***
Дни текут вяло. Таджима, не упускающий возможности укрепить влияние клана, все время занят переговорами, на которые таскает меня. Я в тысячный раз выслушиваю о нарастающей угрозе со стороны северных соседей, с трудом давлю зевок, искренне завидуя моему Изу, который, в отличие от меня, действительно веселится. Братик сидит в просторной беседке в компании Изуми и Сейко. Мягко водя тонкими пальчиками по струнам, развлекает девушек игрой на сямисэне, что-то рассказывает им и смеется. Рыжая не сводит с него глаз и вообще с самого дня знакомства от него не отстает. Так и ходит хвостом, сыплет пустой лестью, щурится, когда я, покинув отца и достопочтенных глав, подхожу к Изу. Да и он хорош. Отвешивает комплименты в ответ, с воодушевлением рассказывает о своих достижениях и просто устоять на месте не может, когда слышит похвалу в свой адрес. — Где ее отец? Она тут одна? — спрашиваю я у слуги, презрительно глядя в сторону девушки. — Одна, господин, — отвечает он, склонившись, — Нобу-сама не покидал страны Водоворотов. Что ж. Интересно. Вечером Сейко снова пытается охмурить братишку, но мое присутствие ей мешает. И ведь никого и ничего не стыдится, поет оды о том, как великолепно младший знаком с поэзией и какие поразительные мелодии способен извлекать из инструмента. Я прожигаю ее взглядом, Изуми, что перед отъездом пророчила мне «познать сердечную боль», гадко улыбается. Теперь я ее не достану, и, понимая это, обиженная на меня девчонка будто специально подталкивает рыжую к Изуне. Меня это настолько бесит, что я даже не сразу замечаю, что речь среди собравшихся у столов господ заходит обо мне. —… мой сын прославленный мастер меча! Это в свои двадцать три! — вещает отец, горделиво задирая подбородок. Люди вокруг оживляются, просят «мастера меча» показать свои навыки, а я меньше всего хочу снова оставлять младшего на эту девку. Но отказать в демонстрации значит опровергнуть слова Таджимы и навлечь на его имя позор. И только поэтому я соглашаюсь. Выхожу в центр двора, ожидая смельчака, готового бросить мне вызов. Бокен*** удобно ложится в руку, дворяне расходятся в стороны, образуя круг. — Уважаемый старший брат? — Изу хватает второй меч и тоже выходит в центр. — Не удостоите ли Вы меня такой чести? Я улыбаюсь, глядя в его хитрые глаза. Малыш решил покрасоваться перед всеми и показать, что у Таджимы не один старший на что-то горазд. Что ж, пусть. Уступать я не буду. Да и не простит он мне, если я ему уступлю. — Удостою. Почему не удостоить. Я встаю в глухую оборону, Изуна делает красивый взмах, чтобы проверить, в какую сторону метнется соперник. Хитрый шаг, но я не ведусь на это, стою на месте, выставив меч перед собой. — Хаджиме!**** Младший сразу решается на дерзкий выпад, который я без труда отбиваю, но тут же лишаюсь выгодной позиции. Следующий удар заставляет меня шагнуть в сторону, перехватить бокен и быстро отразить очередную атаку. Изуна быстрый, ловкий, но и мне скорости не занимать. Отбив еще один выпад, я меняю тактику и теперь уже сам выступаю в атакующей роли, широкими рубящими ударами тесня брата к краю. Малыш не сдается, отбивается, оказываясь у меня за спиной, но я успеваю среагировать. Мы много лет тренируемся вместе, и я давно выучил все его уловки. Но и он знает о моих слабостях не меньше, а потому наш бой, больше похожий на танец, длится не одну минуту. Мы так и кружимся в центре, перехватывая друг у друга инициативу, пока Изуна, вошедший в раж, не забывается, оказываясь ко мне непозволительно близко. — Яме!***** — кричит вызвавшийся судить нас генерал, когда бокен с силой опускается на плечо не успевшего увернуться братишки. Он шипит, а я, не обращая внимания на восторженные вскрики гостей, спешу подать ему руку. — Нормально? — тихо спрашиваю я Изуну, потирающего ушибленное место. Понимаю, что даже с такой реакцией у младшего нет шансов в равном бою против соперника крупнее его. Мрачнею, представляя, что стало бы с ним на поле брани. — Не беспокойся. Мелочь. — Фыркает брат, но по лицу видно, приложил я его сильно. Уязвлённое проигрышем выражение лица в общем-то быстро меняется на спокойное, даже немного заискивающее, стоит ему услышать звонкий девичий голос. — Изуна-доно! Ваш бой был потрясающим! Вы так умело отражали атаки такого грозного противника! — восклицает Сейко, подлетая к нам. Восхищенно смотрит на брата, от чего он начинает храбриться еще сильнее. — Вам больно? Вы так стойко держитесь! Будто Вы — истинный победитель! — Победа не важна, — с напыщенной пылкостью изрекает младший. — «Даже если все говорит о том, что ты проиграешь, иди вперед и наноси удар». — Цитирует он строки кодекса, от чего девица приходит в восторг. Я же, глядя на это мелкого сердцееда, закатываю глаза.***
