Принесите мне голову Энн Чейз!

Свежий уличный ветер пробивался в комнату, проникая под покрывало, заставляя ёрзать по кровати, меняя позу. Неуютная прохлада обдавала босые ступни торчавшие из-под наволочки, в которой, свернувшись клубком, лежала дремлющая Энн. Она проснулась несколько часов назад, но все равно продолжала лежать в постели, которая несмотря на ее чуть просевший матрас, казалась самой удобной в мире. Она была узковата и, возможно, даже коротковата, подушка видала виды, а вчерашняя наволочка была лишь чем-то символический, но сон, хоть и ничтожными промежутками, все-таки вернулся к ней. Вообще, это легко можно было списать на восстановление от раны, которая, к слову, болит все больше с каждым днем, однако Энн больше нравился вариант с надеждой на избавление от бессонницы. В целом, если не брать в счет ногу, которая пульсировала в покое и резала при малейшем движении, то она чувствует себя вполне неплохо. Вчера она пообещала Артуру, что будет полезной. И на сегодня она уже построила грандиозные планы. Энн не знала, сколько уже времени на часах и как давно она вот так лежит с закрытыми глазами, размышляя о чем попало, но она точно заметила, что какой-то навязчивый грохот, появившийся из ниоткуда и также происходящий непонятно где, начал перебивал поток ее мыслей. Впрочем, он достаточно заглушался шелестом крон, скрипом деревьев, рокотом дятла, стуком чьего-то топора и треском ломавшихся от него поленьев. Даже ветер борется: сильными порывами угрожает наступлением дождя. Зато солнце не переставало блистать своими яркими и приветливыми лучами, которые заставляли закрывать лицо руками, лишь бы не согнать приятную сонную негу. Близко слышится шорох, а за ним треск половиц, как под каким-то весом, как под чьими-то ногами. Шаги. Транс забвения развеивается за секунды, а рука без промедлений ныряет под голову, за подушку, где находит знакомую рукоять, держась за которую, выставляет лезвие перед собой. Глаза раскрыты широко, и показываются крепко сжатые зубы. Туман, застилающий полупрозрачной пленкой очи, сокращал видимость, но эту шляпу Энн не забудет, наверное, уже никогда. Почти не продвинувшись от порога, Артур стоял в полтора шага от него. Вид его был совершенно недоуменным, слегка даже ошарашенным, руки выставлены перед собой в защитном жесте. — Ну извини, извини, что разбудил, — на выдохе усмехался он, положив руки на патронташ. — Прости… — пальцы ее сжались на сморщенной от опустившихся бровей переносице, нож медленно упал на кровать, хотя хватка на нем осталась все так же крепкой. Голос был у нее огорченным, хриплым. От осознания, что этим раздражающим звуком был стук в дверь, стыд окатил Энн от щёк до кончиков ушей. Наверное, это ее карма — надо было уже давно встать. — Ты чего-то хотел? — она еще какое-то время терла кулаком глаза, но потом посмотрела уже ясным взором на Артура. Странная улыбка осела на его губах, ровно как и его взгляд на ней. Казалось даже, он закусывал щеки в тот момент. Проследив за этой траекторией, Энн тут же опомнилась. Сидела она на подогнутых под собой ногах, и лишь насквозь просвечивающаяся ночная сорочка свисала с ее плечей. Тут же подхватывает наволочку и, занавесив себя ею, смотрит на мужчину, склонив голову в бок и подняв одну бровь, как бы говоря «Да ну?». И только после этого он апоплексически опускает глаза в пол, свободной рукой начинает поправлять и без того ровно сидящую на голове шляпу. — Я выезжаю в Сен-Дени. Вот, хожу и спрашиваю у всех, нужно ли им чего. Вообще, все уже давно проснулись, и только ты спишь, — речь его была несколько нервной, растерянной. Приятное удивление разливалось у Энн в груди, от чего даже наволочка в ее руках машинально упала в колени. Она давно перестала рассчитывать на доброту и безвозмездность в людях, поэтому такие мелочи для других, были великим одолжением для нее. — Мне неудобно просить. Ты и так много сделал для меня. — Я всегда буду искренне рад помочь. Не смущайся спрашивать меня о чем-то, — и он снова поднял на нее голову, осторожно всматриваясь в ее задумчивое лицо. Энн уточняюще обернулась на сундук, стоящий за ее спиной. На его крышке лежало аккуратно сложенное вчерашнее платье, из-под складок которого проглядывал корсет. Носить их, конечно, было комфортабельно, особенно в условиях полного покоя, где не надо скакать на лошади, бегать и пересекать речку, например, но все еще непривычно. Жалко, что вся ее одежда сгодится только на половые тряпки. В классический набор «Энн Чейз» всегда неизменно входили брюки да рубашка. Она девушка, безусловно, приятной внешности, однако в обаянии её гораздо больше мальчишеской непосредственности, чем придворного кокетства. Когда она одевает привычное для дамы платье, то это впечатление пропадает напрочь, потому что фигурка приобретает весьма и весьма соблазнительные женские формы. В зависимости от того, как одета и накрашена, может выглядеть и бесцветной простушкой, и ослепительной красавицей. Но здравый смысл и желание жить все равно отрезвляют. Наверное, никто не может представить себе скитальца в платье. — Мне бы не помешало обновить гардероб. Носить это платье было так же и моральной пыткой — она не знала чье оно. Хоть где-то и прослеживались следы небрежного ношения, одежда выглядела вполне новой. Духи все еще слышались. Может, его содрали с какой-нибудь девицы в темной подворотне? А, может, это сделал сам Артур? В любом случае, мысли посещали ее ужасные. — Что-нибудь еще? — ответом последовало лишь качание головой. На самом деле она хотела бы попросить купить какую-нибудь книгу, но ей это казалось чересчур наглым. Хотя, было бы забавно посмотреть, как Артур бегает по городу в ее поручениях. «Нет, все-таки это наглёж», — не без смеха думает про себя Энн. — Тогда я пойду. — Стой, — он стоял уже вполоборота, как вдруг девушка остановила его. — Ты не мог бы подождать меня, пока я оденусь, чтобы помочь спуститься вниз? — с выставленной вперед рукой она наклонилась вперед, от чего прилипавшая до этого к ее телу сорочка отслоилась и больше ничего не просвечивала. Морган однозначно промычал «Угу». — Тогда отвернись, — зевая, уточнила она. Артур уже был готов