Дамиано, возвращайся домой

Тихий глухой стук о холодную плитку. Крышка пузырька выпала из дрожащих пальцев и покатилась по полу. Несколько таблеток упали рядом, и он тут же бросился их собирать. В другой руке Дамиано сжимал телефон. На экране мобильника был длинный текст, который он продолжал редактировать — прощальная записка его друзьям. Как глупо: в век технологий даже последние слова для близких мы отправляем в чаты, хотя куда проще излить душу на бумаге и оставить под дверью пропитанный болью лист. Марлена сидела на краю ванны, нетерпеливо постукивая ногой о кафель. Он — на ледяном полу, опираясь на стену спиной так, словно устал. Всё тело дрожало, мысли носились со скоростью реактивных самолётов, и он не успевал остановиться на одной, постоянно переключаясь. Сомнений уже не осталось, но всё же волнение и, в какой-то степени, страх не давали покоя. Дамиано ещё раз перепроверил расчёты Марлены — она подсчитала, сколько именно и каких таблеток ему необходимо, чтобы прийти к нужному исходу. Он предлагал ей лезвия и даже самый простой пистолет, но она, почему-то, отвергла эти варианты. Вопросов он задавать не стал: не привык с ней спорить, потому что подсознательно знал, что она всегда окажется права. — Ты волнуешься? — её мягкий голос эхом отразился от стен комнаты. — Да, — Дамиано облизал губы, нервно взлохматил волосы и уставился в стену напротив усталым взглядом. Объяснение этому волнению было довольно простым — не каждый человек сможет хладнокровно совершить самоубийство, даже не задумавшись хоть на секунду о смысле своей жизни — уже прошедшей её части и той, что ожидает в будущем. Дамиано провёл за рассуждениями, пожалуй, слишком много времени. Он почти не спал: вернувшись домой, в Рим, сидел возле окна ночами, затуманенным взглядом смотрел на звёзды и тонкий, серебрящийся светом месяц и думал, думал, думал. Размышления привели его к однозначным выводам: причин «уйти в вечность» с Марленой было гораздо больше, чем остаться здесь, на этой планете, пропитанной выхлопными газами и людским лицемерием. Однако… Группа долгое время была его стимулом творить, вдохновлять других, создавать новое, своё, неповторимое, но он выдохся, перегорел, как дешёвая лампочка. Больше не было желания творить для кого-то, он писал музыку ради собственного наслаждения, и отклик фанатов уже не мотивировал его — скорее раздражал. Эти самые фанаты, с тех пор, как их стало значительно больше, теперь могли караулить его возле дома, ресторанов, в которые он ходил, концертных площадок и клубов, а с папарацци он мог спокойно забыть о личном пространстве. Все просили фотографии, автограф, объятия, порой не замечая, что он не в состоянии, и приходилось через силу улыбаться. Это сказывалась депрессия — она и стала главной причиной того, почему Дамиано хотел покончить с этим всем. Она не отпускала, лишь крепче, абсолютно не жалея заложника, сжимала свои стальные тиски на его худом теле. Сначала он пытался бежать от неё, вырваться из её цепких лап, теперь — бежал от самого себя, но был окован страхом, сомнениями и непониманием настоящего, и не мог сдвинуться с места, как бывает в ночных кошмарах. И эти кошмары стали для него явью, в которую он больше не хотел верить. Таблетки лишь создавали иллюзию помощи и улучшения, убирали внешние симптомы и, конечно, были не в силах разобраться с внутренними причинами, глубоко зарытыми где-то внутри. Более того, с препаратами Дамиано видел мир будто обтянутым чёрной полупрозрачной плёнкой, которая мешала разглядеть реальные цвета и получить удовольствие. Это было худшим испытанием: он понял, что предпочтёт не видеть вообще ничего, чем эти чёрно-белые искажённые картины. Вик, Томас, Итан — эти три имени неоновыми буквами горели в подсознании Дамиано, но о них он думать не хотел. Да, им будет больно, но от этого не умирают — со временем боль станет тупее, с ней будет легче справляться, и они справятся, обязательно, они ведь сильные, — он знает. Тем более — для них он сейчас был наркоманом-пессимистом, от которого одни лишь проблемы, за которого постоянно приходилось