Остаток вечера я слушаю о Сейко. «Сейко сказала, что я великолепно смотрелся с мечом», «Сейко считает, что изящество и разум превыше грубой силы», Сейко то, Сейко это. Раздражает. Про себя я прозвал девку из клана Узумаки рыжей сукой, но Изуне об этом лучше не знать. — А на завтрашней охоте я обещал научить Сейко стрелять из лука! — сияет братец. Я фыркаю, и это от него не укрывается: — Ну что? — Ты сам через раз попадаешь, учитель, — хмыкаю я. Изуна замолкает, злобно смотрит на меня с полминуты, а потом демонстративно отворачивается. Надулся. — Что? Я правду говорю. — Я двигаюсь к нему ближе. — Навыки подтянуть надо, чтобы кого-то учить. — Ну да, я ж не умею ни черта. Ноги, хвала Богам, раздвигать научился, уже хорошо! — шипит младший. Я тянусь к нему, чтобы обнять. Он дёргает плечом, не дается. — Почему-то все, кроме тебя, видят, на что я способен. А тебе вечно все не то! — заявляет брат обижено, но заключить в объятия все же позволяет. — Я просто с тобой честен. — Шепчу я, прижавшись ближе. Ощущаю кожей жар и едва заметную дрожь. — Ты какой-то горячий, — я обеспокоено вздыхаю и утыкаюсь носом ему в шею, — заболел? — Нормальный я! — Изуна вырывается, двигается от меня дальше. Судя по тому, как он хватается за голову, жмурит глаза, ни о какой норме не идет речи. Братишка все-таки болен.***
Утром мы выбираемся на охоту, и, к моему удивлению, рыжая в самом деле увязывается с нами. И это лишний раз убеждает меня в том, что в стране Водоворотов не все в порядке с мировоззрением. Разве может незамужняя женщина, да еще дворянка, пребывать в мужской компании? Но Сейко осуждение не беспокоит, как и моего брата, который, кажется, умом тронулся с этой бабой. Вертится рядом, смеется, учит ее правильно держать лук, хотя самого колотит в лихорадке. Я кошусь на эту парочку, медленно натягивая тетиву. Стрела смотрит в землю, всерьез целиться в сторону Изуны я не собираюсь, но мысленно все же представляю, как наконечник вонзается в глаз, а рыжая, дернувшись, падает в траву. Смотрю на нее, пока лай собак не отвлекает меня от фантазий. Псы взяли след, а значит, пора размяться. Охотничьи угодья Сарутоби разнообразием не изобилуют. Лес редкий, животные крупнее лис здесь не водятся, а потому мы, быстро настреляв фазанов, решаем возвращаться назад, перед этим ненадолго устраиваясь на привал. Природа здесь не самая живописная, но отдых в тени деревьев все равно изрядно расслабляет. Прохлада ручья приятно освежает кожу, шум воды глушит вой привязанных поодаль гончих, переливаются на солнце перья уложенных в сетку трофеев. Налюбовавшись местными красотами, я принимаюсь расспрашивать младшего о самочувствии. Сейко отходит подальше, ей моя компания явно не нравится. Отец недовольно на нас поглядывает, еще немного и отчитает за «нежности». — Ну признай, что тебе нездоровится, — говорю я ему, трогаю лоб, заботливо поправляю юката. — Все нормально! — возмущается братишка, продолжая отрицать очевидное. — Хватит уже нянчиться со мной! — выделывается он перед рыжей. Но хватает его ненадолго. Вернувшись в поместье, Изуна валится с ног, и его отправляют в гостевую комнату отлежаться. Я же вынужден какое-то время торчать в большом зале, где подают отстрелянную на сегодняшней охоте дичь. Сейко тоже здесь, о чем-то говорит с Изуми, улыбаясь в своей хитрой манере. Готов поспорить, под одеждами девка прячет лисьи хвосты, жаль только, очарованный проклятой кицунэ братец не станет этого слушать. Вскоре она исчезает из поля зрения, а я направляюсь к Таджиме, который увлеченно обсуждает восстания на западе. Меня эти новости тоже беспокоят, если волна беспорядков прокатится