Тринадцатый ассистент

— Шшш… — Голлум сделался ужасно вежливым. — Может, поболтаем с ним, моя прелесссть? Может, он любит загадки и сыграет с нами? Хоббит. «Загадки в темноте»

Затаившись в кустах, сначала я пробовала считать пролетающие мимо меня мотоциклы, но потом сбилась со счету. Их колеса надежно разметали следы моих босых ступней в том месте, где я спрыгнула на землю. Потом звуки моторов затихли. Посидев пару минут, и вычесав из волос все застрявшие там листочки, я набрела на ту мысль, что преследователи скоро догадаются о моем исчезновении из кабины грузовика, и прочешут все кусты вдоль обочины. От этой идеи бросило в жар. На четвереньках я отползла пониже, одела сланцы (всего на полноги больше моего размера!) и, стараясь не утратить чувство направления, заскользила вниз по холму, притормаживая возле кустарников. Остановилась я лишь тогда, когда ветки и листья впереди стали ощутимо редеть: зелень одевала гору узким кольцом, ниже в рассветной полутьме угадывались те же красноватые глинистые земли, из которых была сложена гора. Оранжевая равнина до самого горизонта! Спрятаться в этой холмистой, лишенной растительности местности было значительно труднее. Да и Вилли не сможет меня найти, если я уйду слишком далеко от дороги. Поэтому я нащупала небольшую проплешину между кустов, подложила под себя сланцы, и уселась на них, поджав ноги. И здесь мне довелось увидеть настоящее чудо: восход солнца над красноватой землей Новой Зеландии. До сих пор гора загораживала от меня восток, но теперь огромный красноватый шар, почти не отличимый по цвету от земли, могучим китом всплывал на горизонте. Вот показался его гигантский плавник, вот мелькнула выгнутая горбом спина, вот уже вся его огромная масса свернулась клубком, сложилась в пылающий шар. Сорвавшись с невидимого поводка, шар устремился в небо. Голубое небо приняло его в свои объятья, лаская и покачивая, как заблудившегося щенка. От радости солнце вспухло и взорвалось фонтаном красного света. В отблеске свете даже мои волосы вдруг окрасились красным. Рыжее великое Нечто лизнуло босые пальцы ног шершавым языком бродячей собаки, и всколыхнуло ближайшие кусты, так, что они зазвенели, и с них посыпалась роса. Все ночные покрывала тайн были сдернуты, и я оказалась в совершенно незнакомой местности, ничуть не похожей на ту, в которую забросил меня прыжок из кабины. Я - сугубо городской человек, и не испытываю тоски по лишенным комфорта горам и лесам, где нужно сидеть на голой земле и испытывать восхищение от сотен тысяч насекомых, норовящих прогуляться по моему сэндвичу. Но еще я гречанка по крови, дочь солнечной Эллады, страны, где рождались великие барды, певшие о седой пене морских вод и об огненной колеснице бога солнца. И вы простите мне те слезы, что скользили по моим щекам. Они промочили подбородок и защекотали голые коленки. Я проводила их взглядом, и только тут обнаружила рядом с собой узенький ручеек, который чем ниже, тем больше вырастал в настоящую горную речку. И как я не заметила его в темноте? Не я ли его наплакала только что? Проснувшаяся от сна река плескалась где-то внизу. Еще раз проверив окрестности, я обнаружила, что моя прогалина в кустах искусственного происхождения. Кто-то прорубил в густой заросли проход, и соорудил добротный деревянный канал-желоб, идущий вниз параллельно ручейку. Он был устроен с таким расчетом, чтобы пролететь над землей вниз, как по водяной горке в аквапарке. А я сидела в самом начале этого сомнительного аттракциона. И легкая лодка-пирога почти упиралась мне носом в спину. Я неодобрительно покачала головой: новозеландцы любят подобные развлечения, но ни один грек не изобретет занятия настолько же бесполезного, насколько и опасного. От нечего делать, я протянула руку и погладила прохладный шершавый борт лодки. Сработано все было на совесть и совсем недавно. - Она где-то здесь, эта… - дальше шли два прилагательных и одно существительное, которое даже в студенческом баре после неудачной сдачи сессии я не слышала. Поэтому я их опущу. В унисон голосу затрещали кусты, и задрожала земля под тяжелыми шагами. Так могли ступать только тяжелые, окованные сапоги байкера. - Тот парень сказал, что она где-то здесь! «Тот парень СКАЗАЛ…» Думать над неожиданным предательством Вилли не было времени. Я забегала глазами вверх-вниз, справа – налево в поисках укрытия, потом закусила губу, и легко запрыгнула в лодку. Оттолкнулась босой ногой. Пирога дрогнула и покатилась вниз: желоб был, видимо, смазан маслом или какой-то