что бы то ни стало. Пышные усы Канга насмешливо дернулись. — Ты еще слишком молод и имеешь возможность сомневаться в реалиях мира. — А старость себе этого позволить не может? — спросил Сухо с намеком на насмешку. — Кое-что с возрастом переоценивается. В свое время ты это поймешь. — Надеюсь, что нет. — Сухо сел в кресло и схватился за голову, запустив пальцы в густую шевелюру. Не скоро Канг отважился нарушить молчание. — Неужели это так ужасно — взять Минхёка в мужья? Когда-нибудь тебе придется жениться. Мой сын придет к тебе не с пустыми руками. Подумай о приданном. После моей смерти ты получишь небольшой участок земли от юго-восточной части Трандандии. — Вы нас всех переживете, —пробормотал Сухо. Канг довольно хохотнул. — Я хочу, чтобы ты получил еще больше влияния от Трандандии, —воодушевленно прохрипел он. Впервые Канг так откровенно заговорил на эту тему, — Ты нравишься мне больше Гюна. У тебя есть финансовый дар, умение овладеть новыми знаниями и технологиями. Тебя все уважают и любят. Женись на моем сыне, Сухо, и построишь великую империю. — А вы не можете к этому списку еще юго-востчную часть Трандаднии добавить? Она небольшая. Канг проигнорировал саркастический вопрос. — Я связан с могущественными людьми, и ты оказался в поле их зрения. Я помогу тебе достичь всего, что ты задумаешь. Цена невелика. Женись на моем Хёке, роди мне внуков. Это все, что я прошу. Канг был для Сухо и Чона как отец. Канг походил на бочонок пороха: плотный, большой, с взрывным темпераментом. Очередную гневную тираду можно было предсказать по покрасневшему лицу. Но Канг был очень умен и, когда дело касалось руководства людьми, проницателен и расчетлив. Сухо многому научился у Канга. Когда надавить, а когда сделать шаг назад. Он узнал, что в управлении государством можно давать выход агрессивности, если не переходить границы и не опускаться до откровенной грубости. Узнав, что победа в споре не всегда идет на пользу, Сухо научился сдерживать свой напор, прикрывать его дипломатией. Ли Канг поддерживал Сухо на каждом шагу и тот был благодарен ему за науку. Несмотря на все недостатки генерала Канга, Сухо любил его. Наверное, потому, что они были похожи в некотором смысле. Как такой человек произвел на свет романтическую натуру, в виде Минхёка, было большой загадкой. — Мне нужно время, чтобы принять решение, — сказал Сухо. — Что тут решать? — запротестовал Канг. — Я уже сказал… — Увидев лицо Сухо, он умолк. — Хорошо-хорошо. Немедленного ответа не нужно. Мы обсудим это позже.***
Сухо задавался вопросом, неужели старик Канг действительно задумал отдать ему Минхёка? Святые небеса! За долгие годы Сухо много думал о Ли Минхёке, но и мысли не допускал о женитьбе. Это было настолько фантастично, что не стоило и задумываться, он всегда ревностно наблюдал за тем, как мило и нежно общаются Чон Гюн и Минхёк, хоть разумом он и понимал, что они друг другу как братья, но сердце шептало обратное и это душило бедного Пака. Он ни разу не целовал его, не танцевал с ним и даже не прогуливался, зная, что последствия для его душевного состояния будут катастрофическими. Он знал о том, что Минхёк уже был влюблен в другого альфу, но сердцу не прикажешь. Сухо всегда желал его с такой силой, которая, казалось, буквально сочилась сквозь поры его кожи. Минхёк был добрым, милым, порой сверх меры рассудительным и в то же время чрезвычайно романтичным. Его темные искрящиеся глаза всегда затуманивали мечты. Зачитавшись, он часто опаздывал к ужину. Постоянно терял книги, тапочки, карандаши и платки. Сухо удивляло, что до сих пор никто не догадался о его чувствах. Минхёк мог бы заметить это с первого взгляда. К счастью, он ничего не понял. Минхёк всегда относился к нему настороженно, лишь как к близкому другу Чон Гюна и это было правильно. Сунув руки в карман, Сухо рассеянно бродил по королевскому дворцу. Тревожные мысли ему не давали покоя. С одной стороны мысли о Минхёке, а с другой — мысли о Джису, которая явно что-то скрывала от него, вот только что… — Сухо, — беззаботно сказал Гюн, когда они столкнулись у подножья лестницы, — кажется, ты встал слишком рано. У тебя все хорошо? Чон Гюн был ростом намного выше Пака и, буквально, возвышался над ним. Он был довольно мускулистым и габаритным, что создавало ощущение, что он тренируется целыми днями. Такая внешность, как у Чона, определенно была создана для омежьих мечтаний: чувственный рот, квадратный подбородок, золотисто-карие глаза под прямыми длинными ресницами, черные тяжелые слегка волнистые волосы закрывали заднюю часть шеи. Выражение лица Чона не было ни добрым, ни злым, а, скорее, бесстрашным, словно он уже давно понял, что мир — жестокое место и надо принимать его таким, какой он есть. — Да, привык вставать до восхода солнца. Все прекрасно, спасибо. Вчера разговаривал с Ли. — А-а… — с невозмутимым видом протянул Чон. — Не сомневаюсь, что диалог прошел продуктивно. — «И пренеприятно», подумал он про себя. Сухо не моргал, выдерживая взгляд Чона. Одним из его достоинств было умение замечать неуловимые изменения в лицах и позах людей, выдававших их мысли. Но Чон Гюн поразительно владел собой и Сухо это восхищало. — Думаю, правильнее сказать, сюрприз, о котором он мне поведал и который выпал на долю Минхёка. — Это была скрытая попытка выведать, знает ли его друг о возможном браке с Минхёком. Король Чон едва заметно поднял брови, словно ответ Сухо, хоть и любопытный, но не стоит комментировать. «Вот черт», с нарастающим восхищением подумал Сухо. — Я собираюсь позавтракать сейчас. Не составишь мне компанию? — Уже позавтракал. — Сухо покачал головой. — Мне нужно с тобой поговорить. Выпьешь хотя бы чашечку чая со мной. Приглашение было из тех, от которых нельзя отказаться, но Сухо все-таки попытался. — Благодарю, Гюн-щи, но мне нужно кое-что обсудить с одним человеком, и я… — Как я понимаю, этот человек Ли Канг. «Черт», подумал Сухо, «Он знает». Хоть ничего и не было сказано, но это было понятно по взгляду Чона. Королю известно намерение Ли женить его на Минхёке и у него есть на этот счет свое мнение. — Сначала обсуди дело со мной, — продолжил король. Они прошли на террасу, с которой открывался вид на ухоженный огромный парк, расчерченный аккуратными дорожками и обнесенный тщательно подстриженной живой изгородью. За ним виднелся цветочный парк. Ветер приносил густой аромат цветов, журчание воды в прудах сливалось с шелестом листьев. Усевшись за стол, Сухо заставил себя расслабиться и откинуться на спинку кресла. Он терпеливо ждал, когда заговорит Чон. — Как давно ты знаешь о плане Ли выдать за тебя Минхёка? — резко спросил король. — Вчера вечером узнал, — без колебания ответил Сухо. — Так это не твоя идея? — Вовсе нет, — заверил его Сухо. Откинувшись в кресле, король Чон переплел пальцы и, прищурившись, изучал друга. — Ты при этом много выиграешь. — При всем уважении, у меня есть много талантов, так же, как и денег. — Сухо ответил Пак, — Мне не нужно на них жениться. — Рад слышать. — отозвался Чон. — У меня есть еще один вопрос, но сначала я хотел бы изложить свою позицию. Я очень привязан к Минхёку, он мне как младший брат и ты это знаешь. Счастье Минхёка для меня первостепенно и я не допущу, чтобы он страдал. — Понятно, — коротко ответил Сухо. По иронии судьбы, Чон ранее предупреждал, чтобы Сухо держался подальше от Минхёка. Но и сам он всей душой желал этого и решил сделать все, что в его силах, чтобы избежать брака с Хёком. Его так и подмывало послать Чона к дьяволу. Вместо этого, сжав губы, он внешне держался спокойно. — Минхёк — редкий омега, — сказал Чон, — милый с романтичной натурой. Если его заставить жениться без любви, он будет страдать и мучиться. Минхёк заслуживает альфу, который будет любить его таким, каким он есть, защищать от грубой реальности мира и позволять ему мечтать. Было странно слышать от Чона такое, ведь его считали прагматичным и уравновешенным человеком. Внутри у Пака уже начала кипеть лава злости и негодования. — Какой у вас вопрос, Ваше Величество? —спросил Сухо. Рядом стоявший страж выронил папку с бумагами. — Ты даешь мне слово, что не женишься на Минхёке? Сухо выдержал строгий взгляд названного, вроде как, друга. Неразумно перечить человеку, не привыкшему, чтобы ему возражали, но это было не про Сухо. — Боюсь, что не смогу, Гюн-щи, —притворно улыбаясь, ответил Сухо. — Вы не дадите мне слово? — недоверчиво спросил Чон. От их резких переходов на уважительные тона воздух становится еще