по стране, моему брату все же придется ощутить вкус вражеской крови. А мне бы этого не хотелось. — Пойду проведаю Изуну, — сообщаю отцу тихо. Покидаю прием, прихватив с собой его любимые фрукты, иду по широким коридорам к гостевым покоям, ни с кем не пересекаясь на пути, пока у самого входа в комнату не сталкиваюсь с Сейко. — Заблудилась? — говорю я, нахмурившись, наблюдая как бегают глаза девицы. Ни дать ни взять — лиса, пойманная на краже цыплят. Оби расслаблен, одежда приспущена с плеч, отчего хорошо видны ключицы и слегка загоревшая шея. Девица похожа на шлюху из Омаганэ, но никак не на дочь прославленного самурая. И куда она в таком виде собралась? — Хотела проведать Изуну-доно, — улыбается она притворно, но меня этим не возьмешь. От мысли, что рыжая окажется в постели брата, меня передергивает. Я спроваживаю девку, пригрозив натурально расправой, в случае если еще раз поймаю на таком, причем справедливо. Женщине из высшего сословия подобное поведение не прощается.***
Братик мучается всю ночь. Его трясет, он жалобно стонет во сне, иногда просыпается и просит воды. Я только и успеваю что подавать ему пить, делать отвары, да накладывать примочки. Глаз не свожу с его дрожащего тела, и в конце концов, так и засыпаю сидя перед ним. Пробуждаюсь от того, что мягкая ладонь касается моей щеки, дергаюсь от неожиданности, чуть не падая назад. Изуна глядя на меня смеется. Он все еще бледный, измученный жаром, но выглядит куда бодрее чем вчера. — Ну ты даешь, аники! Спать сидя! — хихикает негодник, будто я интереса ради в такой позе заснул, а не компрессы ему всю ночь менял. — Вставай-вставай! Вести из дома пришли! — Какие вести? — ворчу я сонно, но вмиг прихожу в себя, когда узнаю, что мама родила нам брата. Причем здорового ребенка, крупного и пухлощекого. — И что отец? Когда назад? А мама? Мама-то как? — осыпаю я вопросами, окончательно придя в себя. Изу хмурит бровки, припоминает все, что сказал гонец. О маме в послании ни слова, только о ребенке. А вот назад собираемся ехать всем двором. Причем Сарутоби и их гости тоже в числе приглашенных. — Подожди-ка, выходит рыжая тоже едет с нами? — спрашиваю я, вмиг стерев улыбку с лица. Перед глазами снова появляется образ чертовой девки в спущенном с плеч кимоно. — Сейко, что ли? — недовольно фыркает младший, улавливая мой тон. — Едет. Отец всех позвал, отчего бы и ей не поехать? Повисает тишина. Я сжимаю руки до хруста костяшек. Несознательно. От того, что просто взбешен этой потрясающей новостью. Изуна косится на меня, снисходительно вздыхает и продолжает как ни в чем не бывало: — А чем ты так недоволен? Будто она тебе что-то плохое сделала. — Да нет. Ничего она мне не сделала! — повышаю тон, сверкая глазами. Спокойствие младшего раздражает. Он или и правда не понимает, или, что еще хуже, старательно делает вид, что ничего не происходит. — О тебе ж беспокоюсь! Все трешься рядом, как бы чего не подумали! — Чего не подумали? — с наигранным удивлением спрашивает братишка, обходит меня вокруг, и садится рядом. Смотрит невинными глазками из-под длинных ресниц, дует обкусанные в горячке губки. Прямо святоша! Будто не он уж несколько дней за рыжей сукой увивается! — Изуна! Хватит дурачка из себя строить! — чуть ли не вскрикиваю я. — Видно же, как ты с этой… бабой носишься! Доиграешься! Женит отец! Моя угроза, вопреки ожиданиям, не расстраивает брата, а, кажется, совсем наоборот. В его глазах загораются озорные огоньки, а на лице появляется самодовольное выражение. Моя ревность явно тешит его самолюбие, это заметно, но Изу кажется и не думает это скрывать. — А если и женит. — Он растягивает губы в хитрой улыбке, подается вперед так, что почти обжигает меня дыханием. — Ну и пусть. Может, поймешь, что я чувствовал. А может, еще чего поймешь, — в его тоне слышится горечь, но гнев во мне дошел до той точки, когда здравый смысл отходит на второй план. Фантазия рождает сцену близости моего возлюбленного и этой девки. Я прямо вижу, как она укладывается на ложе, подставляет свою загорелую шею под поцелуи и тянет с Изуны одежду. А он, улыбаясь чёртовой кицунэ так же, как и мне, разглядывает ее влюбленным взглядом. — Нет! — скриплю зубами, вцепляясь