Птичьи голоса

В городе, когда ты идёшь один по безлюдной улице на рассвете, в то время, когда все дома спят, ещё не вышли на работу дворники и не слышно машин, город кажется вымершим. Как после апокалипсиса. Будто ты последний человек на Земле. Волнующее и пугающее чувство. Но всё равно спокоен. Ты-то знаешь, что не один здесь. Знаешь, что в этих домах спят люди, что сейчас мимо пройдёт загулявший прохожий или проедет одинокая машинёшка, и всё снова будет как прежде. Но в тот момент, пока этого не произошло, ты один в этом мире, и тебе нравится это чувство, именно тем, что это только иллюзия, и на самом деле мир в порядке, а ты в безопасности, среди людей. Но когда ты приходишь в лес, ты никогда не один. Вокруг тебя на километры может не быть ни одной человеческой души, даже заплутавшего грибника или беглого зека. Никого, кроме деревьев и лесного зверья. Ты совершенно точно один в этой лесной чаще, потому что всего пару минут назад кричал и звал на помощь, а тебе в ответ не откликнулось даже собственное эхо. И вот там, в этой тёмной чаще появляется это навязчивое ощущение, что рядом кто-то есть. Кто-то, кто слышал твой зов, но почему-то не откликнулся. Он пришёл через бурьян, не шелохнув ни единым листочком, не хрустнув ни одной веткой и теперь смотрит на тебя. Жадно разглядывает зачем-то, и ты чувствуешь загривком его обжигающий взгляд. И ты понимаешь, что этот кто-то сейчас выйдет из-за дерева или вон той коряги. Кто-то, кого бы ты не захотел увидеть. Саша до сих пор боялся леса. Боялся уходить далеко от деревни, даже в компании начиная чувствовать дурноту и навязчивый склизкий привкус речной рыбы на языке. Но сейчас оставаться во дворе гостеприимного деда, не было сил. Заросшая подорожником тропинка привела Сашу к берегу реки. Там было тихо и прохладно под огромными, свисающими в воду плетями ив. Даже камыш шуршал едва слышно. Вода ползла медленно, а у берега в запрудах и вовсе стояла заросшей зелёной ряской. Саша решил здесь задержаться. Переждать, пока страсти между мажором и Настей не улягутся. А к ночи всё равно придётся идти назад. Потому что среди людей, даже тех, что тебе ненавистны, всё равно безопасней. Когда Женёк унял телесный голод, и отправился утолять голод душевный, Саша думал, что всё наладится. Никто не будет болеть от укусов. Найдётся Наташа и приедет автобус, который увезёт их отсюда. Прилетит вдруг волшебник в голубом вертолёте… После этого на самом деле больше никто не болел. Неполной поллитровки микса из Сашиной и Кирилловой крови Женьку должно было хватить дня на три. — Я ж не буду скакать по деревьям или калечиться. Да и долго хранить её негде, — пояснил вампир, и после этого ушёл в монастырь, велев, хотя бы неделю без причины не беспокоить его. Но с уходом Женька всё стало только хуже. Началось с того, что они упустили автобус. Журналист как раз повёл их в очередную заброшку, про которую совсем запамятовал, а вспомнил только сегодня утром. И вот в ней-то совершенно точно неизвестный злодей мог бы удерживать Наташу. Как раз, когда они выбрались из душного подвала наверх, уставшие как сволочи, Саша услышал рокот мотора. А потом и все остальные увидели, как по главной улочке, как ни в чём не бывало, тарахча и брызгая грязью из-под колёс, проехал самый редкий зверь в этих краях — автобус. Пока они бежали за чёртовым пазиком — почти братом близнецом того, перевернувшегося, — через всю деревню, крича и всеми силами пытаясь привлечь к себе внимание, тот скрылся на лесной дороге, даже не притормозив. — Теперь вам снова неделю ждать, или сколько там. Жопа, — озвучил и без того очевидное Кольцов. — Ну, зато теперь точно найдём вашу Наташу. Я вспомнил… — Да пошла она! — отмахнулся Кирилл, теряя остатки терпения. — Пошла она нахуй! И ты туда же иди! Журналист, блядь. Жопу свою найти не можешь. — А ты не охуел, малой? Сам за мной таскался, как привязанный, чтобы я вам с поисками этими дурацкими помогал, и я же виноватый. Заебись, ваще! — Да ты специально нас именно сегодня в какую-то жопу завёл! Ты знал, что будет автобус! — Вот это предъявы, — оскорблено одёрнул красную жилетку Кольцов. — А я типа должен знать расписание автобусов! — Ты живёшь в этой ёбаной деревне! — И чо? У меня гелик! Мне ваще эти автобусы до пизды. Сам-то в Питере хоть раз, хоть в одной маршрутке ездил? Вот! Физиономия Кирилла переливалась сложными гаммами эмоций. Он уже не знал, что сказать, и как будто хотел врезать, но не решался, а возмущение