выйти за дверь. Но также был совершенно не против обратному. Он с самого начала подметил, что Энн — не из робкого десятка, да и не из сотни тоже. Она раскованная, но не так, как потаскухи с главной улицы Валентайна. Она не зовет к себе в постель, но и не отгоняет. Может, он ей нравится, или наоборот — она его боится. Может, она ищет точки для манипуляции, куда стоит давить. А, может, она просто сука, которая сначала манит и влечет, заставляет отдать свое сердце, а в конце просто уходит, забрав его с собой. Он должен относиться к ней настороженно — так говорит ему голова. Но внутри что-то противопоставляет доверяться бесспорно, без слов. Пока он стоит спиной, Энн стаскивает через голову накидку. И она готова поклясться, что Морган подглядывает. Осторожно так, незаметно наклонив голову и закрываясь шляпой. Но что-то заставляет ее молчать. Она продолжает одеваться, зная, что он смотрит. «К чему тогда вообще эти условности?» — задумалась Энн немного тревожно. Наконец расправившись со всеми петельками и завязками, она была готова. Громко, чтобы Артур точно услышал, девушка утвердительно промычала. Тогда он подходит к ней и, бережно придерживая за талию, помогает подняться, чтобы дать ей опереться на свое плечо. Молча они идут до лестницы. Уже со второго этажа смазано слышны женские голоса. Вдвоем они шли по широкой хлипкой лестнице, которая то и дело отзывалась протяжным режущим скрипом. Было сложно на одной ноге проходить ступени, поэтому Артур не успевал расцеплять хватку на ней. Держал он крепко, сжимая кости, что аж думалось синяков потом не оберешься. — Мне не нравится твой тон, девочка. — Ну, а я не уверена, что мне нравится твой запах. Может, пойдешь примешь ванну? Голоса становились все яснее, а фразы отчетливее. Они уже почти прошли половину, но, кажется, самое интересное произойдет именно сейчас. Энн непроизвольно наклоняется вперед, чтобы расслышать диалог, но лишь неожиданно для себя теряет равновесие. Она уже была готова упасть, как Артур резко потянул ее за руку на себя. Момент, и вот уже ладони ее стали упираться ему в жилет, чувствовать подушечками пальцев зернистую кожу. Энн слышала исходящий от него запах пены для бритья, курительного табака и кофе. Запястье больно саднит, а лицо Артура расходится в ехидной, довольной улыбке. И улыбка эта как бы говорила за него «я готов подставить тебе подножку, чтобы это повторилось». Ей пришлось-таки наступить на больную ногу, от чего она только сильнее загорелась болью. Без слов, только шипя, Энн аккуратно отступила от мужчины чтобы продолжить шаг. Голова ее теперь была повернута в другую сторону, взгляд смущенно утаён. Внизу живота ниточкой тянулось что-то колкое, затягиваясь в петлю. Это было странное, новое чувство: одновременно неприятное и пленительное, но очень скоротечное. Посреди небольшой комнаты, обнесенной миловидными розовыми обоями с темными деревянными стеновыми панелями на пол стены стояли три женские фигуры. Двое стояли к Энн лицом: одна, опустив от тоски голову, сминала в руках края передника, а вторая, подбоченившись, твердо смотрела на третью, которая стояла спиной. На вскидку девушкам можно было дать не больше двадцати пяти. Та, что обладала смуглой кожей, выглядела скромной и застенчивой. Это отражалось как в ее поведении, так и в ее одежде: желтое платье закрывало плечи, грудь и шею целиком, в районе ключицы была приколота черная брошь в форме цветка, волосы аккуратно заплетены. Вторая же, напротив, выглядела раскрепощенно, непринуждённо, носила одежду с широким декольте, и на голове у нее гнездом вились распущенные белокурые пряди. И взгляды обоих вдруг устремились за спину третьей, где уже стояли Артур и Энн. — А вот и она! — бодро прощебетала тотчас развернувшаяся женщина. Выглядела она немолодо, лицо ее изборождено глубокими морщинами и грубым шрамом на левой щеке. В пышном пучке волос проглядывало несколько седых локонов. Одета она была по-траурному в черное и излучала такую же ауру. Ее нарумяненное лицо понемногу расслаблялось, разглаживая впадину между бровями. — Жива и здорова! Ее тон казался слишком радостным, хотя, наверное, это оспаривалось опровергнутым ожиданием скорой кончины Энн. Никто не захотел бы иметь чужой труп в собственном доме, тем более хоронить его. — Не буду мешать вам, — Артур коснулся полей своей шляпы и, передав Энн в руки тут же подскочивших дам, спешно покинул поместье. Руки понесли ее в соседнюю комнату, где пол застилал зеленый ковер, а стены увенчивали синие обои с итальянские вензелями. Посреди нее также стоял раскладной стол, за который и усадили Энн. В углу располагался буфет, неподалеку от него — встроенный камин. В сочетание с ковром покоился старый бледный диван того же цвета, и выглядел он совершенно твердым, жестким и неудобным. — Спасибо что выходили, — улыбалась Энн как можно дружелюбнее. — Энн Чейз. Ей не хотелось лгать этим людям. Она считала, что это будет честным по отношению к ним, и если они захотят чтобы она ушла — она уйдет. — Сьюзан Гримшо, — они обменялись рукопожатием. — А это мои девочки: Тилли Джексон и Карен Джонс, — она соответственно показала себе за спину. — Рада познакомиться. — Как ты себя чувствуешь? — глаза Сьюзан оценочно бегали вдоль собеседницы. — Уже лучше, спасибо. У вас есть какая-нибудь работа для меня? — тут же выпалила Энн. Она могла бы лишний день валяться в постели, ссылаясь на адскую боль в ноге, могла бы читать книги и дальше, однако бездельничать она не обыкла, да и Артура подводить и вправду не хотелось. «Всегда важно произвести хорошее первое впечатление» — так говорила ей мать. — Исключено, — от театрального возмущения ее лоб сложился в несколько горизонтальных складок. — С такой-то ногой? — глаза ее будто насквозь видели все через подол юбок. — У меня есть кому работать, — покосилась она на стоявших в ее спине девушек. — Я не боюсь труда. Поручите мне что-нибудь, я не подведу, — Гримшо лишь равнодушно скрестила руки на груди. — Я могу и сидя работать. Энн с теплотой вспоминает деньки, когда в детстве на ранчо ее заставляли целый день таскать мешки с овсом или картофелем, землю распахивать на грядках. «Уж лучше бы так и