в его плечи пальцами. — Ты мой. Мой и ничей больше! Не дав младшему опомниться, я крепко обхватываю его руками и стискиваю в объятиях. Мои ладони скользят по спине до поясницы, пока я с особой страстью целую брата, грубо сминая его губы. Сначала он не сопротивляется, радуется видать, что задел своего нии-сана, но, когда я тяну вниз косодэ, обнажая его плечи, шикает, упирается ладошками мне в грудь, отстраняется и вертит головой. Меня этот жест не останавливает, наоборот, непокорность воспринимается как вызов, и я кидаю Изуну на футон, прижимая сверху. — Дурак! Ты что? Мы не дома! — жалобно скулит братик, пытается вырваться из моей хватки, но силы к нему еще не вернулись, и получается у него плохо. И чем больше он сопротивляется, тем сильнее это заводит. Предупреждал его — не играй с огнем! — Отпусти! Трещит тонкая ткань косодэ, полы одеяния распахиваются, и я, придерживая его за запястья, разглядываю совершенное тело. До чего же он красивый! Припадаю губами к белой коже, касаюсь языком торчащих ключиц, тяжело опускаюсь сверху, не давая шипящему братишке вывернуться. — Не смей! Не здесь! — он ерзает подо мной, то и дело задевая затвердевшую плоть, от чего перед глазами начинает мутнеть. — Слышишь? Я не хочу! — А чего хочешь? Суку из Узумаки? — пальцы сжимаются крепче, злость снова берет верх над разумом. Я опускаю одну руку, чтобы распутать узел на штанах, и заметив это, Изу начинает вертеться еще сильнее. — Ты забыл, чей ты мальчик? — шепчу ему в шею, не обращая внимания на сопротивление. — Я тебе сейчас напомню! Вот примешь меня сзади… — Нет! — вскрикивает Изу и вдруг замирает. Зрачки его расширяются от страха, а губы начинают дрожать. Я тоже затихаю, слыша голоса и шаги в коридоре. — Слезь… сюда идут… — умоляет братишка, и не успеваю я толком отстраниться, как седзи распахиваются, и на пороге появляется отец. — Что здесь делается?! — грозно спрашивает Таджима. Мы кланяемся в пол, как полагается перед дайме. Оба взъерошены, со сбитым дыханием и кое-как запахнутой одеждой. Отец недовольно фыркает, но изрекает совсем не то, чего я жду: — Как дети малые! Все игры какие-то! Младший трясется, я осторожно поднимаю глаза на родителя и не могу по выражению его лица понять — он догадался? Или все же нет? Или вид делает, что ничего не заметил? Таджима недовольно щурится, командует немедленно перестать заниматься ерундой, поблагодарить Сарутоби-доно за гостеприимство и собираться домой. — У меня сын родился! За столько лет здоровый ребенок! — вещает он горделиво и, к счастью Изуны, намерено не смотрит в его сторону. Я киваю, обещаю сейчас же заняться сборами, и довольный этим отец снова оставляет нас наедине. — Кажется, не понял… — выдыхаю я с облегчением, оборачиваюсь к сжавшемуся в комок младшему, который, поймав мой взгляд, резко подскакивает на ноги. — Изуна! — кричу ему вслед, — Подожди… — Не приближайся ко мне! — скалится он, крепче запахивает порванную одежду и исчезает в коридоре.***
Воск капает на широкий стол, уставленный лекарственными отварами, колбами с неизвестным содержимым, пустыми чашками и вазами с собранными в пучки сухоцветами, запах которых, по уверению лекарей, должен ускорить выздоровление нашей матушки. Но судя по мертвенной бледности, темным овалам под глазами и тому, что она пошевелиться не может, ни о каком здравии речи не идет. Разродилась она неделю назад и с тех пор так и не смогла подняться. Несколько раз проваливалась в беспамятство, забывала собственное имя и все время звала отца. Сейчас ей немного лучше, но ноги так и не слушаются. Широ-сан, лекарь нашей семьи, сказал, что во время родов что-то пошло не так, и, вероятнее всего, мама ходить не сможет. — Сыночек, — зовет она тихим голосом, тянет ко мне руку, но сил достать до моего лица в себе не находит. Ладонь опускается на одеяло, я ловлю ее своей и сажусь к футону ближе. Стараюсь скрыть расстройство, натянуть на лицо счастливую улыбку, чтобы матушка не подумала ничего плохого. Хотя скрывать от нее безутешный вывод врача даже глупо, она и сама все понимает. — Я здесь. На празднике без меня управятся, — говорю я, опустив голову. Все же нотка досады скользит в моем голосе. Как только мы