* * *
Явившая себя действительность бесцеремонно давила на грудь и, причиняя боль, заставляла принять факт - ты все еще жив. Мышцы стонали, во рту стоял солоноватый привкус крови, а телом завладела странная тяжесть. Ода попытался присесть, но реальность безжалостно отказала ему в этой малости. Спутанное сознание извлекало из памяти странные обрывки слов и ощущений, казалось, мир и вся вселенная сконцентрировали свое внимание сейчас именно на нем. «Что произошло?»- мысленно перебирая события прошлого вечера, молодой человек попытался восстановить произошедшее в памяти. Однако густой туман, скрывающий истину, отчаянно не желал расступаться. «Кто-то звал на помощь... Да, верно, девушка, на нее напали». Воспоминания кружились каруселью на немыслимой скорости, поймать и рассмотреть их было практически невозможно. Ода, пытаясь ухватить этот безумно вращающийся механизм памяти, схватился за виски обеими руками и застонал. - Что? Что? Где болит? - Чужие руки крепко сжали запястья. Знакомый и взволнованный голос звучал, словно откуда-то из-под воды. Внезапно сознание наполнилось странными образами и чувствами - до того кружившаяся в лихорадочном танце машина воспоминаний остановилась. Чужие чувства, чаяния и тревоги, подобно белой волне, не оставляя места к отступлению и спасению, хлынули напрямую в сердце, заставляя душу разрываться на части. Сакуноске вздрогнул и сжал плечо сидящего напротив Дадзая. От этого стянувшие тугим узлом грудь ощущения лишь усилились. Нежность, самоотдача, преданность, душевное тепло, духовная близость и стремление быть вместе, к этому огромному вихрю, не находившему выхода и бушующему далеко в чужом рассудке, вплетались горечь утраты, отчаянная тоска и глубокая черная пустота. Ода ощущал, что тонет в этом. «Где? Когда и как я упустил и не заметил стихии, кипящей в груди этого человека?» - сделав неудачную попытку поднять голову, вновь и вновь задавал себе он вопрос. Наконец, преодолев боль и охватившую все тело дрожь, Сакуноске поднял глаза и, устремил взгляд навстречу обеспокоенному и полному растерянности чужому взгляду. Дадзай был напуган. За долю секунды, он буквально растерял все краски. До того яркие и полные лукавства карие глаза приобрели холодный, остекленевший вид, мертвенную бледность лица подчеркивали проступающие темные прожилки. «ОН ВИДИТ, ОН МЕНЯ ВИДИТ» - оглушила сознание Осаму внезапная мысль. Теперь пришло его время задавать себе вопросы. «Побочный эффект сыворотки? То, о чем говорил Чуя?» Тревожные минуты ожидания реакции дорогого человека тянулись бесконечно. - Презираешь меня? - Почти шепотом спросил Дадзай, отведя в сторону взгляд от человека, которого еще вчера смело мог назвать другом. «Сегодня у тебя есть завтрашний день, но уже через несколько мгновений ты вновь сухое дерево в выжженной пустыне. Доверие, теплые отношения, задушевные разговоры и самое главное, та незримая связующая нить, что была между нами - утеряно все» - опустив голову, рассуждал Осаму. Как Ода воспримет то, что нежданно открылось ему? Он же никогда...» Ход рассуждений Дадзая был прерван простым прикосновенем руки. - Нет. Говорить было сложно, поэтому, несмотря на упадок сил и слабость во всем теле, Ода, обретя прежнее спокойствие и собранность, а так же вопреки кипевшим внутри Осаму опасениям - ведь чувства его перестали для Оды быть потаенными - ничего не говоря, просто обнял Дадзая. «А что тут скажешь?» - неспешно текли мысли Сакуноске. - «Все произошедшее странно и вне моего понимания, но то, что между нами давно существует нечто незримое и теплое, отрицать бессмысленно» - Думаю, - чуть отстранившись от дорогого сердцу человека, сказал Дадзай, - я должен многое тебе объяснить. Впрочем, как и понять, что именно спровоцировало подобный эффект. Даже жнецы не обладают