продолжалось всю жизнь» — огорчение осело в этих мыслях. — Хорошо. Как знаешь, — внезапно снизошло на женщину. — Штопать умеешь? — Энн бравурно кивнула в ответ. Сьюзан подошла к буфету и, покопавшись в нем недолго, вернулась с мотком ниток и иголкой в руках. — Девочки, принесите одежду, пожалуйста, — обратилась она к Тилли и Карен, которые сразу же поспешили на выход. Настала ожидаемая тишина, но продлилась она не слишком долго — Сьюзан поспешила завести диалог: — Я рада, что ты с нами. Давно здесь новые лица не появлялись, — на выдохе, будто с облегчением промолвила она, опираясь на стол. — И много вас здесь? — растерянно спросила Энн. — А Артур тебе разве не сказал? — девушка озадаченно помотала головой из стороны в сторону. — Вот прощелыга! Постоянно ошивается у тебя, хоть взашей гони, а пользы ноль! Энн почувствовала, как будто смущение крутым кипятком скатилось у нее по горлу и остановилось где-то в грудине трепетать. — Мы — семья Ван Дер Линде. Банда, если тебе так проще, — вздохнув, говорит Гримшо, и тон ее смягчается, хотя слова складываются у нее с трудом, как будто вопросом таким она раньше никогда не задавалась. — И гоняю их я не по чем зря. Все хозяйство здесь на мне. А если не приложить твердую руку — и волосок на голове их не шевельнется. — Я понимаю. Сама все детство провела на ранчо, помогала по хозяйству, потому знаю каково это, — Энн согласно закивала головой. Тут вдруг вновь заскрипели дверные петли, и послышались быстрые шаги. На стол опустилось две горки скомканной одежды. «Масштабно…» — приподнимая удивленно брови задумалась Энн, — «…Но поправимо». — Для начала было бы неплохо выстирать все, — раздался где-то со стороны голос Тилли, а после и ее задумчивое мычание. — Но как есть — так есть. — Я и постирать могу, дайте только таз, — оживилась Чейз. — Одежда быстро высохнет на солнце. — Да сиди ты уже, — с нежной усмешкой Сьюзан погладила ее по плечу. — Ты только на шитье целый день потратишь. А то раньше ни у кого не было времени, — женщина укоризненно зыркнула сначала на Карен, а потом на Тилли. — Подождите, — отдалялся голос выбегающей на лестницу Джонс. — Я еще к Артуру зайду, посмотрю. Приподнимая юбки, та галопом поскакала по лестнице. Она бесцеремонно отворила дверь в комнату, где еще какое-то время назад спала Энн, и вошла в нее. «Значит, это комната Артура» — для нее это было удивлением. Да, Энн, безусловно, понимала, что эта комната не была заброшенной, но думалось ей, она была чем-то вроде складского помещения. На минуту даже стало жалко Артура. — «Где же он тогда спит?» Не прошло и полминуты, как девушка начала спускаться обратно, но уже с одеждой в руках. Возле остальной груды появляется аккуратный штабель. — Я уже давно не видела такого порядка в комнате у Артура, — задорно отмечала Карен, не успев еще перевести дух. — Он же никого к себе не пускает: ни поболтать, ни убраться. Вот и приходится заходить только когда он в отъезде. Энн узнала в этой стопке вещи Моргана — она сама их подолгу раскладывала вчера, даже заштопать хотела, да нечем было. Одобрительная улыбка мисс Гримшо коснулась ее. — Мы будем заходить иногда, вдруг тебе что-то понадобится, — все трое направились к выходу, только получили утвердительный кивок Энн. Она начала с ближайшей кучки. Все вещи и вправду были то молью побиты, то изъедены плесенью, а то и вовсе представляли из себя решето, видно, после пулевых ранений. Иногда создавалось впечатление, что у местных есть такое развлечение: развесить одежду свою и начать выстреливать в нее всю свою обойму. Куски темной ткани, которые Тилли любезно оставила в своей стопке, уходили на многочисленные заплатки. Энн все еще помнит, как когда ей было лет девять, ее мать в очередной раз поссорилась с отцом, а после этого она, вся возбужденная и бесноватая, отправилась учить ее шитью. Раздраженность ее предельно накалялась в том числе и из-за нехватки времени на выполнение всех домашних обязанностей. От того Энн приходилось схватывать все на лету и с первого раза, иначе — трёпку задали бы ей славную. С тех пор она отлично владеет этим полезным навыком. Спустя двое штанов и одну рубашку Тилли принесла бранч: ломоть хлеба и банку консервированной фасоли. Это и вправду напомнило о голоде, который смешался со всеми чувствами и переживаниями и уже перестал так остро чувствоваться. Быстро поев, она продолжила работу. Одежда Артура, которая ненавязчиво лежала на дальнем краю стола, порождала появление мыслей о ее хозяине. Вчера, когда Энн прибиралась в комнате, она обнаружила распечатанное письмо. Здравомыслие заставляло ее разведывать обстановку, поэтому, к сожалению или к счастью, теперь она тоже знает его содержание. Письмо от некой Мэри Линтон было адресовано Артуру. Энн не чувствовала ничего кроме злобы и отвращения по отношению к этой особе, и вызвано это было по большей части ее высказываниями: девушка все твердила, как правильно и мудро она поступила, когда ушла от него, укоряла за то, что он не сбежал с ней, но при этом не забыла просить о помощи и, по всей видимости, уже не первый раз. Сердце болело за Моргана, ведь она понимает, что поехал он в город к ней. Болело, потому что он, добродушный дурак, ведется на ее уловки, а, может, и вовсе надеется на продолжение отношений. Впрочем, она была совершенно не против его решений, ведь это его выбор, и она не знает, что на самом деле стоит за этим письмом. Слово за словом, мысль за мыслью, а половины работы уже была закончена — так сильно она увлеклась. На сей раз в очереди были рубашки Артура. Что одна, что другая были покрыты слоями пыли, грязи, иногда запекшейся крови. Пахли они как-то по-особенному, по-Артуровски, что ли. В целом, было нетрудно понять, что носит он вещи не заморачиваясь. Пару раз краем глаза Энн и вправду замечала в дверях Карен и Тилли поочередно, но они так же быстро исчезали, как и появлялись, не желали заводить разговор, а потом и вовсе почему-то перестали приходить. Все думы были обдуманы, и тоска повисла в воздухе. И она запела: сначала просто напевала с закрытым ртом, потом, со временем, слышались отдельные слова и строчки, а затем песня и вовсе взыграла в полный голос:

