* * *
В Питере у них кондиционеров не было, а здесь — есть. И до чего приятно проснуться в тихой квартире, укутанному в начале июля в одеяло, потому что комнату охладил до плюс семнадцати, и какое-то время поваляться. Тихо — это потому что мама, вдохновившись собственным ремонтом, решила возобновить полевые работы на даче, схватила Ваську и на эту самую дачу усвистала. И его звала с собой, но он только отмахнулся: дачный отдых он не любит, к тому же она его там наверняка припашет. Да, не к грядкам, которых у них на десяти сотках отродясь не было, но либо к делам ремонтным, либо таскаться за Васькой, пока ремонтными будет заниматься она. Нет уж, спасибо. Мама только покивала, закинула ему денег на карту, попросила быть повнимательнее с утюгом (будто бы есть шанс, что он станет гладить, боже) да закрывать окна, когда будет уходить из дома, и вчера днём уехала. Васька перед отъездом твёрдо наказала следить за пингвином, которого решила оставить дома, чтобы Жене не было страшно спать одному. Такая трогательная у него мелкая всё-таки. И вот сегодня Женя проснулся к полудню, что уже само по себе редкость, когда в доме есть малявка-топотушка, которая, едва проснувшись сама, бежит будить всех остальных, а тут ещё и тишина. Красотища. Он насыпает кофе в кофемашину, тыкает в кнопку и задумчиво выглядывает из окна кухни. Глаз уже привычно (и когда успел привыкнуть за пару недель?) окидывает симметрично торчащие из густой зелени белые дома. Откуда-то сбоку доносятся звуки ударов по мячу и крики, и у Жени буквально чешутся ноги в жажде присоединиться. Но мать просила не жрать полуфабрикаты, и он пообещал, что не будет, так что ему бы дойти до магаза, а вечером уже можно и во двор выйти. Заодно с соседями познакомится, не будет же он сидеть тут целыми днями один, как принцесса в башне. Он быстренько пробивает в гугле ближайший супермаркет, который оказывается в восьмистах метрах от дома по прямой, выходит на балкон, чтобы понять, что надеть (питерская привычка, Москва за две недели пока демонстрировала исключительно стабильную жару), переодевается и выходит. Настроение у него отличное, так что он буквально слетает вниз девять этажей по ступенькам, притормаживает и вежливо здоровается с бабуськой где-то на полпути, жмёт на кнопку домофона и выходит на свет божий. На тень божью, потому что крона деревьев у них во дворе на удивление густая, и внизу прохладно и как-то даже будто бы сумеречно. Так, по прямой — это... он пару раз оглядывается по сторонам, поправляет узел банданы и наконец определяется, куда ему идти. На улице — жарко и душно. Надо было шорты надевать. Московский «Перекрёсток» от питерского, что был у них в соседнем доме, отличается примерно никак, даже ценники и указатели выглядят абсолютно одинаково. Даже площадь магазина точно так же стремится, кажется, к миллиону квадратных километров, потому что, навернув три круга по магазину в поисках касс и наконец их найдя, Женя изрядно выматывается. Но кассирши в Питере больше улыбаются. Хотя Женя может понять московских, его тут озарять серый мир своей улыбкой тоже совсем не тянет. Не то чтобы тянуло хоть когда-нибудь, но все вокруг такие мрачные, что выбиваться как-то и не хочется. Мало ли, сочтут за дерзость. Драться он никогда не умел. Вход и выход из магазина находятся в совершенно разных местах и, выйдя на другом конце дома, Женя сначала чувствует себя нелепо, пару раз моргает и оглядывается по сторонам. Где-то напротив остановка же была автобусная?.. Она в глаза не бросается, но он замечает цветочную палатку, которую наверняка с этой остановкой и перепутал, понимает, что оказался метров на сто левее, и решает просто обогнуть дом с другой стороны. Если бы он знал, насколько большой его ошибкой это станет, он бы предпочёл не выходить утром из дома, но Женя этого не знал. И совершенно не понимал ровно до тех пор, когда через десять минут дороги по прямой не оказался около своего дома. Он с подозрением