всё не находило выхода. — Продай свой гелик, — выпалил он, зацепившись за спасительную идею. — Чо? — Машину свою продай, — Кирилл достал кислотно-зелёное портмоне и выгреб все деньги. — Тут всё что есть. Рубли, евро… Больше, чем эта колымага стоит. — Не могу, — Кольцов отодвинул от себя цветистый веер банкнот. — Мало? Я могу через телефон перекинуть… а! Тут же не ловит, но… — Да не в этом дело. Просто не могу. Мне этот гелик Сам, — журналист значительно поднял палец и махнул им куда-то в сторону реки. — Подарил. Понимаешь? Кирилл хотел сесть на гелик и свалить из Топей куда подальше, остальное не имело смысла. И Саша как никто его понимал, но даже он осознавал, что журналист не расстанется со своей колымагой. — Ну, чо разнюнился, мажорчик? Иди, слёзки своими купюрками подотри, — ещё больше развеселился Макс, похлопал мажора его по плечу и ушёл, — бывайте, девчата! И как будто этого было мало, сегодня мажор поругался ещё и с Настей. — Отвали, щелкунчик, — со смехом послала его девушка на очередной подкат. — Иди к Арине своей. Я теперь с Сашкой встречаюсь. Он в отличие от тебя за своим языком следит. Настя прильнула к сидевшему на крыльце Саше и обвила шею руками. — Смотри, какой кудрявенький. А какие губки. М-м… Саша неловко вывернулся из её объятий и сбежал со двора, подальше от чужой ссоры. Самое гнусное заключалось в том, что Настя не первый раз к нему так прижималась. Той же ночь, когда Женёк остался в монастыре, она подлезла к Саше и оплела руками и ногами. Жарко целовала, тёрлась и ощупывала его между ног. Саша не мешал ей, когда добившись своего, она оседлала его и начала ритмично двигать бёдрами. Сам процесс был знаком и физически приятен, но не отменял того факта, что им пользовались. Больше всего он боялся, что Настя в пылу страсти ласково позовёт его по имени голосом Кикиморы. Но она ничего не говорила, только стонала хрипло и поцеловала на прощание в щёку. И следующей ночью она снова двигалась на нём, и так же молча сползла на свою постель и отвернулась, будто и не было ничего. Даже, если это и была Кикимора, себя она не раскрыла, а Саша не стал спрашивать и был даже чуточку благодарен ей за это. Пусть лучше эта крохотная иллюзия нормальности, чем завывающий плач обиженной нечисти и бегство по лесу от дикого зверья. Уходя, краем глаза Саша успел заметить, как Кирилл попытался ухватить Настю, но та вывернула ему руку и отвесила пинка, как сопливому мальчишке. Вид, грохнувшегося в бурьян мажора совсем немного насмешил. Вряд ли это его успокоило, но Саша не стал досматривать. Он расположился под ветвями раскидистой ивы и закурил, прикрыв глаза и наслаждаясь тишиной. Это не лес. Только берег реки. Деревня была совсем рядом, заберись на пригорок и перейди через небольшой пустырь, заросший болиголовом и вот он первый же покосившийся забор и отупевшие от своей работы старухи. Люди были рядом, но сейчас видеть никого из них совсем не хотелось. Саша успел сделать всего пару затяжек, когда услышал приближающиеся шаги, а в следующий момент на соседний корень рядом с ним бухнулся Кирилл. — Сука. Эти тёлки совсем охуели, — процедил он, и со злостью глянув на Сашу, потребовал: — Дай закурить. Запас табака уже подходил к концу, и тратить остатки роскоши на мажора казалось расточительством, но Саша всё равно открыл перед ним портсигар. Хоть зажигалка у него была своя. Саша и без объяснений знал, из-за чего так бесился Кирилл. Откуда-то мажор узнал, что в деревне есть одно место, где ловит связь. Журналист ему показывать эту точку, злопамятно отказался, и тогда Кирилл решил попытать счастья с его женой. Попытал так, что Кольцов, застал обоих в процессе и просто выгнал мажора, отвесив на прощание подзатыльник. Самым странным во всей этой истории Саше показалось то, что Кирилл отделался так легко. Саша, имея весьма печальный опыт в подобных делах, однажды чуть зубов не лишился, а тут всего-то подзатыльник. Будто Кирилл не к чужой жене в шортики залез, а кабачок пытался утащить, который и не жалко вовсе. Да и Настя порвала с Кириллом вовсе не из-за Арины. Как будто местная Лолита Мценского уезда всем была по боку, но соваться к ней, отчего-то не приветствовалось. — Что за дрянь ты куришь? — закашлялся Кирилл, с омерзением разглядывая самокрутку, но продолжая курить. — Опилки из ядерного реактора? Нет, погоди, грязь из-под ногтей? В последний раз такое курил в КПЗ. Какой-то стрёмный зек угостил. Я не рискнул отказаться… Ты сидел? Саша отрицательно