Black Davey come running on back Whistlen' loud and merry Made the woods round him ring And he charmed the heart of a lady Charmed the heart of a lady

Эту песню когда-то пели местные девочки, жившие неподалеку от ее ранчо.

«How old are you my pretty little miss?» «How old are you my honey?» She answered with a loving smile «I'll be sixteen come sunday» Said «I'll be sixteen come sunday»

И, оказывается, ее знали все, кроме Энн, но вскоре она запомнила ее

«Come and go with me, my pretty little miss Come and go with me, my honey I'll take you where the grass grows green You never will want for money» Said, «You never will want for money

Ее знал даже Артур, который уже стоял на пороге

«Pull off, pull off your long, blue gloves Made of Spanish leather Give to me your lily-white hand And we'll ride off together» Said, «We'll ride off together»

Музыка лилась, а он был готов подпевать

Well, she pulled off her long, blue gloves Made of Spanish leather And gave to him her lily-white hand And bid fairwell forever And they both rode off together

Энн знала, что он стоит за ее спиной, но не останавливается

Well, late last night the boss came home Inquiring about his lady The servant spoke before she thought «She been with Black Jack Davey Rode off with Black Jack Davey»

Артур берет стул и садится напротив

«Come on, come on my coal-black horse You're speedier than the gray I'll ride all day and I'll ride all night And I'll overtake my lady Yeah, I'll overtake my lady»

Он наблюдает, как она упоенно доделывает последние стежки

Well, he rode all night 'til the broad daylight 'Til he came to a river ragin' And there he spied his darlin' bride In the arms of Black Jack Davey Wrapped up with Black Jack Davey

Она наконец поднимает на него глаза

Would you forsake your house and home? Would you forsake your baby? Would you forsake your husband, too To go with Black Jack Davey? Run off with Black Jack Davey?

И знать бы только, как эта песня будет похожа на них двоих

Last night I slept on a feather bed Between my husband and baby And tonight I lay on the river banks In the arms of Black Jack Davey I'm in love with Black Jack Davey

