***
Огонь. Стены рушатся. Кто-то что-то кричит за плотной дымовой завесой. Аленка словно не находится здесь, словно тело движется само по себе, отдельно от разума. Она не успевает осознавать все свои движения, не замечает пляшущих всего в метре от нее языков пламени. Огонь — ее стихия. Она — это огонь. — Куда лезешь, глупая! — кто-то рывком приближает ее к себе. Через секунду на то месте, где она только что стояла, сыплются тяжёлые камни, поднимая столб пыли и пепла. Аленка прижимается к своему защитнику сильнее. Проведя руками по чуть прохладному волшебному металлу, дотрагивается до мягкой щеки, не спрятанной под железным забралом. — Сзади! — командует он. Аленка моментально разворачивается и выпускает снаряд во врага. Влад уже где-то в стороне, уворачивается от смертельных ударов и наносит их в ответ. Крик. Варя. Зажатая между двумя обрушившимися стенами. Влад кидается туда, к ней. В последний момент успевает выдернуть ее из-под обломков… И падает на землю сам. … Огонь. Ужас плещется в Вариных глазах. Точно такой же ужас плещется в сердце Аленки, когда она видит изуродованную окровавленную ногу. Жутко хочется оторвать взгляд, и в то же время не может себя пересилить. Смотрит. Влад издает стон, впиваясь в землю руками, но подбирая только пепел. Кровь. Ему больно. Аленка не может помочь, Аленка бессильна. Аленка кричит и оказывается в полной темноте — проснулась. Картинки сна ещё вертятся перед глазами. Аленка вскакивает, выбегает из коридора. Ноги сами несут ее к нему в комнату. Все, чего она хочет сейчас, это увидеть его. Убедиться, что он живой и здоровый, в целости и сохранности сейчас безмятежно спит. Дверь открывается со скрипом, но Аленка не успевает об этом задумываться. Простым зазубренным движением она зажигает свечу и чувствует, как ком встаёт в горле. Вместе правой ноги все тот же обрубок. Аленка подходит и неслышно касается черных прядей. Нет смысла надеяться, что все это — сон. Нет совершенно никакого смысла. Смысл есть только в том, чтобы смириться. Но смиряться не хочется. Не хочется верить в такую реальность. Руки обхватывают талию и заставляют упасть на кровать. Влад молча прижимает ее к себе, прижимает крепко. Ему нужна поддержка. Но Аленка чувствовует, что не сможет её дать. Ему нужен кто-то, кто способен перетерпеть лишения. Кто-то сильный. Такой, как Варя, но точно не такой, как она, Аленка. Аккуратно выпутывается из кольца его рук, поднимается и треплет по волосам. В свете свечи Аленка видит, как дрогнули его губы, но он до сих пор не проронил ни слова. Путь к Владику был для нее совсем коротким, путь до Вариной комнаты — длиною в вечность, хотя расстояние было короче раза в два. Ноги упрямо медленно плелись по коридору. Губы сами собой шептали что-то неразборчивое и непонятное, а на сердце оставался какой-то непонятный осадок. Кулак, словно в замедленной съёмке, подносится к двери и три раза о нее ударяется. Совсем тихо. Но дверь отворяется мгновенно — очевидно, Варя тоже не спала. Аленка смотрит на нее, лохматую и покрасневшую от слез. Смотрит, и не чувствует совершенно ничего. А губы сами что-то ей говорят и объясняют. Варя кивает, накидывает махровый халат и быстро идёт по коридору в том направлении, откуда пришла только что Аленка. Аленка закрывает глаза. Сердце болезненно сжимается, одновременно с этим сжимается разум, создавая ощущение притупленной боли.***
— Ой, мама… Влад слегка покачивается, пытаясь держать равновесие на одной ноге. Костыли, которые должны были бы служить точкой опоры, хаотически перескакивают с места на место. Аленка старается поддерживать его, но это у нее получается плохо — он весит в разы больше нее самой. Костыль соскальзывает, падает, за ним падает и Влад, а следом — Аленка. Влад усмехается и отпускает шутки про себя же. Аленка на автомате улыбается, хотя сама никак не может понять, как он может шутить. Шутить про себя, про такую свою беду. Но он шутит, улыбается, посмеивается иногда, так, словно это ничего не значит, ничего не меняет, словно все это просто долгая игра на проверку терпения. Словно он сейчас не в буквальном смысле заново учится ходить. Ходить на одной ноге. Аленка видит, что учитель из нее никудышный. От слова совсем. Да и, в прочем, все, что она делала, как бы ни пыталась ему помочь, получалось плохо. Совсем не получалось. Иногда хотелось сесть куда-то в уголочек, подальше от всего мира и даже от Влада и поплакать в одиночестве. Она уже немного привыкла, но каждый день удивлялась его терпению и силе духа. Когда он падал, но продолжал упорно вставать. Чтобы снова упасть и встать снова. — Подай костыль, пожалуйста. Аленка подхватывает костыль и подаёт ему. Это — все, что она может. Но эта жалкая услуга слишком