волноваться, и он осознавал, что без него ребятам будет проще жить. Именно это убеждение, эта уверенность заставили его принять окончательное решение, в котором он уже не сомневался. Ему просто было страшно. Страшно так обрывать свою жизнь, обрубать канат, по которому он шёл над пропастью, пилить сук, на котором сидел. Это было естественно, очевидно, но он ни капли не сомневался. Ему просто нужно было отбросить в сторону все лишние мысли, выдохнуть, унять дрожь в конечностях и покончить со всем этим наконец. Вечный сон, вечная идеальная бесконечность — он мечтал о них, представлял, как отдохнёт, как хорошо ему будет там с ней — и как плохо здесь, если она так и останется неясным призраком-галлюцинацией. Он хотел, чтобы она ощущалась реалистичнее, была более настоящей, потому что сейчас он даже будто бы не мог доверять ей полностью, того гляди, снова растворится в воздухе. — Почему? Что-то не так? Ты передумал? — Марлена вдруг прервала его размышления своим вкрадчивым голосом, обеспокоенно заглянула в глаза, а потом пересела на пол, чтобы быть ближе и аккуратно сжать его ладонь в своей. — Нет, но… Эти чёртовы «но», их слишком много! И я чувствую себя эгоистом за то, что нахожу оправдание для каждого из них, — он в отчаянии покачал головой, жмурясь и не чувствуя в себе сил открыть глаза. Его мутило от картинки окружающего мира, Дамиано больше не мог её выносить. — Это твои друзья? Ты волнуешься из-за них? — спустя полминуты, тщательно изучив его внешнее состояние, спросила Марлена. Парень даже открыл глаза и поднял голову, а в глазах было удивление: она, как и всегда, читала его насквозь, словно он был сделан из стекла или вслух проговаривал каждую свою мысль. Он медленно кивнул, ожидая, что она скажет на это. Муза с сочувствующей улыбкой положила ладонь на его плечо, мягко сжимая, чтобы успокоить. — Безусловно, ты прав. Им будет больно, но — не смертельно. На моей памяти, от горя никто не умирал. — она усмехнулась, но Дами нахмурился, ничуть не успокаиваясь. Она просто транслировала его мысли, и это уже начинало пугать. — Им не плевать на тебя, милый, но ты должен жить для себя, не для них. Как ты чувствуешь, что сейчас лучшего всего именно для тебя? — Марлена внимательно посмотрела на него, замечая тёмные круги под глазами и неестественную бледность кожи. Он действительно устал за последнее время — ему бы не помешал отдых. — Для меня? — он переспросил, задумавшись, а глаза его не выражали ровным счётом ничего — пустота. Марлена своим влиянием окутывала его сознание, мешала ему сосредоточиться на своих мыслях, мелькала перед глазами, даже если те были закрыты. Решение Дамиано принимал не сам, а под влиянием любимой, но он, конечно, не мог этого осознавать. — Для меня… Больше всего я хочу просто исчезнуть, оказаться где-то далеко рядом с тобой, так, словно здесь меня никогда и не было. Но раз это невозможно… — он грустно усмехнулся, крепче сжал пузырёк с таблетками, — Значит, я больше не хочу жить. Смерть кажется для меня единственным выходом из этого жуткого состояния, в котором я живу последние пару лет. — Вот и отлично. Ты больше не сомневаешься? — Я и не сомневался, — хитрая улыбка. — Просто, это… Слишком странно, непривычно, страшно, пожалуй. Но я готов, — он посмотрел в глаза Марлены, поймал золотое свечение и убедился в своём решении — окончательно и бесповоротно. — Значит, именно столько мне нужно? — Дамиано ухмыльнулся, поправил волосы и высыпал оставшиеся таблетки в ладонь. Девушка кивнула, внимательно наблюдая. — Ну, тогда… Сейчас, перечитаю ещё раз, что я тут настрочил, и приступим, — он резко выдохнул, нервно усмехнулся, прогнал из головы лишние мысли. Затем — разблокировал мобильник и, скопировав текст письма, вставил его в сообщения их общей группы, пока не нажимая кнопку «отправить». Глазами пробежался по строчкам, убеждаясь, что написал всё чётко, но с ноткой сентиментальности, в общем — лучше и не придумаешь. Дрожь пробирала его от мыслей о том, как вытянутся лица друзей, когда им придёт это сообщение, и эта самая дрожь дошла аж до самых кончиков