более напряженным и тяжелым. — Нет. Быстро наклонившись, Сухо поднял папку и вернул ее стражу, и тот, низко поклонившись, взглянул на короля так, словно молча пытался предостеречь от прыжка со скалы. — Почему? — требовательно спросил Чон, — У тебя какие-то личные дела с Ли? — Нет, он тут совершенно не причем. — Тогда тебе будет просто покончить с этим делом, — сказал Чон, — Я хочу, чтобы ты дал мне слово. Сейчас. Другого бы властное требование Чона напугало. — Я бы подумал на этим, — холодно возразил Сухо, — если бы вы предложили достойную компенсацию. Например, отдать мне часть Трандандии. Если бы было возможно, то у Чона пошел бы пар из ушей от злости. Он был в той же степени шокирован, сколько и зол. — Ты пытаешься со мной торговаться? — холодно спросил Чон, все еще стараясь держать маску беспристрастности. — Ни в коем случае, Ваше Величество. Просто предлагаю альтернативную сделку. — ухмыляясь сказал Сухо. — Я думал, мы друзья, Сухо-щи. — Мы и есть друзья, Чон. Вот только я не понимаю, почему ты все время пытаешься оградить Минхёка от меня? — маска холодного и сдержанного альфы начала трещать, — Или же ты его себе хочешь заполучить? Чон так резво вскочил на ноги, что Сухо инстинктивно потянулся за своим мечом. — Ты в своем уме мне такое предъявлять? — Чон был оскорблен и разочарован. — Он мне как младший брат, Сухо! — уже на повышенных тонах говорил Чон и, понимая, что ситуация выходит из-под контроля, втянув воздух через нос, он попытался успокоиться. Какое-то время два друга молча смотрели друг на друга. Чон Гюн начал первый. — Если все же ты предпримешь попытки жениться на нем, то пеняй на себя, Пак Сухо-щи. И не дожидаясь ответа, он вышел из-за стола и направился по своим делам. — Значит, мы зашли в тупик, — себе под нос проговорил Сухо еле улыбаясь, — и выход из него только один.***
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказала Джису Сухо, как только закончился ужин, — Наедине. Его карие глаза заинтересовано загорелись от любопытства и он еле заметно улыбнулся ей. — Хорошо. Пойдём прогуляемся? На улице ещё светло. Джису согласно кивнула. Ее стройное тело было обтянуто черным классическим платьем с закрытой горловиной и Сухо постоянно удивлялся тому, что его названной сестре шло абсолютно все. Ее смоляные волосы были закручены в одну большую шишку, карамельные глаза были слегка подведены черным карандашом, а чуть полные губы были, как обычно, накрашены розоватым оттенком помады. Ее ослепительная улыбка могла расположить к себе кого угодно, она была настолько светлой и солнечной, что даже самых угрюмых людей могла заставить улыбаться. Джису была поистине прекрасна во всех смыслах этого слова. Ее страстью являлось искусство, в частности, рисование, она могла часами стоять над одной картиной, рассматривая и изучая творение великих художников, и тем самым смогла сделать так, что и Пак начал интересоваться картинами и рисованием. У Сухо и Джису разница в возрасте была не такая уж большая и, тем не менее, они по–разному смотрели на жизнь. Однако, невзирая на это, Пак очень любил её, как свою сестру, не говоря уже о том, что считал своим самым близким другом. Джису обладала здравым смыслом и никогда не стеснялась высказать всё, что думает. Прогуливаясь с Джису вдоль аллеи, Сухо мельком бросал собственнический взгляд на окружающую их местность. Летом солнце в Вейланде не садилось до девяти вечера, освещая мозаику из лесов, вересковых пустошей и травяных лугов. Реки и ручьи украшали пейзаж, питая болота и заливные луга, изобилующие представителями дикой природы. Дворец Паков считался одним из самых красивых: помимо трёх тысяч акров пашен, в него входили земли, покрытые многовековым строевым лесом. Сухо произвёл усовершенствования в ирригации и дренаже, восстановил ограждения, ворота и здания… и, чёрт побери, он узнал намного больше о сельском хозяйстве, чем хотел. И всё из–за беспощадных наставлений Чона. Пак глубоко вздохнул, засовывая руки в карманы. Ужин привёл его в беспокойное, раздражённое состояние. Он мельком взглянул на Джису и по-доброму усмехнулся, заметив на ее изящных руках еле различимые кляксы красок. — Опять всю ночь рисовала и легла под утро, да? Она виновато улыбнулась. Сухо укоризненно цокнул языком. Какое-то время они шли молча, наслаждаясь природной тишиной. — Ты, наверное, поссорился с Чон Гюном, — заметила Джису. — Обычно вы говорите о каких-то государственных делах за столом или что-то другое активно обсуждаете. А на днях вечером оба были молчаливы. Не думаю, что он хоть раз удостоил тебя взглядом. — Это была не ссора, — кратко отозвался Пак. — Тогда что? — Он в очередной раз сказал мне держаться подальше от Минхёка и выудил информацию о том, что задумал Канг, хотя и сам прекрасно был осведомлен о его планах. Джису взглянула на него с подозрением. — Какую информацию? — Неважно. Ты слышала, что я сказал про Минхёка? — У Минхёка достаточно трудностей и без тебя, чтобы добавлять их, — сказала Джису. — Надеюсь, что ты не был с ним жесток в последнюю нашу встречу, Сухо. Иначе… — Я жесток с Минхёком? Это обо мне ты должна волноваться. После общения с ним, я обычно ухожу вывернутым наизнанку, — его негодование усилилось, когда он заметил, что Джису пытается скрыть улыбку. — Я так понимаю, тебе было известно, что Канг хочет, чтобы я женился на Минхёке. — Уже несколько дней, — призналась она. — А почему ты ничего не сказала мне? — Меня попросили молчать и я согласилась из уважения к частной жизни Хёка. — Ну, спасибо, сестренка, — с явной обидой в голосе пробубнил Сухо. — Не драматизируй. После минуты молчания, Джису осторожно спросила: — Мы поедем в Трандандию завтра? — Да. Мне необходимо встретиться с Кангом и все обсудить еще раз. — А я думаю, что ты вновь хочешь увидеть Минхёка. — ухмыляясь пропела Джису. Сухо посмотрел на последние оранжево–фиолетовые отблески заходящего солнца. — Темнеет, — заметил он неожиданно приятным тоном. — Пора возвращаться. — От собственных проблем не убежишь, ты же понимаешь. Его рот раздражённо скривился: — Почему люди всё время так говорят? Конечно, можно сбежать от проблем. Я постоянно так делаю, и ещё ни разу не потерпел неудачу. — Ты одержим Минхёком, — настаивала Джису. — Это очевидно. — И кто теперь драматизирует? — спросил он, направляясь назад во дворец. — Ты следишь за каждым его шагом, — упорствовала Джису, шагая с ним в ногу. — Стоит упомянуть его имя и ты весь превращаешься в слух. В последнее время, каждый раз, когда я вижу, как ты говоришь или споришь с ним, то кажешься более живым, чем когда либо. Она сделала паузу и попыталась взглянуть ему в глаза, которые он упорно от нее прятал. — Джису, — уныло обратился Сухо к ней, — если у тебя появилась сумасшедшая мысль, что я питаю личный интерес к Минхёку, то можешь сразу об этом забыть. Всё, что я хочу, так это узнать, что планирует Канг. Но Сухо питал к Минхёку не просто какой-то интерес, он был и правда одержим им.***
— Ждете кого-то? — Мужской голос нарушил тихие шорохи парка. Низкий, слегка гортанный, голос ласкал слух. С невеселой улыбкой, Минхёк обернулся навстречу выступающему из сумрака королю Паку. Золотистой кожей, неровно выгоревшими на солнце волосами и непредсказуемой жестокостью, Сухо напоминал тигра. Никогда и ни в ком другом не видел Минхёк такого идеального сочетания красоты и угрозы. Он по собственному опыту знал, что его стоит бояться. Расслабив спину, Минхёк поудобнее уселся на каменной скамье, стоявшей в самом отдаленном уголке парка. — Уж точно не вас, — резковато откликнулся он. — А вы здесь зачем? Сухо улыбнулся в ответ, сверкнув в темноте белоснежными зубами. — Захотелось прогуляться. — Буду признателен, если вы станете прогуливаться где-нибудь в другом месте. Я надеюсь встретиться здесь кое с кем наедине. — С кем же? — сунув руки в карман, он обогнул скамью. — Уходите, Сухо-щи. — Вы мне приказываете, маленькая прелесть? Сухо остановился в нескольких шагах от него. Он был среднего роста, у него крупные руки и ноги, мощная поджарая фигура. Тень скрывала его лицо, лишь желтый блеск глаз пронзал сумрак ночи. — Я не маленький, а взрослый омега. — Верно, — мягко сказал Сухо. Он окинул взглядом его тонкую фигуру в простом белом ханбоке. Лицо Минхёка было как всегда без румян и пудры. Волосы необыкновенно красивого серебристого цвета были стянуты в тугой хвост, но непокорные пряди выбивались, обрамляя волнами лицо и шею. — Вы сегодня прекрасны, — произнес Сухо. — Не льстите