способностью считывать чужие эмоции. - Немного грустно улыбнувшись, сказал Дадзай. - Но сейчас важнее иное - ты жив! Ты жив! - И, словно ребенок, чувства которого выплескиваются через край, когда он получает желаемое, забыв о еще недавнем скверном состоянии, в котором находился Ода, сам крепко обнял его. Столь бурное проявление эмоций, бьющее через край, для измученного тела и сознания последнего оказались чересчур болезненным, от нахлынувшего очередного приступа боли и вплетающихся в его разум чужих эмоций, он невольно застонал вновь. Дадзай заглянул в глаза друга. Все, чего в данную минуту ему безумно хотелось - это лишь крепче обнять и более не отпускать его. Однако надо быть глупцом, полным глупцом, чтобы не заметить, не понять, что каждое прикосновение к открытому участку кожи Оды ведет к непроизвольному «считыванию» им чувств и эмоций, а в настоящую минуту этот нежелательно. - Тебе необходим отдых. - Чуть дрогнувший голос Осаму выдавал в нем тревогу и глубокое беспокойство. Получив свободу от объятий, Ода вновь опустился на кровать и положил отяжелевшую голову на подушку. Что-то едва различимое кружилось на тонком острие мысли, вызывая четкое осознание сделанного выбора, кристальная ясность и простота ответа приводила в движение новые чувства. Словно впервые посмотрев на расположившегося рядом Дадзая, что с волнением и жгучим комком отчаяния в груди наблюдал за каждым неловким движением близкого человека, чуть слышно произнес: - Слишком много было упущено после ранения, - голос Оды был спокоен, однако любое произнесенное слово давалось ему с трудом, в каждом чувствовалось невероятное усилие, какое обычно бывает при сильных эмоциях или внезапно возникшей острой физической боли, - и, уходя из флота, я жил, созерцая мир словно со стороны. Возможно, - собрав остатки сил и попытавшись приподняться на локтях, произнес он, - возможно, пришло время открыть завесу тайны сокрытую в безмолвии? Выдавив из себя улыбку и осознав, что больше отступать некуда, Дадзай, восстановив дыхание и осторожно придвинувшись чуть ближе, начал рассказ о событиях послуживших началом этой истории. - Род человеческий живет, не обременяя себя рассуждениями, откуда приходит и куда затем следует, а те незначительные труды, которые издаются, и сотни философов рассуждающих на эту тему, правы в изысканиях своих лишь на четверть, некоторые чуть больше, но, по большей части, ошибочны все. Существование для большинства – это рождение, детство, взросление, появление собственной семьи, ежедневные незатейливые заботы, старение и неизбежная смерть. Однако, мир значительно больше и разнообразнее, он населен существами, о которых вы, люди, знаете исключительно из сказок и легенд. Например – «Жнецы». Дадзай со страхом и одновременно с интересом наблюдал за тем, как постепенно открывающая свои объятья правда, соприкасаясь с разумом Оды, понемногу изменяет его. «Выражение глаз, еле уловимая тревожная морщинка на лбу или же это лишь мое разыгравшееся воображение?» – прервав на краткий миг рассказ, задумался он. - Существ подобного рода нельзя назвать людьми, но каждый из нас не безликая сущность, чье существование сведено и подчинено лишь одной единственной цели - извлечь душу после окончания жизненного цикла и направить ее по пути перевоплощения. «Жнец» чувствует страх, сострадание, усталость, чувствует боль утраты. Однако чувства свои он обязан держать под контролем, разуму сложно уместить в себе все перечисленные чувства, поскольку сталкиваясь каждый день с проявлениями жестокости и страданий людских, сложно остаться в своем уме. Но знаешь, «Жнец» является не только проводником, ему дано право, по своему усмотрению, давать душе, как часто говорят люди, второй шанс. Глубокие синие глаза многозначительно и открыто посмотрели в глаза