вернулись домой, отец закатил пир по случаю рождения очередного наследника, и я этого решения крайне не одобрял. Маме нужен покой, а не чертова орава гостей, чей смех слышен даже в этой части поместья. — Как там Куро? — слабо улыбается она в ответ, смотря на меня измученно, но с той же нежностью, что и всегда. — Изуна с ним, как с Аки, возится. Любит он деток. А они его как… Что правда, то правда. Увидев новорожденного, братишка, что все это время со мной не разговаривал, не сдержал восхищенного: «Смотри, какой хорошенький!», взял малыша на руки и принялся всячески с ним нянчиться. Мой сын Акира, что тоже намного больше любит Изу, нежели меня, даже расплакался оттого, что дорогой дядя теперь занят другим ребенком. — Дети в порядке, отдыхай. Куро скоро принесут тебе, — вздыхаю я, думая о том, как жестоко, что из-за отцовских амбиций цветущая женщина, прекрасная для своих лет, лишилась возможности ходить. К чему Таджиме столько наследников? Блажь, да и только! — Ладно, — я сжимаю ее кисть, целую холодные пальцы и поднимаюсь. — Я пойду. Выйдя из женской половины, я натыкаюсь на Изуну. Братик сидит на татами, задумчиво глядя в сторону сада, покачивает на руках задремавшего Аки, и, хотя явно замечает мое присутствие, но ко мне не оборачивается. — Изу, — зову я его вполголоса, чтобы не разбудить сына, — можем поговорить? Брат окидывает меня недовольным взглядом, целует Акиру в висок, не торопится отвечать мне на вопрос, но в конце концов все-таки кивает и относит малыша нянькам. Назад идет, не глядя в мою сторону, гордо фыркает, остановившись поодаль, опирается спиной о балку, держащую свод покатой крыши, и выжидающе молчит. — Слушай, Изу, на счет того случая, — начинаю я, сделав полшага в его сторону, — тогда утром… — А чего слушать? — прерывает мою попытку объясниться младший, складывает руки на груди, хмурит брови, смотря исподлобья, отчего его черные глаза кажутся еще более звериными. — Бросился на меня, как ненормальный! Проси тебя, не проси! Если задето твое самолюбие… нет! Твоя власть — то и все! Плевать тебе на просьбы! — он прикусывает губу, и на секунду отворачивается, явно чтобы не расплакаться от обиды, — это любовь по-твоему? Если прав у меня как у дешевой шлюхи! Даже подстилки бесплатной! А если бы отец не пришел? Чтобы ты тогда сделал?! А?! Отвечай! — Ты меня провоцировал. И сам знаешь, чем, — снова скриплю зубами, вспоминая рыжую, что прямо сейчас веселится на празднике в саду нашего поместья. После нашей ссоры Изуна не особо с ней миловался, больше времени проводя рядом с мамой, но меньше раздражать меня девица не стала. — Не делай вид, что не понимаешь! — завожусь я, делая еще один шаг навстречу. — Я женился, потому что так было нужно! Ты же творишь невесть что по своему желанию! — Спровоцировал. Да! — огрызается братец. — Специально тебя изводил! Надеялся, додумаешься, но ты видимо совсем ни черта не понимаешь! — выпаливает он, грозно глядя мне в глаза, — Знаешь, чего я за Сейко ходил да тебе об этом рассказывал? Да чтобы ты увидел наконец, что я на что-то способен! Прекратил снисходительно на меня глядеть, думать, что я ничего толком сделать не могу! — он собирается сбежать, но я ловлю его за локоть и прижимаю к балке. — Чего?! — Того! — Изуна вырывает руку, злобно сопит и продолжает. — Что бы я ни делал, все не так! Стойка не та, меч держу не так, стрелять не умею! К дичи не знаю, с какой стороны подойти, а в первом бою меня убьют! И только и слышу одно — красавец! Ножки раздвигай да задом поворачивайся! — чуть ли не выкрикивает братик. — Надолго оно, красота-то? Скоро я тебе ненужным стану?! — Его начинает потряхивать, глаза наполняются слезами. — А Сейко видит, что я могу! Сейко не считает меня второсортным, глупым, тем, с чьим мнением и считаться-то не нужно! И я так хотел, чтобы ты смотрел на меня так же! — Умом тронулся? — я прижимаю его сильнее, слышу сумасшедший стук сердца и не знаю точно, его ли стучит так громко, или все же мое? — Что тебе эта тварь наговорила? — Ну вот опять! — Изу пытается меня оттолкнуть, но безуспешно. — Ты меня не слушаешь! Снова делаешь то, что тебе вздумается! Как… животное какое-то! — Животное? Меня срывает. Нет, поднять