мне. В лучшем случае, меня можно назвать привлекательным и я это отлично знаю. — Минхёк рассмеялся. Сухо не стал с ним спорить, хотя у него было свое мнение насчет особой, неповторимой привлекательности Минхёка, которая всегда его завораживала. Он был сильным и жизнерадостным, обладал смелым изяществом парусника с высокими мачтами. В его лице изысканно сочетались нежные угловые скулы, сочные пухлые губы и россыпь веснушек на переносице. Он был не намного ниже самого Сухо и альфа часто представлял себе, как идеально прильнет к нему его тело, как обвиваются вокруг него его руки и ноги. Они подходили друг другу. Странно, что никто другой этого не видел, но Сухо это стало ясно давно, еще с первой их встречи. Минхёк тогда был дьяволенком, взрывчатым комком. Неуклюжим и смешным. Теперь, в двадцать два года, он превратился в молодую омегу, беспощадно искреннюю и прямолинейную. Понимая, что Сухо его оценивающе разглядывает, Минхёк скорчил рожицу. — Сухо-щи, вам действительно следует удалиться. Пока вы рядом, ко мне ни один альфа не осмелится подойти. — Кого бы вы ни ждали, он продержится недолго. Минхёк насупился и промолвил с внезапным вызовом. — Долго. —Из тех, кто у вас был никто не задерживался, — лениво продолжил он, — Вы сами их всех прогоняете в том порядке, как они приходят. Почему бы это? Ярко-алый румянец, вспыхнувший у него на щеках, идеально гармонировал с цветом его волос. Он стиснул зубы: стрела альфы попала точно в цель. Минхёк уже третий год появляется на всевозможных балах. Если он не жениться в самое ближайшее время, его будут считать неудачником, провалившимся на брачном торжище. — Не понимаю, зачем мне вообще нужен муж, — проговорил он. — Я не могу себе представить, что стану чьей-то собственностью. Вы, наверное, считаете, что я бракованный омега? — Я считаю вас самым идеальным омегой. Темные брови взлетели вверх. — Это комплимент или насмешка? Вас никогда не поймешь. — Я никогда не насмехался над вами, Минхёк-щи. Над другими людьми — да. Над вами — нет. Минхёк недоверчиво фыркнул. Сухо шагнул вперед, ступив в полосу света, струящегося от садового фонаря. — А теперь вы вернетесь со мной обратно во дворец. Как друг вашей семьи и Чона, я не могу позволить вам оставаться здесь без сопровождения. — Я никуда не пойду. — Минхёк недовольно поджал губы. Сухо удрученно вздохнул. — Возможно, вам хотелось бы осмотреть мое художественное собрание, которое я привез сюда, в Трандандию, из своего путешествия? — предложил Сухо — Я видел картины и они слишком мрачные. Зачем вообще вы их держите? — Минхёк скептически вздернул бровь. — Вот кого я никогда бы не заподозрил в собирательстве художественных картин. — Моя душа находит в этих картинах что-то родное. Минхёк фыркнул. — Никогда не видел ни малейшего признака того, что у вас есть душа. — Возможно, вы смотрели с недостаточно близкого расстояния. Он сделал шаг вперед, затем другой, и еще один. Носки его сапог почти коснулись подола ханбока омеги. — Что вы делаете? — спросил Минхёк. — Встаньте. Мгновение. Минхёк продолжал сидеть не шевелясь. Сухо никогда не говорил с ним подобным тоном. Сейчас, хотя он стоял непринужденно, уронив вдоль тела руки, омега ощутил в нем в какое-то расчетливое спокойствие, как у кошки, готовящейся к прыжку. Минхёк невольно подчинился: выпрямился во весь рост так, что они оказались почти лицом к лицу. — Чего вы хотите, Сухо-щи? — Я хочу побольше услышать об этом вашем друге. Держал ли он вас в объятиях? Шептал ли слова любви? Целовал ли вас? — пальцы его сомкнулись на руке Минхёка, тепло ладони проникло сквозь тонкую ткань рукавов. Минхёк подскочил на месте и тихо ахнул. Сердце забилось болезненно тяжело и часто. Невообразимо, немыслимо было ощущать руки Пак Сухо на себе, стоять так близко к нему, грудь к груди. Он попытался высвободиться, но хватка альфы стала лишь крепче. — Если вы закончили развлекаться, то будьте любезны убрать свои царские лапы. Ваше чувство юмора меня не веселит. — Я не шучу, маленькая прелесть. — Его руки обвили его талию, притягивая к себе. Услышав недоуменное восклицание, он улыбнулся. — Я не маленький, — нахмурился он, стараясь вырваться. Сухо продолжал удерживать его без особых усилий. Хотя они были почти одного роста, он был вдвое тяжелее, мускулистый и с плечами шире дворцовых врат. Не обращая внимание на его сдавленные протесты, он продолжал тихо и настойчиво: — Знаешь, ты похож на сказочную нимфу. Глаза у тебя словно карамель… так сладко затягивает… Минхёк подумал, не следует ли ему позвать на помощь. Зачем он так поступает? Чего от него хочет? В голове промелькнули все слухи и сплетни, которые он слышал о Сухо. В его прошлом были предательство, убийство, жестокое и бесчеловечное обращение со своими подданными. Множество омег находили чарующим ореол опасности, который его окружал, но Минхёк к их числу не относился. — Пустите меня, — задыхаясь, произнес он. — Мне не нравятся ваши игры. — Могут и понравиться. Сухо удерживал его так легко, словно он был куклой или котенком. Минхёк чувствовал, что он наслаждается своей властью над ним, дает понять, насколько сильнее его. Голова его запрокинулась, глаза закрылись. В любую минуту губы альфы могли прижаться к его собственным. Затаив дыхание, он ждал, ждал, ждал… Ладонь Сухо легла ему на шею, слегка лаская, большой палец поглаживал бьющуюся на шее жилку. От неожиданной нежности этого прикосновения, по его телу пробежала дрожь. Минхёк поднял трепещущие ресницы и взглянул ему в лицо. Оно было так близко. — Когда-нибудь я тебя поцелую, — хрипло проговорил он, — но не сегодня. Минхёк вырвался от него оскорбленным вихрем. Попятившись, он скрестил на груди длинные тонкие руки. — Почему бы вам не вернуться во дворец к гостям и не поиграть в хозяина вселенной? — бросил он, — Уверен, что во дворце найдется достаточно омег, умирающих от желания быть к вам ближе. Сухо продолжал стоять в кругу света, волосы искрились золотом, кончики губ подергивались в улыбке. Несмотря на всю свою досаду, Минхёк не мог не отметить, как необыкновенно… непристойно он был хорош собой. — Ладно, прелесть, наслаждайся обществом своего… друга, пока можешь. — И буду! Минхёк не тронулся с места, пока не убедился, что этот тиран ушел. Сухо оставил Минхека взволнованным и странно разочарованным. «Когда-нибудь я тебя поцелую…». Несомненно, он просто насмехался над ним. Вряд-ли кто-нибудь из альф потеряет из-за него голову. Минхёк вспомнил все детские праздники и вечера, на которых альфы насмехались над ним из-за того, что тот был весь прыщавый и слишком худощавым. Во время первого выезда в свет, когда все холостяки игнорировали его, обращая внимание на хорошеньких миниатюрных куколок, лишь только Чон Гюн оставался рядом с ним, поддерживал и был на его стороне всегда. В семнадцать лет он прочно занял место у стены бальной залы, несмотря на богатство своей семьи и, следовательно, большого приданого. Однако, теперь, наконец-то, у него появился поклонник, который хотел на нем жениться… Минхёк был влюблен в принца Хан Ёнга, который уже два месяца тайно ухаживал за ним. При мысли о нем, сердце Минхека тревожно забилось. Ёнг уже должен был быть здесь. Что могло задержать его? Парк Чонов был как бы разбит на лужайки, окаймленные и отделенные друг от друга живой изгородью, клумбами и деревьями. Сухо, укрываясь за высокими трандандийскими тисами, кружил около лужайки, как коршун, где сидел Минхёк. Найдя хорошую точку обзора, он замер и стал ждать появления таинственного поклонника омеги. Считая, что он один, Минхёк поерзал на скамье, пытаясь пригладить серебристые волосы и несколько раз поменял положение ног, стараясь, чтобы они выглядели изящными. Наконец, решив, что все усилия напрасны, он обреченно ссутулился. Сухо улыбнулся, забавляясь его стараниями. Минхёк встал, отряхнул ханбок и выпрямился, расправил плечи. Он стоял в профиль к Паку и альфа залюбовался элегантностью его стройного силуэта, округлых бедер. Он обошел несколько раз вокруг скамьи. Мужской голос прозвучал резко, перекрывая мирный шорох сада: — Хёк-а! Минхёк обернулся и ослепительная улыбка озарила его лицо. — Ты опоздал, — укоризненно пролепетал омега, бросаясь в объятия мужчины. — Я должен был ускользнуть, не вызывая подозрения у Чона, а то он уж больно часто присматривается ко мне. — Молодой человек, рассмеялся, пытаясь оправдаться. — Ты же знаешь, ничто на свете не остановит меня, когда я стремлюсь к тебе. — Каждый раз, когда я вижу тебя в другом конце комнаты, мне хочется бегом устремиться к тебе. Скоро мы будем вместе. — Но когда? — Очень скоро, милый. Напряженно сощурившись, Сухо наблюдал за возлюбленными. Мужчина стоял к нему спиной. Терпеливо, как охотник, Сухо пошел вдоль живой изгороди. Слегка раздвинув ветки, он всматривался в парочку, которая стояла и обнималась. Альфа чуть отпрянул, и свет упал на его лицо. Это был принц Хан Ёнг. Сухо облегченно вздохнул, потому что все это время думал, что это Чон Гюн. — Лучше и быть не может, —прошептал он совершенно искренне. Теперь он понял, почему Минхёку так хотелось сохранить тайну: Хан из обедневшей страны, он был охотником за приданым. Отец Минхёка никогда не позволил бы единственному сыну жениться на нищем принце. Несомненно, Канг запретил им видеться. Сухо, улыбаясь, повернулся и направился обратно в зал, только что не мурча от удовольствия. Он был удовлетворен ситуацией: ничто не помешает ему завладеть Минхёком.***