оглядывается по сторонам. Вроде бы всё так же — и дома отремонтированные, и деревья густые, но по правую руку какие-то пятиэтажки с тянущимися вдоль жёлтыми газовыми трубами, а на наполовину вросшей в землю детской площадке носятся с десяток детей, полностью игнорируя редкие, ленивые выкрики воспитательницы со скамейки. Так, блядь. Так. Алё, мам, привет, слушай, а мы на какой улице живём? А то я только этаж и квартиру запомнил. Ну да, конечно, сейчас он матери позвонит и именно так разговор и начнёт. Нет, это какой-то пиздец. Надо просто вернуться к магазину и пойти обратно ровно той же самой дорогой, по которой он пришёл. Решил он внести разнообразие в незнакомый маршрут, фантазёр ебучий. А то до этого недостаточно разнообразно было! Ёбаные спальники, как же всё просто у них на Ваське: ежу понятно, раз тут Четвёртая и Пятая, значит, вон там, в просвете между домами, Шестая и Седьмая. А тут? Тут-то что? Женя живо представляет себе, как превращается в местную достопримечательность — бомжа Жеку, который, выйдя единожды из дома, так и не смог найти дорогу обратно, перетряхивает плечами, идёт метров сто в обратную сторону и опять останавливается. Что-то он не помнит, чтобы проходил почту, когда проходил здесь пять минут назад. Бесит. Сука, как же бесит! В итоге он решает действовать логически. Вспоминает, что дома тут строили явно по кварталам, а значит, ему нужно просто найти что-то, визуально похожее на его дом. А там уж походит между ними и найдёт. Вряд ли же их больше десяти, да? Ну максимум двадцать?.. Он возвращается обратно и снова принимается оглядываться. — Заблудился? — слышит сзади и сцепляет зубы до желваков. Переехать не успел, уже доебаться решили. — Эй, банданка! — настаивает тот же голос. — Я с тобой разговариваю. Если ты правда заблудился, а у нас тут немудрено, глупо отказываться от помощи местного. Голос приятный, да и вряд ли доёбка ради доёбки, решает наконец Женя и разворачивается на сто восемьдесят. Утыкается взглядом в коротко стриженного пацана лет двадцати в окне второго этажа, у которого в одной руке банка энергетика, а в другой — сигарета, выпрямляется, чтобы выглядеть позначительнее, и спрашивает: — А где у вас тут самые свежеотремонтированные панельки? — заставив пацана загрузиться. — Ты бы улицу лучше сказал, тут каждый год что-то на капремонте. — Спасибо, — бубнит себе под нос Женя и собирается уже отвернуться, когда тот опять его окликает. — Ну хоть признаки опознавательные? — пытается ещё раз. — Москвич ржавый на углу? Карусель перекошенная? Яблоневый сад? Площадка, может, собачья? Совсем нет? — уточняет с жалостью. — Что ж тебе адресник-то на шею не повесили? Кто тебя домой вернёт, если потеряешься? — Да пошёл ты, — цедит он, и парень, заржав, качает головой. — Давай побуду твоей Ариадной, так и быть. Постой минуту, спущусь сейчас. И Женя послушно стоит. Переминается с ноги на ногу, но стоит, и даже, кажется, правда не больше минуты, когда дверь открывается, и на улицу выходит его новый знакомый. И господи боже, блядь, если бы Женя знал, он бы сбежал отсюда на первой космической. До самого Питера. Потому что выглядит он как бог. Жилистый, подтянутый, в серых спортивках со слегка вытянутыми коленками — будто новые, просто посидел в них только что, — чёрной майке и обычных адидасовских шлёпках, он крутит на пальце ключи и, сложив руку козырьком, смотрит на солнце. — Надо было очки взять, — резюмирует коротко и, подойдя, протягивает руку: — Арс. — Женя, — и он пожимает её в ответ. Рукопожатие короткое, но уверенное, а большего от него и не требуется. — Недавно переехал? — с неожиданным пониманием спрашивает Арс и кивает, когда Женя соглашается. — У нас тут пиздец понастроили, конечно. Раньше, говорят, проще было, всё под девяносто градусов стояло, а потом новых домов понастроили, новых дорог засыпали. И всё-то им места мало. Рассказывай, как выглядят твои свежеотремонтированные панельки? — Как свежеотремонтированные