spoiled

★★★       Игорь решается показать ему любимую крышу с видом на Исаакиевский.       Как-то он гнался здесь за утырками, которые ни дать ни взять выглядели как воры белья из мультика про Карлсона. А Гром, стало быть, был привидением с мотором. Диким и на специфический вкус даже симпатичным. Чуть ногу тогда не сломал.       Кирилл его отношение совсем не ценит и ведёт себя как последний еблан. Впрочем, как и обычно. И кто ему сказал, что приставать к Игорю на крыше будет хорошей идеей? Сразу в голове всплыли те два сценария, где Гречкин лепёшкой лежит на асфальте, а Гром либо сваливает из страны, либо кормит рыб на дне Невы.       Хотя ладно, прям приставаниями это назвать нельзя. Гречкин его не лапает, только флиртует как дебил. Да на такие подкаты можно повестись только за большие деньги. Гром старается не думать, что он здесь по схожей причине.       Нет, ему платят не за это. А хотели бы заплатить за это — он бы не согласился. У него ещё осталось достоинство. И честь.       Что за мысли бредовые ему в голову лезут? Не трахался давно, не иначе.       Кириллу тем временем весело, Кирилл несёт откровенный бред.       Игорь уже слышать это не может, просто зажимает его рот рукой. Кирилл не придумывает ничего лучше, как лизнуть эту руку, за что моментально получает по щам.       Почти на инстинктах, а оттого не слишком сильно. Но из носа всё равно хлынула кровь, потекла быстро вниз, пачкая одежду.       Игорь матерится.       Во внутреннем кармане кожанки каким-то чудом оказался чуть пожелтевший от времени тканевый платок, и Игорь неуклюже старается хоть как-то кровь остановить, прижимает платок к носу, пытается засунуть кончик в ноздрю.       А Кирилла от смеха так и распирает. И он знай себе ржёт, пока Игорь в настоящей панике, потому что это не синяк, как это вообще считается? Что если он ему нос сломал? Да нет, нет, не сильно же ударил.       Жаль. Глядя на ржущего Кирилла хочется вмазать ещё, на этот раз правда от души.       Руки у Игоря в его горячей мокрой крови, которая тут же начинает подсыхать, неприятно застывает на пальцах.       На этом их приключение на крышах заканчивается, не успев толком и начаться. Гром так обеспокоен, что даже старается всячески придерживать Кирилла, чтобы тот не дай бог с лестницы не навернулся и не добавил себе побоев — потом попробуй докажи, где правда. Когда они выходят из парадной, кровь наконец-то останавливается. Гречкин вынимает из себя мокрый платок, придерживая кончиками пальцев за сухой край, и протягивает в сторону Игоря. Тот интересуется, не дурак ли Кирилл и кивает в сторону покосившейся зелёной мусорки. Нужен ему, блин, теперь, этот платок весь в кровище и соплях.       Они покупают в ближайшем магазинчике бутылку воды: Игорь моет руки, а Кирилл лицо. Спортивную кофту приходится снять, вряд ли прохожие подумают, что она в пятнах от соуса.       Стемнело, дует холодный ветер. Кирилл вжимает голову в плечи — у него под тонкой рубашкой даже майки нет. Всё не как у людей.       Гром отдаёт ему свою кожанку, а сам ворчит — ему тоже холодно.       Кирилл в его куртке снова начинает зубасто улыбаться.       Они запрыгивают в трамвай. Гречкин, по собственному признанию, никогда на таких не ездил, и теперь в окно таращится.       Игорь решает проверить время и замечает, что любимые наручные часы, ещё от отца доставшиеся, вдруг идти перестали. Тридцать лет работали и на тебе ни с того ни с сего.       Похоже, вода попала, когда он от крови отмывался.       Гречкин на его раздражённый бубнёж усмехается — ему не понять.       Для Игоря эти старенькие часы стоили десять таких Гречкиных.       Дома Гром заставляет приложить его к носу холодное. Так как настроение у Кирилла на удивление хорошее, Игорь предполагает, что нос всё-таки относительно цел. Только вот…       Игорь нервничает. Расскажет Кирилл отцу, пошлёт фотки одежды, залитой кровью, и всё. Нет у Игоря заработка, в лучшем случае он сядет, в худшем — ляжет.       Кирилл ни о чём не рассказывает, чем впервые по-настоящему удивляет Игоря.       Гром почти готов его расцеловать. Метафорически.       На заигрывания, за которые бы раньше по лбу дал, он решил реагировать мягче, смущённо скрипя зубами и стеснительно сжимая кулаки. Нельзя ведь поддаться чувствам и желанию настучать по темечку этому с жиру бесящемуся дураку. Для него же всё игрушки. Даже Игорь, когда не заставляет его делать то, что не хочется, воспринимается как источник развлечения.       Это оттого, что жизнь у Гречкина пустая. Бесцельная.       Такие люди ничего не ценят, у них нет простых радостей в жизни. Они цепляются за эмоции, а от скуки могут пустить себе пулю в лоб, потому что их в этом мире ничего не держит. К двадцати они всё в этой жизни уже видели, всем пресыщены. Ничего дорогого у них нет.       Игорю их по-человечески жалко, но вытягивать таких из болота ему не интересно. Но, кажется, конкретно за этого ему платят.       Для Игоря якорем всегда была работа. И сейчас остаётся, в каком-то смысле. С возни с Гречкиным он накопит, закроет долги и найдёт то, что ему будет по душе.       Что можно было предложить Кириллу? Хобби ему надо найти. Сосед Фёдора Иваныча по лестничной клетке, отставной КГБшник в летах, вязать любил. Все внуки в шарфах ходили, да в шапочках из красивой цветной пряжи.       Гречкин, небось, криворукий, всю пряжу спутает.       Сидит, в игрушку какую-то играет на телефоне, как только ложку мимо рта не проносит? В тарелке какая-то кашеобразная азиатская похлёбка неприятного коричневого цвета. — Игорь, — тянет лениво с набитым ртом. — Мм? — А если бы я тебе новые часы купил, ты бы со мной переспал?       На удивление первая реакция Игоря — засмеяться, а не дать в морду. И правда, чего убогих бить-то? Но, может, хотя бы сыграть оскорблённого? — Подарками купить меня вздумал? — Ну ты не обижайся. В этом мире всё продаётся и покупается. — Кирилл отложил свой телефон. — Ты же сейчас здесь из-за денег?       Игорь согласно кивнул. — Не поверишь, но даже я здесь из-за денег — папа же мне кредитку заблокирует, если я институт брошу и на Бали улечу. Так что я просто спрашиваю, хочешь ли ты часы.       Рассуждения были верные. Игорь, несмотря ни на что, ценил, когда с ним говорили открыто и прямо, не пытаясь вешать лапшу на уши. — Только часы? — Всё что ты захочешь. — Значит, будешь меня баловать?       Кирилл расплылся в улыбке, сверкая золотыми зубами (ну точно как у бабки на базаре). — Конечно.       Гром задумался, представляя сытую жизнь в качестве содержанки богатого юнца. Так ведь за вечер себе можно будет позволить не одну шаверму, а целых две. И шарф наконец купит. — Ну как, согласен? — Кирилл улыбался, будто ему уже «да» сказали.       Игорь рассеяно на него покосился. А в мечтах всё было так хорошо. — Мхм. — Что? — Кашу, говорю, ешь. ★★★