руку на заигравшегося младшего я не могу, от удара страдает балка, но и этого хватает, чтоб Изуна сполз по ней на пол, закрыв лицо ладонями. Я тяжело выдыхаю сквозь зубы и ухожу подальше, вглубь сада, чтобы кто-нибудь не нарвался на меня ненароком. Меня это просто выбешивает. Я никогда не считал младшего «второсортным» и уж тем более бесплатной подстилкой. Все мои замечания всегда были направлены на то, чтобы он совершенствовал свои качества. В реальном, не тренировочном побоище никто ошибок не простит, руки не подаст, а вместо бокена, играючи стукнувшего по плечу, на шею опустится тяжелый стальной меч. Может, я и был суров с ним, может, и перегибал где, но лишь для того, чтобы защитить от возможной беды. Я видел слишком много молодых и самоуверенных и видел, чем для них это заканчивалось. Я сам чуть не закончил так же! — Комплименты ему мои не нравятся! — я швыряю камень в ручей и опускаюсь на траву. Меня все еще колотит от злости. Ты смотри на него! Сам ведь хвостом вертит, соблазняет, одним только видом давая фантазии разыграться в полную силу. Да и сам на меня так же кидался, когда я захаживал к нему от жены. А как я, так сразу «животное»! Зараза маленькая! Да и правда красивый ведь! Я таких никогда не встречал, что мне еще ему говорить? — Напела тебе сука эта! — кулак врезается в ствол, легкая боль гнев ни грамма не притупляет. Правда ведь напела. Как бы мы с Изу ни ругались, таких слов я никогда не слышал. А сейчас он будто с цепи сорвался. А значит наговорила. Настроила против, чтобы охомутать. Явно ведь заметила, как я на него смотрю! Не может же быть, что идея намеренно меня выводить сама пришла в его светлую голову? Или может, и это я ничего не понимаю? — Сейко-сама, аккуратнее, здесь темно, — слышу я со стороны тропы. Настораживаюсь. Неужто рыжая куда-то сбежать на ночь глядя решила? Даже злость отпускает. Я осторожно высовываюсь из-за дерева, вглядываюсь в полутьму и вижу несколько силуэтов, направляющихся к западным воротам. Я не ослышался, это старая знакомая, и происходящее выглядит до жути интересным. На Узумаки накинут дорожный плащ, ее сопровождает личная охрана, а дорога отсюда ведет только в город. Я решаю непременно узнать, куда собралась моя «соперница», и в случае чего все-таки ее прикончить. И я уверен, будет за что. В конце концов, женщины из высшего сословия просто так по ночам не шляются. — И ты с огнем не играй, тварь рыжая, — говорю под нос, прикидывая, как скоро смогу догнать их, если забегу в покои за мечом. Охота началась, и в случае успеха я принесу брату девять лисьих хвостов.***
Покосившиеся от времени дома, стоящие на деревянных сваях, запах сырой рыбы, крики голодных детей. Стоит ступить сюда, и сразу становится ясно, нет района хуже, чем рыбацкий квартал. Сегуну следовало бы обратить внимание на бедняков, перестать сеять нищету, облагая людей непосильными налогами. Отсюда и идут восстания, что раз за разом вспыхивают по всей стране. Но он слишком занят своими нуждами, а что до нас, то мы лишь хранители порядка. Самурайским родам не пристало решать такие вопросы. В этой части города фонари не зажигают, и путь мне подсвечивает только луна, выглянувшая из-за туч. Сейко с охраной шагают впереди, не переговариваясь и не поворачивая никуда. Останавливаются у старого дома, на крыльце которого тускло горит свеча, что означает — хозяйка ждет гостей. Я это место прекрасно знаю, здесь обитает старая ведьма — Юкиё-ба, торгующая заговоренными печатями, травящая ненужных детей в утробе, делающая яды и приворотные зелья. И лисица явно не просто так сюда заявилась. — Ждите здесь, — командует она своим людям и скрывается в доме. Я устраиваюсь за углом, обнажая катану. Власть здесь безраздельно принадлежит нашему клану, и никто не посмеет встать между мной и Сейко, если я решу проверить, что именно она приобрела в «черной лавке». Но если посмеет, я имею полное право отправить помеху на тот свет. — Что понадобилось госпоже, как думаешь? А, Танкецу? — спрашивает один страж другого. Крупный, шире меня в плечах, с этим придется повозиться. Второй меньше, но облачен в хороший доспех, однако шея совершенно по-идиотски открыта. Этим я и собираюсь