Сухо было не трудно надавить на меркантильную натуру Хана и предложить ему деньги, чтобы он бросил Минхёка и больше не посмел дышать в его сторону. Так и произошло. Через неделю Минхёк, получив письмо от Хана, забежал в свою комнату и запер дверь на ключ. Сломав коричневую восковую печать, он развернул письмо и нежно погладил кончиками пальца первые строчки: Мой дорогой, Минхёк. Хотелось бы мне найти слова, чтобы передать, как сильно я тебя люблю. За последние месяцы жизнь подарила мне счастливые мгновения: я узнал тебя, испытал несказанную радость изредка держать тебя в объятиях. С глубочайшим сожалением… нет, с отчаянием…пришлось мне осознать, что любые отношения между нами невозможны. Твой отец никогда их не одобрит. Я понял, что должен распрощаться с мечтой о счастье, лишь бы не подвергнуть тебя жизни, полной лишений и жертв. Трудно быть бескорыстным, любовь моя, но честь обязывает меня вернуть тебе свободу. Не жди меня. Мое самое заветное желание, чтобы ты однажды нашел свое счастье с тем, кто сможет обеспечить тебя, так, как того хочет твой отец… Вечно твой, Хан Ёнг. На минуту сознание Минхёка помутнилось, он ощутил огромную пустоту, в которой маячила страшная боль, грозившая поглотить его целиком. — Я этого не вынесу… — прошептал он и упал лицом на кровать, прижимая к груди письмо. Глаза оставались сухими, ему было слишком больно, чтобы плакать. — Ты обещал мне, сказал, что будешь ждать меня. Ты сказал… — у него перехватило дыхание. Минхёк не заметил, что задержал дыхание, пока воздуха в легких не закончился… один вдох, другой… — Ёнг! — он задохнулся его именем и смолк, в отчаянии думая, сможет ли еще хоть когда-нибудь что-то подобное почувствовать. Позже в особняке Ли разгорелся настоящий скандал, который учинил Минхёк своему отцу и свидетелем которого стал Чон Гюн. Они сидели за огромным столом и Минхёк совершенно безразлично возился с едой, аппетита не было никакого. — В чем дело, Хёк-а? — взволнованно спросил Гюн, — Что-то случилось? У тебя очень расстроенный вид… — Со мной все в порядке. — разжав кулак, Минхёк встал из-за стола и, вытащив письмо из своего кармана, швырнул к рукам отца скомканный лист бумаги. — Надеюсь, отец, тебя это порадует. Не сводя глаз с напряженного лица сына, Канг молча поднял листок. — Прочти, — резко бросил Минхек. – Это от Ёнга. Из-за тебя у меня больше никого не будет! — Крохотная жилка нерва задергался у него на лице. — Я никогда не прощу тебе, что ты отнял у меня единственный шанс быть любимым. На лице Канга отразилось тень огорчения. — Хан не любил тебя, — уверенно произнес он. Губы Минхёка искривились в горькой усмешке. — Кто дал тебе право судить об этом? А если любил? Если это была настоящая любовь? Почему ты так уверен, что ошибаешься? Канг молчал. — Ты просто не хочешь, чтобы я женился, — продолжал Минхёк, все больше распыляясь, — Разве что за какого-нибудь болвана, за марионетку, которым ты смог бы управлять, как тебе захочется… — Довольно! — прикрикнув, прервал его Чон. — Ты ведь не думаешь, что я причинил ему боль? Лишь слова человека, которого любишь, могут ранить. Но я никогда не относился к привилегированному кругу тех, кого мой отец любит. — Это не правда, — внезапно охрипшим голосом произнес Канг. — Неужели? Я-то думал, что любить человека — значит желать ему счастья. Что же, папа, можешь оставить себе свою, так называемую, любовь. Мне уже хватило ее на всю оставшуюся жизнь. Вытирая рукавом вновь набежавшие слезы, Минхёк круто развернулся и направился к парадному выходу. — Мы разберемся, генерал. Я поговорю с ним, — с этими словами Чон побежал на омегой. Минхёк был уверен, что никогда не узнает, что значит быть женатым и отдаться своему альфе в порыве страсти, засыпать в его объятиях. Конечно, он мог бы завести любовника, но мысль об этом нагоняла на него тоску. Как, должно быть, тоскливо делить постель с альфой, которого не любишь, вступать в отношения сугубо плотские, не затрагивающее сердце и душу.***
Две недели спустя. Минхёк сидел в в парке, предаваясь воспоминаниям. Сухо бесшумно подошел к нему, хоть Минхёк и сидел к нему полубоком, но ему показалось, что омега пытается побороть слезы. — Тебе нужен платок? — спросил он. Омега вздрогнул и, не поворачиваясь к альфе, покачал головой, отказавшись, но Сухо все-таки вытащил платок из кармана и протянул ему. — Я не плачу, — сказал он, — слезы ничем не могут помочь и лучше мне от них не становится. Тем не менее, он взял мягкий шелковый квадратик, высморкался в него и с вызовом посмотрел на короля. Сердце Сухо забилось вдруг гулко и часто. Другие омеги пользовались слезами, чтобы обольстить или вызвать сочувствие, но его это никогда не трогало. Только Минхёк смог его взволновать. Минхёк старательно отрицал свою слабость, глядел с вызовом, чтобы альфа не смел ему сочувствовать. Сухо поймал себя на том, что склоняется к нему. Минхёк невольно отпрянул, но альфа, не обращая внимание, обнял его. После краткой борьбы, омега обмяк и прильнул к нему, прижавшись грудью к груди. Волосы Хёка не были надушены, а пахли лесной свежестью и полевыми цветами. Король глубоко вдохнул этот аромат и замер, с трудом сохраняя самообладание: все его тщетно продуманные планы грозили рухнуть под напором дикого желания. Каким-то чудом он заставил свои руки лежать спокойно и безжизненно у него на спине, хотя испытывал отчаянную потребность трогать и гладить трепетное омежье тело. — Упрямый, волевой милаш, — прошептал он ему еле слышно вдруг, — я ждал тебя тысячу ночей. Скоро ты узнаешь, что предназначен мне судьбой. Скоро ты придешь ко мне.. Растерянный, озадаченный потоком непонятных слов, Минхёк потряс головой. — Что ты сказал? Сухо замолчал, завороженный темным блеском его карамельных глаз. Он жаждал прильнуть губами к его кожи, осыпать поцелуями россыпь веснушек, густые брови. Его прославленное самообладание ускользало из-под контроля, протекая, как песок, между пальцами. Огромным усилием воли он взял себя в руки, вновь овладел своими чувствами, и произнес чуть насмешливо: — Я сказал, что для слез нет повода. Не надо так переживать. — Ничего не могу с собой поделать, — ворчливо отозвался он. — Всю жизнь такой… не к месту и не вовремя. Как бы мне хотелось быть как все вокруг. Единственной моей надеждой было стать мужем Ёнга. Сухо улыбнулся, бережно приглаживая его растрепанные волосы. — В ту же минуту, когда ты станешь таким как все, я покину страну навсегда. Тебе предназначено идти не в ногу со всем миром. И если ты думаешь, что принц Хан дал бы тебе счастье, ты жестоко ошибаешься. Я хорошо знаком с людьми такого типа. Они есть повсюду. Как мыши. — Я не стану слушать никаких оскорблений по поводу Ёнга… — Ты когда-нибудь позволял ему увидеть эту сторону своей натуры? Осмеливался спорить с ним? Нет! Ты надел маску тихой робости, чтобы угодить ему, потому что тебе нравилась его внешность и обходительность. Ты считал, что он не захочет тебя, если поймет, какой ты умный, отважный и необузданный. Гюн был прав, сказав, что у Хана нету характера альфы, чтобы оценить все эти качества. — Ну разумеется, ведь «необузданность» — чудесная черта омежьего характера, — пробормотал Минхёк, высвобождаясь из его рук. — В Вейланде ты был бы самым желанным омегой на свете. Сухо взял в ладонь его вспыхнувшее лицо и стал пристально изучать. Кожа под его пальцами была мягкой, нежной и горячей. — Самой желанной омегой на свете. — Повторил он, глядя прямо ему в глаза и не давая отвернуть голову. Дрожь пробежала по его телу: Минхёк должен был тоже ощутить неделимую силу, которая притягивала их друг к другу. Это их неразделимая судьба. Услышав позади знакомый голос, Сухо убрал свои руки от омеги и уселся напротив. Однако, продолжал наблюдать на омегой, хоть он упрямо не поднимал глаза от сложенных на коленях рук. Они сидели молча какое-то время, пока к ним не подбежала Джису и не потянула Сухо в неизвестном направлении. Говоря что-то о новых картинах и красках.***