пальцев, заставляя его случайно нажать на кнопку отправки. Сообщение оказалось в чате. Дамиано вздрогнул, распахнул глаза, а потом отбросил телефон куда подальше, вслед услышав характерный треск разбивающегося стекла, и начал одну за другой глотать таблетки, запивая их водой. — Эй, ты чего? — Марлена удивлённо вскинула брови, наблюдая за его поведением. — Я отправил сообщение сейчас, а хотел — когда закончу, — в перерывах между глотками выпалил Дами, — Я ведь могу попросту не успеть! — Таблетки действуют быстро. Всё получится. — Марлена села на колени рядом, и успокоила его лихорадочные движения нежным поцелуем в лоб. На несколько секунд Дами замер, мысленно благодаря себя за то, что решился. — Спасибо тебе за доверие. Мельком улыбнувшись, Дамиано продолжил травить свой организм, уже чувствуя тошноту и наполненность желудка, комната качалась перед глазами, он упрямо игнорировал вибрацию телефона от звонков и сообщений и не останавливался, пока сознание не покинуло его, и он не уронил голову на грудь, медленно скатываясь вниз по стенке. Его рука с тихим стуком упала, ударилась о плитку, эхом отдаваясь в пустой ванной, а пустая баночка покатилась, останавливаясь возле ножек тумбочки. Глаза закрылись, дыхание становилось поверхностным. Ти-ши-на.

***

На другом конце города в это время царило такое волнение, которое никак нельзя описать — таких мощных слов не существует ни в одном языке мира. Вик первая увидела странное сообщение, пришедшее от Дамиано, и даже не сразу поняла его смысл — пришлось перечитать ещё раз, чтобы наконец похолодеть и почувствовать, как сердце пропускает удары один за другим. Это всё совсем не складывалось в общую картину в голове девушки: вот буквально пару дней назад они виделись с Дамиано, который вернулся из Сицилии посвежевшим, радостным, даже искренне улыбался — в общем, был гораздо лучше того, каким уезжал. Конечно, был странный лихорадочный блеск в глазах, был нервный смех, но разве будешь придавать этому значение, когда на первый взгляд всё просто замечательно?.. Первым подозрения Вик пали на наркотики: он наверняка сорвался, снова подсел и под их влиянием принял такое идиотское решение, — но медлить было нельзя, что бы ни являлось причиной. Девушка была в панике, голова — кругом, хотелось посоветоваться с кем-то, спросить, что делать, чтобы решение приняли за неё, как это происходило в детстве, но это была ситуация из по-настоящему взрослой жизни, и пришлось взваливать на свои плечи громадную ответственность, а потом тащить её на себе. Пальцы не слушались, пока она набирала номер скорой помощи и молилась, чтобы Дамиано находился у себя дома. Она не знала, есть ли вообще смысл в этом вызове, и от этого дрожь разрядом пробивала всё тело: если он отправил это сообщение и застрелился, то к их приезду его тело будет уже ледяным, — но она решила надеяться на лучшее и рискнуть. Быстро одевшись в первое, что выпало из шкафа, Вик побежала на улицу. Она впервые так сильно жалела, что не сдала на права и не купила машину однажды, потому что такси опаздывало, а она уже судорожно всхлипывала, по очереди набирая Томаса и Итана. Последний в этот момент вообще спал, поэтому не сразу осознал, что происходит, но когда понял, то сразу выскочил из дома, в чём был. — Пожалуйста, мне нужно попасть на место как можно скорее, — взмолилась она, запрыгивая в машину к водителю. Тот странно посмотрел, но кивнул. — Приезжайте к его дому, я буду там, — это относилось к Томасу, который был с Вик на линии. — Боже, только бы мы успели… Ворвавшись в квартиру (пришлось дожидаться Томаса, потому что именно у него были запасные ключи, и за это время Вик успела поседеть), они тут же бросились по разным комнатам в поисках того… Что они надеялись найти? Задавать этот вопрос было страшно даже самим себе. Виктория первой заметила его тело, лежащее на полу ванной — он полусидел, криво опираясь на стену, голова была опущена на грудь, и состояние выглядело совершенно безжизненным. Колени девушки подкосились, она молча рухнула рядом, несколько секунд будучи не в состоянии