мотнул головой. — Ну да, — хмыкнул Кирилл своим мыслям. Какое-то время они смолили молча. Саша надеялся, что докурив, мажор уйдёт, но тот попросил ещё папиросу, и, откинувшись спиной на дерево, стал задумчиво разглядывать Сашу. — Что она в тебе нашла? Ну, патлатый. Ну, губёхи и вправду ничего такие. Но ты же не по девочкам. Вопросительно изогнув бровь, Саша уставился на Кирилла. Пожалуй, первый и последний раз в «не такой» ориентации его подозревали на первом курсе консерватории. Пока девчонки не начали из-за него чуть ли не дуэли устраивать, а он был и рад бешеному вниманию. — Я когда тебя в первый раз увидел, сразу подумал, что ты из этих. А чо, нет? Саша отвернулся, раздражённо покачав головой. — Странно. А чего ж ты тогда ночью со студентиком сосался? Или один раз не водолаз? То, что Саша целовал Женю, не значило, что он хотел с ним чего-то большего. Это вообще ничего не значило. Саша никогда не был с парнем, и даже если бы когда-нибудь на самом деле решился на подобный эксперимент, то вряд ли выбрал бы для первого опыта вампира и уж тем более какого-то мажора. — Да не ссы. Я не гомофоб, — Кирилл положил ладонь в золотых перстнях Саше на плечо и чуть сжал. — У меня самого были парни… Кого у меня только не было. Сам понимаешь, чего только на тусе под марками не случалось. А губки у тебя и вправду… Саша попытался отстраниться, но мажор довольно жёстко удержал его за плечо. — Ты куда? Посиди ещё со мной. Умеешь ты укромные места выбирать… Настюху здесь поджидал или Женька? Хотя, знаешь, мне похуй на них. Я таких, как ты никогда не видел. Тоненький, глазастый. Прямо ангел. «Я думал, он — ангел небесный, а он — говна кусок», — пронеслось в голове, и Сашу поморщился, как от зубной боли. — Ну, давай, еврейчик, — продолжал Кирилл. — Расслабься. Чего весь сжался. Я же не насиловать тебя буду. На губки твои хочу за делом посмотреть, — почти нежно шептал он, зарываясь носом в кудри за ухом. — Я по ласке хочу. Понимаешь? А потом я тебя приласкаю. Резинки есть, всё безопасно. Те понравится. Будешь стонать в голос… Говоря всё это, Кирилл не пытался его раздеть или подмять под себя, но в любой момент мог зайти дальше. Пока он надеялся уговорить, но своими словами вызывал у Саши только отвращение. Прежде всего, к самому себе. Почти так же Саша уговаривал Ленку, молоденькую танцовщицу из кордебалета, провести с ним несколько ночей, после которых она залетела и тихо, без скандала уволилась из театра. Она ведь даже никакой компенсации с него не потребовала потом, не просила денег на ребёнка. Он даже не особенно и хотел её тогда. Возбуждение было. Был какой-то мальчишеский азарт. Как будто подкладывал кнопку на стул вредной училке, а не играл чужой жизнью. Мажор не собирался его подставить, но вполне открыто хотел воспользоваться. Как Настя прошлой ночью. Все намерения читались, как открытая книга для негодяя. Саша отодвинулся от него, открывая страницу в блокноте, на которой большими буквами было написано — «НЕТ». Но Кирилл даже не взглянул в его сторону, склонившись к шее. Язык мокро мазнул по коже. Саша содрогнулся от омерзения, резко отталкивая от себя Кирилла, и почти побежал прочь. — Эй! Чо, целку-то включил? — со смехом крикнул ему вдогонку Кирилл, и не думая отставать. — Или деньги вперёд? Эй! Ха-ха! Постой, я заплачу! Сколько? Какой прайс? Сколько за отсос берёшь, шлюхан провинциальный? Блокнотик полистай, если забыл. Там наверняка записано. «Лишила бы Кикимора тебя голоса, чтобы не слышать больше всего этого», — со злостью подумал Саша, перешагивая через валежник, и только сейчас замечая, что где-то свернул не туда. Извилистая тропинка подорожника привела его не в деревню. Саша остановился, пытаясь понять, как очутился в лесу. — Ну, кого ты отмазываешься? Кирилл его догнал и прижал к первому попавшемуся дереву. Он всё ещё улыбался и выглядел скорее как безобидный весельчак, чем парень собиравшийся взять его силой.  — Передо мной-то цену набивать не надо. Я и так вижу, сколько ты стоишь. Наверное, в этот момент мажор не так уж и хотел Сашу. Ему просто претила сама мысль, что хоть кто-то посмел ему отказать. С Настей отыграться не вышло, и он нашёл себе другую жертву. Саша мог дать ему под дых прямо сейчас. Мажор был совсем немного ниже его, и не особенно атлетичным. Совсем недавно ему отвесила пинка девчонка. Кирилл брал скорее наглостью, чем не силой. Наверное, с пелёнок чувствовал себя хозяином жизни. Лучше других. Пусть. Главное, что сейчас он здесь не один. Одному в лес было нельзя. Саша даже хотел предложить вернуться в деревню и сделать это там, но блокнот завернулся на спину и дотянуться до него не получилось. Кирилл больше не уговаривал, не насмехался. Только довольно мурлыкал, пока нетерпеливо возился с застёжкой его ремня. Саша не мешал ему, безучастно разглядывая растрепавшиеся пергидрольные патлы, золотые цацки и крошечные татуировки на щеке и ключице. На него навалилась какая-то чудовищная усталость и равнодушие. Как будто Кирилл не собирался взять его против воли. Как будто ему совершенно ничего не грозило и даже стало любопытно, как далеко успеет зайти мажор, прежде чем… — Чего уставился? — хмыкнул он, поймав Сашин равнодушный взгляд. — Я же… Кирилл не договорил, а похабная улыбка медленно сползла с его лица, когда он увидел, что-то за тем деревом, к которому прижимал Сашу. Послышался треск сгибаемых ветвей и шелест листвы. Выронив наконец-то расстёгнутую пряжку ремня, Кирилл попятился, не отводя расширенных от ужаса глаз на то, что так его напугало. Саша хотел оглянуться, чтобы посмотреть, но в лицо тут же мелким сором и листьями ударил ветер, заставляя зажмуриться. — Чего уставился? — почти над ухом у Саши вкрадчиво повторил вопрос уже другой голос — Кикиморы. Услышав его, Саша уже сам не торопился оглядываться, смотря на свои дрожащие, как у паралитика руки. — Что это за ебота? По бокам от Саши из-за плеч вытянулись две корявые ветки-руки. Мажор истошно заорал и бросился наутёк. Саша сполз на землю, цепляясь одеждой за клейкую смолу. На плечо шлёпнулся завернувшийся блокнот, напугав ещё больше. Открывать глаза было страшно. Он был уверен, что Кикимора пришла за ним, а не погналась за мажором. Треск ветвей и шелест медленно утихали. Лес молчал. На тропинке перед деревом стоял дед Елисеич, с корзинкой рыжиков в руке и хмуро смотрел на Сашу. Опомнившись, тот всё ещё тяжёлыми от страха руками натянул спавшие на колени штаны и застегнулся. — Это этот, с зубами наружу, тебя? — мрачно спросил старик. Саша опустил глаза, отрицательно мотнув головой. — Он сейчас мимо меня пробежал. Глаза выпучил, как лешака увидал. Дед почти угадал, но ничего объяснять не хотелось. И то, что его застали в таком виде, угнетало Сашу ещё больше. Било по самолюбию, от которого остались крошки. Кое-как поднявшись на ватных ногах, Саша встал и поплёлся обратно в деревню, стараясь не обращать внимания на бредущего рядом деда. Единственное, что его совсем немного смутило в образе грибника, так это висящая на плече двустволка. Хотя, зная лес, он бы тоже не совался туда безоружным. Вечером Кирилл не вернулся, но из-за его исчезновения отчего-то никто не расстроился. *** На следующий день Саша отправился в монастырь. По правде стоило это сделать ещё вчера. Возможно, тогда удалось бы избежать многих неприятных сцен. И не только из-за них. Тревога не проходила прежде всего за самого Женька. Что-то было неспокойно за него. К тому же Саша не собирался никому мешать. Он только посмотрит, убедиться, что с вампиром всё в порядке и пойдёт назад. Саша пришёл ещё до утренней службы, пока в церкви никого не было, кроме Женька и ещё одного молодого попа. Женёк почему-то был в монашеском одеянии, разве что без скуфьи. Сашу он не встречал, занятый своей работой, — чистил скребком от свечного воска кандило и без остановки что-то бормотал. Заметив Сашу, он утёр пот с бледного лба и улыбнулся, обнажив мертвенно посеревшие дёсны вокруг проступивших клыков. — Привет, — поздоровался он, тут же отвернувшись, чтобы не смотреть на Сашу. — Рад видеть, только… Извини, я тут занят немного. «Ты плохо выглядишь», — написал Саша, подставив блокнот к самым глазам. — Это ничего. Нормально. Просто я бросил пить кровь, — чуть осипшим голосом объяснил он своё измождённое состояние. — Теперь только вода. Это самое тяжёлое. Теперь нужно перестроиться. Не думать об этом. Но так сложно — капец. Я молюсь всё время. Вон перед той иконой, — махнул он в сторону двух чёрных провалов на фоне золотого фигурного оклада. — Она тут самая чудотворная. Отец Дионисий очень помогает. Говорит, скоро я снова стану человеком. Саше так не казалось. Женёк больше напоминал высохшего покойника. Его руки дрожали и едва держали скребок. Под глазами залегли чёрные синяки, и он часто облизывал потрескавшиеся губы, голодно поглядывая на Сашу, но тут же отворачивался. «Пойдём домой», — написал он, но Женёк даже не стал читать, отодвинул руку с