панельки, — язвит Женя и краснеет слегка под скептическим взглядом. — Ну как я объясню? Белые такие двенадцатиэтажки. — Это уже что-то, — одобряет Арс. — Значит, нам туда, потому что здесь у нас выше девятиэтажек ничего нет. Пошли, Тесей. Выведу тебя из нашего лабиринта. — А ты тут давно живёшь? — спрашивает всё-таки Женя, потому что идти молча ему некомфортно категорически. — Всю жизнь живу. Мне года два было, когда мы сюда переехали. У меня все шрамы с переломами местные, — будто даже хвастается он, и Женя подвисает ненадолго, уговаривая себя не разглядывать. Только первый стресс прошёл, зачем тебе второй сразу, Жень. Он только открывает рот, чтобы спросить что-нибудь ещё, как Арс останавливается и говорит сам: — Ну смотри, двенадцатиэтажки здесь и вон там. И, в общем-то, всё. Ещё за железкой и в той стороне, за торговым, но их сложно перейти, этого не поняв. Или?.. — с сомнением продолжает он. Подначивает, и Женя только закатывает глаза, но по сторонам всё же оглядывается. Ну да, это похоже на их квартальчик. Дома, во всяком случае, и правда на фоне остальных выглядят чистыми. — Тут на самом деле довольно просто ориентироваться, — продолжает пояснять Арс и, слегка тронув за плечо, разворачивает его в сторону. — Дома стоят в прямоугольниках, образуют дворы. В одном дворе спортивная площадка и поле, в другом — собачья и яблоневый сад, в третьем — детская, с каруселями, если их не снесли, они на ладан уже лет десять дышат. А ещё есть двор с бомбоубежищем, там раньше свора собак жила, но их потом местные энтузиасты в приют отдали, — заканчивает он. — Который из дворов по описанию похож на твой? — Тот, что с детской площадкой, — уверенно отвечает Женя. — И поле вроде рядом где-то было. — Они в соседних, да. Тогда тебе вот за этот дом, там будет спортивная, перед ней направо повернёшь, пересечёшь двор и попадёшь в тот, где детская. Или проводить? — неуверенно уточняет Арс. — Сам дойду. — Уверен, да? — Меня отец учил на местности ориентироваться, — нехотя отвечает Женя истинную, между прочим, правду, и Арс кивает. — Лучше бы он тебя научил гугл-картами пользоваться. От компаса и муравейников с соснами невелика польза по дороге от «Перекрёстка», — он кивает на пакет, — до дома. — Арс... — Да забей, — отмахивается он. — Ты чё тугой такой? С каждым бывает, тем более когда только переедешь. Ты откуда к нам? Он задаёт вопросы и слегка пихает Женю плечом, мол, иди, так и быть, провожу. — Из Питера. — Никогда там не был. — Там круто. Арс только пожимает плечами и, достав сигареты, предлагает Жене. Он сначала собирается отказаться, потому что вошло в привычку курить только мамины, но быстро вспоминает, что её дома нет, и берёт одну. — М! — будто спохватывается Арс и, оставив сигарету во рту, хлопает себя обеими руками по карманам. — Дай-ка телефон свой, — он убирает сигарету, выдыхает дым и снимает блокировку. — Фартовый ты парень, Евген, только переехал, а уже попал в лучшую компанию нашего микрорайона. Он цифры охотно диктует, ловит входящий на умные часы и протягивает руку, чтобы попрощаться. Арс её пожимает, вместо прощания говорит: — Вэлкам ту ебеня, — улыбается широко и, махнув рукой, уходит. Ну что ж, думает Женя, послушно сворачивая направо перед спортивной площадкой. Ну что ж, думает Женя, до этого ещё можно было бы попробовать убедить себя, что интерес к своему полу — он исключительно разнообразия ради. А теперь хуй знает, что назвать разнообразием, если девчонка у него была одна, а вот на парня он запал уже на второго. М-м-м, хуйня! Вэлкам ту ебеня.Через тернии, но не к звёздам
24 мая 2021 г. в 00:13
— ИЮНЬ, 2021 ГОД —
За окном по обе стороны — ряды абсолютно одинаковых многоэтажек, от которых уже рябит в глазах. Солнце почти село и затерялось где-то за крышами, последние пару часов они едут в тишине: мелкая сзади уснула в своём детском кресле в обнимку с плюшевым пингвином, а Женя просто устал. Шутка ли — почти девять часов в дороге с учётом всех пробок.