С последним словом шитье было окончательно закончено. Энн раскладывала в невысокие башенки сложенную одежду. — Ты прекрасно поешь, у тебя волшебный голос, — звучало это заурядно, даже от Артура, но все еще было приятно. Она не знала, что на самом деле это меньшее из того, что ему хотелось ей сказать. — Спасибо, — она смерила его краткой улыбкой. — Я привез одежду, как ты и просила, — на стол упало два свертка: один побольше, другой поменьше. — Я подбирал на взгляд, надеюсь подойдет. Отодвинув в сторону одежду, Энн взяла в руки сверток, что побольше. На удивление, он был легок относительно своих размеров. Развязав нитку, она с интересом начала раскрывать его. Внутри оказалась рубашка карминового цвета и темно-синие брюки, обширное количество лямок и ремешков. — Я позже примерю, спасибо, — Артур с легкой полуулыбкой кивнул на второй сверток. В руках он ощущался увесистым, твердым. Энн с замешательством смотрит на мужчину и, не отводя взгляда, разворачивает пакет. В руках нащупывается что-то холодное, лаконичное, ложится в ладонь идеально. Плотная резиновая рукоять, черная блестящая сталь. Глаза у Энн лезут на лоб, раскрывается онемелый рот. Она поднимает массивный револьвер в одной руке и раскачивает его, пробуя на вкус. На длинном стволе бликами переливается надпись «Raging Bull», и на медальоне щечек рукоятки изображена голова быка. Артур невозмутимо отклонился на стуле, придерживаясь за край стола. Взгляд был его совершенно спокойным и даже довольным. Тут вдруг он разрезал тишину немого шока девушки: — Тебе пора научиться защищать себя. Нож не всегда сможет помочь тебе. — А я и не ставлю перед собой цель массово расстреливать народ, — брови ее неприязненно скатывались к переносице. — Значит, хватит и ножа. — Револьвер на поясе не сделает из тебя бандита или шерифа, он будет означать твою готовность проявить самооборону, — сложив руки на груди и сомкнув на ней пальцы в замок, терпеливо уверял Артур. — Я, вроде, не просила. Да и потратился ты, кажется, славно, — она еще раз изучающе осмотрела оружие в руке. — Твоя жизнь неизмерима в деньгах или револьверах, Энн, — голос его принял строгие металлические нотки. — Она бесценна. — Не знаю… Я все еще сомневаюсь, — она положила револьвер на стол и отодвинула его подальше от себя. — Как только будешь твердо стоять на ногах — я обучу тебя со всем удовольствием. А пока можешь оставить себе свыкаться, так сказать, — не обращая внимания на сказанное ею до этого, пресек Морган. «Зачем носить с собой пистолет, если не собираешься стрелять?» — это был главный вопрос для нее, правдивый ответ на который она сейчас не получит от своего собеседника. Энн несмело кивнула. Притаилась у нее в голове мысль такая, что только она возьмет этот револьвер в руки — кровь польется рекой, и она, несомненно, забудется и утонет в ней. Рассуждая о смерти, мы, таким образом, ходим вокруг и около её дома, не в состоянии проникнуть в него, а, проникнув в него, мы уже не в состоянии сказать людям, что мы увидели и испытали в нём. Смерть недоступна пониманию человека, потому что она более чем отрицает жизнь, она её уничтожает; она более чем ей противоречит, она её убивает. И скоро Энн тоже начнет убивать — предвещание этого чувствовалось ладонями. Еще какое-то время над ними довлела повиснувшая в воздухе тишина безмолвия. Артур рассматривал отрешенную девушку, а она в свою очередь — черную сталь покоящегося рядом револьвера с такой задумчивостью, будто хотела разглядеть собственное отражение в глянце. Но вскоре она переменилась, встрепенулась и как ни в чем не бывало произнесла: — Я заштопала твою одежду, так что можешь забрать ее, — она придвинула к нему стопку вещей, а потом, еще немного помолчав, продолжила: — Ни Тилли, ни Карен, ни мисс Гримшо давно уже не заходили, а мне отчитаться нужно. — Отчитаться? — Артур беззлобно рассмеялся. — Да ты отлично вливаешься в коллектив. — Мне нужно отдать им одежду и, может, они поручат мне еще какую-нибудь работу. — Хватит с тебя уже на сегодня. Я как ушел ты сидела, я вернулся — ты все еще сидишь. Уже вечер, а ты еще даже не выходила на улицу. — Как вечер? — девушка растерянно смотрела в запыленные мыльные окна. — Шесть часов, если быть точным, — констатировал Морган, заглядывая в свои карманные часы. — Так что, тебя отвести? Видно, в четырех стенах ее биологические часы встали намертво. Раньше она определяла время по пальцам, компасу, звездам, ну или, на худой конец, по чувству голода. Однако сейчас есть вовсе не хотелось. — Да, пожалуй. Хочу проверить коня. Он, наверное, уже сильно соскучился по мне. — Не сказал бы, — усмехнулся Артур, разом поднявшись из-за стола. — Я отнесу все наверх, подожди. «Нет, не подожду. Вот прямо сейчас встану да пойду» — посмеялась про себя Энн, аккуратно шевеля обездвиженной ногой. Прошло по большей мере две минуты, и вот Артур снова стоит перед ней. Он бережно придержал ее за талию, помогая встать, после чего Энн ненароком подумала, что в любой другой ситуации его действия могли бы быть возмутительными, пошлыми, но сейчас такая помощь была очень кстати. Казалось, теперь он держал ее крепче, с еще большей силой, от чего больно ныли бок и рука, на которых туго стягивалась его прочная хватка. — Артур, а почему я сплю в твоей комнате? — невзначай вдруг спросила его девушка. — Я, наверное, мешаю тебе. — Не мешаешь, — его мягкая улыбка успокаивала совесть. — Мы решили положить тебя там, потому что это самое тихое место во всем лагере, да и только я ни с кем не живу. Тем более есть балкон. А еще я — единственный, кто хоть как-то тебя знал, вот и ручился. — Я уже говорила, как благодарна тебе? — Не раз. Когда пред ними наконец отворились двери, Энн смогла вновь увидеть двор. Ужасное дежавю смешанного пороха с кровью покрывало прекрасную усадьбу. Жизнь кипела в лагере: кто заменял кожаную шнуровку стремени или кнутовище, кто чинил нож или уздечку, кто чистил револьвер, кто полировал башмаки свиным салом или натирал их сажей, кто брился или стригся. В конце, у самой эстакады забора стоял один табун лошадей и еще один — у выкопанных траншей. На небе сгущались тучи, ветер пробирался под легкую ткань платья и невесомо щекотал. Деревья качались в такт дуновениям. — Как съездил? — снова заговорила она, устремляя взор в небеса, где, задорно гаркая, пролетала клином стайка чаек. — Довольно спокойно. Только на обратном пути попал в засаду Мёрфи. — Мёрфи? — Местная шайка бандитов. «Ужасно инбредные деревенщины, которые повсюду убивают и грабят», — пояснил тот. Змеиный взгляд Энн обматывался вокруг Моргана в поиске малейших признаков ранений, однако таковых найдено не было, и тогда она решила уточнить подозрительный вопрос: — Тебя точно не ранили? — А что, волнуешься? — Волнуюсь. В последний раз эти слова он слышал от Мэри, но по сравнению с беззаботно-детским тоном той, что сейчас идет с ним под руку, они звучали чрезвычайно безучастно и неискренне. — Со мной все хорошо, — сдается он. — Но тебе стоит опасаться их, а если встретишь — без промедлений держи на готове револьвер. — Тогда я с нетерпением буду ждать, когда ты наконец научишь меня, — саркастично ухмыляется Энн. Среди большого