воспользоваться в случае заварушки, но неожиданно меня опережают. Слышится едва уловимый звон в воздухе, страж, названный Танкецу, вздрагивает, хрипит и заваливается на бок. Из его шеи торчит сенбон, и это не на шутку пугает широкоплечего. — Кто здесь?! — вскрикивает он, вынимая меч из ножен. — Покажись! «Да сейчас, возьмет и выйдет, ага» — хмыкаю я про себя, прикидывая, с какой позиции прилетела стальная игла. Меткость противника поражает, и, судя по тому, что бой начался с подобного тихого удара, стражника ждет схватка с шиноби. — Покажись, тварь! — продолжает верещать он и ловко отскакивает, когда второй сенбон вонзается в землю под ногами. Я уж было думал, что невидимый противник, притаившийся на крыше соседнего дома, промазал, но все оказывается куда интереснее. Еще одна игла пролетает мимо, вынуждая стража шагнуть под навес, с которого на него напрыгивает тень, ловкая и изворотливая. Я даже не успеваю ничего понять, как в тело бедняги всаживается танто, и бурая кровь заливает камни у дома. — Где? — с крыши спускается еще одна «тень», облаченная в темные одежды и деревянную маску. Явно та, что кидала сенбоны. — В доме. Ждем, — тихо отвечает первая, занимая позицию у входа. «За Сейко явились. Хорошо» — думаю я, и, перехватывая меч удобнее, считаю шаги двух куноичи. В том, что это девушки, сомнения нет. Тонкие голоса и кошачьи движения полностью их выдают. Но недооценивать их все равно не стоит, слишком легко девицы расправились с вооруженными стражниками. — А что… — застревает в глотке у Сейко, когда она появляется на крыльце. Двери за ней поспешно закрываются, значит, ведьма в деле. Рыжая пятится назад, упирается спиной в перегородку и собирается вскрикнуть, но девица в маске ей не дает. Тянет Узумаки за волосы в центр двора, кидает верещащую дворянку на каменные плиты и заносит над ней нож. — Вот и славно, проблема сама себя решила, — я сжимаю рукоять в руке, глядя, как куноичи измывается над лисицей. Сейко явно что-то лично ей сделала, иначе та бы прирезала девку, не задумываясь. Мне и не жаль ее ни капли, если слегка «опоздаю» и «заявлюсь творить закон», когда рыжая начнет давиться кровью, никто больше моего Изу не тронет. Сама виновата, нечего было брата против меня настраивать. — Помогите! — кричит Узумаки и тут же получает ногой под дых. Куноичи все никак не наиграется со своей жертвой, и вторую девку это начинает раздражать. — Прикончи ее уже и пошли. Мастера не вернешь, что толку? Мастера? Значит, месть все же. Я думал, низшим сословиям подобное не свойственно. Тем более не стану им мешать. Так и объясню Изуне, который и говорить со мной после этого не захочет — «Не стал влезать в чужие дела. Не вмешался, когда чернь расправлялась с дочерью самурая». Ну и бред! Крепко рыжая меня зацепила, что даже подобные умозаключения в голову лезут! — Черт! Да что ж я как баба воюю?! — злость на себя берет верх, и я осторожно выхожу из укрытия. Девицы поворачивают ко мне головы, и, судя по всему, врасплох я их не застал. Оружие сияет в их руках, они переглядываются и кивают друг другу. Куноичи, избивающая Сейко, бросает жертву, но сбегать не собирается. А вот ее подруга исчезает в темноте. Рыжая, пользуясь ситуацией отползает в сторону, и я даю ей знак бежать куда подальше. — Сдайтесь на волю дайме, — катана очерчивает полукруг в воздухе, я встаю в оборонительную стойку. Куноичи вынимает вакидзаси. Неужто на мечах со мной драться удумала? Как самонадеянно. Конечно, драться в одиночку она не собиралась, только отвлечь на себя внимание, пока партнерша занимает выгодную позицию. Навыки этих девиц действительно на высоком уровне. Пока одна наглыми выпадами провоцирует подойти к нужной точке, вторая готовит сенбоны. Но со мной эта хитрость не пройдет, я уже видел, как они действуют. Однако, игла все-таки вспарывает рукав хаори, когда я создаю видимость, что повелся на этот трюк. Не знал бы, как атакуют, исход битвы был бы предсказуем. — Кая! Беги! — кричит куноичи, когда понимает, что их ловушка не сработала, а Узумаки исчезла с глаз. Отмахивается коротким мечом, и надо сказать, для женщины, не достающей мне до груди, у нее выходит неплохо. — Кая! — делает хитрый маневр, уводя