блокнотом. — Прости, ты только отвлекаешь, Саш. Уходи, а то всё испортишь. Я уже почти… Саша не мог оставить его здесь. Женёк походил на тех бедолаг с курса реабилитации, который посещал Саша, когда лишился голоса. Сначала они дрожащим голосом уверяли, что идут на поправку, а потом их находили мёртвыми. «Прости», — подумал Саша, прижав к себе Женю, и поцеловал, чувствуя языком укол острого клыка. Не так и больно после рыболовных крючков. Голова закружилась, как у пьяного. Женя пил его кровь, и Саша чувствовала даже через одежду, как тот становился теплее. Сколько он там успел выпить? Едва ли больше пары глотков, но Саша ещё не успел потерять сознания, когда их заметил священник. — Вон отсюда, — холодно и зло потребовал он. — Оба. Женёк оттолкнул Сашу, с ужасом утирая с губ кровь. — Батюшка, но я же… Этого больше не повторится! Позвольте мне… — Поди прочь. Увидел бы кто из прихожан, и вся репутация в задницу. — Но я же… — Ты не слышал? Проваливай, пока я отцу Дионисию не доложил. Ты свой шанс просрал. Скажи спасибо своему парню. — Да не парень он мне! — Ну-ну. Скоро служба начнётся. Пиздуйте, — глядя Женьку в глаза, поп нагнулся к кандилу, чтобы прикурить сигарету. У Саши всё двоилось перед глазами. Священник то был в рясе, то почему-то оказывался в мирском, без бороды ещё более молодым, почти мальчишкой, в наброшенном на плечи медицинском халате и белой шапочке вместо скуфьи. Он не был равнодушным, он злорадствовал и почти смеялся, наблюдая за Женьком и его горем, продолжая кричать ему, чтобы тот проваливал. Чтобы не упасть, Саша ухватился рукой за Женю и потянул его к выходу. — Это из-за тебя всё! — закричал он уже на улице. — Я думал ты друг мне! Я мог стать человеком! Понимаешь? Впервые в жизни, я мог не налажать! Сделать всё правильно, чтобы… Я мог вернуться обратно к семье! Маму увидеть! Понимаешь? А ты… Непослушными руками Саша развернул блокнот, чтобы всё объяснить. Что храм не помог бы Женьку, а скорее всего иссушил бы до смерти. Что он скорее потерял бы себя, чем излечился. Да и не болен Женя вовсе. Он и так больше человек, чем любой в этих Топях. Женёк не стал его ждать. На попытку удержать его, он вызверился, демонстрируя вампирский оскал, и не человечески быстро скрылся в лесу. Только ветки качнулись. *** Из-за укуса Сашу всё ещё мутило. Пошатываясь, он шёл по дороге, прочь, подальше от Топей, но совершенно не помнил, в какой момент оказался в лесу. В глазах двоилось и темнело. Хотелось лечь и уснуть, но засыпать в лесу даже днём было страшно. Под ногами путался подлесок, ветки хлестали по лицу. Саша крутился, пытаясь найти дорогу обратно или хотя бы понять, где он оказался, но его окружали только деревья. Уже отчаявшись, он набрал в лёгкие воздух, но вместо крика о помощи, закашлялся и упал на колени, держась за горло. Женя был прав. Он всё испортил. Нужно было как-то иначе увести его оттуда, уговорить, объяснить. Где он теперь? Вдруг накинется на кого от отчаянной злобы? Потом ещё больше мучиться будет… — Сашенька, — ласково прошептала за спиной Кикимора. Плечи сжало корявыми сучьями, когда он дёрнулся. — Вот и свиделись, соловушка. Саша вцепился пальцами в собственные волосы, боясь оглядываться на то, что стояло у него за спиной в облике совсем не человека. — Теперь ты мой. Мо-ой, Сашенька. «Нет!» — мысленно взвыл он. Почему Шишимора его не отпускала? У него больше не было голоса, за который она его полюбила и сама же отобрала. У него больше ничего не было. — Некуда теперь бежать, Сашенька, — заливисто рассмеялась она, читая мысли, как его блокнот. — Никого у тебя больше нет. Ничто больше не держит. Мой ты в посмертии, — прошептали на ухо ласково, обдав запахом смолы. Саша снова вздрогнул, незряче дотрагиваясь до руки Кикиморы, чувствуя как чуть влажные от мха ветви сплетаются с его пальцами. «Это неправда». — Правда. Между жизнью и смертью висишь. Качаешься в петле, как мёртвая птичка. Мне ведомо… Саша всхлипнул, зажав рот ладонью, понимая, что плачет. Пальцы ветвей зарылись в волосы на затылке, за шиворот посыпались хвоинки и сухая кора. Сильнее запахло смолой. Как в сосновом гробу. «Пожалуйста, отпусти меня. Я не могу быть с тобой. Я не люблю тебя». — Ты никого не любишь, Сашенька, — заливисто рассмеялась Кикимора. «Федя». — Ты бросил его в болоте, а теперь сам топнешь. Заблудшей душонке нужен хозяин. Моим будешь, Сашенька. И в этот момент Саша понял, что на самом деле умер. Только не в аварии, когда автобус перевернулся, а