«Без ненависти не бывает любви, без холода не бывает тепла. Все в этом мире имеет свою противоположность, а как бы иначе люди поняли, что хорошее — это хорошее, если не было бы плохого?» Прошла ещё одна неделя. Минхёк сидел у себя в комнате и задумчивым взглядом расчесывал свои длинные волосы. Последняя встреча с Сухо внушала омеге все большую растерянность. Никогда ни один альфа не вызывал у него такую массу противоречивых чувств. Он был обаятелен, загадочен, ежесекундно бросал ему вызов и… пугал. До него доходили слухи о романах альфы, о бесчисленных кратких связях со светскими омегами. Сухо любил именно таких — сдержанных, элегантных омег, которым наскучили их безжизненные браки. Почему вдруг он решил увлечься им? Что толкало его на это? Гюн ему часто говорил держаться от Сухо подальше, но почему? Вспомнив о лучшем друге, омега слабо улыбнулся. Сухо и Чон были такие разные, словно небо и земля. Абсолютно противоположны. Гюн был верен и любил только Джису, они были такой красивой парой и настолько гармоничной… вот только Сухо об этом пока не знал, да и Минхёк бы не узнал, если бы не застал этих двух голубков как-то поздно вечером вместе, но дал слово, что не расскажет об этом никому. Гюн сказал, что сам должен обо всем рассказать Сухо и Минхёк, горделиво улыбаясь, согласился с другом. Решив все-таки слегка перекусить, Минхёк бесшумно начал спускаться по парадной лестнице и остановился, услышав диалог своего отца с кем-то, чей голос омега не узнавал. — Да, во время своих недавних заграничных путешествий, принц Хан Ёнг обручился с одной омегой, наследница короля Испании. По мере того, как слова доходили до его сознания, перед глазами начало все плыть и мутнеть. Слабый стон сорвался с его губ, руки начали трястись и, попятившись назад, он забежал комнату и захлопнул дверь. — Этого не может быть! Это неправда… какая-то злая шутка…ложь! — он прижался лбом к двери и первые непрошеные слезы сорвались с пушистых ресниц. — Ёнг, как ты мог так поступить… — прошептал Минхёк. — Ведь прошло совсем немного времени. Ты не мог забыть меня так скоро… не мог так предать. Но голос, который он слышал, говорил иное, и боль в груди становилась нестерпимой. Ему нужна помощь. Ему нужен кто-то… чей-то разумный голос, чтобы не сойти с ума. Никогда в жизни он не испытывал такие муки, невозможно было вынести ее в одиночку. Слезы продолжали течь по щекам. Шатаясь, он дрожащими пальцами стер мокрые щеки, почти на ощупь нашел теплую накидку. Одевшись, он поспешил из комнаты вниз. Минхёк торопливо вышел из дома и направился в конюшню, стараясь, чтобы его никто не увидел. Он сам оседлал коня, довольно резко, и выехал через двор на улицу. У него было ощущение, что только так он сможет выжить. Он не принимал сознательное решение куда ехать, казалось, все было решено за него. Перейдя на галоп, он поскакал на запад, в Вейланд. Слезы струились по его лицу и влажный летний воздух не мог их осушить. Он не знал сколько так ехал, по ощущениям, всю вечность, но добравшись до королевских владений Паков, он остановился, чтобы перевести дух. Поднявшись по полукруглой лестнице к парадной двери, он заколотил в нее кулаком, огромные двери открылись и слуги, увидев, кто перед ними стоит, склонились в почтенном жесте. Слегка кивнув, Минхёк войдя в холл, напряженно застыл у порога, уставившись в узор паркета. Прошла целая минута. Наконец, над его головой раздался тихий голос Сухо. — Минхёк? Пара начищенных черных сапог возникли в поле его зрения. Сухо быстро подошел и двумя пальцами приподнял его лицо за подбородок ближе к свету. Взгляд его впился в его глаза, большой палец легко скользнул по заплаканной щеке. Выражение его лица оставалось беспристрастным и держался он со спокойной учтивостью. — Пойдем со мной, прелесть. — Он взял его за руку. Минхёк попытался вырваться. — У тебя кто-то есть? Я не п-подумал… не спросил. — Никого у меня нет, — он слегка ему улыбнулся и омега, закусив губу, кивнул с благодарностью, оперся на его руку и позволил проводить себя по лестнице наверх. Рука у него была сильной и горячей. Охватившая паника Минхёка стала постепенно отступать, дыхание выравнивалось. Вежливое самообладание Сухо, его светскость, не позволяли ему отдаться на милость истерике. Они прошли в западное крыло дворца, где размещались личные покои короля, в которых Минхёк никогда раньше не бывал. Он заморгал с изумлением при виде синего хрустального потолка, украшенного золотыми накладками и великолепных сочных тонов отделки. Тихое сияние ламп из горного хрусталя создавало ощущение уюта и покоя. Сухо закрыл инструктированную аметистами дверь, отрезая их от внешнего мира. В мягком, приглушенном свете суровая красота его лица казалась нереальной. В расстегнутом вороте рубашки, цвета слоновой кости, виднелся извилистый шрам, сбегавший по коже вниз — следы послевоенных действий, где его ранили. — Расскажи мне, что случилось. —произнес он. — Ёнг… он… он… обручился, — смог выдавить из себя омега. — А-а, — протянул он, лицо его все также оставалось невозмутимым. — Вы, кажется, не с-слишком удивлены, Ваше Величество. Никто, кроме меня, не удивился этому наверное… Я… я думал, Ёнг и правда меня любит, а все было фальшью. И я — величайший дурак на свете, раз поверил его лживым заверениям. — Дурак тут только он. — тихо отозвался Сухо. — Милостивые небеса! — он закрыл трясущимися ладонями лицо, — Я и не подозревал, что возможно испытать такую муку. — Сядь. — Сухо подтолкнул его к диванчику. Минхёк, сжавшись в комок, подобрал полы ханбока и забился в угол дивана. Он наклонил голову так, что пышные серебристые волосы упали ему на лицо, почти скрывая его от глаз хищника. Раздался звук хрусталя, звук льющийся жидкости и, бесшумно приблизившись, король подал омеге маленький запотевший стаканчик. Минхёк отхлебнул из него. Жидкость отдавала лимоном и была очень холодной. Она стекала в горло мягко, почти что ласково, оставляя странное ощущение огня и льда одновременно. — Что это такое? — поинтересовался Минхёк, чуть откашлявшись. — Лимонный виски. —Никогда раньше такое не пробовал. — Он сделал большой глоток и закрыл глаза, впитывая жгучую бархатную жидкость, затем отпил еще глоток. Закашлявшись, он протянул ему стакан, чтобы король вновь наполнил его. Чуть усмехнувшись, Сухо налил виски себе и ему. — Пей медленно. Он гораздо крепче вина, к которому ты привык. — А Вейландские омеги пьют виски? — Тут все пьют виски, вино, что придется. Лучшего всего это чем-то заесть. Послать за поваром? При мысли о еде Минхёк содрогнулся. — Я не смогу проглотить ни крошки. Сухо сел рядом с ним и, передав ему салфетку, внимательно наблюдал, как омега вытирал слезы, которые продолжали струиться по щекам. — Никак не могу перестать плакать, — сдавленно пробормотал он, — кажется, сердце мое разбито. — Нет. — Сухо откинул у него со лба серебристый локон. Прикосновение его было легким, как трепет крыльев бабочки, — Сердце твое не разбито, прелесть, пострадала лишь твоя гордость. Минхёк отпрянул, возмущенно сверкнув глазами. — Я должен был понять, что ты отнесешься к моим чувствам с высокомерной снисходительностью. — Не люблю Хана, — безэмоционально ответил альфа. — А я любил его! — Неужели? Что же такого он сделал, чтобы заслужить подобную великую любовь? Что он дал тебе? Подарил несколько улыбок, сказал несколько льстивых слов, наградил украдкой целомудренных поцелуев? Это не любовь. Это была симпатия, к тому же, довольно жалкая. Когда ты наберешься побольше опыта, ты сможешь понять разницу. — Это была любовь и я верю в то, что так и было. — Твердо возразил он и, залпом допив алкоголь, задохнулся и закашлялся. Ему пришлось вытерпеть вновь набежавшие слезы. — Ты в этом ничего не понимаешь, потому что слишком циничен. Сухо рассмеялся, забрав у него пустой стакан и оставил его в стороне. — Да, я циник, но это не отменяет того, что Ёнг Хан тебя не достоин. И если ты твердо решил отдать свое сердце негодяю, то, по крайней мере, выбери такого, который даст тебе роскошь