смолой - мы с лодкой производили удивительно мало звуков. К счастью, у меня перехватило горло. И орать не получалось. А так хотелось, особенно когда мы врезались в кусты, и ветки захлестали по лицу. Я только огрызалась, и шипела, как змея. Бешеная гонка кончилась внезапно: впереди показался просвет, потом внизу мелькнула темно-голубая гладь, и лодочка точнехонько врезалась в холодную воду, подняв крылья брызг. От толчка я повалилась на спину. Высокие облака в небе подумали, и поплыли над моими босыми ступнями, поднятыми вверх. Я шагала по небу. А крики оставались за спиной. Лодочка качалась как колыбель, в ней качалась я, и думала, что больше никогда не буду использовать ледяную прорубь в качестве закалки своей воли: холодная вода - это точно не самое страшное, что есть на свете. Гораздо неприятнее то, что я снова босиком – шлепки остались наверху. Кажется, я тогда еще и головой стукнулась, иначе не подумала бы, что оставила еще одну очевидную улику. Рыжее солнышко подмигивало мне, и я улыбалась ему. Клонило в сон, и речка незаметно убаюкала меня. Коричневый челнок сновал взад-вперед по синей ткани реки и плел историю моего путешествия. Потом что-то изменилось. Лодка как-то странно задрожала, потом остановилась, и солнышко обожгло мне лоб. Я открыла глаза. Всмотрелась. И выпрыгнула за борт быстрее, чем картина увиденного отпечаталась в сознании. Надо мной склонилось самое жуткое лицо какое я когда либо видела. Точнее, лицом его трудно было назвать: отдельно выделялись губы и глаза, окруженные багровыми полосками кожи. Словно это существо порезали на куски, а потом сшили в произвольном порядке. От нижней губы зловеще загибались черные клыки, глаза казались глубокими провалами в глазницах, все остальное ровно нарезанными кусочками плоти втиснулось между багровых шрамов. Не знаю, как я преодолела те пять метров, что отделяли меня от берега. Наверное, там было неглубоко. Или – глубоко, но я за это время выросла в незаурядную пловчиху. Но босиком далеко не уйдешь. Запутавшись в ногах, я упала ничком. Свернувшись в маленький злой комочек, Береника Леониди готовилась дорого продать свою жизнь. Существо легко преодолело водную преграду, таща за нос лодку, и остановилось в нескольких метрах от меня, опершись на посох. И только разглядев его хорошенько, я поняла, кто это. А поняв, испугалась еще больше. Потому что предо мной стоял настоящий маори. Коренной обитатель Новой Зеландии. Кровожадное создание, пожиравшее плоть своих врагов. То, что я приняла за мерзкую харю, было причудливой татуировкой – мокко, покрывавшей все лицо – от лба до подбородка. Были еще полоски на руках и ногах, но больше всего поражало лицо, располосованное на кусочки черточками, линиями, и кружками. Несколько округлых линий клубились в области рта – словно клыки, выглядывавшие из-под верхней губы. Искусный татуировщик оставил нетронутыми только кожу вокруг глаз – поэтому они казались глубокими дырками на лице. Как и все лицо, глаза были неподвижны, и умело скрывали чувства владельца. Мокко вообще-то черного цвета, но владелец лодки украсил себя полосками цвета запекшейся крови. И это было жутко. Нет, я не в первый раз видела маори. Несколько парней училось вместе со мной в университете, и они были веселыми озорными ребятами, аборигены свободно бродили по улицам Веллингтона, заседали в парламенте, в нашей массовке тоже были маори, маори была одна из наших декораторов – рослая суровая Тато, и один из каскадеров – добродушный здоровяк Сала. Но одно дело видеть их цивилизованными и прилизанными, и совсем другое встретить оживший кошмар кровавых фильмов про аборигенов. Потому что экземпляр, стоявший передо мной, словно вышел из какого-то исторического фильма. Из того самого, где маори были людоедами, пожиравшими своих врагов ради обретения их силы - маны. И один из этих диких туземцев стоял передо мной, небрежно опираясь на копье. Картину дополнял минимум одежды - только коротенькие штанишки и набедренная повязка. Ожерелье из речных камешков и перья, вплетенные в волосы, не в счет. На поясе были закреплены какие-то ножики и острые штуки, из которых я опознала только нефритовую дубинку мере – видела в сувенирных лавках. Но, в отличие от сувениров, эта была заточена до бритвенной остроты. Дальнейший разговор напугал меня еще сильнее. Потому что это был разговор двух глухонемых. Я не понимала его языка, он не понимал (или делал вид, что не понимал) моего. Маори неодобрительно осмотрел днище лодки, поцарапанное камнями. Потом с