Мать поворачивает на очередную улицу, не отличающуюся от предыдущей, и он смотрит на неё с подозрением:
— Признайся, ты решила сделать всё, чтобы Денис нас не нашёл.
— Что за ерунду ты городишь? — недовольно одёргивает она.
— Ну мы же переезжаем почему-то именно тогда, когда он в командировке, — поясняет свою мысль Женя. — Да ещё и приехали в район, где кварталы между собой похожи как братья-близнецы. Хоть бы дерево одно для разнообразия посадили.
— Район новый, — уже мягче отвечает мама. — Мы будем в старой части жить, там зелено, сейчас мимо школы только проедем, не видела её ещё.
Женя закатывает глаза и съезжает вниз в кресле. Школа. Переходить в новую на последний учебный год — идея так себе, но родителей не переубедишь. Денису, что приходится ему отчимом уже лет восемь, предложили повышение в московском офисе, и он согласился, заодно решив, что Жене московские университеты откроют больше дверей, чем питерские. Ему и правда в следующем году поступать, но думать об этом не хочется вообще. Он понятия не имеет, кем хочет стать, когда вырастет, вот только как сказать об этом родителям? Мать его с детства видит чуть ли не дипломатом, столько сил на него тратила, сидела с ним вместе за учебниками дни напролёт, объясняла, помогала. Даже со вторым замужеством и рождением Васьки всё мамино внимание всё равно осталось у него. Васька — Денисова. Папина. Васька — это с двух лет англоязычный частный детский сад и художественная гимнастика в планах с пяти. Женя так хочет нормального детства хотя бы для неё, но неблагодарным сыном показаться стыдно.
— Что за школа? — вяло спрашивает он и удивлённо пялится, иначе и не скажешь, на мать, когда та отвечает:
— Обычная общеобразовательная.
— Не гимназия? — недоверчиво уточняет он.
— Упаси боже, — отмахивается она. — Тебе в этом году ещё на курсы при университете ходить, не хватало, чтобы тебя и в школе нагружали выше крыши. Ты в девятом классе не спал почти, на тебя смотреть было больно.
«Мам, а если я не хочу на подготовительные курсы?» — такой простой вопрос, хули ты его вслух не можешь задать, Жень?
— Я не знаю, куда хочу поступать, — вместо этого говорит он.
— Ничего, лето только началось, — бодро отвечает мама. — На языки было бы здорово, да? Тебе отлично даются языки.
— Ага. Или в айти, — очень тихо добавляет он. Очень тихо, но мама слышит.
— Жень, мы же обсуждали. Что тебе эти айти, там сегодня одно, завтра другое, рынок перенасыщен. Такая конкуренция. А языки пригодятся везде, не обязательно быть преподавателем или переводчиком.
Мама вроде бы и логично говорит, и Женя с ней вроде бы и соглашается, но всё равно хочется самому попробовать. Оторваться наконец от маминой оберегающей юбки, да разве ж она отпустит. Родители их обоих безумно любят, но о том, что такое психологическое давление, Женя знает с самого детства.
Мы столько сил тратим.
Мы оплатили, ты должен попробовать. Не хочешь? Ну походи хотя бы месяцок, тебе понравится!
Как он друзьями-то ещё обзавёлся при таком контроле — загадка. Что ему, впрочем, друзья, если все они остались в Питере. Женя вздыхает как может незаметно и опять утыкается взглядом в окно. Белые дома с серыми швами и отделанными грязной розовой плиткой балконами сменяются чистыми, видно, недавно отремонтированными, и мама наконец заезжает во двор, без труда находит место для парковки и останавливается.
— Ну что, — говорит и улыбается неуверенно, сжав руки на руле, — вот мы и дома.