разнообразия мастей и пород она искала своего ненаглядного вороноголового — так Энн иногда называла своего коня в честь особенностей его окраса. Заслышался громкий щелчок пальцами и, расталкивая всех на своем пути, на его звук понесся жеребец. Энн встречает его, потрепав по макушке, и тут же отходит от Артура, придерживаясь за холку животного. Она радушно обнимает его за широкую шею, поглаживая жесткую шерсть. — Артур говорит, ты не скучал по мне. Эх ты… Все равно люблю тебя. Хоть это и не взаимно. Мужчину умиляет и смешит то, как она разговаривает со своей лошадью. У него было ощущение, что она не слишком дорожит ей и не слишком расстроится при её утрате, однако то, как трепетно она гладит его, чешет и ласкает заставляет усомниться в собственных мыслях. — Артур, у тебя же, наверняка, тоже есть лошадь. Покажешь? — отстранившись, оживленно произнесла Энн. — Интересно посмотреть на каком скакуне ездит такой серьезный мужчина, — насмешливо хохотнула она уже в его руках. — Серьезный? — тоже прыснул он, ведя их к соседнему табуну. — Ну, а как еще обозвать человека с двумя револьверами, ковбойской шляпой и целым арсеналом в собственной комнате? — заливается Энн. Вдвоем они доходят до стада, в котором Энн навскидку определяет возможный вариант. Шайрская? Рысак? Мустанг? Но прежде чем она начала опровергать каждую версию, Морган резко и протяжно засвистел. Гнедая голова с белым созвездием во лбу возвысилась высоко над остальными, застучали некованые копыта. Мускулистые ноги неторопливо вели благородного вида животное в их сторону. Длинная аспидно-черная грива длилась вдоль жилистой шеи, раздувались большие ноздри. Энн узнала в нем чистокровного арабского, которые, как известно, хоть и упрямы, но не менее дружелюбные и ласковые. Но эта особа отличалась особой норовистостью: завидев девушку, конь неистово начал бить копытами в землю прямо у нее ног и приподниматься на дыбы, будто злого духа почуял. — Ш-ш-ш… — выставив вперед руку, успокаивал возбужденного его хозяин. — Я и сам с трудом заполучил его доверие. Не вспомнить, сколько раз он скидывал меня. А конь заводился пуще прежнего: мотал головой, громко ржал и топтался на месте. Тогда Артур продвинулся за спину девушки, от чего она даже опешила, будто он выдает ее на верную смерть, но он попытался успокоить и ее: придерживая за одну ее руку, он взял ее вторую за ладонь и, вложив в свою, медленно поднес к шее коня. Животное постепенно успокаивалось, а потом и вовсе прекратило панику, лишь изредка фыркая. Энн пальцами чувствовала гладкую шерсть, теплую шершавую ладонь поверх своей и обхватывающую ее поперек живота сильную руку. В таких объятиях ей было тепло и уютно, но, все же пересилив себя, Энн сняла ее и развернулась к мужчине. Взгляд ее был полон разных эмоций: от издевки и непонимание до удовлетворения и одобрения. — Конь и вправду соответствует своему хозяину, — многозначно кидает девушка. Они заметили, как недалеко от них стали собираться люди у костра. Энн заинтересованно заглядывала в их сторону, будто моментально забыла все, что происходило для этого. Ну, или старательно делала вид. — Присоединимся к ним? — условно спрашивает Морган, хотя и так уже понимает ответ. Она кивает и мужчина вновь упокаивает свои руки на ее талии. Пока они проходят это краткое расстояние, мысли самопроизвольно выходят под давлением его пальцев: «Не слишком много он себе позволяет?» — смотрит Энн на эти руки и понимает, что уже давно перестала понимать, где грань. Чем больше он ослаблял хватку, тем больше хотелось вернуть болезненное сдавливающее чувство. Под навесом палаток сидят Карен и Тилли, обсуждающие свою тяжелую ношу и утяжеляющую ее мисс Гримшо. Сбоку от них на стуле сидит немолодой мужчина лет пятидесяти, лицо его было худощавым, глаза — водянистые, впалые и покрасневшие. Пышные подкрученные усы и взлохмаченные на голове волосы пестрили рыжим. Склонившись в колени, он упирался в них локтями, а в руках его лежала полная кружка. Рядом с ним, на краю продольного бревна сидит, закинув одну ногу на другую, мужчина, облаченный в черное кожаное пальто, которое крепко ассоциировалось у Энн с О’Дрисколлами. На голове его была когда-то белая шляпа, а под ней струились соломенные жесткие волосы почти до плеч. Усы его были похожи на один большой переполох, да и сам он невероятно напоминал огородное пугало. По другую сторону сидит уже знакомый ей Хозия, подле него — темнокожий паренек не старше двадцати. Артур усаживает Энн на противоположный от «пугала» край бревна и сам садится рядом. Глаза каждого тотчас обернулись на девушку. — Рад видеть Вас в добром здравии, мисс, — тут же зашевелился Хозия. — Как Ваше самочувствие? — Уже лучше, спасибо. Можно на «ты», — обратилась она ко всем присутствующим. — Спасибо, кстати, что помогла с работой, а то дел в последнее дело невпроворот, мы совсем не успеваем, — подает голос Карен и Тилли кивает впопад словам подруги. Энн тоже понимающе мотает головой. Краем глаза она отчетливо видела, как хмуро и зловеще смотрит на нее «Мистер Пугало». К его грозной ауре прибавлялось еще и то, что все это время он натачивал свой нож. Неясно, чем была вызвана у него такая реакция, но Энн точно не собиралась терпеть это, поэтому решила напасть первой: — Энн Чейз, — ядовито-дружелюбно произнесла девушка, протягивая ему руку. Мужчина даже бровью не повел, лишь продолжил пялиться. — Это Мика Белл. Просто не обращай на него внимания, он тот еще фрик, — язвительно подмечает Артур. — Ага, а ты тогда — простой пастушок, который думает, что Э… — поток возмущения вдруг отозвавшегося Мики был тут же перебит громогласным возгласом Хозии: — Только не начинайте опять, — и все стихли, как по команде, только не прекращали враждебно коситься друг на друга. Где-то за спиной послышался навязчивый запах спирта и усиливался он, видимо, по мере своего приближения. А потом на плечи легли чьи-то руки, и перед носом появилась прямоугольная стеклянная бутылка, на четверть заполненная темноватой мутной жидкостью. — Эбигейл, дорогая, составишь компанию? — хрипучий голос повис над ухом. Как она только не услышала шаги? Энн сразу же оборачивается. Глаза обоих шире чайных блюдец. Округу наполняет гулкий смех всех присутствовавших. — Ой, обознался… — не сбавляя задора, пролепетал пожилой мужчина. Большая кустистая борода делало его похожим на Санту-Клауса. Но с общего плана он выглядел, как типичный фермер, правда отпоенный до предела. — Энн Чейз, — не растерялась девушка и протянула ему свою руку. — Все зовут меня Дядюшкой. — Приятно познакомиться, — весело улыбнулась ему она. — Мне тоже. А знаете, что еще приятно? — все вокруг недоуменно молчали. — Отметить новое знакомство! — и смех вновь окатил лагерь. — Пойдем, милок, поможешь, — он пихнул Артура в плечо, после чего тот, снисходительно усмехаясь, удалился с Дядюшкой за стоящий неподалеку вагончик. За недолгое время его отсутствия Энн успела познакомиться с остальными: Пастором Свонсоном, Ленни Саммерсом и с подошедшими Чарльзом Смитом и Биллом Уильямсоном. Морган вернулся с двумя ящиками пива в руках. Выглядели они далеко не легкими, но мужчину это, видимо, даже не напрягло: он