соображать, лишь судорожно всхлипывая и бормоча что-то бессвязное под нос. Потом всё-таки вернулась в реальность, сделала резкий вдох — за несколько секунд забыла, что нужно дышать, — и протянула трясущуюся ладонь к его шее, нащупывая пульс. — Слабый, но есть, — прошептала себе под нос, слыша сзади шаги Итана. — Кто-то из вас умеет оказывать первую медицинскую помощь? Сердечно-лёгочная реанимация, или как… — она бормотала, хватаясь за волосы. — Нет-нет, подожди, — брюнет осторожно взял её руки в свои, видя, что она находится в состоянии сильнейшего шока, и адекватно мыслить не может. Итан был напуган, до мурашек вдоль позвоночника и тахикардии, но был единственным из всей троицы, кто вообще мог здраво рассуждать в экстренных ситуациях. Томас сидел на полу в коридоре и не мог пошевелиться, потому что уже сдался, почему-то поверил в плохой исход и не мог справиться с накатившим чувством беспомощности. Итан тут же присел рядом с Дамиано и попытался привести его в чувство, что было безуспешно. Оглядевшись, чтобы оценить обстановку, он не увидел крови или других ужасающих улик, но тут же заметил пустой пузырёк от таблеток, и понял, что тот сделал. Было необходимо влить в него воду, вызвать рвоту, но он понятия не имел, как это исполнить, случайно не причинив другу вреда. — Пожалуйста, держись, Дами, только держись, — Вик сжимала его предплечье, склонившись над грудной клеткой и ухом слушая слабый стук сердца и редкие вдохи. Её собственное сердце стучало, как сумасшедшее. Бригада скорой помощи приехала оперативно и удивительно быстро. Пока они оказывали первую помощь и погружали парня на носилки, Итан на кухне пытался привести в чувство Викторию, у которой на фоне стресса началась жуткая паника. Она не узнавала никого, в ушах шумело, перед глазами рябило, чувство страха захлёстывало волнами, пока она слушала приглушенные разговоры медиков в районе коридора и успокаивающий голос друга над ухом. Ей удалось прийти в себя, когда врачи сказали, что ребята могут поехать с ними в больницу и дать необходимые показания, но в этот же момент она начала плакать, и эти слёзы не прекращались в течение нескольких часов — даже когда всё, казалось, уже стабилизировалось. Тесная карета скорой вместила в себя всех, Дамиано лежал в центре на каталке, с бледным, как бумага, лицом. Врачи ввели ему какой-то препарат, но, судя по перебоям в писке датчиков, парень еле держался. Волны на жизненных показателях говорили о том, что желудочки сердца всё же работают, правда, очень слабо, но надежда на успешную реанимацию всё же была. Внезапно показатели изменились в худшую сторону, и вокруг началось лихорадочное движение. Вопреки этому, мир вокруг Вик замедлился, сжался, она будто наблюдала всё в замедленной съёмке: смотрела, как подскакивают врачи, слышала указания — «влейте ему кубик эпинефрина», «приготовьте дефибриллятор», — смотрела, как фельдшер выверенными движениями надавливает на его грудную клетку, выполняя непрямой массаж сердца, а потом, практически разорвав на Дамиано рубашку, в спешке наклеивает на грудь электроды. — Заряд на 200. Разряд. Тело подскочило на каталке, писк оставался таким же прерывистым, будто ненадёжным. Вик закрыла ладонями глаза и уши, но убежать от реальности было нельзя. Звуки были слишком громкими, чтобы не слышать их — как хрустальные иглы, протыкали её насквозь, пробивали барабанные перепонки и оглушали так, что она жалела, что не родилась уже глухой. — Заряд на 300. Разряд. Еще один взрыв, грудная клетка поднимается, опускается, безжизненно лежит. Нет, нет, не здесь, не сейчас, не нужно, — мелькало в голове Итана, пока он, прижимая к себе дрожащую Вик, смотрел на время. Сердце находилось в нестабильном состоянии больше минуты, это было уже попросту опасно и почти безнадёжно. — Заряд на 360. Разряд. Писк датчиков изменился, врач кивнул, что-то зашумело, вся машина с находящимися в ней будто закрутилась вокруг своей оси — у Итана просто закружилась голова. — Есть пульс. Тихо выдохнув, Итан опустил лицо в ладони, чувствуя, как Вик откидывается назад, и всхлипнул. Пульс. Есть.