намного, намного раньше. В доме негостеприимной Вики, в петле. На самом деле повис, как мёртвая ласточка. — Мой, — повторила Кикимора. «Нет», — упрямо упирался он. Ветви всё больше оплетали плечи и корпус, заставляя клониться назад. Саша проваливался куда-то сквозь сплетённые корни. «Не надо. Мне страшно». — Это не страшно, — прошептала Шишимора, крепче оплетая корнями, утягивая всё глубже под землю. Небо над головой совсем пропало. Саша завыл и зажмурился от страха, проваливаясь всё глубже сквозь землю в хрупкие тлеющие кости и гнилые доски. На лицо сыпалась земля, черви копошились в волосах, он был сжат со всех сторон твёрдыми комьями земли. Его колотило в подземной ловушке, когда корни выдернули его вниз, сбрасывая сразу под воду. Из лёгких вышибло остатки воздуха, пузырями унося на поверхность, а перед глазами промелькнул рыбий хвост и скрылся за зеленью водорослей. Сверху мутный свет перекрыла тень лодки, от которой под воду сорвался мотор, поднимая тучу ила. Он снова не успел ничего сделать. Сильное течение тут же подхватило Сашу, унося дальше, не давая вмешаться и выбросило дальше на берег. Отплёвываясь от воды, Саша выбрался на сушу, не понимая, что происходит, когда с покатого берега в воду кубарем скатился он сам. На шее болтался медвежий клык. Дикие перепуганные глаза метались, ничего не видя перед собой. Саша хотел крикнуть ему, чтобы вернулся, но немота не позволила, и было уже поздно. — Смотри! — велела ему Кикимора, но Саша и так знал, насколько жалко выглядит со стороны, в самом центре бушующего нереста. «Впервые в жизни я мог не налажать», — вспомнились слова Женька. Может быть и у него есть шанс исправить всё. Песок под ладонями не казалась призрачным. Он мог хотя бы попытаться. Ноги подгибались от страха не успеть, стали непривычно тяжёлыми, как во сне, утопали с каждым шагом, будто его снова затягивало под землю. Саша упрямо бежал обратно, пытаясь найти топь, в которую угодил Федя. Кулик был всё ещё там, глотая болотную воду. Как и в прошлый раз на глаза отчаянно не попадалось ни одной хоть немного крепкой для этого ветки. Саша упал на живот, вытянулся весь, хватая Кулика за мокрую от тины руку, и потащил на себя. Сил не хватало. Кулик тянул его за собой. Ноги соскальзывали в трясину, и Саша уже тонул сам, когда над его головой нависла тень. Он поднял голову, видя мертвеца — Савелия Никитича. Он стоял на болоте, как на земле и презрительно смотрел на Сашу. — Поздно спохватился, певун. Без тебя обойдётся. Он вернул оберег внуку, и вытаскивать его сразу стало как будто легче. Федя сам легко выбирался на твёрдую землю, когда уже Саша стал утопать, оказавшись слишком далеко от твёрдой земли. Тело проваливалось, будто его карманы набили камнями. — Сашка! — крикнул Кулик, пытаясь дотянуться, а тот не мог даже протянуть ему руку. Савелий Никитич оттащил за шиворот своего внука подальше от болота, повторяя, что Саша уже мертвец. Шишимора снова утягивала его вниз, под воду, ил и камни, протаскивая сквозь старые могилы и сплетения корней. Саша снова задыхался и хотел выть от невозможности хоть что-то сказать напоследок. Перед глазами снова смешались сон и явь. Очнулся он снова в Топях, лёжа на деревянных мостках. Мимо проплыл венок из полевых цветов с размокшим в воде угощением для умерших. Саша узнал это место, потому что они были здесь вместе с Женьком, когда искали Наташу. Женёк говорил, что видел здесь русалку. — Какой хорошенький, — хихикнула одна из них, коснувшись Сашиной щеки. — Оставь, — остерегла её подруга. — Бедовый он. Когда Саша добрался до дома, Настя вместе с дедом Елисеичем ужинали. Старик, молча поставил ещё одну тарелку с жареными рыжиками. Саша заторможено сел за стол и взялся за ложку, разглядывая её так, будто никогда в жизни не видел ложек. А была ли она на самом деле? А эта деревня? — Ну как там Женёк в монастыре? — спросила Настя. — Ещё не постригся в монахи? Женёк. Студентик. Вампирёныш, который хотел стать человеком. Значит, домой он не возвращался, — отстранённо догадался Саша. — А что это у тебя на шее? — заметил старик. — На блокнот выменял? На шнурке вместо измятого блокнота и ручки и впрямь болталась зелёная еловая шишка. *** Ночью Саша проснулся от очередного кошмара. Сердце колотило. На секунду почудилось, что вернулся Женёк, но заметил только уходящую на улицу Настю. Наверное, по нужде. Саша перевернулся на бок, но сон не шёл и он тоже решил выйти, покурить. Оставалось все две папиросы. Кутаясь