сидящего напротив. - Нет. - Опередив вопрос Оды, тихо ответил Дадзай, затем последовала непродолжительная пауза, пользуясь которой Осаму, чуть подавшись вперед, осторожно убрал упавшие на глаза Оды пряди волос. Этот простой и легкий жест, выражавший уверенность и нежность, немного успокоил обоих. - Это была та самая сыворотка, разработкой которой я был занят несколько лет. - Голос Дадзая предательски дрогнул, заставив его болезненно поморщиться. Глубокий вздох дал возможность легким наполниться кислородом. Головная боль чуть отступила, а утихнувшая в сердце буря позволила вернуть самообладание. И, не смотря на то, что каждое последующее движение все еще давалось с трудом, Сакуноске протянул руку, чуть коснулся непослушных каштановых волос Осаму, затем тихо произнес: - Все хорошо. Окружавшее его в этот момент тепло убаюкивало и убеждало в абсолютной открытости и искренности Дадзая пред ним. Хотелось задержаться в уютном ощущении, расспросить еще о многом, а так же рассказать о пережитом в момент пробуждения состоянии, но общая слабость по-прежнему давила на грудь, мешая сосредоточится на том, что происходит здесь и сейчас. - Я вижу, как все хорошо. - Осторожно укладывая обратно на кровать единственного близкого человека и тем самым давая понять, что прочие вопросы и рассказы отложены до утра, так же как и любые споры по этому поводу. Ода, за один вечер получивший не одну дозу и положительных и отрицательных эмоций, в конечном итоге моментально уснул. Немного выждав и окончательно убедившись, что дорогой друг всецело погружен в мир сновидений Дадзай, слушая спокойное дыхание, поддавшись внутреннему порыву, склонил голову на чужую грудь, и растворился в мерном биении сердца. Шепот дождя за окном успокаивал, Осаму сделал неглубокий вдох, стараясь не шевелить ни единой мышцей. Хотелось провести вот так всю жизнь. Только безмолвие и дыхание в такт, переплетенье рук и пламя, перетекающее из одной души в другую - идеальный вариант, но следующий день наступит неизбежно, а вместе с ним вернутся и неразрешенные вопросы. Поэтому, с неохотой отстранившись и отпустив возникшие в голове образы, Дадзай вернул сознание в реальный мир.***
Чуя сидел в кресле, скрестив на груди руки. Казалось, он уснул, но уже через минуту послышался его приглушенный голос. - Как все прошло, Дадзай? - Представь себе снежную метель, моросящий дождь, пронизывающий ветер, и все это разом упавшее на твою и так не особо обремененную умственными способностями голову. - Давай без глупого фарса! - Недовольно фыркнул Чуя, уступая место в кресле перед камином Дадзаю. - В целом состояние Оды удовлетворительное, но ты был прав. Кое-что в нем действительно изменилось. Он с легкостью считал мои эмоции, стоило лишь прикоснутся, так моя маленькая тайна для него перестала быть скрытой. Друг мой, он в курсе нашей сути. - Ты что же, идиот, все так и обрушил легким пируэтом на неокрепшее сознание? Дадзай опустил голову. - А какой смысл и дальше играть в прятки, когда отступать больше некуда. Накахара привычным движением убрал нависшую на глаза длинную челку. «Действительно, какой резон теперь делать вид, что ничего не произошло?» - размышлял он. Помещение погрузилось в тишину, каждый думал о своем. - Утром надо будет приобрести пару перчаток. Несколько раз моргнув в попытке изгнать навалившуюся сонливость, Чуя пристально посмотрел на Дадзая. - В противном случае все твои маленькие жуткие секретики для Оды будут как открытая книга. - Идиот, все шутишь. Отсчитывая последние минуты, ночь уступала свои права утру. До восхода солнца оставалось немного, пребывающий в объятиях царства грез город готовился к пробуждению. Ливший почти всю ночь дождь иссяк, и расступившиеся тяжелые тучи открыли мерцавшие звезды, что еще надеялись удивить мир своей красотой.