и свободу, который знает, как доставить тебе удовольствие в постели. Такого типа альфы окажутся несравненно лучше, чем этот твой Хан. Если бы Минхёк был трезв, то несомненно возмутился бы на его грубоватую резкость. Альфы, в присутствии омеги, которую уважают не говорят подобные вещи. Но алкоголь затуманил ему мозг, затянул его холодной белой мглой и все, о чем он мог думать, это о том, что Ёнг был его единственным шансом на долгую и счастливую жизнь. Никто не ждал за кулисами, чтобы выйти на сцену и пасть к его ногам. — Кого ты имеешь ввиду? — с горечью спросил Минхек. Ладони Сухо крепко ухватились за его плечи, затем мягко скользнули вниз. Ладони ласково погладили бока и шею. Минхёк вздрогнул, напрягаясь, у него перехватило дыхание. Он, не мигая, уставился на короля. Свет хрустальной лампы, мерцая, высвечивал золотистую россыпь веснушек на белоснежной коже. По лицу пробегали, сменяя друг друга, смятение, гнев, отрицание. Альфа поднял руку к его щеке и губы омеги задрожали. Большим пальцем он нежно коснулся краешка его нижней полной губы. — Я… я не для этого сюда пришел, —хрипло прошептал Минхёк. — Тогда почему же ты здесь? —ласково спросил король. — Не знаю, я хотел утешения. Хотел почувствовать себя лучше. — Ты правильно поступил, что пришел ко мне, сладость. Минхёк сделал движение, чтобы вскочить с дивана, но Сухо удержал его стальной хваткой, но не больно, положив одну руку ему на плечо, а другую на талию. — Сухо… — проговорил юный омега с вызовом, но умоляюще. Сухо склонился к нему и захватил его рот быстрым легким поцелуем, затем произнес прямо в губы: — Я могу предложить тебе гораздо больше, чем твоя семья, чем какой-то Хан. Я могу помочь тебе во всем, позаботиться о тебе, дать тебе наслаждение, которое ты не знал ранее. — Мне уже пора, — отчаянно промолвил он. От выпитого у него кружилась голова и путались мысли, какие-то непонятные чувства рвались наружу, грозя затопить его целиком. — Я не смогу тебя отпустить… не сейчас. — Сухо медленно обвел его губы кончиком языка, затем нежно прихватил зубами полную нижнюю губу и стал ласково покусывать ее сочный изгиб. Зовущими, неторопливыми поцелуями, он покрывал брови Минхёка, виски, щеки и наконец завладел его ртом. Пальцы легонько играли с его серебристыми локонами, постепенно отводя их в сторону, обнажая стройную шею. Минхёка трясло от новых неизведанных ощущений. Губы альфы медленно скользили по его коже, возбуждая непонятное желание, вызывая из глубины его существа на поверхность жаркую головокружительную волну. Незаметно для себя, он поднял руки и обвел ими его шею. Никогда в жизни не испытывал Минхёк таких чувств к альфе, не ощущал близость твердого тела под белоснежной рубашкой, мощных мускулов, полных сокрушительной силы. Все было ошибкой: неправильно, что он здесь с ним, не правильно, что его руки и губы ласкают его. Но вдруг это представилась ему идеальным проявлением мятежа против отца, вот только он знать не знал о том, что это как раз то, что хотел и планировал его отец… мятеж против неверного возлюбленного, против всех тех, кто называл его неправильным омегой и никому не интересным. Почему бы не позволить Сухо любить его? Возможно, то, что происходит, — грех, но в этом грехе таиться несомненное наслаждение. Минхёк потянулся к его изумительным золотистым волосам, похожие на львиную гриву завитки пружинили под его пальцами, как шелк. Ощутив его робкое касание, Сухо резко втянул воздух сквозь стиснутые зубы и теснее притянул его к себе. Поцелуи альфы становились все глубже и томительнее, переходя от просьб к требованию. Минхёк не воспротивился, когда Сухо расстегнул на нем ханбок, и рука его скользнула внутрь, кончики пальцев широко легли на живот, лаская гладкую кожу. Минхёк и представить себе не мог, что прикосновение альфы может быть таким нежным, таким почтительным. Горячая большая ладонь прикоснулась к его набухшим соскам и пальцы слегка сжались вокруг. Открыв глаза, омега увидел, что король впился взглядом в его лицо. Минхёка сразу неприятно поразило, что в сверкающей карей глубине его глаз не отражалось никаких эмоций. Своей жгучей напряженностью они напоминали глаза хищника и были столь же бесстрастны. Даже в этот миг интимной близости его сердце и душа были от него скрыты. Минхёк ощутил необходимость прильнуть к нему, проникнуть в его суть, каким-то образом найти уязвимые места. Омега словно парил в небе, он потерялся в реальности. Словно со стороны он наблюдал, как руки его поднялись и обхватили альфу за шею, а тот, в свою очередь, взяв его на руки, направился прямиком в спальню. Бережно уложив его на ворох пышных подушек, король начал медленно его раздевать и, наконец, его бледное тело обнажилось во всей своей красоте. Эта ночь была переполнена страстными стонами, жаркими поцелуями и всевозможными похвалами, которые Сухо одаривал Минхёка в процессе их любовного акта. Минхёк не знал, как долго длился этот любовный марафон, но в какой-то момент он обессилено заснул, а проснулся уже в объятиях Сухо. Ладонь его покоилась на плече у Сухо, а тот, в свою очередь, крепко прижимал к себе омегу. Минхёк чувствовал себя слабым и беззащитным и в то же время удивительно умиротворенным. Он тут же попытался понять, что произошло, как получилось, что он лег в постель с альфой, с Сухо. Ему казалось, что сейчас его разразит гром, ударит молния, придет ощущение беды… Но ничего похожего не происходило. Должно быть, у него нет никаких моральных принципов, раз он не испытывает ни малейшего стыда или же… нет, этого быть не может. Слишком рано для каких-либо чувств. В какой-то момент, во время сна, Сухо укрыл его до плеч одеялом. Прижимая простынь к груди, Минхёк поднял на него голову. Голова у него шла кругом, ему нужно найти свою одежду, надо поскорее возвращаться домой. Сколько сейчас время? Его уже наверное все ищут, боже мой… и важнее всего, надо убедиться, что Сухо никому не расскажет о случившемся этой ночью. — Сухо… — смущенно начал он, альфа приложил палец к его губам. — Я хочу, прелесть, чтобы ты кое-что обдумал. Мне не нужно немедленного ответа прямо сейчас. Тебе потребуется время, чтобы понять, чего ты хочешь. Теперь же просто выслушай меня. — Ладно, — настороженно пробормотал он. — У тебя ведь теперь никого нет, не так ли? Я имею ввиду, никого, за кого ты бы надеялся выйти замуж? Вопрос вызвал у него горький смешок. — Нет и никогда не будет. — Значит, ты собираешься всю жизнь прожить с отцом и рядом с Чон Гюном? — У меня нет выбора. — Разве? — Сухо большим пальцем разгладил хмурую морщинку у него на переносице. — Почему бы тебе, Минхёк, не быть моим мужем? Омега потряс головой, словно сомневался, что правильно его расслышал. — Что-что? — Если ты станешь моим мужем, тебе откроются все двери. У тебя будет в десять раз больше богатства и влияния, чем сейчас. Ты сможешь заниматься тем, чем твоей душе угодно. Я предлагаю тебе жизнь без запретов и ограничений. Щелкни лишь пальцем и ты получишь все, что взбредет тебе в голову. Подумай об этом как следует. Сердце Минхёка забилось часто-часто. Он изумленно уставился на него. Прошла долгая минута, прежде чем он сумел что-то сказать. — Почему я? Почему ты выбрал меня? За тебя ведь любой или любая выйдет замуж! Сухо нежно провел костяшками пальцев по его румяной щеке. — Ты напоминаешь мне арабского скакуна. Пылкий, искренний, свободолюбивый. Я уважаю тебя за честность, восхищаюсь тобой и твоей красотой. — И давно появилась у тебя эта безумная мысль? Сухо поймал длинный серебристый локон и закрутил его на палец. — С тех пор, как узнал тебя в твои пятнадцать лет, — обыденным тоном ответил он. — Милостивые небеса! — Я следил за тем, как ты превращался из своенравной омеги в прекрасного лебедя. Ты единственный никогда не нагонял на меня скуку. Я хочу, чтобы ты стал моим. Минхёк недоверчиво, ошеломленно покачал головой. — Настоящим мужем? — Во всех смыслах, — подтвердил он, глядя ему в глаза. — Что, если я откажу тебе? Ты постараешься наказать меня? Пригрозишь рассказать всем о том, как…— он повел рукой в сторону смятых простыней, — Обо всем этом? Сухо усмехнулся, забавляясь: — Неужели ты обо мне такого плохого мнения? — Да, — не раздумывая, ответил омега, заставив его рассмеяться. —Впрочем, если бы я даже захотел стать твоим мужем, мне это не удастся. Отец никогда этого не допустит. В глазах Сухо что-то вспыхнуло и он усмехнулся. — Я знаю рычаги давления на твоего отца. Решение только за тобой. Минхёк скептически скривился. — Отец хоть и любит вас с Гюном, но… я не думаю, что он согласиться. — Так ты все-таки подумаешь? — Подумаю, но не верю, что… Альфа заставил его замолчать поцелуем. — Погоди, — прошептал он, — Ты дашь мне свой ответ потом… Минхёк вдруг осознал, что до сих пор не воспринимал его как обычного живого человека. Альфа всегда казался ему каким-то экзотическим существом, которым лучше восхищаться с безопасного расстояния, а приближаться ближе, чем на вытянутую руку, не стоит, иначе сломает, раздавит, съест, не выплюнув ни единой косточки. Но, на самом деле, Пак Сухо был простым альфой. Уязвимым и одиноким, как и сам он… Решение сразу стало легким. Минхёк прикоснулся к его щеке, погладил, появившуюся за ночь, щетину. — Мне не надо время на обдумывание твоего предложения. Я могу дать тебе ответ прямо сейчас… Я… я принимаю его.***