силой стукнул ею об землю, так что я вздрогнула. - Э хеа пато таку вака тауа? (Кто просил тебя трогать мою лодку?) – для верности восприятия маори ударил кулаком по борту лодки. - Я не трогала… она сама… меня преследовали… простите – я пыталась выглядеть дружелюбной. - Кей те вхаивхаи? Пёхеа? Кей те хаере маи конеи? (Преследовали? Кто? Как ты сюда попала?) – кажется, он нахмурил брови. Трудно судить об эмоциях, когда лицо собеседника напоминает дорожную «зебру». - Меня преследовали… я нужна им, чтобы выгодно продать оружие… наше оружие… нет, вы неправильно подумали… я не торгую оружием… это только кинжалы и мечи для гномов И еще для хоббита, – чем больше я говорила, тем бредовее это звучало. И тем больше он хмурился. Босая девчонка, плывшая в чужой лодке без весел, рассказывает полуголому аборигену о том, что хочет помешать торговцам оружием? Паралирма! (бред - греч). Маори помотал головой, словно вытрясая сор из ушей, сделал несколько шагов ко мне, и заговорил быстро и грозно: - Кора таутика ваи-макере, э мохио? Рапу-вахина! Коутоу мате! (Там впереди водопад, вы разве этого не знали? Стремнина! Вы могли погибнуть!) – он тыкал рукой вперед. Обозначал направление, куда мне следовало убраться? Или грозился передать полиции? Или моим преследователям? Я предпочла первое, и стала отступать в указанном направлении. Маори загородил мне дорогу копьем. Он оказался настоящей громадиной по сравнению со мной – аборигены вообще довольно рослые ребята. И почему в Новой Зеландии не поселись африканские пигмеи? Единственным моим оружием была шпилька, спрятавшаяся в волосах, и чудом уцелевшая во время скитаний. Я вынула ее из волос, и резким движением вогнала ему в руку. Это страшилище охнуло, и схватилось за раненное место. Я поднырнула под руку, и кинулась бежать. Но это вам не неуклюжие байкеры в стальных сапожищах – маори догнал меня за доли секунды и подхватил, как куклу. Перекинул через плечо, предоставив мне пищать от возмущения, и крупным шагом пещерного человека, поймавшего свою женщину, углубился в подлесок. Я лупила его по голове и плечам, извивалась ужом, но только уколола руки об обломок стрелы, которым маори скалывал свои волосы в узел. При попытке вытащить этот обломок и использовать в качестве оружия, он встряхнул меня так сильно, что в груди что-то щелкнуло, и я решила больше не испытывать судьбу. Оставалось только замечать дорогу. Можно было пометить тропу пуговицами от блузки, но оказаться практически раздетой во власти дикаря не хотелось. Когда мне удавалось, я срывала пучки листьев, и бросала их на дорогу. А этот здоровяк все шагал и шагал без устали. Потом деревья кончились, и на полянке возникла маленькая избушка. Или, скорее, большая хижина. Мой страх уступил место любопытству: как же живут дети природы в наш 21 век. Все было самодельное или очень старое, явно где-то найденное. Железных предметов было мало. И самым неприятным для меня оказалось железное кольцо в стене, к которому он привязал меня за талию. Обездвижив «добычу», маори занялся хозяйством. На меня он не глядел. Страх мой постепенно уменьшился – ни одна женщина не будет бояться мужчину, который в одиночку занимается варкой-жаркой. Поверьте, все они, из любого народа, одинаково обжигаются, тянут пальцы в рот, и облизывают подливку с тарелки. И складывают грязную посуду горкой в надежде, что она сама себя помоет. Но радость моя была преждевременна: битый час похититель обучал меня своему языку. Никогда не любила игры типа «угадайки», но маори не знал, или притворялся что не знал английского, а старинный греческий язык его только раздражал. На все мои попытки оскорбить, разжалобить или запугать его он молчал, потом снял с полки длинный желтоватый череп какого-то динозавра и сунул его под нос. Намек был достаточно прозрачен, и я приняла правила игры. Играть было тем сложнее, что нужно было еще угадать, что имеется в виду. После нескольких неудачных попыток мы отказались от прилагательных и глаголов. И все же слово «темнота» заставило меня покраснеть, слово «рыба» рассмешило, а слова «нож» и «зубы» едва не напугали до полусмерти – так страшно он скрипел зубами и размахивал ножом. - Маунга! - Маунга. Что это такое? – через пять минут жестов и гримас я догадываюсь, что это «гора». Или «горб»? Или «радуга»? - Нихо! - Нихо. – «нихо» - это зубы. И смотреть на эти «нихо» мне лишний раз не хочется. «Иху» - нос, «ваха» - рот, «кару» - глаз, а вот уши почему-то «таринга». Потом пошла кулинария – «ика» - рыба, «хики» - яйцо, «марипи» - нож. После