Женя очень хочет ответить что-нибудь едкое, но смотрит на неё, и язык не поворачивается. Она весь день за рулём, устала, глаза блестят, потому что тяжело так долго следить за дорогой. Мама у него совсем молодая, едва-едва тридцать пять исполнилось (и у Жени даже в голове не укладывается, как бы он вот в этом вот своём возрасте сейчас стал родителем), и очень красивая, Денис ей об этом постоянно говорит. И Женю приучил.
Денис нормальный и никогда не настаивал на том, чтобы Женя звал его папой. Во-первых, он был уже довольно взрослым, когда тот разбавил их семью, во-вторых, какой-никакой, но батя у него есть, с которым мудрая мама ему общаться никогда не запрещала, хотя между собой они не общаются совсем и даже с праздниками друг друга не поздравляют.
Теперь и Женя с отцом наверняка в том же статусе, думает он и криво улыбается. Но маме об этом знать ни к чему.
— Ваську разбудить, а то ночью колобродить будет? — риторически спрашивает Женя, отстёгиваясь. Ответ ему не нужен, он и так всё знает, но эта чёртова привычка всё перепроверять.
— Да, — кивает мама, трёт глаза и, открыв сумку, достаёт оттуда комплект ключей: — Держи, это твои. Второй подъезд, девятый этаж, пятьдесят вторая квартира. Я поднимусь пока, посмотрю, как там, а ты закрывай машину и поднимайтесь с Васькой. Поужинаем и перетаскаем вещи наверх.
Васька просыпается неохотно, хнычет, но мгновенно прекращает, едва видит напротив подъезда детскую площадку.
— Хочу качели! — объявляет громко и смотрит на Женю жалобно. И кто он такой, чтобы с ней спорить? Поэтому закрывает машину, проверяет и идёт качать Ваську на качелях.
Интереса ей хватает минут на десять. Женя, раскачивая её, смотрит на дом и пытается понять, где их окна. Долго искать не приходится: мама, оказывается, уже переоделась и задумчиво курит на балконе.
Обещает бросить столько, сколько он её знает, но ему на руку: иначе она бы и его давно спалила. Ругать бы наверняка не стала, но это материнское разочарование вряд ли можно считать чем-то более приятным.
— Пошли домой, Вась, — твёрдо говорит он, останавливая качели, и машет заметившей их матери рукой. — Мама ждёт.
Мелкая послушно соскакивает на землю, прямо в пыль коленками и ладонями, встаёт, деловито отряхивается, забирает у Жени своего пингвина и, подняв глаза, с непередаваемой интонацией говорит:
— Сколько можно тебя ждать?
Женя смеётся. Денис всегда пытается её в таких случаях одёрнуть, потому что надо воспитывать уважение с детства, все дела, а Жене смешно. Потому что разве это всё про неуважение? Она же совсем мелкая ещё.
— Не состаришься, — подначивает он и, перехватив её одной рукой под мышками, поднимает.
Она не отвечает. Болтает ногами, ржёт сама с собой и задорно в лифте тыкает на все кнопки подряд, из-за чего на девятый они поднимаются минут пять, останавливаясь на каждом этаже.
В квартире уже пахнет едой.
Дома.
Так странно. Женя стоит в дверях и, естественно, совершенно ничего не узнаёт, но не может не отдать должное маме, которая над ремонтом старалась явно всей душой. Ему раньше не доводилось видеть результаты её работы, потому что, хоть она и дизайнер интерьеров, но ремонт в питерской квартире делала, когда ещё только-только заинтересовалась дизайном, а на даче всё уже столько лет в процессе, что выводы делать тяжело.
— Ну как? — спрашивает она, появившись из проёма слева, и разувает Ваську, которая всё ещё висит на его руках и ни малейшего неудовольствия не выказывает.
— Круто, мам, — искренне одобряет он.
— Твоя комната налево по коридору последняя. Наконец своя будет, а не диван в гостиной.
— Спасибо, мам.
Она неловко отмахивается, забирает Ваську и уходит, оставив его в прихожей одного. Он смотрит на одинаковые выходящие в коридор двери, смотрит на небрежно брошенную на банкетку мамину сумку и думает о том, что здесь может быть хоть сто раз отличный ремонт, но дом всё равно там, в Питере.
Мысль о неблагодарном сыне перманентно вертится на задворках сознания. Женя к ней почти привыкает.