без единого звука расставил ящики на траве у костра, взял оттуда две бутылки и присел обратно к Энн. Поставив одну себе под ноги, Артур выудил нож и, придерживаясь за острие, откупорил крышку обратной стороной. Без слов он передал ее Энн и та с удовольствием приняла ее. После он открыл и свою. Прошумел первый тост, и девушка поспешила чокнуться с Артуром бутылками, чего он вовсе не ожидал. Его передернуло от неожиданности так, будто сейчас прозвучал не щелчок ударяющихся друг о друга бутылок, а щелчок взведенного предохранителя на ее новом револьвере. «Видимо, у них так не принято» — приняла для себя факт Энн. Пинта за пинтой, бутылка за бутылкой и все уже разговаривают о своем. Обстановку разрядил вдруг появившийся из ниоткуда мужчина. Лицо она его где-то уже точно видела, вот только где… — Привет, — обратил он на себя внимание Энн. — Хавьер Эскуэла. И тогда она поняла: это плакат за его голову висел на стене напротив лестницы. Ему точно стоило сбрить эти причудливые усы и бородку — запомнить по ним несложно. — Энн Чейз, — она протянула ему руку для рукопожатия, и он обхватил ее своими двумя, улыбаясь во все тридцать два. — Eres muy hermosa, Anne. [Ты очень красивая, Энн] — Es muy agradable oírlo. [Очень приятно это слышать.] — ¿Hablas español, niña? [Говоришь по-испански, малышка?] — No mucho, pero entiendo lo que dices. [Не очень, но прекрасно понимаю, что говоришь ты] — Quieres enseñar? [Хочешь, научу?] — Все, хватит, теперь точно no comprende [Не понимаю] — хохотала Энн под удивленные взгляды остальных. — От кого научилась? — Мой отец — мексиканец. Он научил меня основному, — переводя дух, поясняла она. — Говоря об этом, может, расскажешь о себе? — вернулась в разговор Карен, помахав над своей головой бутылкой пива, чтобы ее точно заметили. Энн вдруг как протрезвела и преисполнилась серьезностью. Недолго взвешивая аргументы «за» и «против», она все же согласилась. До этого она еще никогда и никому полностью не рассказывала свою историю — то люди были не те, то место, то время. Но, помнится, однажды один случайный попутчик сказал ей, что, возможной, станет легче, если она разделит свои тяжбы с кем-нибудь еще. И она решила попробовать. Обстановка и алкоголь в бутылке располагали. — Я родилась и жила на ранчо, мои родители были обычными фермерами: вечно ссорились друг с другом, работали не покладая рук, зарабатывали себе на жизнь хозяйством. По утрам я ходила в школу при церкви, вечером помогала родителям. В общем, жили худо, но стабильно, — она резко остановилась, как бы колеблясь: продолжать или нет. Но потом, сглотнув горечь, осевшую в горле, продолжила, но уже тише: — Кто-то пустил слух, что у нас, бедных фермеров, в дымоходе спрятаны слитки золотые. Об этом узнала местная банда головорезов. Они ворвались к нам на ранчо, перевернули все вверх дном, а когда ничего не нашли — застрелили мать, потом отца и спалили все до тла… — руки, державшие на половину полную бутылку, мелко дрожали, а сама Энн сжалась, желая раствориться в дыме затопленного костра. — Мне пришлось бежать. Кто-то сочувственно смотрел на Энн, кто-то — отрешенно в даль, а Пастор вдруг заговорил: — Это просто ужасно, Энн. Бог будь с тобой… Она подняла на него полный усмешки взгляд и, вымученно оскалившись, промолвила: — Бог давно покинул меня, раз я уже четырнадцать лет бегу без остановки и оборачиваюсь на каждый шорох. Четырнадцать лет засыпаю, не будучи уверенной, что проснусь на следующий день. Дикое желание смочить пересохшее от мучительных признаний горло заставляло ее пить чуть ли не залпом. Легче особо не стало, только появилось ощущение, будто зачесались все ее раны: душевные и физические. Очередная бутылка ложилась ей под ноги. Она знала, что Артур смотрит на нее встревоженно, но ничего не говорит, понимает. Ей хватило нескольких бутылок, чтобы не бояться опустить свою голову ему на плечо и устало прикрыть глаза. — Энн, ты сказала, что четырнадцать лет в бегах. Почему? — монотонно спросил ее Чарльз, присаживаясь у костра. — Сначала я убегала от той банды, которая все еще шла по моим следам, думая, что я забрала золото с собой. Потом я бежала от законников: есть было мне нечего и не на что, поэтому я начала воровать. Потом на меня повесили убийство сына шерифа и все его преступления. Теперь за мной гонятся все вместе взятые, охотники за головами и два детективных агентства, — не поднимая головы с плеча Моргана, умиротворенно вещала Энн, будто она рассказывала, что ела на завтрак. — Что, и даже Пинкертоны? — усмехается Чарльз. — О… Я эти рожи никогда не забуду, они мне в кошмарах снятся, — хмельно рассмеялась она. Выражение лица Смита стало изумленным, как и у всех остальных, кто их слушал. Видимо, ответ на вопрос он ждал только отрицательный. — И как ты до сих пор не попалась? — Впервые за многие годы задерживаюсь на одном месте так долго. Обычно я кочую, — Хавьер согласно закивал, как будто он по себе знает, каково это. — Предлагаю тост! — все воодушевленно запрокинули голову к верху, чтобы увидеть лицо говорящего. — За обведенных вокруг пальца Пинкертонов! Солнце медленно заходило за горизонт, уступая небо звездам. Ветер усилялся, будто хотел задуть костер. Звон древесной листвы и переклички опустошенных бутылок таяли в гомоне веселых, опьяневших голосов. Кто-то рассказывал, как грабил дилижанс, думая, что он инкассаторский, а оказался почтовый; кто-то болтал о том, как грабил денди в переулке, но ничего не поимел; кто-то описывал, как перестрелял в одиночку целый лагерь О’Дрисколлов. И Энн понимала, что это шайка типичных преступников, но ее это вовсе не пугало и не волновало. Она видит быт этих людей, видит, что они сострадательные и не безразличные, в конце концов, они спасли её жизнь, помогли безвозмездно. Ей не страшно, даже если они — последние головорезы в этом штате. Атмосфера здесь такая похожая на дом: где-то ругаются, где-то перекидываются в карты, где-то курят одну сигарету на двоих. Одним словом — настоящая семья. Хоть они и сидели посреди костра, окруженного толпой народа, оба чувствовали уединение. Может, потому что сидели они так близко, что их колени соприкасались, а, может, потому что они были единственными, кто сохранял тишину. — Не расскажешь, что за история с сыном шерифа? — тихо спрашивает Артур у девушки, которая все еще висела на его плече. — Это неприятная история, — безэмоционально отрезает она. — А я и не думал, что будет по-другому. Энн неохотно выпрямилась, отсаживаясь чуть поодаль от мужчины, чтобы видеть его глаза. Хотелось вернуться обратно в спасительный уют объятий, съёжиться и уменьшиться до микроскопических размеров, но также была какая-то потребность рассказать эту историю, будто если она откажется, Артур встанет, уйдет и больше они никогда не пересекутся. — Как-то попала я в Строберри, значит… — Энн поерзала в поиске наиболее удобного положения. — Зашла в бар… — рассказывала она это с такой интонацией, как дети рассказывали байки, держа у своего лица свечу в темноте. Но Морган не оценил шутку и лишь цокнул языком. — Ладно, короче. В тот день в город прибыл Клейтон Хилл — отпетый мошенник с большой дороги. По крайней мере, он сам закрепил