в одеяло, Саша смолил, пытаясь разглядеть в темноте звёзды. Странно, но на ясном небе ни одной не было видно. Только вдалеке, несмотря на тёмную ночь, всё ещё слабо светились розовым облака. Ночь была тиха. Всё вокруг до сих пор казалось ненастоящим, и Саша не мог понять, что ему с этим делать. За забором, утробно рокоча мотором, проехала большая чёрная машина. Не побитый гелик. Эта лоснилась полировкой даже в темноте. Когда машина проехала, зажёгся уличный фонарь. Саша выглянул за ограду, чтобы убедиться. Пустые улицы деревни одна за другой тускло освещалась жёлтыми огнями, хотя выглядело это отчего-то зловеще. Настя всё не возвращалась, но дольше стоять Саша не стал, и, затушив окурок, вернулся домой. Возможно, что ещё, будучи на ходу он и уснул, потому что в доме горел свет, а дед сидел за обеденным столом и как ни в чём ни бывало чистил картошку. — Садись, подсоби, — велел старик. — Завтра с утра некогда будет кашеварить, так хоть сейчас сготовлю. Саша хмуро посмотрел на деда, всё ещё не видя смысла в полуночных приготовлениях. Он вообще перестал видеть смысл хоть в чём-то в этом проклятом месте. — Хозяин приезжает. Не до еды завтра будет. Прошлый-то охотиться очень любил. И рыбалку. Края тут заповедные… А новый не таков. Ему сами приходят на поклон. Саша взял нож и картофелину, хотя занятие это никогда не любил и не особенно умел, срезая слишком много от кожицы. Гораздо больше ему хотелось расспросить о внезапном Хозяине, но написать свой вопрос было не на чем. — Чего молчишь-то? Как заселился, ни слова не проронил. Секрет хранишь, али обет какой дал? Саша привычно мотнул головой, говоря «нет». В тот же момент нож соскользнул, впиваясь в ладонь. Саша прижал основание большого пальца к губам, чтобы унять кровь и затравлено посмотрел на старика. — Вон, наливка на столе стоит. Прижги. Худа не будет. Саша отложил испачканную в крови картофелину и неловко облил ладонь из небольшой бутылки. Рану обожгло и это почему-то успокаивало. Немного давало почувствовать себя живым. Он сделал несколько так же обжигающих глотков, снова чувствуя в горле сладкое жжение крепкого напитка. — А теперь говори, — спокойно продолжал дед. — Никто тебя за глотку не держит. Зачем приехал сюда? — За чудом. Собственный голос казался хрустально звонким и незнакомым, так давно он его не слышал. — Сюда все за чудом едут в монастырь этот, будь он неладен. Тебе там что понадобилось? — продолжал своё дознание старик, ловко очищая одну картофелину за другой. — Голос хотел вернуть. — Ну, вернул ты, и что? Что дальше-то? Саша растерянно пожал плечами. — Домой вернусь. В театре петь буду. — Уверен? — дед поднял светлые глаза от своего занятия и требовательно посмотрел на Сашу. — С тех пор, как оказался здесь, я уже ни в чём не уверен. А как вы это сделали? — Что? — Голос вернули. — Я? Я ничего не делал. Ты же сам знаешь. Саша потерянно кивнул. Вспомнился сон, где ему явилась Кикимора. А был ли он сном? — Чего смурной из монастыря вернулся? С дружком что? Вопрос резанул по ушам какой-то двусмысленностью. — Он не дружок мне. — Поругались? — Я пытался ему помочь, но сделал только хуже. — Хуже ли? Саша кивнул. — Эка невидаль. Дружку не угодил. Не предал же. — А если предал? — спросил Саша, думая уже не о Женьке. — Плохо, что предал. А хочешь-то теперь чего? Прощением отделаться? Саша не ответил, снова вспоминая, как они бежали с заимки, и как Федя угодил в трясину. Спасительная логика до сих пор подсказывала, что если бы он остался с Куликом, то оба угодили бы в лапы Лешего или Кикиморы, но мерзенький голосок при этом напоминал, что на нём был оберег Кулика, тот самый, что защитил его от мороков и самого хозяина леса. Саше ничего не грозило, и если бы он так не трясся за свою шкуру и хорошенько поискал палку покрепче, у него бы всё получилось. Они бы ушли вместе, а голос… — Не знаю. Просто хочу, чтобы он был жив. — Женёк? — И он тоже. — Тогда не повезло тебе, — фыркнул дед. — Здесь второго шанса никому не дают. — Что это за место такое, а? — тоскливо спросил Саша. — Люди пропадают. Нечисть в лесу всякая бродит… — Топи, — дед дочистил последнюю картофелину, и понёс полную тарелку к мойке, чтобы промыть. Саша стал сгребать в ведро картофельные очистки, думая, что ничего больше старик ему не ответит. Тот промыл картофель и ссыпал в кастрюлю. Саша убрал ведро к стене и собирался отнести грязную посуду в раковину, когда старик заговорил снова. — Я в своё время тоже не сразу понял. Это