этого слова я непроизвольно коснулась своего «поводка». Маори тут же отреагировал: - Таура. Таура ора. (Веревка. Веревка прочная) - Ора, – подтвердила я. Передо мной стояла миска жидкой похлебки, и за каждый правильный ответ я получала награду. А если повторяла неправильно – миска отодвигалась. Пока она окончательно не остыла, мы успели заучить половину предметов в хижине. Повторять английский эквивалент маори отказывался. Он сердился, бил себя по груди и изображал Тарзана в джунглях. Язык Маори был коротким и резким, как удар хлыста. «Хау» - ветер, и я слышала вой ветра, «по» - «темнота», и оно падало, словно капля в воду. «Ра» - солнце, «нохо» - сидеть, «тане» - мужчина. Осмелев, я спросила, как будет «женщина». И он меня понял: - «Вахина». «Фаэ». – он изобразил разницу между словами. Но было не понятно. Тогда маори изобразил на полу фигурку женщины в платьице и рядом другую побольше. Большая была – «вахина», маленькая – «вхаэ». - А я… вахина… фаэ? Кей те? Он осмотрел меня и уверенно сказал: - Фае, – и почему-то опустил глаза. Мне стало досадно. Странно, правда? Под конец он ткнул пальцем себя в грудь и разразился целым словосочетанием. - Mata kokiri. - Мата коки... - Mata kokiri, – и он воинственно ударил себя в грудь и долго изображал что-то падающее с неба и отчаянно воющее. Судя по сему, его звали то ли падающая звезда, то ли ракета «земля-водух». - Макотари. - Мата ко-ки-ри, – по слогам произнес абориген. Его удивляла моя тупость. Я решила не злить его и повторила: - Мата кокири. Он улыбнулся. Было странно видеть, как жутковатая маска раскололась пополам, обнажив белые крепкие зубы. Нихо! Потом он ткнул пальцем в меня. - Между прочим, тыкать пальцем в даму невежливо. – Я пожала плечами и злорадно ухмыльнулась – Береника Галатея Леониди. На него было жалко смотреть. Сообразить, какое из этих словосочетаний является моим именем, маори не мог. Он присел на корточки и еще раз ткнул пальцем в грудь: - Мата кокири, – и указал на меня. «Тарзан-Джейн, Джейн-Тарзан». Ужас какой! - Береника Галатея Леониди, – я не собиралась сдаваться. К моему удивлению, он повторил все правильно с первого раза! Потом проверил узлы на веревке и шагнул за порог, бросив через плечо «Ва» (Пора (время)). Как я не прислушивалась, он просто исчез, и даже трава отказывалась шуршать ему вслед. Я осталась одна. И впервые имела возможность осмыслить происшедшее. 21 век от Рождества Христова заканчивался здесь и сейчас. Разум пробуксовывал, он отказывался воспринимать происходящее. За последние часы меня дважды пытались поймать оголтелые мотоциклисты, я прыгала из кабины грузовика почти на ходу, искупалась в ручье, продиралась сквозь заросли. Из-за меня должен сорваться съемочный процесс, а теперь я в плену у татуированного дикаря. Когда он ушел, и дикая красота языка маори стала забываться, вернулся страх. Было жутко, и у меня даже не было волшебного кольца, как у моего тезки - Бильбо. Да и чем бы оно помогло – веревку им не перерезать. Нет, здесь больше помог бы спецназ наших «гномов», тем более, что в жизни многие из них не уступали ростом моему похитителю. А вот если бы за мной приехал сам эльфийский король, и сказал бы… «Ага, размечталась - на белом лосе он приехал, и сказал…» – укорила себя я. И, по примеру моего тезки, пошарила по карманам. Увы, они были пусты. «Что у него там в карманцах? – Пусто, или рука». Ах, Билли, Билли, и кто тебя надоумил уезжать на натурные съемки в этих шортиках? Надела бы рабочий комбинезон – в нем можно по карманам хоть целый арсенал расфасовать, и ничего не будет заметно. Я провела рукой по заднему карману – и замерла, не веря своему счастью. Нет, он был также безнадежно пуст – но на кармане была нашита эмблема фирмы с металлической вставкой, края ее были острыми как зубья пилы. Я ухватилась за эмблему и рванула. Затрещала ткань – как бы не оказаться с дыркой на самом интересном месте. Но карман поддался, и через мгновение я держала в руках миниатюрную ножовку с мелкими зубчиками. Кто бы не делал такие эмблемы для своих изделий – отныне я фанат этой фирмы. - Спасибо этому дому - пойдем к другому. Только бы у меня было еще полчаса времени! Я терзала зубьями свою привязь. Белые волоконца постепенно размягчались. Веревка почти истончилась, и я с головой ушла в работу, когда услышала знакомый голос. Голос был знаком, а вот лицо в дверях я запомнила на всю жизнь. Это был Пит, предводитель мотоциклистов, и он сказал: - Добрый день, мисс Леониди, вот мы и встретились снова.