за собой это имя. На самом же деле его звали Клейтон Линч, и жил он в Блэкуотере. Столкнулась я с ним случайно, было мне тогда двадцать два. Мы познакомились, влюбились в друг друга с первого взгляда, как я думала, — легкий флёр дежавю держался в этих словах. — Он обещал мне защиту и верность, а я слепо верила. Клейтон захотел ограбить банк в этом же городе. Он говорил, что когда мы получим деньги — уедем в закат на белоснежных пегасах, ну ты понял. Этот оболтус отправился в лагерь каких-то налётчиков, а я, почуяв неладное, ушла, пока он был в отъезде. Громилы те узнали в нем сына шерифа Линча и сразу смекнули, что он хотел их подставить, а ведь так и было. Они выбили из него всю дурь, и тогда он сдал меня. Потом, наконец, убили мерзавца и приволокли его труп аж в самый Блэкуотер. Оставили подарок, значит, на пороге у шерифа с подписью, мол «От мисс Чейз». А шериф Линч меня-то знал, нас как-то Клейтон познакомил, правда, я так и так не понравилась этому старому хрену. Он нанял по мою душу аж пять детективных агентств, представляешь? Правда, спустя год-другой трое поспешили закрыть дело. Остались лишь Пинки, а вторые… Да они давно уже плюнули на меня, вид только делают, что работают. А, ну и головорезов своих послал. До сих пор ищут, олухи. Благо я уже была далеко… — Кажется, я слышал про него… — Артур почесал затылок в мнимой надежде, что это поможет ему вспомнить. — Про Клейтона или про шерифа? — Про шерифа. — Его еще «Линчевателем» зовут. Из-за фамилии и не только, — Энн поднимала глаза в сумеречное небо, вспоминая отрывки из газет, в которых упоминалось, как Линч с катушек слетел после смерти сына, и как это помогло ему продвинуться по службе. Бросало в тошнотворную дрожь. — Да, точно. Ходили слухи о том, как он в прямом смысле утопил в грязи какого-то попрошайку прямо посреди улицы. Энн всегда была за справедливость и от созерцания такой халатности чинов свыше по отношению к Линчу ей становилось дурно. Несмотря на то, что она убивала только по мере необходимости, защищая свою или чужую жизнь, например, что и так происходило настолько нечасто, что можно пересчитать эти случаи по пальцам одной руки, Энн была готова без раздумий всадить три обоймы в лицо шерифу. — Когда мне было всего пару лет, умерла моя мать. В мои одиннадцать умер отец. В тринадцать меня приютил Датч. Я понимаю, каково это. Я тоже практически всю жизнь провел в бегах и по сей день провожу, — его взгляд вперся в землю под собственными ногами, голос стал хриплым и низким. — За что тебя разыскивают? — она вновь придвинулась к нему, плечо к плечу. — Я убивал людей, животных, — он уперся локтями в колени и стал вяло жестикулировать повиснувшими ладонями в такт своему рассказу. Энн скопировала его позу. — Я грабил дилижансы, корабли, поезда и даже банки… — девушка сочувственно погладила его по руке. — Я вообще удивлен, что ты все еще тут. Не боишься нас, мародёров? — Вы — хорошие люди, — твердо, без капельки сомнения утвердила она. — Может, они и хорошие, но вот я — точно нет. — Так думают другие или все-таки только ты? — она не видела его лица, но точно знала, что сейчас его брови плотно сдвинулись к переносице. — Не позволяй другим решать за тебя кем тебе быть. Морган приподнялся и заглянул в ее полные серьезности глаза. Он чувствует ее руку, а затем и ладонь, которую скрепляет со своей, смыкая пальцы в замок. Он поглаживает ее кисть своими пальцами, а она ощущает их шероховатость и тепло. Энн чувствует себя керосиновой лужей, в то время как он — горящая спичка. Щеки пылают не то от алкоголя, не то от смущения, живот до головокружения сильно стягивает диким желанием. Артур видит, как блестят ее глаза и думает, что у него самого, наверное, такие же. Он видит, как Энн потирает свое плечо свободной рукой — ветер усиливался. Тогда он снял с себя куртку и повесил ей на плечи, а она в свою очередь полусонно положила свою голову ему на плечо. Сквозь прикрытые веки Энн видит жадный взгляд Хавьера, но от того, насколько ей было удобно, она пропускала это через себя, лишь сильнее ютясь к Артуру, обнимая его за руку. Их ладони все еще соединены, и через них будто ток проходит. — Артур? — он склоняет к ней свою голову. — Ты любишь Мэри Линтон? В ее зрачках отражалось пламя костра, но даже через него он видел, насколько был затуманен ее взгляд. Артур был еще более менее трезв. Но такой вопрос напрочь выбивает из него любой отголосок принятого спирта. Она прочитала письмо. И что будет, если он скажет ей «да»? Она уйдет навсегда? А почему должна? Может, это вопрос из интереса? В любом случае, он этого не узнает. Сегодня он ездил к ней, чтобы раз и навсегда распрощаться. — Нет. И он божился, что видел на ее лице довольную улыбку. Так они и просидели еще какое-то время. Стрелка карманных часов не проглядывала сквозь отсвет ночного неба на стекле, но точно перевалила за девять. Артур слушал неутомимые рассказы друзей, стараясь не шелохнуться, чтобы не потревожить застывшую камнем Энн, которая двигалась только когда зевала, чтобы прикрыть рот рукой. Таз его онемел на твердом дубовом сидении, да и самого уже клонило в сон. — Пойдем, отведу тебя наверх, — вдруг поднялся Артур, отряхивая штаны. Энн невнятно угукнула. Он поднял ее на здоровую ногу. Девушка раскачивалась как лист по ветру, заваливаясь то в правый то в левый бок. — Идти можешь? — на всякий случай уточнил мужчина. — Мм-мххмх-мм… — казалось, она прилагала вселенские усилия, чтобы сказать что-то членораздельное, но изо рта выходило лишь сдавленное мычание. — Понятно… И тогда, тяжко вздохнув, он резко поднял ее на руки. Проходя мимо, он заметил голодные и злые глаза Эскуэлы, но прежде чем он начал об этом думать, его внимание вновь перевела на себя Энн, которая с силой стиснула его в вынужденных объятиях. Для него она не весила и фунта, так что он спокойно донес ее до кровати. Когда он усадил на нее девушку, она слегка пришла в сознание: стянула его куртку с плечей, положила ее у изножья на кровать и, придерживая подол, схватилась за пятку и носок одного своего ботинка, с усилием начала тянуть, чтобы снять, но выходило не очень. Артура это невыносимо смешило, но все-таки он решил остановить ее сизифовы усилия: встал на одно колено и поочередно снял с нее обувь. И когда он начал подниматься обратно на ноги, Энн уже рывком стянула с себя платье. Он ожидал, что сейчас увидит невинное оголенное тело, уже готов был развернуться в обратную сторону на сто восемьдесят, как вдруг застиг насплошь замотанную бинтами Энн. Лицо его перекосилось от гнева и ужаса, он сам как будто прочувствовал всю ее боль на себе. А девушка как ни в чем не бывало залезла на постель. Артур спешит укрыть ее единственным, что попалось под руку — своей же курткой. Он разворачивается, но не успевает и шага в сторону сделать, как за рукав его что-то тянет обратно, еле слышно сипя: — Останься. И он послушно садится к ней на кровать, берет ее маленькую ладошку в свои огромные и подносит к своим губам, невесомо касаясь ими нежной кожи. Около четверти часа он и сидел подле Энн, пока она совсем не заснула, а потом осторожно отпустил ее руку и, на последок обернувшись, вышел из комнаты.