***

Яркий свет больничных ламп ослеплял и отражался от белоснежных стен, кроватей и халатов. Вик, дрожа, шла за врачом по длинному коридору отделения реанимации и интенсивной терапии. Дамиано всё ещё был без сознания, но доктора разрешили кому-то одному зайти к нему на несколько минут, и так как Томас всё ещё почти не говорил, а Итан выглядел так, словно вот-вот хлопнется в обморок, то Вик, уже немного успокоившаяся к тому времени, вызвалась пойти. Коридоры, выложенные плиткой, пугали. Табличка «ОРиИТ» — пугала ещё сильнее. У Виктории была неприязнь к больницам, выработанная с детства: травма ещё с той поры не давала покоя и сейчас — девушку бросало в дрожь от запаха спиртовых антисептиков, шелеста одноразовых упаковок из-под шприцов, безликих белых халатов и эха, жуткого эха в этих коридорах, с ног до головы покрытых сияющей плиткой. Наконец врач подвёл её к нужной кровати, а сам немного отошёл назад. Вик накрыла дрожащие губы ладонью, чтобы не расплакаться вновь, и подошла ближе. Дамиано выглядел не слишком воодушевляюще: бледная, почти серая кожа, тяжёлые вдохи, трубочка, подающая кислород, в носу, и спокойный писк аппаратов рядом. — Я не знаю, слышишь ты меня или нет, Дами, — Вик вдруг зашептала, склоняясь над обездвиженным парнем. — Но просто знай, что мы ждём тебя здесь, пожалуйста, очнись. Ты нам нужен, — слёзы стояли в её глазах-океанах, пока лихорадочный шёпот, слышный только больному без сознания, заполнял воздух. — Не знаю, почему ты решил, что сделать это будет хорошим решением… — она прерывисто вздохнула, заставляя себя замолчать. — Мы любим тебя, малыш, пожалуйста… — сил говорить больше не было, судорога плача снова свела ей горло, и она почти захлебнулась в этой безысходной, беспомощной тоске, которую испытывала, не имея возможность увидеть светящиеся карие глаза друга. Просто нужно время, — Вик повторяла про себя слова врачей, налаживая дыхание, а потом её увели — обратно, в коридор, где на неё снова накатила истерика, истощившая её до такой степени, что она ещё несколько часов была не в состоянии ощущать какие-либо эмоции вообще.