Чон Гюн был необычайно зол, альфа узнал о том, что Минхёка видели на границе с Вейландом и, сложив один к одному, Чон понял, что тот во дворце Сухо. Рыкнув, он пришпорил коня и летел на всех парах к дворцу Пака. Влетев во дворец, он сразу же поднялся по парадной лестнице и остановился, как вкопанный, когда перед ним появился Сухо. Не мешкая, Чон схватил того за грудки и силой прижал к стене, Чон возвышался над Паком и был переполнен гневом, разочарованием и обидой. — Хёк ведь здесь не так ли? Отвечай! — рявкнул альфа. — Может ты для начала успокоишься и мы цивилизованно поговорим? — стараясь как можно спокойнее говорить, Сухо пытался отцепить руки Чона от себя. Чон Гюн бесчисленное количество раз бывал в этой части дворца и поэтому, отпустив того без слов, направился в ту сторону, где находились покои Сухо. — Не смей туда входить! — схватив руку Чона, Сухо старался его удержать, но чего он не ожидал, так это того, что в следующую секунду ему в челюсть прилетит сносящий с ног кулак Чона. Немедля, Гюн открыл дверь в покои и застыл как вкопанный, он увидел на столике возле дивана графин с виски и два стакана, все валялось в беспорядке. Лава ненависти и гнева сочилась из него. Сжав кулаки до побеления костяшек, он с ревом развернулся и, снося Сухо с ног, схватил его за грудки и начал трясти как тряпичную куклу. — Ты его напоил, а потом воспользовался случаем? А? Так все было? — Сухо был настолько ошеломлен, что не знал, что сказать. Он видел Чона впервые настолько разгневанным. — Гюн-а! Услышав за спиной родной и мелодичный голос, который был встревожен, он замер и повернулся на звук голоса. — Прошу тебя… остановись. Это не то, что ты думаешь. — проговорил Минхёк сдавленным голосом, — Мы должны… я должен тебе кое-что сообщить. Лицо Чона окаменело. Он медленно покачал головой словно заранее отрицая то, что Хёк намеревался сказать. — Сухо и я… — испуганно и неловко продолжил Минхёк, — мы хотим… —Он замолчал и взглянул на Сухо просящим о помощи взглядом. — Позволь мне, — пробормотал Пак, устремив немигающий взгляд на Чона. — Я понимаю твои чувства, правда, и мне очень жаль, что ты увидел все в таком свете. В последнее время дружба между мной и Минхёком переросла в нечто более… значительное. Я сообщил Минхёку о своем желание взять его в мужья и он соизволил принять мое предложение. — Нет! — отказ прозвучал резко и окончательно. Чон не удостоил Минхёка взглядом. Глаза его яростно впились в Сухо, а лицо побледнело под бронзовой кожей. Было очевидно, что слова эти вырвались прямо из сердца до того, как рассудок смог осознать, — Не знаю, что, черт побери, здесь происходит и знать не желаю. Ты уберешь от него свои лапы сейчас же, я сам со всем разберусь. Минхёк, пошли домой. Этого бурная натура Минхёка вынести не смогла и он взорвался: — Не будешь ты разбираться со мной, Гюн-а! Я взрослый омега и поступаю так, как захочу… Я ведь тебе ни слова не сказал, когда ты с Джису начал встречаться и… — он резко замолчал, поняв, что ляпнул и испуганно прикрыл ладонью рот. — Я… то есть имел ввиду… — Что-о-о? — ошеломленно прохрипел Сухо, вытаращив глаза на Чона. — Минхёк, — тихо прохрипел Чон, — Почему бы тебе не пойти на кухню и не покушать, да? Ты ведь еще не завтракал? Нам с Сухо нужно остаться наедине и поговорить. Минхёк не стал спорить, виновато посмотрев на Сухо, он поджал губы и быстро выскочил из комнаты. Как только Минхёк покинул комнату, Пак заговорил по-другому. Его потрясение сменилось яростью. — Зачем тебе понадобилась Джису? — рявкнул он, — Когда ты собирался мне об этом сказать, а, дружище? —ядовито протянул он, — Ты, хитрый Трандандийский… — Это я то хитрый? — злостно прищурил Чон глаза, — Я Джису и пальцем не трогал, а знаешь почему? Потому что я уважаю и люблю ее, а ты воспользовался Минхёком, когда он был пьян! Мне следует вырвать тебе глотку и скормить собакам. —Чон взмахнул серебряным мечом и тот сверкнул в лучах света. — Я не допущу, чтобы он стал твоим! —прорычал Чон. Сухо не отступал. — Боюсь, у тебя нет выбора, последнее слово за его отцом, а уж он-то точно будет ой, как согласен. К тому же, Минхёк тебе этого не простит, а если я скажу, что ты с его отцом был заодно и, якобы, подговорил Хана отказаться от затеи брать его в мужья. Представляешь каким он будет раздавленным? Лучший друг предал… это будет для него сильнейшим ударом. — Ах, ты ядовитый змей! Он тебе в жизни не поверит! — сжимая рукоять меча, выплевывал слова Чон. — Сейчас он верит мне куда больше, чем вам всем. Так что лучше спокойно дай свое благословение и уходи. — Мое благословение? — возмущенно повторил Чон и расхохотался в лицо Сухо. — Гюн, послушай меня хотя бы раз, — продолжал Сухо, — Тебе не надо бояться за него. Клянусь, я никогда его не трону и пальцем. У него будет все, о чем он мечтает. У него будет полная свобода, а ты знаешь, что в этом он нуждается больше всего. — Ему нужен альфа, который будет любить его. Ты не сможешь ему это дать. — Смогу. — сдержанно произнес Сухо, — Спроси у него. Он объяснит тебе, чего хочет. — Ты отличное выбрал время. Сумел найти момент и влез в его жизнь, когда он растерян и уязвим. — гнев начал постепенно туманить глаза. Сухо сохранял невозмутимость. — Минхёк обратился ко мне, потому что был несчастен. Жизнь, которую он вел в Трандандии, больше его не устраивала. Он взрослый омега, а не маленький ребенок. Ему пришло время жениться. — Но не на тебе! Ты его погубишь рано или поздно. — последовал грозный ответ. — Ни за кого другого он не пойдет. Чон скрипнул зубами. — Я найду способ тебе помешать. — Чем больше будешь пытаться, тем быстрее он ускользнет из твоей жизни навсегда. В потрясенном молчании, Сухо наблюдал за муками Чона, зная, что из всех перенесенных Чоном страданий, этот удар оказался самым тяжелым, как и удар, который Чон нанес в ответ Паку, сказав о Джису, но жизнь полна несправедливости. — Как я уже сказал, у тебя нет выбора. — обыденным тоном повторил Сухо. — Зачем ты это делаешь? — выдавил сквозь стиснутые зубы Гюн, — Собираешься использовать его потом в качестве козырной карты в какой-то своей игре? Или мстишь мне за Джису? — Я делаю это по одной простой причине. Я хочу его и заполучу себе, что бы ты ни делал. Не добавив больше ни слова, он прошел мимо Чона и направился вниз по парадной лестнице, прося стражей вывести Чона из дворца.***