ведь западня. Сюда попадают люди-карикатуры. Уже и не люди. Одни функции от них остались. Всё зацикленные на своих мелких страстишках. Слабые сразу складывают головы. Те, кто поизворотливей, ещё барахтаются какое-то время, чтобы в итоге сгинуть точно так же. Мент, журналист, доктор… Ты хоть имена их помнишь? Вот то-то и оно. Твои друзья такие же. Царь-царевич, король-королевич, сапожник-портной… Кто ты будешь таков, Саша? Немой певец? Бабник? Друг, предавший своего друга? Саша не ответил, слушая голос, который показался ему смутно знакомым. Он когда-то слышал эти интонации, но никак не мог вспомнить. Как будто в последний раз говорил с этим человеком сто лет назад. — А вы? — спросил Саша. — Тоже был зациклен, — повинно кивнул он. — На деле своём. Шибко старому Хозяину мои умения по нраву пришлись. Вспоминать страшно, сколько душ я ему загнал… Старик замолчал, прикрыв рот рукой, а Саша снова чуть прищурил глаза, чтобы картинка размылась, разошлась кругами, как капля на воде, смывая морок. — Федя? — всё ещё не веря своим глазам, спросил он, вглядываясь в такое знакомое лицо. Он не откликнулся, но теперь Саша совершенно точно видел его. — Ты очень похож на своего деда. — Догадался всё-таки, Саша. Кулик отошёл к окошку, отодвинув шторку. Такой же невысокий, на первый взгляд неказистый, но крепкий. Саша приблизился к нему осторожно, будто боясь, что всё снова исчезнет и крепко обнял. — Я думал, что больше никогда тебя не увижу, — признался Саша придушенно, когда Кулик накрыл его сплетённые на груди руки, своей. — Я тоже. Долго же ты сюда добирался. — Ты знал, да? Саша замер от недоброй догадки. Он как будто встретил не друга после долгой разлуки, а кого-то более важного для себя. Тем больнее было знать, какого мнения о тебе этот человек. От того, каким Саша был и отчасти остаётся таковым до сих пор. — Ничего я не знал, — фыркнул в рыжие усы Федя. — Я до самой смерти охотников да туристов от заимки отгонял, чтобы эти дурачки ни лешему, ни кикиморе не достались. — Как ты попал сюда? — Случайно. Если бы тот приступ меня на заимке прихватил, я бы Лешему достался, но я тогда в городе был… — Федя? — Что, Саша? — устало спросил Кулик, и повернулся к Саше лицом, высвобождаясь из объятий. — Скажи, почему ты на самом деле согласился тогда на рыбалку меня отвезти? Мы ведь на самом деле и не были друзьями. Коллеги, с натяжкой. А ты меня привёз в это место… Почему? — Потому что восхищался тобой, — улыбнулся Федя, глядя на Сашу синими-синими глазами, как будто дальше его ждала только плаха, и терять больше было нечего. — Мне для тебя ничего не жалко было. Ничего. Саша подумал, что теперь и ему ничего не жалко для Кулика, хотя у него теперь больше ничего и не было. Он подошёл к нему и, обняв за плечи, поцеловал. Медленно и осторожно, боясь, что снова всё испортит. Кулик мягко положил горячие ладони ему на поясницу, притягивая ближе. Ноги сделались снова ватными, будто утопали в трясине, когда целуясь уже рвано и путано, они шли в Федину комнату. Там не горел свет. Они на ощупь нашли скрипучую кровать и повалились. Кулик на него. Саша с остервенением стягивал с него одежду, захныкал, когда наконец-то прижался горячей кожей к коже. Вот так. Снова чувствуя мягкие, но требовательные касания рук и щекотные из-за усов, поцелуи. Наконец-то правильно. Не для того, чтобы что-то получить, или развлечься, а разделить с близким человеком что-то важное, что уж точно никто отобрать не сможет. — Я не хотел, чтобы так случилось, — заговорил Саша после, когда они лежали в темноте поверх одеяла и сбившихся подушек. Дышалось всё ещё тяжело, и тело стало окончательно ленивым и будто чужим. И всё же что-то не давало окончательно раствориться в тёплых объятиях Феди. Поэтому Саша и говорил, боясь, что голос снова его покинет, но слова давались легко, потому что были горькой правдой. — Это всё гордость моя. Я думал, если у меня талант есть, мне за него всё дадут. И любовь, и деньги, и что угодно. А мне всё с рук сойдёт. Как будто я лучше других был. Я этого не понимал раньше. А теперь уже ничего не исправить. Я во всём виноват. Если Топи моё наказание, я могу его принять, но ты? Федя, почему? — Я здесь по своей дурости, Саша. Ты не причём. За это уж точно себя не кори. Лучше подумай, что для тебя важно, — тихо и отчего-то страшно отвечал Федя, до боли сжимая Сашино запястье. — До завтра ещё есть время, пока Хозяин не вернулся. Не ошибись. Пожалуйста, хотя бы в этот раз, Саша.