***

Дамиано ослепил яркий белый свет. Постепенно его глаза привыкли, и он, потирая веки, огляделся. Он сидел в автобусе. Белоснежном, как зубная эмаль, автобусе, где белым было всё — сиденья, поручни, двери, пол и больничный халат на нём самом. Однако, среди всего многообразия странных вещей, его смутили только окна: за ними не было ничего, лишь густой молочный туман. Почувствовав рядом с собой чьё-то присутствие, парень быстро обернулся. Марлена сидела рядом — в белоснежном платье до пола, — она тут же поправила распущенные волосы и тепло ему улыбнулась. — Я уже умер? — Дамиано в лоб задал ей этот странный вопрос. Хриплый голос звучал так, как будто принадлежал кому-то другому. — Нет, — она спокойно ответила, едва качнув головой. — Тогда где я нахожусь? Где мы? — Как в фильмах. Где-то между, — Марлена хитро улыбнулась, откидываясь на спинку сиденья. — Ты не умер, ещё жив, но теперь у тебя есть выбор. Остаться или уйти. — Опять этот чёртов выбор, — Дам недовольно простонал, роняя лицо в ладони, а потом вдруг замер. Несколько секунд вокруг была гробовая тишина, а потом он недоверчиво покачал головой. Что-то напрягло его настолько, что он не шевелился, прислушиваясь к своему организму. — Ну, я бы посоветовала тебе выйти из автобуса, — вмиг став серьёзной, сказала девушка. — Выйти? Это значит… Наверное, вернуться к жизни. Проснуться, — он задумался, а потом резко тряхнул головой. — Нет, я могу остаться здесь. С тобой. — Зачем? — вопрос был будто бы неуместен, но в данной ситуации было не совсем ясно, что уместно, а что — нет. — Потому что… Здесь мне хорошо. Я не помню, когда в последний раз мог делать глубокий вдох и не чувствовать тяжесть в груди, — его глаза блестели, говорить было тяжело. — В голове нет плохих мыслей, совсем. Всё такое яркое, как будто… Как будто у меня никогда не было ни депрессии, ни каких-либо ещё проблем со здоровьем. — Ты прав, — она медленно кивнула, — Но ведь это как наркотики, тебе хорошо, ты хочешь больше, а потом не можешь почувствовать ничего, кроме неестественного счастья, и вернуться к нормальному состоянию тоже не можешь. Разве тебе это нужно? — Я хочу чувствовать только это счастье, это ощущение внутри меня сейчас, оно такое светлое, я не хочу его упустить, — он пробормотал, чувствуя, как грудная клетка изнутри будто бы заполняется бабочками. — Если я вернусь, меня снова затянет в болото… — Ну, мы не всегда получаем то, чего хотим, — Марлена пожала плечами, и Дамиано смутил суровый тон её голоса. Он нахмурился, в голове пронеслось «Почему она спорит? Никогда такого не было…», но она снова заговорила. — Почему я спорю? Господи, Дами, ты такой идиот, — она вдруг серебристо-звонко рассмеялась, и Дамиано похолодел. Её улыбка была такой родной, а смех — будто бы чужим. — Ч-что? — он был уверен, что не говорил этой фразы вслух — она точно прочитала его мысли. — Ты правда не понимаешь, в чём дело? — улыбка стала вмиг похожей на оскал, потому что девушка разозлилась. Парень покачал головой. — Я — это ты, Дамиано, полное отражение тебя, просто в другом образе. Поэтому я соглашаюсь с тобой во всём, разделяю все твои идеи, не спорю, предлагаю то, о чём ты уже задумывался. Меня, как отдельной личности, просто не существует. Марлена есть только в твоей голове. Дамиано не переставая качал головой, так, словно отказывался верить в этот откровенный бред, встал на ноги, босыми ступнями чувствуя холод, отошёл назад, вглядываясь в зелёные омуты её глаз — девушки, которую боготворил, которой вдохновлялся, ради которой был готов отдать жизнь, и которая в итоге оказалась его собственной галлюцинацией. — Но... Как... Ведь я... — он задыхался от возмущения, непонимания и несправедливости. — Да-да, ты слепо шёл на поводу у своего подсознания, которое выдавало тебе самые бредовые идеи. — она села поудобнее, сложила руки на груди и наконец заметила недоумевающий взгляд парня. Закатив глаза, она вздохнула, но всё же решила спокойно пояснить. — Дами, всё началось гораздо раньше. Вспомни: группа только зарождается, август, вы едете в Грецию, на Крит, — перед глазами парня тут же возникла яркая картинка-воспоминание. — По вечерам ты приходишь на море, садишься на камни, чтобы посмотреть на закат, вдохновиться. Главное, что вдохновляло тебя… Помнишь? — Море, море в закатном солнце, — вдруг прошептал Дамиано, понимая, о чём она. — Мне тогда казалось, что в него высыпали банку золотых блёсток, так оно выглядело… Там я написал текст для Immortale. Неужели это была… ты? — он недоверчиво прищурился. — Нет, это была та самая муза, за которую ты меня принял, — она снова закатила глаза. — Ты пользовался этим приливом эмоций, я помню. Конечно, ты просто хотел вдохновиться, потому что твои ресурсы были истощены, и это абсолютно нормально, естественно, но ты откровенно переборщил и перешёл все границы. Муза, Дамиано? Какая к чёрту муза? Знаешь, ты просто не понял, где заканчивается игра и начинается реальная жизнь, — она осуждающе покачала головой. Дамиано постепенно осознавал, что именно она пытается донести, но всё ещё с трудом. — Твой разум не знал, как выбраться, оказался запертым в стенах черепной коробки. И он же решил создать тебе эту странную иллюзию. Девушка — образ тех, по кому ты скучаешь, кого когда-то любил, — и твои собственные мысли из её уст. И, оказалось, тебя так легко покорить, — она усмехнулась как-то пренебрежительно. Дамиано понял, приблизительно, в общих чертах, но вот только слов в ответ не находилось. Марлена сама прервала молчание, переключаясь на совершенно другую тему. — И всё же, я не понимаю, зачем ты вообще согласился на авантюру с таблетками? Правда надоело жить, ты сам этого хотел? Или просто захотелось отличиться? — голос звучал язвительно, словно девушку подменили. — Не знаю... Я уже ничего не знаю. Самоубийство — тоже шаг вперёд, и только сильные люди... — Да, да, да, продолжай врать самому себе. Это ты сам так думаешь, или просто фраза понравилась? Дамиано тяжело сглотнул, взъерошил волосы и отошёл ещё дальше, ближе к двери. Если перед ним стоял выбор: остаться здесь, наедине с худшей версией себя, которая когда-то, оказывается, даже могла его вдохновлять, и бесконечно выслушивать подколы, оскорбления и обвинения, или вернуться к жизни одному, к друзьям, пусть и с депрессией, зато в ясном сознании, — то ему было очевидно, что выбирать. — Ну же, решайся, — мягко подтолкнула его Марлена, выводя из состояния оцепенения. — Я не буду вечно принимать решение за тебя, подсознание никогда не знает «как лучше», чаще всего — только «как хуже». Дамиано не был до конца уверен, что эта странная галлюцинация полностью останется здесь, в этом чёртовом автобусе, если он уйдёт, но он рискнул. И вышел в неясный туман через заднюю дверь, оставив за своей спиной ухмыляющуюся Марлену. В отделении реанимации раздался резкий писк одного из датчиков, и двое врачей тут же подбежали к кровати Дамиано, который пытался поднять голову и сделать глубокий вдох. Тело не слушалось, даже глаза еле открылись, и первым, что он увидел, были двое докторов и их яркий фонарик. А потом его сердце вновь забилось в бешеном темпе, не выдерживая такой нагрузки на ослабленное тело, Дамиано провалился в беспамятство — темноту без всяких автобусов и муз. И эта тишина была великолепной. — Он очнулся, но все ещё нестабилен. Пару недель на лекарствах и под наблюдением, и он будет как новенький. Но мы обязаны показать его психиатру, прежде чем выпускать, — чуть позже говорил заведующий отделением Виктории, Томасу и Итану, и они радостно кивали в ответ — это были хорошие новости. А Дамиано, вымотанный и уставший, время от времени выпадая из беспокойного сна в реальность больничной палаты, чувствовал внутри нестерпимую тоску и горечь от того, что осознал за время того короткого пребывания в странном белоснежном автобусе. И всё же — Марлены не было рядом, вокруг — никакого золота, никакого вдохновения, а значит, можно было хотя бы временно выдохнуть и осознать всё случившееся за последние несколько часов.