«Любовь, та самая настоящая любовь, должна быть драматичной, страстной и эмоциональной. Мы не замечаем того момента, когда страсть превращается в патологию. Иногда любовь и нездоровые отношения могут стать катализатором, «последней каплей», провоцирующей маниакальные, бредовые, депрессивные и другие состояния» Всевозможными уговорами Чон не оставлял надежду и постоянно отговаривал Минхёка от этой затеи со свадьбой, но все его попытки терпели крах. Свадьба все-таки состоялась и Чону все время казалось, что произойдет нечто ужасное и сокрушительное, что переломит ход истории и он не ошибался. Много лет спустя, когда Джису и Чон Гюн поженились, у них родился замечательный альфа Чонгук, а через какое-то время спустя родилась прекрасная Сони. У Сухо с Минхёком в свою очередь родился альфочка Юнги, а затем и прелестный омежка Чимин, и тут-то началось самое страшное, чего и боялся в свое время Чон Гюн. Время шло и Сухо как будто подменили, он стал куда более вспыльчивым, ревнивым, неуправляемым, он начал поднимать на Минхёка руку. Они медленно и верно уничтожали друг друга. Минхёк так и не сумел принять полноценно этого монстра, но полюбил… Или же ему так казалось? Сухо рядом с ним чувствовал необычный спектр эмоций. Хёк был личной погибелью Сухо. Сперва омега не признавался Чону, что Пак поднимает на него руку, но позже, когда малыши подросли, он все чаще и чаще сбегал от Сухо в Трандандию, где его все любили, опекали и окружали заботой. Даже дети между собой успели подружиться. Тогда Пак стал еще более жестоким и начал запирать своего омегу в комнате, оставляя того без еды и питья, но, перед этим, пару раз его ударяя. Сухо превратился в настоящего монстра, он постоянно пил и пропадал у себя в кабинете, дети его почти не видели и были слишком далеки от отца-тирана. Минхёк очень часто говорил детям о Трандандии, рассказывал разные трандандийские сказки, по которым безумно скучает, о людях, о кухне и все это ужасно злило Пака. Когда Сухо узнал о том, что Чон приезжал в Вейланд и ему, как королю, не доложили об этом, он был в бешенстве. Лицо Сухо пылало. Странно! Обычно он умело скрывал свои чувства, но сейчас выглядел просто свирепым. Казалось, в нем бурлит бешеная ярость, готовая в любую секунду выплеснуться наружу. Он окинул Минхёка быстрым взглядом. — Ты пригласил Чона приехать? — Нет, он приехал сам со светским визитом… Хотя я могу приглашать его или кого мне вздумается, не спрашивая у тебя разрешения. С потемневшим лицом Сухо шагнул к нему. — Я не потерплю его присутствия в моем дворце. — После всего, что ты делал со мной, ты утратил право предъявлять мне претензии по поводу выбора друзей или того, как я с ними себя веду. — Я не предъявляю претензий. Я приказываю тебе держаться от него подальше. — Ах ты, надменный, самовлюбленный… — Минхёк сжал кулаки, — Можешь тиранствовать над кем угодно, но не надо мной! И прекрати обращаться со мной, как с дураком. Нечего притворяться, будто ревнуешь, когда я прекрасно знаю, что тебе на меня плевать. — Я люблю тебя! — прорычал Сухо. — Будь ты проклят, что не веришь этому! Минхёк резко рассмеялась: — Ты так мило и нежно выражаешь свою любовь! — Я в самом деле тебя люблю, — произнес Пак сквозь зубы. — Так сильно, что готов разорваться. Ты не представляешь, как нужен мне! Каждую ночь я с ума схожу, зная, что ты так близко… в своей постели… — Ты не имеешь право такое мне говорить после того, как растоптал и уничтожил все мои чувства к тебе. — нижняя губа Минхёка уже начинала предательски дрожать. Сухо никак не прокомментировал это и лишь только кивнул. — Я тебя предупредил. Если еще раз увижу Чона здесь, то пеняй на себя. — Что ты сделаешь? Запрешь меня? Ударишь опять или, быть может, голодом будешь морить, а? — в голосе слышались неподдельная боль и злость. Сухо сжал губы в тонкую полоску и, грубо схватив мужа за руку, поволок в сторону его комнаты, не обращая внимания на жалобы и болезненные стоны мужа. Бесцеремонно кинув его в комнату, он закрыл дверь на ключ и рыкнул: — Ты не выйдешь отсюда, пока не дашь мне свое слово, что не будешь больше видеться с Чоном. В ответ он услышал лишь всхлипы. От гнева и ревности Сухо не мог ясно думать, альфа сходил с ума, он думал о том, что его муж ему изменяет, любовь всей его жизни предпочла ему Чон Гюна и поэтому он так часто туда сбегает, эти маниакально-пароноидные мысли постоянно его преследовали. На клятвы Минхёка он не обращал внимание и, видя слезы омежки, еще больше злился, потому что не мог перестать любить, сердце болело и ныло, ему хотелось обнимать и целовать Хёка ежесекундно, но омега начал его бояться, они даже спали раздельно, он видел страх и ужас в глазах любимого и от этого его душа ещё больше страдала и чернела. Альфы всегда засматривались на его мужа, а обезумевший Сухо был уверен, что это его муж во всем виноват, строя глазки и флиртуя с ними. Чон пытался образумить безумца, он говорил, что Хёк любит только его одного, что, таким образом, он Минхёка совсем потеряет, но тот его не слушал и всегда говорил одно и тоже: — Я сам знаю, как лучше мне обращаться с моим мужем! Не лезь. Наконец, началась эпидемия скарлатины и болезнь внесла свои коррективы, даже во время военных действий: целые батальоны не могли передвигаться, не говоря уже о том, чтобы предпринимать какие-либо боевые операции, а огромный флот короля Чона три недели не мог выйти в море. Однако, трехдневной лихорадкой и недельным недомоганием отделывались многие, но увы далеко не все. Вскоре наступил второй этап эпидемии. Осенью того же года скарлатина вернулась и была столь же заразной, что и весной, но на этот раз она несла смерть и атаковала уже весь мир, не пощадив никого. По непонятным причинам, Чон и Сухо оказались невосприимчивыми к болезни. Джису заболела одной из первых. Чон оставался с ней каждую свободную минуту. Никто не ожидал, что она умрет, но это случилось очень быстро. На третий день болезни она была так слаба, что еле прощупывался пульс. Потом она потеряла сознание и умерла на руках у Гюна. Король на какое-то время слег, словно морально и физически был полностью истощен. Минхёк был следующим, кто заболел, детей к нему не пускали и старались изолировать. Сухо был сам не свой и винил себя во всем, ведь это из-за него Хёка кто-то из гостей заразил на званном вечере и, когда его омега пожаловался на недомогание, Сухо и ухом не повел, решив, что муж просто хочет спать и отделаться от него в очередной раз, но как же сильно он ошибался… Впервые Пак Сухо заплакал, как ребенок, когда его любимый муж, слабо улыбаясь, сказал, что за все его прощает. Вскоре, Минхёк скончался, испустив последний вздох. Сухо был безутешен, у него словно вырвали сердце, по ощущениям было именно так. Как бы парадоксально не звучало, но ценить мы по-настоящему начинаем, когда навсегда теряем. Когда последняя надежда умирает, как завянувший цветок, когда перед глазами проносятся все счастливые и прекрасные моменты проведенные с любимым человеком, когда ты не можешь подавить истошный рев, который ты испускаешь вновь и вновь, глаза увлажняются и ты с удивлением замечаешь, что впервые, после смерти родителей, плачешь. Вот тогда ты начинаешь понимать каким отвратительным мужем ты был для своего любимого, которого обещал никогда не обижать и от всего оберегать. От собственной никчемности хочется утопиться или перерезать себе глотку, но мысль о детях не давала согнуться и умереть окончательно. Он обещал мужу, а, значит, воспитает детей должным образом, чтобы Минхёк на небесах гордился ими. Спустя два дня, узнав о смерти Минхёка, Чон приехал сразу же и долго рыдал над могилой умершего. В его голове вихрем пронеслись все года и все то время, когда Минхёк сильно страдал от рук Сухо, постоянно плакал или был избит. Чон готов был насильно привести его обратно в Трандандию, но тот наотрез отказывался, постоянно говоря, что со всем разберется и что не посмеет оставить своих детей и мужа. Гюн себя ужасно корил, эта боль никогда не стихнет. Сжимая кулаки, Чон выхватил меч у одного из стражей и приставил его к горлу короля Пака, на которого было омерзительно смотреть. У Пака были совершенно пустые глаза, словно душа его покинула и он вынужден был жить, а точнее страдать и мучаться на бренной земле. — Это ты во всем виноват! Только ты! — Как и ты в смерти Джису. —прохрипел Сухо, у которого одна единственная слеза скатилась по щеке. Чон был безутешен, ничто не могло вернуть ему страсть к жизни. — Я не убью тебя. Ты будешь жить и страдать каждую секунду, как страдал он. Это и будет твой собственный ад. — Я знаю, — безэмоционально прохрипел Сухо. Чуть погодя, он все-таки решился и сказал: — Скажи мне, что она не страдала и быстро скончалась. Чон, ослабив хватку, опустился на колени и свесил голову. Он не смог ответить. Лишь по его вздрагивающим плечам можно было понять, что король плачет. — Мой лучик света… — надломленно хрипел Чон, вспоминая свою Джису и ее ангельскую улыбку, а после и Минхёка. Он не понимал, как сможет вынести подобную боль и утрату. Эгоистичное желание мира побуждает войну, а ненависть побуждается любовью. Так думал Чон Гюн. Что-то в голове Чона щелкнуло и он ухватился за эту мысль, как за спасательную шлюпку. Какое-то время спустя, Чон молчал и вдруг, с абсолютно безразличным тоном в голосе, сказал: — Мы заключим договор, кодекс. Нерушимый. Ни один омега или альфа из Вейланда не посмеет вступить на мою землю. Никогда больше в жизни ни один омега и альфа из Трандандии не сможет жениться или выйти замуж на ком-то из Вейланда. — Согласен. Время шло и никто не смел нарушать данный кодекс, пока однажды Чимин не пересек границу с Трандандией и не встретил своего будущего мужа и истинного альфу в одном лице.