меня в сторону, и тут на меня налетает вторая куноичи. Я не церемонюсь с возникшей из ниоткуда девушкой. Катана вспарывает ей ногу до бедра, она взвывает и падает рядом с убитым стражником. Вторая решает не испытывать судьбу и сбежать, но в последний момент останавливается и снова кидается на меня, размахивая вакидзаси. До чего настырная девка! Удары ее меча едва ли не достают до цели, она быстрая, сильная и, судя по всему, готова идти до конца. Я понимаю, в чем причина. В корчащейся от боли девушке, которую подруга решила не оставлять здесь. Хотя биться с самураем наравне чистой воды самоубийство. — Уймись и сдайся! — кричу я ей, с трудом уворачиваясь от поразительно точного удара. Но мою оппонентку это только веселит. — Помирать, так в бою! — скалится она и снова нагло атакует. Сноровки ей не занимать, но боевого опыта явно мало. Она отвлекается на какую-то долю секунды, заслышав голоса с конца улицы, видимо, Сейко позвала городскую стражу. И мне этого хватает. Ложный выпад, и я заезжаю куноичи рукоятью меча наотмашь. Она даже не вскрикивает, просто оседает на землю. А вот раненая девушка заходится в плаче. Я убираю меч в ножны, не обращая внимания на мольбы добить и дать уйти как воинам. На самом деле, зарубил бы обеих, но здесь произошел не просто конфликт, где подобное решение было бы приемлемым. Кем бы ни были наемницы, за нападение на дочь Нобу-сана их должны судить.***
Утро я встречаю, сидя под кленом, все еще облаченный в порванный хаори и с катаной за спиной. Почти до рассвета я возился с пойманными девицами, чертовой Сейко, которая теперь придумала вешаться на шею мне, и законниками, которые не знали, куда наемниц определить. Я так и не выяснил, зачем Узумаки таскалась в рыбацкий район, хотя несколько часов потратил на допросы. Рыжая совершенно невменяема. Благодарит за спасение, плачет, осыпает лестью. Мне до жути гадко за брата, с которым она вела себя так же, и ничего удивительного в том, что я грубо оттолкнул ее, когда она заявила, что ошиблась в выборе. Я прав был, выходит. С самого начала прав. Надо ей чего-то, никаких чувств она к моему Изу не испытывает. Задурила парню голову сладкими речами, а он и рад. Но говорить ему об этом предательстве не стану. Много Сейко чести по ней убиваться. Настроение мое хуже некуда. Сейчас я хочу только отоспаться и уж совершенно точно ни с кем не говорить, но человек, чья фигурка появилась из-за угла дома, спрашивать не будет. — Мадара! — подлетает ко мне младший. Непричесанный, сонный, с красной полоской от подушки на щеке. Ночью его будить не стали, видать, последние новости только узнал. В глазах беспокойство, и оно только усиливается, когда Изу видит царапину на плече. — Тебя ранили, братик? — Не переживай так, маленький, мелочи, — устало отмахиваюсь я. Братишка тянется поцеловать, но я, вспомнив поток вчерашних обвинений, отвечаю на этот жест сухо. — Ты Сейко спас, говорят… — Изуна смущенно опускает глазки, снова лезет обниматься, виновато гладит меня по плечам. — Не стоило… зачем ты… — Да брось, — я отнимаю его ладони от себя, внутри все еще кипит обида. — Не переживай так. Защитница твоя жива, а я… — я глубоко вздыхаю, — все нормально. — Да на кой черт мне эта защитница! — вскрикивает брат. — Я за тебя волнуюсь! Раненый вон… и не говори мне, что это мелочи! Ты с куноичи Мастера бился! Я вскидываю брови, во второй раз слыша о каком-то мастере, но мне сейчас совершенно не до расспросов. И чего он вдруг так всполошился? Ну да, знаю… — Что, не ждал, что я за твою пассию вступлюсь? Думал, зашибу ее и заживу себе счастливо? —спрашиваю я брата, и судя по выражению его лица, попадаю в точку. Что ж, отчасти он прав. Были у меня такие мысли, но только в гневе. Как до дела дошло, все иначе случилось. Честь для меня никогда не была пустым словом. — Успокойся, правда, беспокойства не стоит, — я поднимаюсь, отряхиваясь от листьев. — В конце концов, как ты меня там назвал? Животным? Вот и заживет, как на собаке. Я покидаю сад, оставив Изуну одного. Не хватало еще сильнее разругаться. Вот высплюсь и приму все меры. Девку отправлю к отцу, поучаствую в допросе куноичи, а там может и с младшим помиримся. Надо только остыть.