мала, недостаточна, ничтожна. Аленка хочет сделать для него что-то большее и гораздо более значимое. Хочет, но не может, и постоянно упускает свой шанс. У Влада наконец получается держать равновесие. Издав тихое победное «ура» он пробует сделать первый шаг, оттолкнувшись от земли костылями. Но нога подгибается и он падает. А затем замирает над землёй. Варя. Она поджимает губы и виновато хмурится. По всей ней сразу заметно, что вину за случившееся она считает на себя. Неискупимую огромную вину. И, удивительно, постоянно твердит извинения, хотя Влад ещё тогда, на поле боя, постанывая от боли и истекая кровью, сказал, что простит. И простил. Потому что никакая хромота не сравнится с человеческой жизнью. — Могу я помочь? — Конечно! — выпалила Аленка прежде, чем Влад успевает раскрыть рот. Он смотрит на нее как-то странно внимательно, но ничего не возражает. Варя подаёт ему костыли. И вот теперь он снова пытается ходить, хотя бы как-то. И с каждым неумелым шагом, с каждым падением Аленка чувствует, что больше здесь не нужна. И вскоре совсем удаляется, садится где-то в углу сада на скамейку и осуществляет свою «мечту» — слезы катятся по щекам.***
Влад не любит пить по утрам кофе, а предпочитает слабозаваренный чай. Это Аленка запомнила уже давно, и по возможности старалась приносить ему чай сама, ещё до завтрака. Из комнаты доносятся голоса. Один из них она узнает сразу, в другой долго вслушивается, но в конце концов узнает и его. Варя. Сквозь приоткрытую дверь видно стол, на котором уже стоит поднос, а на нем — чашка чая. На этот раз Варя ее опередила. Сердце что-то больно кольнуло. Смех. Смех юношеский и девичий. Варя помогает Владу пристегивать что-то к обрубку ноги. Что-то — протез. Забыв о подносе, Аленка опускает руки. Чашка со звоном падает на пол, разливается содержимое. Аленка испуганно прижимает поднос к груди и отскакивает назад. Голоса замолкают. Шаги в эту сторону. Нет ничего странного, что она заявилась сегодня сюда, но почему-то Алёнке хочется убежать, и она убегает. Так, словно стала свидетелем какого-то преступления.***
Сегодня девочки уехали в колледж сдавать экзамен, а Аленка успешно провалила вступительный. Но ей от этого не хуже, не лучше. Она сидит все на той же лавке в конце сада, чертя на песке палочкой незамысловатые узоры. Рядом — металлический звон, как когда-то цепи звенели на его шее. Аленка не сразу понимает, откуда раздается этот ещё непривычный звук. В поле зрения появляется знакомая фигура. Он сильно прихрамывает на протез, но идёт — идёт сам, когда ещё вчера Аленка из окна наблюдала, как он не может сделать шага с протезом даже на костылях. Нужно бы поднять хотя бы голову, но все тело вдруг перестало ей подчиняться, словно окочинело. Он садится рядом, ничего не говорит. Аленка уже не чертит палкой на песке, сидит неподвижно, сгорбившись, и все ещё не может поднять на него глаз. Он вздохнул и всё-таки заговорил. — Я… Знаешь, меня не пугает мысль, что теперь из-за потери ноги я не смогу делать многие вещи. — каждое слово давалось с трудом. Но он заставлял, принуждал себя говорить. — Меня пугает только одна мысль. Что из-за потери ноги я потеряю тебя. — он зажмурился. — Но я понимаю, что тебе тяжело со мной. Что со мной приходится теперь… Постоянно… Возиться…- он потер пальцем переносицу. — Если хочешь, я могу уйти. Ни один голос за последнюю неделю Аленка не слышала насколько ясно. И всё-таки ей понадобилось несколько секунд, чтобы полностью понять все, что он только что сказал. — Да ты ненормальный, — взвизгнула она и кинулась к нему на шею. — Куда ты пойдешь! И с чего вообще ты взял, что я не хочу тебя больше видеть? И тут же поняла, с чего. Она забыла. Снова забыла, что люди не умеют читать мысли друг друга. Что, если не пояснять, то для другого человека твои действия будут той правдой, которую вообразит он сам. — Прости меня, — всхлипнула. Снова эти слезы, которые все никак не хотят кончатся. — Просто я хотела как-нибудь помочь тебе. Но у меня ничего не получается. Я все делаю плохо. Он положил подбородок ей на макушку. — Ну с чего же ты взяла, что не помогаешь мне, глупышка… Даже если ты не можешь сделать для меня что-то большое, то, что ты просто находишься со мной — уже большая помощь. Самая большая. — Просто находишься, — повторила Аленка. — Как Варя… Влад вздрогнул. Отстранив ее голову, он всмотрелся в ее лицо и, по-видимому, что-то для себя отметил и как-то странно ухмыльнулся. — Ты же знаешь, я пожертвую жизнью ради любой из вас четверых. Но если уж я жив, то я хочу жить, а не выживать среди колючек, понимаешь? Аленка нахмурились. Смысл его слов она, кажется, не до конца поняла. Если вообще расшифровала правильно хоть что-то из сказанного. — И как же ты хочешь жить? — В огне.